скачать книгу бесплатно
Он даже не вбежал. Он влетел, как охваченный пламенем астероид, как шаровая молния, готовая здесь все испепелить. Заметался перед столами, ткнул в меня пальцем и крикнул, что не будет стоять со мной на отряде ни за какие коврижки (так прямо и сказал).
Чтобы сразу не стукнуть его по лбу, половину которого закрывала длинная, до самой серьги, челка цвета «скандинавский блонд», да так, чтоб с вышитых на плечах роз посыпались стразы, нужно было сначала выслушать его. Но он так громко верещал, что не оставил никакого выбора. По лбу ему дала Анька. Это положило начало их сложным взаимоотношениям, а заодно заставило Женьку рассказать, почему он так орет и машет руками.
Вследствие полученной в детстве черепно-мозговой травмы, и, как потом выяснилось, не одной, у него появились странные для молодого человека увлечения.
– Вот, – сказал Женька и, чтобы никто не подумал ничего плохого, расстегнул сумку Louis Vuitton, доверху набитую декоративной косметикой для женщин.
Я вытащила тушь Guerlain и показала ее Аньке.
– Так, продолжай.
В увлечение это перешло не сразу. Сначала Женька заинтересовался маминой косметичкой, а потом стал вырезать из журналов для девочек куколок с комплектами одежды к ним. Окончательный же отрыв от реальности у него произошел тогда, когда во сне ему явился ангел…
– Эй, эй, – Анька подергала меня за похолодевшую руку и начала махать перед лицом блокнотом. – Может, не все потеряно? Может, он Скорпион?
…и сказал, что Женькино предназначение в жизни – быть не испытателем летательных аппаратов, а парикмахером-визажистом. «Точно», – решил Женька, проснувшись, и записался сразу на все мастер-классы на три года вперед. Но после посещения первого же из них (по скульптурированию лица с целью скрыть возрастные изменения) выяснилось, что стоят эти мастер-классы очень дорого и без спонсорской помощи папы ему не обойтись.
Узнав о Женькиных увлечениях, папа выдохнул, потому что интерес к косметичкам и отсутствие у Женьки девушек начали наводить его на тревожные мысли, но деньгами обещал помочь только в том случае, если Женька окончит МАТИ.
Теперь выдохнул Женька и на глазах расцвел: засиял стразами Swarovski, проколол ухо и покрасился в «скандинавский блонд». Но самое главное – у него появились девушки, причем одна другой краше, и каждый день новая. С ними Женька закрывался у себя в комнате, откуда оба потом выходили довольные и счастливые.
Таким же довольным и счастливым был и папа, пока не узнал, что это бьюти-модели, на которых Женька упражняется в своем мастерстве парикмахера-визажиста и на которых тоже нужны деньги.
После того как тайна приходящих девушек открылась, папа заявил, что на Женьку и так уходит вся выручка его магазина для дайверов в Ивантеевке, и посоветовал ему искать моделей подешевле, а лучше бесплатных. Что Женька и сделал.
В МАТИ практика в лагере не была обязательной, но давала привилегии в виде лояльности преподавателей на экзаменах, права досрочно сдать сессию и звания «почетный молодец всея института». На Женькином курсе и курсами старше училось много таких молодцов. Как раз они и подсказали ему, где можно взять сразу десяток, а то и больше бесплатных моделей в безраздельное пользование аж на двадцать один день.
– Плюс вожатые, – заметила Анька.
Женька взглянул на ее веснушки и густо накрашенные ресницы и кисло вздохнул:
– Плюс вожатые.
И вот когда мечта его уже готова была сбыться, а именно десять минут назад, выяснилось, что чем выше порядковый номер отряда, тем младше дети, а не наоборот, как считал Женька, когда умолял директрису поставить его на самый последний отряд – шестой.
– Они слишком маленькие, – сказал он, записывая какого-то мальчика, и не глядя ткнул в него ручкой. – Что я с ними буду делать?
Но детям-то что до этого? Мальчика, в которого Женька так опрометчиво ткнул ручкой, звали Валерка, и он себя маленьким не считал, хотя порядковый номер отряда, который причинял Женьке душевную боль, говорил об обратном. Об этом обратном сказал ему и Женька. Завязалась словесная перепалка. Услышав знакомый сиплый смех и угрозы в адрес вожатых, из коридора на подмогу Валерке прибежали еще двое, сделали Женьке козу и предупредили, что не потерпят обвинений в малолетстве от какого-то дяди.
– Жени, – подсказал Женька. – Но я не дядя.
– Да ты на дядю-то и не похож, – просипел Валерка.
Женька похлопал себя по карманам и достал золотое зеркальце в виде ракушки.
– А на кого я похож? – спросил он у меня, разглядывая в зеркальце свой идеально матовый нос.
Я закрыла лицо руками и попыталась вспомнить, где я в жизни так нагрешила. Это было худшим из всего, что можно себе представить: летчик-парикмахер, с которым у нас целый отряд самых маленьких детей. Оставалось надеяться, что повезет хотя бы Аньке, но закон подлости оказался почему-то сильнее закона справедливости.
Ее крест пришел последним, но его появления, в отличие от Женькиного, никто не заметил. Сначала его приняли за кого-то из пап, настолько тот был серьезным и тихим по сравнению с Женькой, а когда он занял место за пятым столом, сомнений не осталось: блицкриг провалился полностью.
Анька не везла с собой фоторобот в виде постера знаменитости, но перечень атрибутов, которые харизматичный сангвиник спортивного телосложения иметь точно не должен, у нас обеих был одинаковым. В этот перечень входили пиджак, круглые очки, как у всемирно известного педагога Антона Макаренко, каре естественного блонда и пятерка по поведению.
Все это оказалось у ее Сережи вместе с гитарой в чехле и потертым чемоданом. Взглянув на своего напарника, Анька кивнула и сразу же отвернулась, потому что Сашка уже начал задавать вопросы совсем интимного характера, вроде как ее зовут и с какого она факультета. А это уже серьезная заявочка, товарищи пионервожатые. Это все не просто так! И какая теперь разница, какой у нее напарник?
Сережа стал не только последним из вожатых, но и вообще последним человеком, который вошел в комнату для записи. Полные списки возвещали о том, что делать нам здесь больше нечего и что пора приступать к погрузке в автобусы. Подгоняя всех, Сашка пронзительно свистнул и захлопал в ладоши. Виталик от страха пискнул, Ленка опять что-то гавкнула, Сережа подхватил гитару и открыл перед Анькой дверь. В шумном коридоре мы снова оказались в толпе детей и родителей.
– Ты там уже была? – Женька придержал меня за руку и тут же получил от какой-то мамы календарик с ее дочкой в тюльпанах. – Была или нет?
Другая мама вручила ему эмалированный ночной горшок с крышкой и попросила исключить из меню ее сына все молочное.
Сказать Женьке, что это моя первая смена, означало немедленно лишиться напарника: налево по коридору был выход на свободу, к метро, а направо – во внутренний двор автокомбината, где стояли автобусы.
– Была, – сказала я, принимая от кого-то пляжный зонт мальчика Димы. Это была не совсем правда, но и не совсем ложь.
– Слава Иисусу! – выдохнул Женька и положил календарик в горшок. – Хоть что-то хорошее.
Вслед за толпой, гремя горшком и чемоданами, мы пошли направо.
Всего восьмилетних детей набралось тридцать четыре. Для одного отряда много, а для двух – мало, но, учитывая, что у всех четверых вожатых младших отрядов это была первая смена, директриса пошла нам навстречу. Таким образом, нам с Женькой досталось семнадцать – как мгновений весны, но и это количество показалось большим. В ожидающем отправки автобусе они как-то заняли все сорок мест, а нам оставили два задних сиденья из трех.
Пробираясь к ним, Женька шел по проходу и, считая пары, шлепал по детским головам дуофиброй – большой двухцветной кисточкой для нанесения мелкодисперсной пудры и румян. Как вещь первой необходимости, она всегда лежала у него во внутреннем кармане джинсовки вместе с хрустальной пилкой и ножницами для кутикулы.
– Я же говорил, что он на дядю не похож, – просипел Валерка соседу, когда кисть коснулась его макушки.
– Не похож, – согласился тот, – но если сбоку посмотреть, то сойдет.
Пухлый мальчик, которого звали Вова, скосил глаза и уставился на Женьку:
– В прошлом году вообще какие-то бабуины были.
– Бедуины, наверное? – поправил Женька. – Правильно говорить «бедуины».
Завязалась словесная перепалка.
– Женя, пусть будут «бабуины». – Я взяла его за руку и повела в конец салона. – Нам еще с ними двадцать один день жить. И спрячь уже куда-нибудь этот горшок! Подумают, что твой.
Наш отряд грузился последним. И как только мы с Женькой, горшком и его сумкой Louis Vuitton добрались до своих мест, двери с громким чихом закрылись и пять автобусов в сопровождении двух машин ДПС и трех бегущих за ними мам выехали со двора автокомбината на улицу Мневники.
По инструкции мы должны были рассказать о правилах поведения в автобусе, а также о том, какая интересная жизнь нас ждет в лагере. Но неожиданно девочка, которой не хватило пары и которая села рядом с Женькой на третье заднее сиденье, заинтересовалась его дуофиброй, и вместо правил поведения в автобусе все мы случайно узнали, что это такое.
– Дуофибра, – громко сказал Женька и достал из сумки еще две такие же, – это класс кистей из двух типов ворса: натурального козьего – волокна черного цвета на нижнем уровне и синтетического – белые волокна на верхнем уровне.
Дальше пошла какая-то сложная классификация этих дуофибр по назначению, размеру и качеству и продолжалась до выезда на Ярославское шоссе, пока Валерка не крикнул на весь автобус: «Итить!»
В ответ на это девочка Наташа, которую заинтересовала дуофибра, показала ему кулак, и он спрятался за спинку сиденья.
– А там что? – спросила она и показала на сумку Louis Vuitton.
Еще две девочки перегнулись к нам через спинки сидений и задали тот же вопрос.
– Вот видишь, – обрадовалась я, – я же говорила, что они милые! И Аньке это говорила. А она: «Юлька, Васька…»
Не сводя глаз с Наташи и как будто боясь ее спугнуть, Женька расстегнул сумку и достал первое, что попалось под руку, а именно круглую серебристую коробочку с «метеоритами» Guerlain.
– Пудра в разноцветных шариках, легкая вуаль на вашей коже – фурор в мире красоты. В России их еще нет, стоят бешеных денег. Крышку украшают фирменный цветок с разноцветными лепестками и гравировка – подпись мастера, изящная, как…
– Ой, да хватит уже! – Наташа сгребла коробочку с Женькиной ладони и потрясла ей возле уха. Внутри запрыгали шарики. Наташа улыбнулась, ощущая приятное постукивание, а дальше случилось страшное.
Ярославское шоссе, по которому мы мчали с максимально допустимой скоростью – шестьдесят километров в час, весной подверглось ямочному ремонту асфальтового покрытия. Обычно после такого ремонта дорога напоминает шахматную доску, а езда по ней – стремительный путь из шашек в дамки. Но мы двигались в колонне. Ехать по диагонали было нельзя, как и менять скорость, поэтому в яму, на которую почему-то не хватило асфальта, мы, не снижая скорости, попали сначала правым передним колесом, где сидел Валерка и пил из двухлитровой бутылки колу, а потом правым задним, над которым сидела Наташа и трясла драгоценные «метеориты».
– Иисусе! – успел крикнуть Женька, но не успел поймать серебристую коробочку, содержимое которой высыпалось в пузырящуюся реку кока-колы.
Розовые, зеленые, несколько сиреневых и один белый шарик с шипением растворились в бурой жиже и превратили ее в жижу блестящую. Девочки засмеялись. Женька выпучил глаза и побледнел.
– Женя, Женя, тебе плохо?! – Я потянула его за джинсовку, но выражение лица не изменилось. – Это же всего лишь пудра!
– Это не просто пудра! Легкая вуаль на вашей коже, фурор в мире красоты…
– Итить! Я же говорил, что не похож!
– Круто! А есть еще такие?
На инструктаже говорили, что в автобусе с детьми нужно петь. Это поднимает настроение, сплачивает, снимает некоторое напряжение первого дня. Надеясь найти в этом хоть какое-то спасение, я встала в проходе и замахала руками:
– Срочно! Знает кто-нибудь песню?!
Готовый понести наказание за разлитую колу, Валерка выглянул из-за спинки сиденья и, увидев Женьку, который был почти без сознания от ужаса, происходящего под его ногами, засуетился.
– «Тетя Мотя» подойдет?! – обеспокоенно крикнул Валерка.
– Главное, чтобы не «Дядя Женя».
Запели «Тетю Мотю». Это была славная песня о мужественной женщине и ее четырех непослушных сыновьях, которые все делали не так: не спали и не ели, а вместо этого трясли руками, ногами и попами.
– Ничего, если в отрядной песне будет слово «попа»? – спросила я у Женьки.
– Да какая теперь разница? – ответил он.
Перед съездом на развязку автобусы сбавили скорость, и лужа из конца салона медленно потекла в его начало, накрывая коричневой волной уцелевшие шарики. Когда последний «метеорит» растворился в кока-коле, а смирившийся с потерей Женька немного пришел в себя, шахматную доску сменила лесная дорога. Протиснувшись через лагерные ворота и преодолев еще несколько сотен метров разбитой колеи, медленно, как будто на ощупь, переваливаясь с одной кочки на другую, автобусы подползли каждый к своему корпусу и один за другим с чихом открыли двери.
– Как же здорово! – крикнула Анька, выпрыгивая из автобуса на асфальтовую площадку перед четвертым корпусом. – Представляешь, у нас в отряде близнецы – мальчик и девочка. Они занимаются танцами, а Сережа, оказывается, играет на гитаре!
– Это логично, если она у него с собой.
Я стояла возле задней двери их автобуса, и вокруг меня росла гора чемоданов. Выискивая свой, между ними ходили дети, но им мешал Женька, который зачем-то перекатывал чемоданы с места на место и в случайном порядке орал: «Чей?!» Автобусы гремели и дребезжали, со всех сторон доносились обрывки перекличек и речовок, из громкоговорителей звучали приветственные слова, умножаемые эхом.
– Что? – переспросила Анька. – Я ничего не слышу. Он всю дорогу пел детям песни. Про жуков:
«На желтеньких листочках
Летели вчетвером
Коровки в черных точках
И муха с комаром!»
– Прекрасно! – крикнула я, хотя она стояла совсем рядом. – У нас приблизительно так же все было.
Ветер рванул гирлянду из флажков, протянутую над входом в корпус, и ее разноцветный конец обмотался вокруг фонаря.
– Ну вот, а ты боялась. Нормальный же парень!
Обе мы посмотрели на копошащегося внизу Женьку, который одной рукой ворочал чемоданы, а другой прижимал к животу горшок и сумку, набитую косметикой, и вздохнули.
– Иисусе! – крикнул он снизу. – Здесь что-то написано!
– Фамилия ребенка! – крикнула Анька. – Так удобнее. И сумку свою поставь!
Теперь гора чемоданов стала уменьшаться быстрее, и новая, из них же, вырастала возле скамейки. Совсем скоро под ноги мне упал последний – ярко-розовый с длинной ручкой, которая пришлась в аккурат по Женькиной голове.
– Чей чемодан с лошадью, неподписанный?! – крикнул Женька и поднял двумя руками розовый чемодан.
Хозяйка не объявилась.
– Чей чемодан с лошадью? – еще раз повторил он, но уже тише.
Дети почему-то молчали и сурово смотрели на Женьку.
– Чемодан с лошадью, – совсем тихо повторил Женька, пытаясь понять, что он такого сказал.
Валерка сипло захихикал, зачем-то сжал кулаки и направился к нему, но в этот момент как нельзя кстати из-за горячей кабины дребезжащего автобуса появился спаситель. Нет – Мессия со свистком на груди – старший физрук лагеря Алексей Гуляев.
На вид ему было тридцать пять и ровно столько же по паспорту, но он попросил называть его просто Леха. Одет он был в синюю, под цвет глаз, футболку и черные шорты с надписью «Adadas». Лоб в крупных морщинах, грудь в буграх, а от всей его фигуры шел неяркий свет. И это не метафора, это закон физики. Лехина голова была полностью лишена растительности и отражала любой свет, который на нее падал, будь то свет электрической лампы или, как сейчас, солнечные лучи. При таких внешних данных он запросто мог стать героем-любовником или кинозвездой, но мечты у него были другие.
– Кто же так делает? Так они у вас никогда не признаются. – Сразу после того как представился, Леха взял у Женьки чемодан. – Чей чемодан с единорогом?
Леха оглядел детей и поставил чемодан перед девочкой, которая сделала шаг вперед. Валерка разжал кулаки, толпа начала расходиться.
– Э? – спросил Женька и показал на все это двумя руками.
– Да, – ответил Леха.
Нельзя называть единорога лошадью. Без соблюдения этого правила весь устав можно слать коту под хвост, потому что тот, кто не знает, чем отличается лошадь от единорога, панда от медведя, а свинка Пеппа от Фунтика, вообще не должен быть допущен к работе с детьми. И чему нас учат на инструктажах, Лехе было совершенно непонятно.
– Значит, так, – продолжал он, поднимаясь с двумя чемоданами по гладким ступенькам, – всегда в доступе, всегда на связи. На крики «Потолок падает!» не реагировать, дверные ручки не трогать – они в мыле. На косяке ведро, под подушкой клоп, шнурки связаны, трусы зашиты. Не знаете, что делать, – берите твистер. Перед директрисой все валите на забродивший компот. Пасту прячем, телефоны на ночь не забираем – у них у всех будильники на три часа заведены. Так, что я еще забыл сказать? – Леха остановился, чтобы подумать.
– Может, когда уходит ближайшая электричка? – спросил Женька и обежал его сзади, преградив путь в коридор.
– Нет. – Леха отодвинул его и пошел дальше, но на последней ступеньке снова остановился. – Вот, вспомнил: шампунь на голову сразу не лейте, сначала на руку. Гуашь они туда подмешивают. Отмывается потом плохо, а если еще аммиак из изолятора стащат…
Женька прислонился к перилам с оторванным поручнем и обреченно на него посмотрел:
