скачать книгу бесплатно
Бесконечность не придел его безумию, однажды замечает его жена Ариадна. Кроткая, тихая и на мышку, запуганную слоном похожа богиня. Она красивая и спору нет почему Дионис выбрал ее в жены.
Да только тоска щемит берега души Кощея в сотый раз наблюдая за кровавыми жертвами. Козленочка все-таки жалко, животина еще молодая. Менады в трансе на языке странном напевают что-то, а Дионис в середине стоит, грязный от крови.
Нет, все-таки надо было у скандинавов оставаться или в острова где солнце не заходит никогда. Путешествие по Греции стало скатываться в странные осколки жизни и загубленных за зря людей.
– Уходи пока не поздно, – разъярённо шипит она ему на ухо.
Ариадна за спиной его стоит, руки скрещены на груди, а на лице смиренный покой старины и боли. Она смирилась давно, остыла к борьбе и давно ушедшему счастью жизни супружней.
– Не могу, – выдает он, удивляясь даже самому себе.
С одной стороны, он хочет уйти, покинуть грязное место, пропитанное грехом и архаичностью. Даже в родной Нави не так чуждо ему было!
Но он еще не насытился, еще вдоволь не нагулялся, не наигрался с опасностью и жизнью.
– Дурак, – говорит она, вслух озвучивая его мысли.
– Знаю, – соглашается Кощей. – Молодой и глупый дурак.
Вечером темным, стоило солнцу зайти за горизонт и ритуал закончился. Менады расходятся кто куда, выращивать, готовить или за скотом следить и пасти. Дионис под руку с женой, уводит и скрывается в доме маленьком.
Кощей на камень присаживается, устало потирая виски, а ноги пену морскую чувствуют. Остров Наксос не тревожится, оставаясь молчаливым к ужасам что на нем происходят. Откуда-то вылезает к нему любопытная и надоедливая менада, имени которой он так и не запомнил. В белых хитонах и босыми ногами, они все слились для него в единое.
– Господин?
Молчит, глазками своими черненькими на него смотрит, а личико милое, пухленькое и совсем еще юное. Дочка, наверное, чья, думает Кощей. Если поискать по острову может и мать найдет, чтобы всучить ей непутевую дочку в руки и уйти. Шляются тут, достают его.
– Чего тебе? – устало говорит он.
Менада наклоняется к нему на плечо тонкую, бледноватую ручку кладет и улыбается невинно, нежно.
– Господин пойдемте зайдем, простудитесь.
На острове у каждой менады был свой маленький домик, уютный и теплый, а ему всегда же чудилось, что там пахло кровью и слышались крики людей простых.
– Отстань, дрянь! Че не понятно? – он сбрасывает ее руку с себя, рявкает грозно и слышно зов костей мертвых в его голосе.
Мир раскрашенный в серые, черные и красные цвета, припудренный сурьмой женской и духами сладкими настигает его. Менада резка и быстро запечатлевает поцелуй на его холодных губах, поцелуй с запахом крови и винограда.
Только рот он открывает, чтобы наругаться дерзкую девку, да так чтобы звезды сверкали на глазах от боли, а ее след простыл. Убегая, пятками сверкая, хохотала менада.
***
Кощей не поет, почти кричит под частушки на празднике, бессвязно и пьяно шатаясь, садится на лавочку. Взор плывет буйным морем, ничего не понять и разглядеть. В воздухе витает запах блинов, свежей зелени и весенней капели.
Снег тает, тает безумно быстро, земля прорезается, возрождается подобно подснежникам от долгого сна. Его желания, рвения и хотения тают как этот снег, быстро, быстро. Он уже ничего не хочет, свалится в ближайшее зеленое поле, заснуть крепким сном.
Кости перестукиваются внутри, буйно, беспокойно, возвещая о том, что не нужно было пить водку, привезённое Велесом с мест где, обитает северный народ. Чересчур крепко, вязко и холодно осела жидкость внутри, беспокоя оболочку князя Нави.
Он ловит пронзительный, хладный взгляд Чернобога в толпе, сжимает зубы до боли, закатывает глаза и вздыхает. Пропал он почти на столетие, не оповещал его о своих делах житейских, ну и что такого. Он почти слышит, как его называют бесхребетным, презрительным пьяницей, что не понимает ценности своего статуса.
Юркнув за большой дуб, спрятавшись от прозорливых глаз всех собравшихся богов, Кощей оседает устало на землю, облокачивается о корни, торчащие из-под земли. Он на грани ненависти к этому праздника, суть и смысл вещей для него закрыт ровной стеной, неразгаданной. В чем вообще смысл масленицы, уже все равно.
– Ты сел на мешок с обедом, – холодно подмечает голос женский.
Кощей открывает глаза, жмурится от яркого весеннего солнца и смотрит на странного вида незнакомку, хмурую и злую. Задремал, наверное, особенно после долгой дороги с земель китайского императора.
– Что, прости? – растерянно говорит он.
Задремал, точно задремал.
– Бренную тушу убери, говорю!
Незнакомка рявкнула, зверь рядом с её ногами оскалил пасть. Предупреждающее понадеялся он. Кощей смекнул, волк или нет, питомец у девки необычный. Лучше спастись, не проходя круг перерождения и возвращаясь обратно. Внутреннее чутье щекотало, предупреждая об опасности. Зверь в легкую может съесть тело, пока он перерождается. А она даже глазом не моргнет, по головке волка погладит и скажет какой он хороший.
– Вот, прости.
Кощей встал с места, отряхнул шаровары и рубаху от листьев и грязи. Приведи хоть в какой божеский вид, балбес, думал он. Она кивнула, взяла мешок, раскрыла и отдала что-то волку, тот за милую душу проглотил тут же. С минуту долгую, смотрит на странное действо как завороженный. Она садится под дерево, волк рядом.
Белая шерсть аки снег блистает на солнце, тело крупное, лапы огромные, а когти кажутся острыми. Он едва не мычит от разочарования, боясь подступится к странной женщине. Какой же из тебя бог, вот чтобы обязательно сказал Чернобог.
Она снимает капюшон, белесые кудрявые волосы разметались по плечам. Лицо аккуратно сложенное, а глаза яркими синими огоньками смотрят на него. Кощей сглотнул, схватившись за рубаху и сжал ткань, чувствуя, как сердце птицей, загнанной колотиться. Неужели это то, о чем говорила матушка? Однажды найдешь ты ту, кто будет твоей смерти на конце иглы, спрятанной в яйце, а то в сундуке, глубоко зарытое на изнанке Нави. Шептала тогда матушка, много тысяч зим назад, гладя его по голове, топорища черные волосы.
– Ты чего глухой? – она хмурится. – Я говорю есть пойдешь? Нас зовут.
Кощей моргнул несколько раз, прогоняя наваждение и посмотрел четче на неё. Звуки мира вернулись; гомон голосов других богов, стук деревянных приборов для еды и весенняя капель. Он кивнул несколько раз, слишком быстро и странно даже для него.
– Да, да, извини. Я задумался.
Она пожала плечами, встала с земли, отряхнулась и поманила ручного зверя за собой. Кощей спохватился, засеменил следом за ней. Поравнявшись со странной девкой, наклонился чтобы спросить.
– Как тебя зовут? Я не всех богов запоминаю поименно, – шутливо улыбается он, стараясь выглядеть невинно и непринуждённо.
А в голове только слова матери о смерти на конце иглы и прошлых годах, когда он мотался по миру, неприкаянной душой ища непонятно что.
– Морена, – она улыбнулась, взглянув на него. – Для близких Мара.
Кощею почудился громкий звериный рык существа из глубин моря, тонущий корабль в бурю и истощеные вопли людей, захлебнувшихся от воды в легких. В этой суматохе тонул и он, тонул глубоко и беспросветно. Это не смерть, не жизнь, а новый виток нити в полотне бесконечности, что сплетает Жива.
Куриные головешки, ведь она не пришла на масленицу! Собака мерзкая, хихикает, наверное, над ним сейчас.
Он сглотнул ком в горле, стараясь звучать уверенно:
– Приятно познакомиться. А меня зовут Кощей Бессмертный.
1500 лет до нашей эры.
Шаг влево, уворот от меча противника, удар наперерез и Кощей отскакивает. Обзору мешает пустынный ветер, загораживает, лезет в глаза. Звон клинков за спиной, напоминание четкое и ясное, бой ещё не окончился.
– Слева! – крикнул Гильгамеш.
Он успевает пригнутся, когда над головой свистит стрела. Вскидывает голову, видит темное пятно противника вдалеке на верблюде. Засада, подсказывает чутье. Это была засада. Поймать проходящий мимо караван и убить всех путников.
Кощей отскакивает в сторону от другого удара, слышит резкий хлюпающий звук, когда кинжал Гильгамеша входит в плоть вора, тот падает замертво на землю. Он стягивает лук со спины, выхватывая стрелу, натягивает тетиву и щурится, целясь. Отпускает тетиву, стрела молниеносно летит вперед, разрезая воздух громким свистом. Вор соскальзывает с верблюда, падая на песок.
Мертв.
Кощей опустил лук, огляделся вокруг. Мертвые тела валяются вокруг, песок, забрызганный кровью и ошалело выглядящий Гильгамеш рядом.
– Ты как?
Он моргает растерянно, качает головой сбрасывая наваждение и убирает кинжал в складки одежды. Кощей видит, как дрожат его руки, безумно горят красные глаза, а в воздухе ощущается стальной запах чужой крови.
– Нормально.
Гильгамеш смотрит на него, уже более осознанно.
– Спасибо. Пойдем, надо вернутся в город.
Кощей кивает головой.
***
Кощей знает его давно, достаточно давно, чтобы выпить вместе по стакану вина и пуститься в славные сражения. Познакомились они ещё тогда, парочку десятков лет назад, когда Кощей возвращался из Маньчжурии, решив сократить по красным песка пустыни. Знакомство началось с драки, продолжилось пьянкой в баре, а завершилось вероломным проникновением в покои царской дочери царя Урока, чтобы украсть браслет в подарок его матушке.
Кощею оставалось догадываться как ему все сходит с рук, все-таки у шумеров и их богов другие законы. Но то ли Гильгамеш был любимчиком в обоих пантеонах, то ли играло роль близкое соседство двух государств.
Ниппур, столица страны, шумная, громкая, полная снующих туда-сюда людей и пахнет пряностями. Кощей сидит на мраморном полу, рассеяно жует зеленую травинку во рту, смотрит на лениво плывущие облака в небе. Гильгамеш минут десять назад скрылся в каменных дверях храма Экур где должен ждать Энлиль.
Поручение состояло в том, чтобы выследить воров, которые грабили караваны из страны в другие ближайшие поселения и города. Кощею оставалось догадываться почему это не выполнил кто-то другой из шумерского или аккадского пантеона богов.
Но Гильгамеш говорил, что сам взял этот заказ. Пустыня его стихия, его податливо слушающийся тайфун, что подскажет и поможет. Кощей в ответ пожал плечами, молча согласившись. Он мало понимал законы и правила других пантеонов.
Он выскочил из храма, громкие шаги эхом отдавались на мраморные стены и потолок. Разъярённый, громкий и злой Гильгамеш спустился по ступеням, плюхнулся рядом с ним и сокрушенно вздохнул.
– Ну что сказали? – с любопытством говорит Кощей.
Гильгамеш цыкнул раздраженно, пожал плечами. Алые волосы разметались в разные стороны, руки сжаты в кулаки раздраженно, а глаза полыхают ненавистью. Кощей невольно сравнивал себя с ним, понимая, что не достиг такого уровня ответственности и дисциплины. Ему до сих пор даже тяжело встать ранним утром! Нужно менять свой режим сна, так дела не делаются, сказал бы Чернобог.
– Шакалы последние, твари фараоновы! – рявкнул Гильгамеш. – Задание то выполнили, но вот награда за потраченное время народное спокойствие.
Кощей пожимает плечами, немного не улавливая сути, но соглашается. Чужой мир, чужие законы и правила. Ему ли как князю и сыну Нави не знать, как изменчив и разношёрстны миры.
– Может выпьем?
***
Таверна «У Иштар и сынов» похожа на шумное сборище людей вовремя Акиту, весь простой люд от нищих и крестьян до богачей. Цветов и жертвенных подношений только не хватает.
Они лавируют между пьяными телами, стараясь не коснутся кого-либо. Никто их не увидит пока они этого не захотят, но лишний раз на драку нарываться нет желания. Гильгамеш выхватывает два стакана грога со столика синюшного пьяницы, лежащего лицом вниз и пускающего слюни. Кощей проходя мимо, морщится от отвратительного зрелища.
Гильгамеш и Кощей сели за столик в самом углу таверны, распивая сладковатый ячменный грог и слушая человеческую возню. Есть в этом какое-то очарование, едва уловимая искра жизни, которая в любой момент могла закончится.
– Бабы, – внезапно начал Гильгамеш. – Бабы странный народ, но я думаю все получится у тебя.
Кощей сдерживает раздраженный рык, приглушает силу ссохшихся костей и пепла, осыпаясь и падая, та оставляет запах тлена. Расскажи ему что раз десять пожалеешь, что заикнулся. Не для совместного обсуждения в баре рассказывал он это, скорее мнение со стороны узнать и все.
– Спасибо.
Он делает глоток грога, рассеяно гоняя туда-сюда жидкость во рту. Вкус ячменя напоминает блины в печке запечённые, яркое солнце весны и странную Морену. Внезапным осознанием сыпется на него мысль, вернутся надо. Давно его не было в степях родных.
– Я уеду скоро, – он оставляет стакан на стол. – Дела ждут.
Гильгамеш скалится в кривой улыбке, понимает все прекрасно почему он так делает. Дурак, что доверился, так сказал бы отец. Но Кощей видит рациональное зерно во всем этом, зерно что скоро прорастёт стоит постараться. В кои-то веки постараться и поступить как надо, как правильно.
***
Явь блистает. Духи распивают напитки, вкушают вечные яства и веселятся в вечности.
Правь горит ясным огнем. Боги восседают в своих одеяниях на деревянных тронах, наблюдают зорким оком за людьми.
Мир цветет, обновляется и сбрасывает снежные одеяла с земель своих, птицы весело щебетать начинают, возвещая о начале весне. А Кощей сидит на сваленном бревне дерева, перебирает пальцами струны гуслей. Инструмент издает хаотичные звуки, ничего конкретного. Но ему нравится странное сочетание, напоминает вихрь эмоций, творящийся внутри.
– Не суди, да не судим и будешь.
Жрец, старый человек ссохшегося внешнего вида из-за долгой жизни, держит в одной руке посох из березы, а другую подставил под морду медведя. Зверь чавкает чем-то вкусным, как Кощей понял сухари.
Зовут Яровид, Кощей давно его знавал. Чернобог свел с ним ещё в начале обучения, мол пускай наукам премудрым научиться непутёвый сын. Али чего мудрого из него вырастит. Путного из него ничего не выросло, но Кощей благодарен был ему за возню с ним, таким тупым, костяным идиотом.
– А я и не сужу, – тихо отвечает он.
Мелодичный перезвон вырывается из-под пальцев, как восклицание в ответ на слова жреца. Гусли приятно тяжелят своим весом ноги. Больше чем скучные нотации об обязанностях, Кощею нравилось играть на гуслях.
– Но ты в смятении душевном.
Яровид гладит медведя по загривку, тот прикрывает глаза и тыкается в него мордой, подобно кошке. Не зря говорят, связь древняя, крепкая как дерево, пустившее корни в землю. Самые близкие звери людей.
– Да.
Он не знает, что сказать. Кощей не считал себя лентяем и сопляком, воспарившим от одного взгляда девки. Пускай другие смертные люди или боги делают это. Но и гордым себя он не назвал бы, скорее избегающим ответственности идиотом. Не хуже Вани дурачка на печи лежащего, бока почесывающего и восклицающего об усталости.
В груди странное томление, сродни проведению ритуалов перед каменными истуканами богов. Кощею казалось вдохни и вот он видит костры до небес, первобытную, хаотичную магию, что струиться по венам горячим и звуки барабанов. Руки тряслись предвкушено, ожидая зрелища нового.
Он мотанул головой, сгоняя морок. Долго ли он так восседал в раздумьях? Одной Живе известно. Медведь лежит под боком жреца, спит, не ест, но выглядит безмятежным. Яровид оперся о посох, смотрит заплывшими от старости глазами вдаль. Лес, лес, повсюду лес, а там горы великие, взирающие на них грозными очами. Небо краснеет, солнце уходит в закат. Хорс закрывает великое светило темным полотном ночи, укрывая до следующего дня от любопытной нечисти.
– Странно чувствую себя. Горю будто, но сам не знаю от чего.
Кощей положил руки на струны гуслей, перестав играть. Собственный голос сипло звучит, подводит.
