скачать книгу бесплатно
– Умоляю тебя – перестань! Не нужна мне твоя колбаса! Как-нибудь проживём. У меня теперь другая работа.
Рива больше не мыла полы. Её перевели учётчицей в цех.
– Конечно, – спокойно, но уже начиная раздражаться, сказал Юда. – Твоя работа накормит. Между прочим, я сам ничего не делаю. Всё через людей.
– Если их возьмут, ты будешь там же, где они. Прекрати, пока не поздно.
Юда знал, что Рива права, много раз давал себе зарок не подставлять больше голову – и всякий раз находил отговорку. И дождался. Интересно, почему его вызывают, когда нет никакой проблемы прийти за ним ночью? Или это у них приём такой – запутать человека?
Юда ожидал, что либо его заставят рассказать о своих знакомствах и объяснить, откуда он берёт сыр и масло, в то время как у других челюсти сводит от голода, либо сначала арестуют, а потом уже будут пытать. У входа он предъявил повестку, и дежурный, едва взглянув, показал вглубь коридора:
– Третья дверь налево.
Не зная, к чему готовиться, но на всякий случай готовясь к худшему, Юда переступил порог. Сидевший за столом молодой военный, чин которого Айзексон не смог определить, кивнул в ответ на приветствие и сказал по-литовски:
– Присаживайтесь.
Юда осторожно сел на стул. Меньше всего он ожидал услышать в этом заведении литовскую речь.
– Старший лейтенант Антанас Рашис, – представился военный. – Уполномоченный по набору в Литовскую дивизию.
Эти слова ещё больше сбили с толку Юду. Он даже забыл о том, как мечтал отомстить Альгирдасу Жемайтису. Какая дивизия, какой фронт? При чём тут он? Почему его вызвали? Неужели этот уполномоченный с каждым будущим солдатом отдельно беседует? Как его зовут? Антанас Рашис? Не тот ли это Рашис, который спас Риву? Спас?! Так, может быть, он здесь из-за неё? Ведь Рива не скрывала, что этот Антанас признался ей в любви.
Даже догадливый Юда не знал, до какой степени он прав. Рашис действительно приехал в Илецк из-за Ривы, и был он вовсе не уполномоченным по набору, а сотрудником особого отдела формируемой Литовской дивизии. Правда, не будучи кадровым чекистом, носил армейское звание. Имя, фамилию и место пребывания Ривы Антанас увидел у себя в отделе, в служебном списке эвакуированных из Литвы. Пользуясь довоенными партийными связями, ему удалось получить отпуск для поездки в Илецк, но в Чкалове Рашиса ждал сюрприз. Уточняя в НКВД данные Ривы, он услышал:
– Да, есть. Кауфман Ревекка Евсеевна. Сожительствует с неким Айзексоном Юделем, который у нас на особом учёте, как бывший военнослужащий польской армии.
– Какой польской армии? Довоенной?
– Армии Андерса.
– А сам он откуда?
– Из Каунаса.
Это был серьёзный удар, которого Рашис не ожидал. Сожитель! Но они же объяснились с Ривой! Или нет? Или ему только показалось? Юдель Айзексон? Да, был такой еврейский воротила в Каунасе. Неужели он?
Нужно было ехать в Илецк и разбираться на месте. По дороге у Рашиса созрел план выдать себя за уполномоченного по набору. Правда, мандата, подтверждающего статус, у него не было, зато имелось удостоверение особиста. Используя его, проще всего было бы загнать Айзексона в лагерь. Всего лишь несколько слов в том же Чкаловском НКВД, и находящийся на особом учёте соперник отправится на лесоповал. Другой на месте Рашиса так бы и поступил, но Антанас боялся появиться перед Ривой в роли злого ангела – виновника ареста этого неизвестно откуда возникшего на его пути Юделя. Та могла обо всём догадаться. Иное дело – армия. Тут не придерёшься. Идёт набор в Литовскую дивизию. Мобилизуют выходцев из Литвы. Вот Айзексон и будет в их числе.
– А мы с вами земляки, – продолжал по-литовски Рашис. – Я ведь тоже из Каунаса.
«Всё обо мне знает, – подумал Юда. – Разве от них куда-нибудь денешься?»
Как бы подтверждая, что ему известно всё, в том числе и то, что Юда не один, Антанас сообщил:
– А с Ревеккой я в гимназии учился. Мы вместе бежали из Каунаса.
Эту историю Юда уже знал и со страхом думал, что же будет дальше.
– Вот что, товарищ Айзексон, – перешёл на официальный тон Рашис, – сейчас особым правительственным постановлением формируется Литовская дивизия. Вы уже служили у Андерса, значит, с армией знакомы. Не вижу препятствий для вашего призыва в Шестнадцатую стрелковую Литовскую дивизию Красной армии. – И, налегая грудью на стол, приблизив лицо к собеседнику, добавил: – Ведь вы еврей, не так ли? Вот и сможете отомстить за своих близких, за свой народ.
Следовало сразу же показать справку о том, что он комиссован из армии Андерса и поэтому к военной службе непригоден. Что-то мешало Юде залезть в карман, где лежала эта бумага, но, представив себе заснеженное поле, вой снарядов и бегущих в атаку бойцов (нечто подобное он видел недавно в кинохронике), Юда тотчас же вытащил спасительный документ. Поглядев на справку, Рашис понял, что у него остаётся последний, единственный козырь. Неужели всё напрасно? Ему стоило большого труда договориться в милиции, чтобы Айзексона вызвали именно сюда, а не в военкомат, где Рашис не мог выдать себя за уполномоченного. И теперь из-за того, что этот Юдель так хитёр и обзавёлся справкой, всё рухнет? Он встал и, обойдя стол, присел рядом с Юдой.
– Я видел, как убивали вашу семью, – проникновенно заговорил Антанас. – Это было страшное зрелище. Поверьте, я ничего не мог сделать. Меня самого убили бы, и я не спас бы Риву. С такой справкой, как эта, вас, конечно, не призовут, и вы останетесь в тылу, а на фронт, чтобы мстить, пойдут другие. Вы не представляете, сколько евреев-добровольцев записалось в Литовскую дивизию. Её по праву можно назвать литовско-еврейской. Среди этих людей были такие же, как вы, негодные к военной службе, но они добились, чтобы их взяли. Что ж, если вам всё равно – оставайтесь дома. Красная армия отомстит за ваших родных, но не вы. – И, помедлив, добавил: – Если бы с моими сделали такое – я бы умер от стыда, укрываясь за женской юбкой.
Эти слова Рашис мог бы не произносить: Юда и без того чувствовал себя скверно. Разве он не мечтал ночами о возмездии, не представлял себе, как отомстит за Дину и сыновей? А теперь его пристыдили за трусость. И кто стыдит? Литовец! Литовец внушает ему, еврею, что он должен мстить. Какой позор! Какой жуткий фарс, какая нелепость!
Но, пристыдив вслед за Рашисом себя, Юда вспомнил о справке, которую всё ещё держал в руках старший лейтенант. Справка! Справку, конечно, жаль! С ней он чувствовал себя уверенно. Но, может, и в самом деле – лучше на фронт, чем ждать, пока арестуют и расстреляют? По закону военного времени. В этот раз обошлось: вызвали по другому поводу, а что будет в следующий? И когда это может случиться? Да хоть завтра. Тогда лучше в армию – в конце концов, ловкому человеку и там можно устроиться. Устроился же он у Андерса.
Те же аргументы Юда привёл вечером Риве. Вначале он молчал о том, что Рашис в Илецке. Зачем вызывали? Потому что по всей стране разыскивают уроженцев Литвы для мобилизации в Литовскую дивизию. Но поскольку Юду призвать не могут – есть медицинский документ – ему предложили вступить добровольцем. Завтра утром он должен быть в военкомате.
Глаза у Ривы покраснели, и она, словно что-то чувствуя, спросила:
– А с кем ты разговаривал?
Интуиция подсказала Юде, что темнить нельзя. Надо говорить правду.
– С твоим знакомым. Антанасом Рашисом.
– Антанас? – Какая-то новая, странная интонация, появившаяся в голосе Ривы, смутила Юду. – Он здесь? Зачем? Что ему нужно?
Это был совершенно лишний вопрос, ибо Рива прекрасно знала, что нужно Антанасу. Её тоже удивил собственный изменившийся голос, но она сразу же нашла объяснение: Рашис непременно её разыщет, начнёт домогаться, а Юды не будет, он уходит на фронт. И всё же почему она так разволновалась? Разве она не поставила преграду, не сказала себе, что после пережитого в Каунасе никогда не сойдётся с литовцем? Даже если он спас ей жизнь. И, несмотря на это, Рива часто вспоминала ту ночь, когда Рашис вывел её и Рафика из гаража и усадил в грузовик. Убеждая себя, что никогда не согласится на союз с бывшим одноклассником, она старалась забыть, как хорошо и спокойно ей было рядом с Антанасом, как взволновало его признание и как она долго проплакала в эшелоне после того, как они расстались в Риге. Связь с Юдой должна была избавить Риву от мыслей о Рашисе, но они упрямо возвращались, эти мысли. Да, Юда нравился Риве, но Антанас вызывал в ней совсем другие чувства, волновавшие и пугавшие одновременно, и, узнав о том, что Рашис в Илецке, она поняла, что свидание с ним неизбежно и что она ждёт и хочет этого свидания, напрасно стараясь убедить себя в обратном. Занятая своими переживаниями, Рива забыла о Юде, и в себя её привёл его негромкий спокойный голос:
– В восемь утра нужно быть в военкомате. Помоги собрать вещи.
– Значит, ты уже всё решил? А как же я?
Даже Риве Юда не мог признаться, что согласился пойти на фронт прежде всего из-за страха расплаты за свою коммерческую деятельность, который пересилил в нём страх быть убитым в бою. Поэтому он ответил, стараясь придать голосу решимость:
– Я должен отомстить за свою семью.
– Ты? – с сомнением переспросила Рива. – Какой из тебя солдат, Юда? Тебя же сразу убьют.
Юда не поверил ушам. Рива слово в слово повторила то, что в своё время ему говорила Дарья.
– Хотя, – продолжала Рива, – если ты действительно этого хочешь, иди. Разве важно, что я думаю? Ведь я тебе не жена.
Юде показалось, что последние слова Рива произнесла с досадой. А ведь он действительно не предлагал ей выйти за него замуж. Почему? Не потому ли, что даже в постели с Ривой он вспоминал её жуткий рассказ? Не в этом ли всё дело? Нет, пока он с Ривой, у него не будет покоя, только напоминание о погибших: постоянный ночной кошмар. Надежда, которой он жил – надежда обрести новую семью, рушилась. Если Рива хочет узаконить отношения, а он не может этого сделать, то Литовская дивизия – выход. Одиночества ему не вынести, и раньше или позже в какой-нибудь конуре, именуемой комнатой, найдут его труп.
На следующее утро Айзексон отправился в военкомат. За плечами висел вещевой мешок, а в голове роились невесёлые мысли. Рива плакала, но не стала его удерживать, и это задело Юду. Но, может быть, она права, и виноваты его сомнительные дела? Испытала облегчение? Возможно, но, скорее всего, сама поняла, что их отношения подходят к концу. Что напрасно она ждёт от Юды того, на что он не может решиться.
Погружённый в размышления, Юда случайно задел плечом идущую навстречу женщину и обернулся, чтобы извиниться. Обернулась и женщина, и Юда увидел перед собой немного скуластое со слабой монгольской примесью лицо Дарьи. Но это было не всё. Рядом с Дарьей стоял инвалид. Точнее, не стоял, а сидел на прямоугольной доске, маленькие колёса которой позволяли, помогая руками, передвигаться по тротуару. Инвалидов было много, Юда успел повидать всяких, но такого ещё не видел. У человека на доске не просто не было ног – не видно было даже обрубков. Это была верхняя часть туловища с лицом, отрешённо и безучастно глядевшим в сторону. Юде стало страшно, он продолжал смотреть на Дарью, не произнося ни слова. Он, который никогда не терялся и умел говорить, был не в состоянии открыть рот. Но Дарью уже ничем нельзя было удивить. Без всякого выражения на лице, словно они расстались вчера, она негромко сказала:
– Здравствуй, Юда.
У Юды перехватило дыхание. Минуты через две, кое-как совладав с собой, он, стараясь улыбнуться, выдавил:
– Здравствуй.
– Вот, – не меняя интонации, продолжала Дарья, – вчера вернулись из Челябинска. Это Федя, мой муж. Живой. Он там в госпитале лежал.
Федя не шелохнулся. Теперь он смотрел в землю. Нужно было что-то ответить, но Юда молчал. Первый раз в жизни он не знал, что сказать. Но Дарья и не ждала ответа.
– Значит, ты здесь? Или, – она посмотрела на заплечный мешок Юды, – уезжаешь? Куда?
– В военкомат иду. На фронт, добровольцем.
– На фронт?! – вскинулась Дарья, и Юда заметил, как изменилось её лицо. – Ты?!
– Моя семья погибла в Каунасе.
Дарья не ответила. Она перевела взгляд на мужа, и Юда понял, что хотела сказать Дарья. Он представил себя на войне, где каждую секунду можно стать таким, как этот Федя. Нет, пусть уж лучше сразу убьют.
Внезапно Дарья приблизилась, и не успел Юда понять, что происходит, как женщина притянула его к себе и обняла. То, что это настоящее страстное объятие, Юде не надо было объяснять. Не произнеся ни слова, Дарья повернулась и пошла дальше. Муж, стуча колёсами, двинулся за ней.
Первым порывом Юды было броситься вслед, и он непременно сделал бы это, если б мог сдвинуться с места. Но его ноги словно приросли к земле, и он стоял, оглушённый не только объятием Дарьи, но и внезапным озарением. Поступок, который он намерен совершить – величайшая глупость, и надо немедленно возвращаться домой. Не случайно он встретил Дарью, а рядом с ней – человеческий обрубок. Это знак.
Поправив мешок, Юда двинулся назад. Почему, в самом деле, он не женится на Риве? Боится, что не будет спокойно спать? Пусть тогда вспомнит Фёдора! А его дела, за которые могут?.. Чёрт с ними! Рива права! Немедленно всё прекратить! А с Ривой – завтра же в загс!
Воспрянув духом, Юда прибавил шаг. Навстречу шёл военный, и Айзексон не обратил на него внимания. Мало ли военных во время войны можно встретить на улице? Соображая, как говорить с Ривой, он прошёл мимо, но военный окликнул его:
– Айзексон!
Юда обернулся. На него смотрел Рашис.
– Я иду в военкомат. Мне кажется, нам по пути.
– Вряд ли от меня будет много толку на фронте, товарищ Рашис. В конце концов, я освобождён от военной службы.
Но Рашис был готов к такому повороту. Он уже всё обдумал.
– Да, освобождение у вас есть. Но его надо подтвердить, – сказал Рашис, хотя только вчера говорил, что с такой справкой Юду не призовут.
– Как это подтвердить?
– Вы освобождены медкомиссией польской армии. Этого недостаточно. Вам надо пройти нашу медкомиссию. Здесь, в военкомате Илецка, поскольку вы призываетесь в ряды Красной армии.
– Но разве я не…
– По возрасту и положению, как советский гражданин, вы подлежите мобилизации. Как уроженец Литвы, направляетесь в Литовскую дивизию. У вас есть возможность добровольно пойти на фронт, но поскольку вы отказываетесь, я оформляю ваш призыв и направляю на медкомиссию. Дальнейшее зависит от её решения. Вам придётся пойти со мной.
