Совершенно простая история

Вера начала осознавать смысл разговора. Еще один мажор насмерть сбил человека, но его, скорее всего, отмажут. Она села за ноутбук, чтобы посмотреть, что по этому поводу написали другие. Она несколько дней не была на работе: сначала болела, потом решила устроиться в новом доме, – поэтому не знала о происшествии. А ведь написать должны были уже все. В их небольшом городе, меньше миллиона жителей, было около 20 информационных агентств. Но поисковый запрос не давал результатов. Она по очереди зашла на все новостные сайты.

Ничего.

Как такое может быть.

Она набрала номер редактора:

– Сергей Сергеич, а ты знаешь, что вчера около западного парка пьяный водитель насмерть сбил человека?

– Здравствуй, Вера.

– Знаешь?

– Знаю.

– А почему на сайте об этом ничего нет? Могу позвонить гайцам, уточнить информацию.

– Не надо, работница золотая.

– Почему? Это важно для наказания, ты же знаешь. Общественный резонанс…

– Вер, ты не знаешь, кто там родственники.

– Да какая разница, человека насмерть сбили. Давай хоть попробуем уточнить.

– Нет, Вер. Ты не понимаешь.

– Я журналист. Я все понимаю. А вот ты странно себя ведешь. Тем более я знаю, кто там родственники. Это мой одноклассник. И что?

– Не разговаривай со мной в таком тоне. Я тебе не мальчик. Пока я здесь главный редактор, я и буду решать, что мы пишем, а что нет.

– Ты понимаешь, что он останется безнаказанным. Он убил человека. А мы не пишем об этом, потому что боимся деда-судью.

– Вер, успокойся. Мы просто об этом не пишем. Он останется безнаказанным вне зависимости от нас. А мы только проблем наживем. Нет в этом смысла.

Вера бросила трубку, не стала его дослушивать.

Вообще Сергей Сергеич был нормальным мужиком. Таких редко встретишь в провинциальном городе. Почему-то в маленьких городах мужики в основном пьют. Может, конкуренция меньше и напрягаться лишний раз не за чем. Или правда больше заняться нечем. Хотя не сказать, что мужикам от города нужно много. Была бы работа и зарплата. А остальное: театр – хорошо раз в год, выставка – в два. В приличный общепит заходят чаще. Одни за уловом, другие – с. Сергей Сергеич относился ко второй категории. У него была жена, которая старалась его просвещать и требовала ресторанов. Иногда Лариса привлекала к процессу весь коллектив: под ее напором он ещё мог устоять. Хотя и очень любил. Она была не вернувшийся в профессию журналист. Такие иногда уходят выдохнуть, загибаясь под грузом осознания, и никогда не возвращаются. Сергей Сергеич тоже обещал уйти, но сдержать слово пока не решался. А когда накрывало, он напивался с женой. Вера тоже с ними напивалась. Но только с ними. Она пока опустошалась чаще. Если бы напивалась каждый раз, то дело могло обернуться проблемами. Кстати, в те моменты, когда начальнику срывало душу, ее чаще всего тоже накрывала безысходность. Работали они с одним материалом и чувствовали себя одинаково: живыми червяками в уже мертвом гнилом яблоке. А, как известно, в маленьких городах эта гнилая мякоть воняет сильнее всего. Перебить нечем.

Хотя Вера большой разницы между маленькими и большими городами не видела. За 25 лет она объехала, конечно, не полмира и даже не полстраны (а всю нашу страну можно, кстати, засчитать за полмира?), но побывала много где. Совсем недавно они с Лешей вернулись из Ялты. Ездили на недельку с родителями.

…Кошка гуляла по крыше. Они сидели на крыше напротив. Там был большой ресторан с видом на море. Кошка гуляла, а потом села и насрала в водосточную трубу. И еще официант нахамил. А килограмм бананов стоит 100 рублей. И это в Ялте в конце сентября. Хотя причин, по которым бананы должны стоить дешевле, не было – они же не в Ялте растут.

Первый день отпуска Вере не понравился категорически. А сейчас, когда она сидела на балконе, выходящем в куст, притягивала его и вдыхала аромат незнакомого цветка, такого бледно-желтого цвета, который бывает только у желтков яиц, купленных в самом городском магазине, и ждала завтрак, ей было хорошо. Было даже счастливо.

Они жили в центре. Между пляжем Массандра и началом городской набережной. От дома до «Чайки»* идти не больше двух минут. Кажется, это было самое удачное жилье в городе. Вера удачность оценивала по двум параметрам: вид из окон и наличие балкона. Вид был на старинные здания, а балкон просто был.

Слева под балконом виднелся город. Непосредственно к перилам примыкала крыша дома пониже ростом. На ней не было и двух листов шифера одинакового цвета. Что покрывало это лоскутно-шиферное одеяло с балкона не просматривалось: крыша с трех сторон примыкала к стенам других зданий.

В кустах оголтело завизжали две довольные жизнью южные кошки.

– Эти интересно тоже сядут срать на моих глазах? – спросила Вера у кустов и потянулась макушкой к солнцу, приподнимаясь на носочки. – Все, на этот раз точно останусь здесь жить.

За крышами люди брели на море. В конце сентября купаться уже холодно. Но раз приехали на море, надо пойти и хоть разок окунуться. Туристов было много. И поэтому на каждом углу висели напоминания о социальной дистанции. Но какая дистанция может быть, если русский человек с рождения и до смерти окружен тактильностью. Мамины объятия – тебя касаются самые нежные в мире руки, отцовская шершавая ладонь ерошит волосы на голове в знак одобрения и похвалы, одноклассник со всей силы дергает за косичку, чуть старше он касается руки, когда берет портфель, чтобы помочь донести его до дома, потом он целует в щеку, потом щека прижимается к нему, челка падает на грудь. Мы окунаемся в море, наступаем в автобусе на ногу соседа, треплем его по плечу. Мы обнимаем березы. Никакая социальная дистанция между русскими людьми существовать не может.

Кошки так встревожили балконный куст, что с него посыпались листочки и один залетел на балкон. Вот так: кому-то яблоком по голове, кому-то желтые ялтинские листья под ноги. И неизвестно, что лучше.

Запах завтрака перебил желание узнать последние новости битвы кошек, рассматривать листья ялтинских деревьев и даже беседовать с собой.

– Будет печально, если так аппетитно пахнет не мой, а завтрак кого-то из соседей, – крикнула Вера кошкам.

Если всмотреться в кусты, то по соседству можно было разглядеть жилые дома. Из их окон, кстати, уже доносилось цоканье вилок. Дома в их дворике были странные. Вера с Лешей и родителями жили в трехэтажном пенале. На первом этаже Верины родители. Отпуск у отца был запланирован еще полгода назад. А мама и так всегда могла отложить работу. Она валяла игрушки и шила кукол. У Веры была всего одна мамина кукла – Матильда. Высокая, с вытянутым лицом, ярко-розовыми щеками и торчащими из-под зеленого берета спутанными рыжими волосами. Она была совсем не похожа на тонкую Веру с матовым лицом и аниме-глазами. Мама сшила куклу, когда Вере был годик. Сначала она клала игрушку-талисман на подушку рядом с малышкой, потом девочка начала это делать сама. Чем старше становилась Вера, тем реже приходилось латать куклу. Последний раз мама зашивала дырки и меняла предметы гардероба, когда Матильде исполнилось десять лет. У Веры в это время как раз начался сложный переходный возраст. Она была и воинственной славянофилкой, и смиренной западницей и даже чуть-чуть националисткой. Все три варианта были со слабой аргументацией. Но даже в том возрасте Веру отличала болезненная зависимость от правды. В любых убеждениях она старалась докопаться до истины. Если это не получалось, а это не получалось никогда, Вера устраивала бурную истерику. Однажды, чтобы развеять ошибочные представления дочери о благородстве скинхедов, мама повела ее в театр. По сюжету спектакля в одной деревне жили армяне и азербайджанцы. Когда началась гражданская война, армян из деревни изгнали. И Вера начала плакать, не могла понять, твердила, что это несправедливо. Елизавета Дмитриевна оставалась спокойной, и даже в мыслях поставила себе галочку – затея удалась. На улице и дома Вера все не могла успокоиться. Она плакала. Сильнее.

Тогда в чувства ее привел отец, устроив дома кукольный спектакль, главную роль в котором исполнила Матильда. В домашнем спектакле справедливость восторжествовала. Кстати, про влюбленность в старинного приятеля первыми тоже узнали кукла и папа.

Лешка был еще одним ангелом-хранителем. В школьные годы Вера казалась ему инфантильной и неприспособленной к жизни, поэтому парень считал своим долгом охранять эту жемчужину. Училась она на пятерки, а вот жила на троечку. Доверяла не тем, иногда дружила не с теми и даже в них влюблялась. Когда Вера в очередной раз разочаровывалась, доставала Матильду и жаловалась ей, из-за спины выступал верный рыцарь, готовый уничтожить всех обидчиков. Елизавета Дмитриевна знала, что в этой старой, но крепкой кукле, скрыта огромная сила – ее любовь. Похожее тепло исходило от Леши, когда он смотрел на Веру. Она чувствовала.

На втором этаже дома жила Лешина мама, а на третьем – они. Завтрак решили готовить по очереди. Дежурить за другого правилами запрещалось. Хотя Вера была уверена, что мама, если и не все сделает за отца, то продолжать спать все равно не сможет, будет направлять, а потом снова скатится до командования процессом. Больше всего голодный квартет ждал завтрака Лешиной мамы. Она делала блины с припеком. Сладкоежкам – с бананом и шоколадом, остальным – с ветчиной, сыром и зеленью. Очередь ради справедливости построили в алфавитном порядке: сначала по фамилиям, но так как человек было пять, а фамилии всего две, потом еще и по именам. Сегодня готовил папа. Готовил тосты с тёртым пармезаном и яичницей….

Бесит. Как же бесит, когда люди так поступают. Трусливо, мелочно. Вера подошла к окну и начала грызть уголок кожи на большом пальце у самого ногтя. Перед окном росло объемное дерево, название которого она не знала. Сейчас оно было совсем желтое, но все равно пушистое. Мимо него тянулась узкая тропинка.

Она понимала, что ситуацию не изменит. Если Сергеич сказал нет, писать они не будут. Раздражение нарастало. Ей хотелось плакать и кричать, кого-то ударить.

Это была не первая темная история в их городе, в которую попадали дети чиновников или бизнесменов. Нападение на таксиста пьяных мажоров, две аварии, в которых пострадали люди, была даже перестрелка около ночного клуба. Вернее, стрелял один парень. Стрелял в демонов, которые летали вокруг. И это только за время официальной работы у Сергеича. А сколько еще фактов скрыли сразу, пока они вообще никуда не просочились.

«Твари. Какие же все они твари», – Вера грызла палец и представляла, как мать погибшего парня берет мобильный телефон, отвечает на звонок, кричит от ужаса. Она не могла не представлять. Она все глубже уходила в состояние злого транса. Вера отошла от окна, ушла в коридор, к зеркалу: надеялась – увидит себя и вернется в равновесие.

Вера посмотрела в глаза отражению, перестала грызть кожу на большом пальце у самого ногтя, начала глубоко набирать воздух…. В этот момент со всех сторон на нее посыпались осколки.

* * *

– А ты где была так долго? – как только Артем увидел Детку на пороге школы, сразу вцепился ей в руку. Он каждый день перед уроками до последних минут ждал подругу у входа. Спросить номер телефона у Светланы Викторовны он стеснялся.

Вместе они вошли в школу и скинули рюкзаки на низкую лавочку около раздевалки.

– Я болела, – вздохнула она, свободной от Артема рукой стягивая шарф и засовывая его в шапку с большим коричневым помпоном. – Папа говорит, что я часто болею, потому что у меня слабый иммунитет – мои кровяные солдатики плохо вооружены и не могут убивать все вирусы подряд. Но ты не думай, я ничего не пропустила. Ко мне приходили учителя и Алексей Борисович.

– А он почему? У тебя и в голове слабый иммунитет?

– Нет, в организме.

– Чего ты врешь, – Артем только сейчас выпустил рукав пальто, которое она уже сняла. – Меня к нему водила Светлана Витальевна. Они хотели, чтоб я не помогал себе советами на уроках. Но я не дурак, чтобы подводить себя в ответственный момент.

– Артем, он просто психолог и социальный педагог. Он учит общаться и верить в себя. Это он мне сам так говорил, – Детка вполоборота стояла к зеркалу в холле и пыталась между разговором пригладить волосы, которые наэлектризовались от шапки и сейчас торчали почти вверх, хотя мама и заплела ей с утра аккуратные косы, а кончики убрала в пучок на затылке. Дома причёска ей нравилась. – Артем, что ты пристал ко мне с расспросами. Лучше расскажи, как конкурс с лайками.

Артем обрадовался, что она хочет узнать у него новости класса, он сразу раскраснелся и заулыбался:

– Такое было. Никто не голосовал за Пушистую. Но когда подводили итоги, Светлана Витальевна как-то все узнала. Ленка проиграла и классная заставила её отдирать все жвачки от парт. Но у нас теперь новый конкурс. Настоящий. Светлана Витальевна переделала правила. Ленин писал так: «Я всей душой сейчас с вами в ссылке в Сибири, хотя телом и нахожусь здесь, в Цюрихе, в гостинице». Сочинения великого вождя пролетариата изложены в 119 томах. Прочитать их должен каждый, уважающий себя коммунист. Про конкурс не я ей сказал. Не знаю, как она узнала. Я теперь тоже участвую. Она разрешила всем пользоваться ее ноутбуком, который на столе стоит. Надо сфотографироваться в любимом месте города. Потом они с художницей выберут лучшие фотографии и дадут призы.

– Нормально она придумала. Ты уже сфотографировался?

– Да, – Артем опустил глаза к ее туфелькам. Она уже успела и переобуться.

– Да? А где?

– Тебе какая разница? Что пристала! – мальчик надел рюкзак на плечи, развернулся и побежал в сторону лестницы на второй этаж.

Детка осталась в холле. По щекам у нее мгновенно потекли слезы. Она не поняла, чем обидела его. Пока она плакала и пыталась в мыслях воспроизвести разговор с Артемом, прозвенел звонок. Она с беспокойным сердцем побежала на урок. Первым была литература. Когда девочка подошла к классу, дверь была еще открыта. Она заглянула в кабинет и вошла – учительницы нет. Все первые парты были заняты, поэтому ей пришлось пройти в конец.

Входя в класс, Детка громко поздоровалась с одноклассниками, но никто ей не ответил. Невнятное бормотание, похожее на «привет», издала единственная девочка – Алена Смирнова.

Рядом с ней, кстати, было свободное место, но Детка не решилась подсесть без приглашения. Тем более уже после начала урока.

В кабинет вошла Жанна Валерьевна. Она сразу увидела Детку, улыбнулась и обратилась сначала к ней:

– Здравствуйте. Как хорошо, что вы наконец выздоровели. Мы так давно не виделись. Добро пожаловать в школу, – потом молодая учительница обвела взглядом остальных ребят. – Здравствуйте, друзья мои. Я рада видеть всех вас. Прошу садиться. Я уверена, что на сегодняшнем уроке мы будем продуктивно и с интересом работать.

Жанна Валерьевна была странная. Ко всем ученикам она обращалась на вы, постоянно прерывала речь на стихи, и не продолжала урок, если разгоревшийся с учеником спор не получал логического разрешения. Внешне она не выделялась. Хотя именно хорошеньких учительниц дети любят больше. Среднего роста, худая, как осинка, она носила на глазах фиолетовые линзы и очки в черной матовой оправе. Волосы у нее были короткие и жемчужные. Это если говорить поэтически, на самом же деле просто серые. Жанна Валерьевна любила белые рубашки широкого кроя, брюки с высокой талией и рассуждать про социальный детерминизм, который лучше всего раскрывается в повести Лермонтова «Герой нашего времени». Дети ее любили, хотя чаще всего не понимали, о чем она говорит.

Жанне Валерьевне было 25 лет. Она пришла на работу в школу после аспирантуры в университете на кафедре истории русской литературы. В университете она не только училась, но и читала лекции студентам. А потом внезапно ушла в школу. Мужа и детей у нее не было. Зато было много свободного времени, которое она, с удовольствием, проводила с учениками. На уроках Детка не сводила с нее глаз. Жанна Валерьевна была одним из немногих учителей, которые соглашались тратить свое время и заниматься с ней дома, когда она болела. Ее отец старался оплачивать занятие, но денег она не брала. И каждый раз ему приходилось придумывать все новые подарки, которые бы не задевали ее гордость.

Жанна Валерьевна, стоя у доски, рассказывала о творчестве Антона Павловича Чехова. В историю его жизни и творчества она вплетала морские пейзажи и свои воспоминания о ялтинской набережной и местных жителях.

Детка подняла руку.

Жанна Валерьевна кивнула.

– Я хотела рассказать. Просто мы с родителями тоже были в Крыму. Там и правда живут удивительные люди. Однажды мы пошли гулять. Волны были такие большие, что долетали даже до верхней набережной. Одна волна накрыла меня с головой. Когда она отошла, я увидела мальчика. Он стоял напротив меня…

– Намочило вас, – поинтересовался парень, улыбаясь только левым уголком губ.

Детка тоже улыбнулась, хотя насквозь промокла, и кивнула.

– Потому что зря близко подошли. Море что-то беспокоится сегодня. Балла 4 уж, – парень кивнул на горизонт, как будто был не школьником, а моряком, который выходил в море полсотни раз.

– Ты вот так, на глаз, можешь определить? – засомневался папа.

– С помехой в полбалла, – приподнял подбородок мальчишка.

Он был одет в белую рубашку, чуть великоватую ему, с большими курсантскими погонами, которые выступали от плеч по сантиметру с каждой стороны. На погонах золотыми буквами было вышиты три буквы МКК – Морской кадетский корпус. Он учился в 8 классе. Загорелый, с выгоревшими кудрями, невысокого роста – он был похож на настоящего моряка. Или мудрого гнома.

– Мы на шлюпках однажды выходили в море в 8 баллов.

– Как? – ахнула Детка. – Вы же ещё дети.

– Во-первых, мы уже не дети. В море со второго класса можно. Тогда мы, конечно, на якорях стояли. Просто тренировка была. Половина за борт попадали. Их в больницу увезли. А я не упал, хорошо закрепился и выдержал.

Когда мальчишка, опомнившись, побежал навстречу друзьям, Детка попросила отца посмотреть погоду. Шторм был 4 балла.

Обычно на уроке подростки всегда смотрят на говорящего. Оборачиваются к задним партам, крутят головой по сторонам. Пока Детка рассказывала про знакомство с отважным мальчиком-кадетом, одноклассники смотрели в раскрытые тетради. Только Жанна Валерьевна смотрела на нее. Смотрела прямо в глаза и пыталась поддержать взглядом, как родители пытаются взглядом поддержать детей во время ответственных выступлений.

– А ты была на «Белой даче»? Так называется дом Чехова в Ялте. Сейчас там музей.

Жанна Валерьевна задала еще несколько вопросов и перешла к морской части биографии писателя.

После урока Жанна Валерьевна подозвала девочку к себе, чтобы узнать, как она чувствует себя в школе после болезни. Они поболтали, поэтому из класса Детка выходила последней. В коридоре ее ждала одноклассница. Та самая Алена. С Деткой она никогда не общалась, а сегодня почти весь урок изучала её. Иногда на ее глазах появлялись слезы и тогда она быстро отворачивалась к окну.

– Можно с тобой поговорить? – спросила Алена, делая шаг от подоконника.

– Конечно, – Детка обрадовалась, что с ней заговорил хоть кто-то, кроме Уткина. – А о чем?

– Вот скажи, ты правда блаженная? – Алена спросила так искренне и с такой тоской, что Детке этот вопрос понравился.

– Я не совсем понимаю, что это значит. Но не сумасшедшая я точно, – заверила она.

– А ты умеешь хранить секреты?

– Я пока не пробовала, но думаю, что справлюсь. Потому что мне даже рассказать некому.

– Главное – не рассказывать психологу и родителям.

– Не скажу. А что за секрет?

– Сейчас уже мало времени осталось до следующего урока. Давай встретимся после школы на улице. У беседки, мимо которой ты домой ходишь.

– Давай. Но только я долго не смогу задерживаться, я маму не предупредила. Только часок смогу погулять.

– Ну, хотя бы часок.

– Договорились.

Детка ждала окончания уроков только раз в жизни. И этот раз был сейчас. Кажется, у нее могла появиться настоящая подруга. Они пойдут по-настоящему гулять. Она подумала даже, что можно позвонить маме от вахтера и сказать, что задержится после школы, потому что пойдет гулять с подругой. Просто телефон она сегодня, как назло, забыла дома. В итоге решила не звонить и не задерживаться.

Вдруг они с Аленой еще и не подружатся.

После школы Детка почти 20 минут проторчала в гардеробе. Старшеклассники постоянно отталкивали ее в сторону, поэтому одежду она взяла одной из последних в школе. Детка боялась, что Алена не дождалась ее и ушла домой. Она сбежала по ступенькам, добежала до угла, захватывая губами и легкими зимний воздух, одернула шапку на затылке и, забуксовав на повороте, повернула за угол. Алену она увидела издалека. Сердце забилось быстрее, девочка заулыбалась и пошла шире. Рюкзак, который болтался только на одном плече, стал сильнее бить по спине и быстрее сползать на локоть. Но останавливаться, чтобы поправить, она не хотела – опаздывала на встречу с подругой.

Детка подошла к Алене и растерялась, потому что не знала, что сказать. Они уже здоровались сегодня, сразу спрашивать про секрет было как-то неудобно, не говорить про секрет совсем – странно, ведь именно ради него они и встретились.

– Как дела? – приподняв подбородок над шарфом, спросила Детка.

От дыхания шарф промок, от мороза заледенел и неприятно колол губы.

– Я жду ребенка…

– Как это?

– Как будто ты не знаешь, как это бывает.

– Если честно, не знаю.

– Правду про тебя говорят – блаженная.

– Что, у тебя появится свой малыш из живота?

– Ты прикалываешься надо мной, я не пойму.

– Нет, ты что! Я не смеюсь. Это очень хорошо.

– Хорошо! Да что в этом хорошего. Мне всего 14 лет. Я не знаю, как это получилось, – по Алене было видно, что она долго готовилась к разговору, обдумывала слова, хотела избавиться или хотя бы разделить с кем-то часть своего груза. – Меня позвали с собой на дискотеку пацаны из десятого класса. Я пошла. Там один пригласил меня танцевать. Потом несколько месяцев мы гуляли. Потом он позвал меня к себе и сказал, что найдет девчонку постарше, если я откажусь заниматься этим. Я влюбилась, понимаешь. Он и сейчас сказал, что бросит. А как я буду без него. Одна. Мы занимались этим несколько раз. У него дома. Я не очень хотела, но он же правда бросил бы. У него в классе все девчонки красивые и взрослые.

Алена совсем не плакала. Голос был сухой, как будто она хотела закашлять. Пальцы на руках были все красные от холода. Ален, а давай пойдем в пиццерию. Погреемся там и попьем чай.

– Не могу. У меня денег нет, – Алёна все время смотрела Детке в глаза. Это смущало девочку. Она ещё не умела держать чужие взгляды. А говоря про деньги одноклассница опустила взгляд под ноги. Застеснялась. Детка ничего не знала про ее семью. Видела несколько раз маму, когда ждала свою с родительского собрания на лавочке около школы. Одета Алена была обычно. Как все. Одежда из масс-маркета. Недорогая, но модная в их среде.

– Я могу заплатить, – предложила Детка, – если ты не обидишься.

– Не обижусь. Кто же обижается, когда что-то на халяву предлагают. На улице и правда очень холодно.

Окружающий мир был серым. Снег сливался с небом, лица прохожих практически не выделялись на их фоне, как не выделяются женщины с бледной кожей, когда надевают пудровые вещи. Девочки шли молча. Шли вдоль одинаковых зданий. Это были дома-свечки, на первых этажах которых работали магазины, салоны красоты. В третьей свечке была пиццерия.

Детка жила неподалеку, поэтому часто заходила сюда. Она заказывала капучино с пористой пенкой, присыпанной корицей и пиццу «Четыре сыра» или чизкейк «Сан Себастьян» – без коржа, зато с двумя тонкими корочками сверху и снизу. Сначала Детка просила двойную порцию корицы, а потом бариста запомнил ее вкус и сам стал добавлять чуть больше пряности.

Они сели за столик у окна. На окне были короткие бежевые шторы с толстым вязаным кружевом по краям. Весь интерьер был в простом деревенском стиле. В пиццерии было уютно и спокойно.

Девочки похожими движениями стянули шапки и положили на стол. Внутренне они были одного возраста. Но жизнь развела их по разные стороны ущелья: они могли видеть и слышать друг друга, но приблизиться настолько, чтобы понять, не могли.

– Ален, а родители знают о твоей тайне? – спросила Детка шепотом. Она была уверена, что в общественных местах вообще нельзя повышать голос, а уж тем более если речь идет о настоящем секрете.

– У меня только мама и бабушка. Отец давно спился. Живет с такой же алкашкой. Мама пока в Москве на заработках. А бабка совсем из ума выжила, требует денег за то, что кормит меня. Хотя мама сказала, что оставила ей. И каждый день грозит, что выгонит. Я могла бы жить дома, но у меня нет денег. У мамы я попросила еще неделю назад, но она сказала, что оставила деньги бабушке и запретила уходить от нее. По телефону я ничего не стала говорить, – Алена говорила прерывисто, злостью отделяя фразы друг от друга. – И вообще не буду. Я хочу аборт сделать. И сделаю.