Последний шанс

– Почему он смотрел на меня? – взволнованно шептала она.

– Пойдем. Здесь нам больше делать нечего.

Мы незаметно проскочили мимо Дмитрия, который завел разговор с кем-то из присутствующих, и вышли из здания. Попутно по дороге до метро, где мы должны были сесть в разные вагоны, я рассказала о диалоге с Леминым.

– Он в самом деле спросил что значит для тебя случайности?

Ее изумленный тон мне совсем не нравился, но она продолжала восхищаться Леминым все десять минут, что мы шли.

– Да, Мишель. А ещё он явно усмехался надо мной.

– А ты ответила что-то про судьбу.

Продолжала она. Я закатила глаза, молча следуя к метро. Пусть восхищается, пока может. Ведь в конечном счете, я провалила задумку заинтересовать Лемина. Мой путь не в Диснейленд, а вниз по эскалатору.

Подальше от своего светлого будущего.

– Он будет на следующей выставке. И ты обязана показать себя на высшем уровне!

– С чего ты взяла, что он будет на следующей выставке?

– С того, что ты то точно в его вкусе. И он узнал твое имя.

– Как примитивно.

– Я готова с тобой поспорить, что он там будет. На горячий раф с малиной.

Я подумала, прежде чем ответить.

– Если он будет на следующей выставке я пересмотрю с тобой Отчаянных Домохозяек.

– Вот это конечно равносильные ставки! Ты проиграешь, сладкая. Будь в этом уверена.

На этом мы и распрощались. А как только я вернулась домой, вся моя маска спокойствия и равнодушия к внешнему миру спала. Скинув обувь, не раздеваясь, я села за барный стол, где стоял ноутбук. Открытая почта сама притянула меня к давно помеченному профилю «Избранное»…

«Здравствуй.

Сегодня я с хорошими новостями.

Я и Мишель заключили договор о защите прав кафе. Моя первая работа, после окончания университета. Мишель все пытается внести в мою жизнь что-то реальное, что-то настоящее, но как можно было понять, я уже давно не живу по-настоящему.

Есть ещё одна новость. Пройдя через долгое ожидание и надежду, я все же публикуюсь на выставке со своей работой на следующей неделе. Рада ли я этому? Безусловно. Я знала, что это не пустая трата времени, и рано или поздно, я добьюсь своего.

Подсознательно я убеждена что мои сообщения все же доходят до тебя. Но прежде чем я вновь предамся тоске, есть ещё кое-что, что я бы хотела сказать…

Лемин. Как-то раньше я уже писала о нем. Ты знаешь, он лучший в своем деле, и его мнению верят сотни, если не тысячи людей. У меня была возможность показать себя сегодня, и я успешно провалила её. Но надежда все же есть: Мишель убеждена, что он будет на следующей выставке. Если это так, у меня все же есть шанс получить счастливый билет. И я сделаю все для того, чтобы добиться своего. Думаю, ты бы гордился мной. Словно я сейчас вновь не создала иллюзию твоего присутствия в своей жизни, чтобы держаться на плаву.

Ну все, довольно этого. Я безусловно счастлива, имея твою почту, и большего я не прошу. Но пора прощаться.

До новых событий в моей жизни,

Папа.»

Глава 2

Тихая ночь. За открытым настежь окном маленькой, заваленной хламом комнаты едва было слышно проезжающие машины. На односпальной старой кровати, стоящей под окном, лежала светловолосая девочка, смотрела в потолок, в отражающийся свет уличных фонарей на нем, перебирала пальцами в сложенных ладонях в замок. Часто лежа так, не в силах сомкнуть глаз и спокойно уснуть, борясь с бессонницей и неконтролируемым потоком мыслей, она вспоминала о том, как в этой холодной и, довольно долгое время, мрачной комнате когда-то раньше царил смех, радость и веселье. Несвязная вереница воспоминаний уносила ее далеко от реальности, и она думала то об одном, то о другом. И не было этому ни начала, ни конца.

Единственное делало ее капельку счастливей. Она больше не могла плакать. Несколько лет беспрерывных, тихих всхлипов в подушку по ночам, терзаний и бесконечных вопросов «почему?» оставались позади. Но тоска совершенно никуда не уходила, и сила этой тоски была такой сильной, что еще совсем незрелая, тринадцатилетняя Настя не справлялась с ней.

Мысли девочки вдруг привели ее к одному свежему воспоминанию. Убираясь на днях в зале, где обычно спала ее безучастная в жизни девочки мама, она перебирала свои старые рисунки. Какие-то казались ей глупыми и странными, и без всяких сомнений, она сминала их и выбрасывала в мусорку, какие-то, которые считала прекрасными, складывала в папку. Перекладывая листы один за одним, она наткнулась на странную бумагу. На ней не было вычурных рисунков, ярких красок, только маленький печатный шрифт. Английскими буквами выводилось имя ее отца.

Она не сразу догадалась, что означали сочетания букв и непонятных ей знаков на одной строке. Это была его электронная почта. Анастасия ухватилась за эту зацепку, как за нечто живое и более реальное, чем все происходящее вокруг нее. Старый компьютер, оставшийся наследством после смерти отца, девочка включала редко. Рисунки больше не имели важности, ведь почта отца была ее спасением и утешением, и каждый Божий день, утром, после уроков, поздно вечером или ночью, она углублялась в написание целых историй, происходящих с ней за то время, что отца не было рядом. Прилив сил ударял с неожиданностью, и все свое время она посвящала почте того, кто был так далек от нее. И это было ее единственным спасением.

Но так она лишь думала.

* * *

Торговый центр был полон людей в выходной день. Я проходила витрины с одеждой одну за другой, выискивая платье подешевле. Мишель плелась за мной сзади, едва дотрагиваясь ногами до пола: от этого я совсем не слышала её шагов и часто оборачивалась посмотреть, идет ли вообще она за мной.

Черное платье с красивыми манжетами, украшенными стразами, привлекло мое внимание, я покрутила его в разные стороны, высматривая ценник. А как только нашла его, откинула обратно и, громко вздохнув, направилась дальше.

Неделя после выставки пролетела незаметно. Мы встретились с арендодателем кафе Тихоновой. Мужчина среднего возраста, довольно высокий, улыбчивый и с густой бородой, за которой практически не видно его губ. Он сам предложил нам с Мишель прочесть все договора, прочитанные Полиной заранее, и в них не было никаких намеков на какие-нибудь тайные деяния. Я оставалась хладнокровной. Даже если что-то пойдет не так – мы сможем с этим разобраться.

Однако, помимо встречи, Мишель пришли документы на обработку от самой Полины. И её раздосадованные возгласы по телефону я едва могла выдерживать.

– Ты даже не представляешь какая у неё неразбериха. – жаловалась Миша по телефону. – А это я ещё не притрагивалась к бухгалтерии.

– Кафе ещё не открыто, а уже все так плохо? – усмехалась я. – Ты запрашивала разрешение? У Полины вроде как есть свой бухгалтер.

– Головная боль, а не бухгалтер. – возражала она тогда. – Молю, сладкая, приезжай! Я не выдержу этого абсурда одна.

Подумав с минуту, я положила макароны обратно на полку, взятые до звонка Миши, и последовала к выходу из супермаркета.

– Выезжаю, драма-квин.

Но как только я оказалась за порогом её квартиры – оказалось никакой волокиты и в помине не было. Мишель драматизировала, и разобралась со всем и без моей помощи, а ее звонок был обычным привлечением моего внимания. Есть в Мишель одна особенность: она может болтать без умолку битый час, и никто не в силах остановить её поток речи. Иногда, даже мне это не по силам. Я слушала все, что было у неё на уме – об имени её будущего ребенка, что она никогда бы не променяла свою драгоценную фамилию на фамилию мужа, о планах быть лучшим юристом из лучших. Это было лишь малой частью её рассуждений, пока я не уснула, опираясь локтями на её двуспальную кровать сидя на полу.

Возвращаясь мыслями к реальности, я пробежалась взглядом по вещам в масс-маркете, и вдруг заметила консультанта, молодого парнишку, что мельтешил туда-сюда, преследуя нас. Он намотал не меньше пяти кругов в попытках подойти к нам, и ещё один – мы бы угодили в ловушку дьявола. Я резко притормозила, разворачиваясь на горе-работника, и застала его врасплох.

– Вам что-нибудь подсказать? – растеряно поинтересовался он.

– Где стенд с распродажами?

– Чуть дальше. По правую сторону.

Он указал рукой куда нам идти. Я коротко кивнула вместо благодарности, ступая дальше, уже без назойливого комара. Вот бы так получалось избавляться и от Мишель.

К слову, о Мишель. Сегодня она была на странность молчалива и досаждала лишь своим внешним присутствием. С момента как мы зашли в торговый центр, Миша обронила пару слов, в остальное время она ходила за мной хвостиком, уставившись в свой телефон. Меня это немного настораживало.

Стенд с распродажей был найден, и я уже продвигала вешалки вперед в поисках подходящего наряда и не отводила внимательного взгляда от подруги. Попутно оглядывая вещи, я бросала на нее мимолетные взгляды, но никакой реакции от Миши я не получала. В какой-то момент я не сдержалась, хлопнула ладонями по бедрам и произнесла:

– Что с тобой сегодня такое?

– М?

Мишель непонимающе подняла на меня свои большие глаза. Похлопала ресницами, как невинное дите.

– Что там такого важного?

Я кивнула на гаджет в её руках. Как только её внимание вновь вернулось ко мне, я перестала отвлекаться и просматривала вещи детальнее.

Телефон Мишель полетел прямиком в её сумку. Подойдя к стенду с другой стороны, она задумчиво стала перебирать вешалки напротив меня.

– Ты будешь смеяться. Или же скажешь, что я глупая.

– Ну что?

Она вздохнула.

– Искала будет ли кто-то из Орбпипа на выставке.

– Конкретно Лемина ты имела ввиду?

– Конкретно – да.

– Оставь эти бесполезные попытки. – рассмеялась я. – В самом деле, неужели ты ему личное приглашение напишешь, лишь бы выиграть спор?

– Если очень захочу, именно так и сделаю! – дернув все вешалки разом в одну сторону, торжественно произнесла она. – Азарт пришел во время игры, и меня уже ничем не остановить.

Я достала зеленое короткое платье из кучки.

– Звучит устрашающе. – совсем не испугавшись, я подначивала тот самый азарт, о котором говорила Мишель.

– Ну коне-е-ечно. – наигранно, растянув слова, ответила мне подруга.

Ее идей насчет Лемина я не разделяла. Чем наш с Дмитрием разговор мог быть запоминающимся, если я ляпнула какой-то несвязный бред, назвала свое имя и ответила на его вопрос про «случайности» первое что пришло на ум? Мишель считала нашу взаимосвязь особенной. Я же – бессмыслицей.

Я покрутила платье, вытесненное из набора других, и пробежалась по нему взглядом. Треугольный вырез на груди, длинные рукава с перьевыми манжетами, прямой шов от талии. Мишель перехватила ценник раньше, чем я успела опомниться и одобрительно кивнула.

– Храни Господь распродажи.

После этих слов я направилась прямиком в примерочную, где накинула платье поверх своей тонкой туники. Радости в шоппинге я никогда не видела, и даже считала это глупостью, а потому максимально экономила время на выборе вещей.

Покрутившись вокруг себя, я оценивала наряд. В области груди платье сидело хорошо, через плотную ткань, выглядевшей слегка дешево, поглядывали очертания джинс – оно тесно прилегало к телу. Но в остальном, вещь была хороша собой. Быстро сняла с себя платье, так же быстро его оплатила и вышла из магазина, пока Мишель не присмотрела себе десять похожих кофточек, которые обязательно нужно померить. Все.

До моей квартиры с Мишель мы добирались вместе. В этот раз она сама проявила инициативу пойти на выставку и позаботилась о сборах заранее, решив что поедет в выставочный зал от меня.

– Сколько сейчас?

Мишель вытянула руку вперед, поглядывая на свои наручные часы.

– Четыре часа до выставки, если ты об этом.

Я кивнула.

Глупо было бы не признать свое ужасное волнение. Но если припомнить сколько времени ушло на то, чтобы моя работа оказалась замеченной – оно, это волнение, вполне оправдано. И я совсем не предполагала какую именно фотографию выбрали из всех отправленных мной.

Но главной вишенкой на торте всего моего сладкого беспокойства была бессонница, настигнувшая меня в самый не подходящий момент. Беспокойные мысли то и дело крутились в моей голове, а сердце отбивало свой собственный ритм, как обычно бывало перед важными событиями. Проснулась я не утром, от заведенного будильника, а ближе к обеду, с десятого пропущенного от Мишель – именно ей удалось поднять меня на ноги в этот день.

Добирались до дома мы на такси. Такую роскошь я позволяла себе крайне редко, что не скажешь о подруге, но как только мы оказались у меня – я спохватилась за сборы, пока Миша приняла роль повара на моей кухне. Моей благодарности не было границ: готовить я совсем не любила.

Легкий душ освежил голову. Натянув новое платье на голое тело, я достала из шкафчика в шкафу пару сережек. Я стояла у зеркала, вдевая одну из них в ухо, когда Мишель плеснула воды в почти готовое блюдо, и запах растянулся по всей квартире. Живот моментально заурчал, я застонала от голода и поспешила к плите.

Не дождавшись пока паста до конца впитает в себя соус, я схватила вилку из верхнего ящика и наложила себе небольшую порцию в тарелку. Мишель добродушно рассмеялась, медленно потянувшись у плиты.

– Боже, это очень вкусно. – уплетая без остановки, бормотала я у кухонного гарнитура. – Спасибо.

Быстрая трапеза закончилась. Я поспешила довершить свой образ, в это время Мишель намывала посуду.

Проделав несколько шагов назад, я полностью оглядела себя в зеркало. Встала на носочки, положив руки на пояс, и слегка покрутилась из стороны в сторону. Мое телосложение не было подтянутым, скорее наоборот, худощавым, но платье сидело идеально, подчеркивая мои формы. Мишель, заметив мое занятие, пролепетала «какая ты красивая!» и захлопала в ладоши. Я смутилась, но виду не подала.

– Кое-кто точно будет в восторге. – играя бровями, пропела подруга.

– Ни слова о Лемине. – поспешила поправить я. – Я не для него прихорашиваюсь, и точно не ради него иду на выставку.

– Ну конечно.

Я врала лишь наполовину. Не исключено, что мы могли пересечься с ним на выставке снова, как в прошлые выходные, но выглядеть особенной мне хотелось и потому что это первая опубликованная работа моего авторства. К тому же, будь Лемин в выставочном зале мне больше не нужно было краснеть и говорить невнятный бред. Теперь у меня имелся козырь в рукаве, мой заслуженный седьмой номер. И это не могло не радовать.

– Вселенная, если ты слышишь, пусть эта выставка будет значимой в моей жизни. – я прикусила губу, скрещивая пальцы, как в детстве перед экзаменом.

– Так и будет.

– Надеюсь ты это говоришь без очередных намеков. – опустив руки, говорила я. – Больше я не выдержу.

– Без всяких, – она подняла руки вверх. – но у нас спор. И если Лемин все же будет там, значит я победила и ты уже не отвертишься от уговора.

– Знаешь Мишель, – сумка с прикроватной тумбочки оказалась в моих руках. – твоя болтовня так утомляет.

– Если бы не я – ты бы уже давно была в депрессии.

Она весело дотронулась до моего носа пальцем, а затем, пританцовывая, прошла ко входу. Я задумчиво сжала губы.

– Депрессия кажется не таким уж плохим вариантом.

Мы вышли из дома довольно быстро. Погода на улице менялась в считанные секунды, и ветер, чуть ли не сносящий все вокруг, сейчас легонько поддувал в затылок, в то время как дождь, идущий стеной перед нашим с Мишель выходом, напоминал о себе только огромными лужами.

В отличии от меня, Миша не любила метро, хотя в автобусах порой было теснее, чем в подземке. Она спихивала это на страх замкнутого пространства, и когда спускалась глубоко вниз, чувствовала нарастающую панику, что перевешивала любой аргумент. Но сейчас, не смотря на свой страх, она с опаской и некой тревожностью, переступила через себя и спустилась. Не знаю точно, ради меня ли, или ради чего-то другого, но я невольно словила себя на мысли, что это значимо.

– Между прочим на одной из станции иногда появляется удивительная личность. Он прозвал себя Бродячим Псом. Он философ.

– Бродячий пес… – задумчиво повторила Мишель, присаживаясь на свободное место в вагоне. Как только поезд двинулся, подруга нервно дернулась, не придавая этому значения. – Надо же! Я столько упускаю.

Я ничего не ответила. Лишь рассмеялась с ее слов и только.

Проделав недолгий путь от станции метро до здания Крауз-холла, мы оказались у входа и я остановилась.

Томительное предвкушение, в котором я пребывала весь долгий день оставался позади и за дверями находилось то, чего я желала больше всего на свете.

Однажды, я услышала фразу. Единственное, через что человек может оставить след на этой Земле – это искусство. И я полностью с ним согласна. Я делала все, для того чтобы достичь своей цели, подавала заявки во многие издательства, писала письма и ждала ответа. Активно вела социальные сети, публиковала различные работы. В институте зарекомендовала себя, как талантливого фотографа, и хоть там, в учебном учреждении, это не играло особой роли, я все равно выкладывалась в этом на все сто, что было важно лишь для меня. Я должна была показать свой уровень, должна была доказать всем и самой себе в том числе, что я стою намного большего. И в частности, я хотела оставить след в память об отце.

Он бы этим безусловно гордился.

Он бы гордился тем, чего я могла достичь.

Прямо сейчас, я достигну этого. Достигну того, о чем думала беспрерывно на протяжении многих лет. И от осознания этого, руки начали дрожать. Моему воодушевлению не было границ, и я, стоя на тротуаре, разглядывала вывеску зала, принадлежащего Крауз-холлу и улыбалась одним только мыслям. Скрестив пальцы, я начала подниматься по ступенькам.

В вестибюле мы с Мишель оставили верхнюю одежду, повесив на одну из свободных напольных вешалок. Я сделала глубокий вдох, успокаивая бешенный сердечный ритм, и только после этого прошла следом за подругой в основной зал, где находились все работы фотографов.

Мои ладони взмокли от волнения. Медленно шагая вдоль работ, я заставляла себя не бежать сломя голову точно ребенок к седьмому номеру. Как и обычно, я разглядывала фотографии под первыми номерами, имена этих людей не менялись, и уже давно просмотренные профили этих людей были в моих подписках. Я переводила взгляд на тех, кого считала зрителями, и пыталась считать их эмоции, понять просто ли они были зеваками, или теми людьми, кто правда интересовался фотографиями, как способом выразить свои чувства и эмоции.

Мишель дернула меня за руку, вынуждая вернуться в реальность. Потянула вперед и мои ноги чуть не запутались между собой. Я остановилась, хлопнула ладонью по её руке и вернулась к прежнему темпу, в котором и шла раньше. Подруга нахмурилась, отмахнулась и встала рядом, ступая в ногу со мной.

Не могла точно понять, что заставляло меня останавливаться и тратить время на других. Сейчас не было ничего важнее, чем оказаться рядом со своей работой, запечатлеть плоды своих стараний, вечных заявок и долгого молчания со стороны зала, но я отчего-то оттягивала этот момент, словно сладкая и желанная конфета была последней в коробке, и от этого, хотелось оставить послевкусие на потом, растянуть удовольствие.

Но Мишель уже подошла к седьмому номеру, и ее нахмуренные брови ввели меня в такое сильное заблуждение, что я на секунду остановилась в метре от работы. Сердце мое пропустило один удар, и я заволновалась пуще прежнего.

– Что там?

– Сладкая…

Больше медлить я была не в силах. Подскочив к подруге, я обернулась на фотографию, посмотрела на номер под ней и имя. Не знаю, как можно было так непрофессионально отнестись к выполнению работы, что в имени оказалось не две, не пять… А куча ошибок.

Ведь под фотографией, которая собственно и не была моей, красовалось имя Константин Решетов.

Уголки губ нервно дернулись вверх. Не то, чтобы я не ценила работы других, напротив… Но это показалось мне очень сильным и больным ударом под дых.

Седьмой номер с прекрасной работой другого фотографа принадлежал Константину Решетову, а не мне.

– И как это понимать?

Мишель указала ладонью на фотографию перед собой, приоткрыв рот от негодования.

– Поищем под другим номером.

От прежней робости не осталось и следа. Я огибала присутствующих и быстро просматривала имена, в надежде увидеть свое. Точно не знала, какую из трех отосланных фотографий выбрал зал, но надеялась на одну единственную, более значимую для меня работу.

Нужно было хотя бы оказаться на выставке. Это моя цель на сегодняшний день, и я просто не могла не увидеть свою работу. Слишком долго я ждала этого момента.

По ощущениям я пробежала весь выставочный зал, и от скорости, с которой я двигалась дальше и дальше, у меня кружилась голова, но я не останавливалась ни на секунду. Боялась. Очень сильно боялась вовсе не обнаружить своей работы.

И все же, одна фотография показалась мне знакомой. Мое имя выведено прямо под ней, и я остановилась, переводя дух.

Девушка в танцевальном купальнике, сверху которого надета атласная юбка, сгорбившись, изображала руками крылья. Ее лопатки выпирали, а сама она была зажата, словно находилась в коконе. На стене виднелось отражение её смыслового аспекта – крылья – которые в свою очередь служили передатчиком боли, страданий, мук, слабой веры в самого себя. Я уловила кадр со спины девушки и одновременно поймала тень. Одна из лучших фотографий, сделанных мною. Я опустила глаза на номер.

Тридцать семь.

Меня чертовски унизили, перевесив с долгожданного и лучшего седьмого номера на тридцать седьмую позицию.

– Ничего себе, Ана! Так красиво!

Восторженно щебетала Мишель, приблизившись к фотографии.

Я прикусила язык. Конечно, она красивая! И я так сильно злилась на несправедливость, с которой столкнулась. Подлость, которую не могла предугадать. Я запрокинула голову наверх, уставившись в потолок, и уперлась руками в поясницу.

– Ненавижу проигрывать.

– Ну почему проиграла сразу? Ты же опубликовалась, это что-то да значит.

– Ни черта это не значит, Мишель.

– Мы выясним почему так произошло, я уверена мы что-нибудь решим, ведь…

Она резко замолчала. Я не отрывала глаз от потолка, ведь иначе она бы заметила мой взгляд, полный разочарования.

– Ведь?

– Так ты фотограф…

Я сглотнула, прежде чем медленно убрать руки с поясницы и опустить голову вниз. Я бросила взгляд на Мишель, и она кивнула, отвечая на мой немой вопрос: «Точно ли я правильно поняла кто стоял за моей спиной?»

Несколько часов назад я считала эту встречу счастливой монеткой, а сейчас желала исчезнуть. Я полная неудачница.

– … Теперь все встало на свои места.

Мишель резко встрепенулась, подскочив ко мне, и воскликнула:

– Вот же оно, твое решение!

Была бы моя воля – я бы прихлопнула ее прямо здесь.

Вместо этого, я шикнула на неё, призывая замолчать. Взяла себя в руки, наконец развернувшись к журналисту лицом. Он не изменял своим вкусам, стоя перед нами в классическом костюме. На секунду я уловила запах его одеколона, и протяжно затянула побольше воздуха в легкие.

– Случился конфуз. – продолжала Мишель, вовлекая в подробности Лемина. – Ошибка зала.

– Замолчи. – я дернула ее за руку.

Яростный возглас остановил Мишу, и она поджала губы, с надеждой уставившись на Дмитрия. Импульсивная, наивная, глупая зараза. Почему решила, что именно сейчас будет хорошо воспользоваться положением Лемина?

– Какая ошибка?

Я не отвечала. Тогда он взглянул на фотографию позади меня и произнес:

– Так в чем дело?

– Ни в че…

– Они перепутали номера, Ана должна была быть в начале зала! – перебила меня Мишель.

Я ахнула от возмущения, взглянув на нее. Она протянула руки вперед, ладонями выстраивая защиту от меня, и попятилась назад. Моему негодованию не было предела, что вообще на неё, черт возьми, нашло?

– Интересно. – усмехался Лемин. – Разве это не обсуждается заранее?

Я нахмурилась. Этот вопрос крутился и в моих мыслях. Вместо письма на почту или любой другой связи, я увидела свое имя лишь в конце зала, прочитала его на стенде, как будто мы существовали не в век развитых технологий, а придерживались старым форматам. Но я совершенно не хотела такого вмешательства Лемина. И теперь, не хотела вообще никакого.

– Ладно, вскрываем карты, – на выдохе произнесла я, – я знаю кто ты, и прекрасно знала в прошлую нашу встречу. Мне был выгоден диалог с тобой, и я рассчитывала на сегодняшнюю выставку, как на сорванный куш, но облажалась. Давай сделаем вид, что ничего из этого не было и просто разойдемся в разные стороны?

Я посмотрела на Мишель. В её глазах был заметно смятение. Я не винила её в этом. Но в одном все же осуждала.

–Научись держать язык за зубами, когда это необходимо.