Вопреки

Топор был воткнут тут же, в широкий спил увесистого дерева, служившего основанием для колки дров. За час работы практически без остановок юный Джеймс наколол все дрова и сложил их в поленницу под навесом у пристройки к церкви.

– Вот это да-а-а-а, – сказал незнакомый голос позади Джеймса, – какой молодец!

Это был местный молочник, развозивший свою продукцию по утрам в этом районе.

– Доброе утро! – поздоровался Джеймс.

– Доброе утро, молодой человек! Тебя нанял наш пастор?

– Нет, я теперь здесь живу и помогаю пастору. Вот решил для начала дров наколоть.

– Это здорово! Он очень хороший и занятой человек, ему помощь понадобится. Вот, держи молоко, передай пастору и скажи, что я в воскресенье обязательно приеду на службу. Ну бывай! – сказал молочник, вскочил в свой автомобиль и, позвякивая стеклянными бутылями с молоком, умчался дальше.

– Чего расшумелся? – на пороге пристройки стояла недовольная Долорес, – сначала долбил чем-то по головам спящим людям, теперь орёшь под окнами.

– Доброе утро. Я просто хотел помочь, – потупился Джеймс.

– Вот скажут, что делать, то и делай, – огрызнулась та и ушла в дом.

Джеймс так и остался стоять на улице с бутылками свежего молока в руках. На его счастье на улицу вышел пастор.

– Доброе утро, сынок!

– Доброе утро, пастор!

– Видел, видел, что ты с утра уже натворил! – улыбнулся пастор с озорными искорками в глазах.

– Простите, пастор, я не хотел вас разбудить!

– И слышал я тоже всё! Мистеру Блэку большое спасибо за молоко, буду его очень ждать на проповедь. А Долорес не слушай, мы рано просыпаемся, она с утра что-то пекла, я готовился к проповеди. Так что пойдем есть.

На столе стояла тарелка с грудой оладий, сметана и молоко.

– Вот, Долорес, корми работника! С утра уже такую тяжелую работу проделал. Дров тебе теперь надолго хватит, – и он подмигнул Джеймсу, – спасибо большое, сынок!

Джеймс просиял и сел с удовольствием уплетать оладьи.

Весь день они с пастором чистили, скребли, мыли, красили, делали перестановку в новом жилище Джеймса. Перебрали все инструменты, что-то починили, что-то выкинули. К концу дня, сидя на последней ступеньке темной лестницы, они с удовлетворением рассматривали результаты своих трудов.

Комнатка преобразилась, перегородка разделила её на две части: в дальней, у окна была поставлена настоящая кровать, рядом тумба со светильником, на противоположной стороне письменный стол и книжные полки над ним, рядом умывальник и платяной шкаф; в второй части, ближе к выходу, – мастерская, все инструменты по градации висят на крючках, прибитых на настенный стенд, также сделаны полки для разных баночек и лоточков, отдельная ниша для муляжей ног и, наконец, удобное рабочее кресло, которое подарил торговец мебелью, прихожанин церкви.

– Не ожидал я, что так может выглядеть моя каморка! Я теперь тоже хотел бы тут жить, – устало рассмеялся пастор.

– Мне очень нравится! Пастор, а когда Вы начнете меня учить чинить обувь? – спросил Джеймс.

– Вот завтра и начнём, заодно сходим в город за гвоздями, покажу тебе хороший магазин. А теперь ужинать, молиться и отдыхать. Завтра нас ждёт новый интересный день.

Подмастерье

В течение последующих нескольких месяцев пастор всё свободное от основных обязанностей время проводил в мастерской, обучая Джеймса ремеслу обувщика.

Паренёк погрузился с головой в эту работу, приобретая всё больше навыков и умений. Они починили всю обувь, которая копилась у пастора на протяжении долгого времени. Пастор много раз предлагал Джеймсу лично отдавать починенную обувь хозяевам, чтобы тот услышал заслуженные слова благодарности. Но Джеймс отказывался, упорно налегая на отточку малейших деталей своей новой профессии.

Он практически не выходил из мастерской, порой теряя счёт дням и ночам, пастору приходилось насильно его кормить и укладывать спать.

Долорес им не мешала, её устраивало, что юнец не сидит с ними за общим столом, а накормить его можно было и плошкой супа с хлебом один раз в день. Иногда она спускалась в мастерскую, чтобы просто из женского любопытства понаблюдать, чем так увлечены эти мужчины. И каждый раз она удалялась через пару минут, презрительно хмыкнув.

Джеймс познакомился со всеми продавцами обувной фурнитуры в городе, со всеми обувщиками, которые раскрывали мальцу секреты починки того или иного вида обуви. Он всегда делился новыми знаниями с пастором, теперь они оба учились.

Через полгода Джеймс столкнулся на набережной с мальчишкой-чистильщиком обуви и рассказал ему о пасторской мастерской, тот – своим клиентам-мужчинам, а те, в свою очередь, жёнам, которые никак не хотели расставаться со своими любимыми туфельками, у которых оторвалась пряжка или расшатался каблук. В этом был какой-то модный шарм: по вечерам до упаду отплясывать в ресторане, а на следующий день чинить туфли в церковной мастерской, внося тем самым пожертвования из своих капиталов на дела духовные. Ходили слухи, что некоторые леди специально ломали каблучки, чтобы навестить ставшую известной мастерскую и быть замеченной в церкви.

Но Джеймс не замечал этого ажиотажа, его интересовал сам процесс. С людьми, приносившими обувь, он старался не встречаться, ему нравилось одиночество и компания пастора. За делом они часто беседовали о религии и об улучшении церкви. Пастор несколько раз заводил разговор о Леи, но глаза его подмастерья быстро наполнялись слезами, и он уходил в себя, всё также остро переживая своё горе.

Дела церковные

Так прошло несколько лет. Джеймс стал настоящим профессионалом, работа спорилась в его молодых и ловких руках. Пастор всё реже помогал ему по починке обуви, занимаясь службой. У него уже давно накопилось множество дел, на которые наконец-то появилось время.

Он пытался помочь своему приходу не только духовно, но и улучшить жизнь небогатых прихожан. Уже много лет он хотел разгрузить родителей, которым необходима была помощь с их детьми, не достигшими школьного возраста. Работы в тихом районе Нового Орлеана было много, но вся низкооплачиваемая, а нанимать нянечек никто не мог себе позволить.

Поэтому пастор Нил решил организовать небольшой детский садик, где проводили бы время детишки прихожан, пока родители зарабатывали крохи на жизнь. Светлый пастор учил их религиозным постулатам, рассказывая о Боге в доступном для маленьких ушей слоге; приучал любить природу, помогая ему в небольшом плодовом садике, где ребята белили деревья, собирали упавшие яблоки и груши, подметали дорожки и бегали за стрекозами и бабочками.

Когда пастор отлучался по служебным делам или вёл службу, с ребятами с удовольствием возился Джеймс. Семнадцатилетнего паренька дети любили беззаветно, и он отвечал им душевной теплотой старшего брата. Ребят он учил колоть дрова, делать мелкий ремонт нехитрых бытовых предметов, каждое утро занимался с ними зарядкой. Девочкам он показал, как плести венки из полевых цветов, шить из цветных лоскутков куколок и различных зверушек.

По воскресеньям, когда церковь наполнялась семьями прихожан, желавшими послушать проповедь своего любимого пастора, дети с весёлыми возгласами окружали Джеймса, и он рассаживал их на задних скамьях церкви, чтобы те не мешали проведению проповеди и не задували свечи своими смешками.

Привыкшая во всём подражать «старшему брату», малышня покорно сидела с Библиями на маленьких коленках, вслушиваясь в сказочно-бархатный голос пастора Нила. Эта атмосфера напоминала Джеймсу о своём детстве, когда он также по воскресеньям слушал проповеди отца, мама сидела рядом, а задорная Лея у него на коленях. Он любил эти несколько часов покоя, вся семья была рядом, не обременённая заботами и работой: мама, чуть склонив на бок голову и слегка улыбаясь, смотрит с любовью на отца; Лея, прижавшись к груди брата, мерно посапывает, а слова отца о любви Господа ко всем людям наполняют теплом сердце юного Джеймса.

Сейчас он стал взрослее и чувствовал ответственность за примерное поведение вверенных ему малышей по время воскресной службы. Поэтому он внимательно следил, чтобы маленькие ножки не стучали о скамьи, детский шёпот не раздавался с задних рядов церкви, шелест страниц Библии был в такт перелистыванию Священного Писания в руках взрослых.

Светлый пастор не был приверженцем пения псалмов, он считал, что в тишине, нарушаемой только потрескиванием свечей, он может научить прихожан, что быть угодным Богу необходимо не только и не столько исполняя церковные предписания, сколько честно и добросовестно выполняя мирские обязанности, так как они фактически становятся для человека его призванием.

Трудное решение

Пастор Нил стал для Джеймса не только учителем в обувном ремесле, но и его духовником. Юноша всё больше погружался в учение Библии, внимательнее слушал речи светлого пастора, изучал методы проповеднической работы и необходимые ритуалы при проведении служб.

Наставник с удовольствием наблюдал, как его подмастерье постигает науку пасторской работы, как дела духовные и дела мирские на благо людей помогают парнишке преодолевать одиночество, в которое тот хотел себя заточить.

Не добившись успеха в общении Джеймса с клиентами мастерской, пастор был рад, что юноша всё чаще стал заниматься с детьми, а также немного разговаривал с их родителями. На все увещевания пастора, что ему надо побольше гулять в городе, ходить в кино на популярные фильмы со смешным усачом в котелке, в кафе, на ярмарки, знакомиться с публикой, с девушками, Джеймс отвечал, что у него много работы в мастерской и вообще нет настроения. Особенно парнишка смущался и начинал немного заикаться, когда пастор знакомил его с молодыми прихожанками, старшими сестренками тех детей, которые посещали церковный детский сад. Общение с противоположным полом Джеймсу давалось нелегко, будь то Долорес, девушка-продавец в магазине, пекарне или даже почтальон. Зато он прекрасно ладил с детьми, быть старшим братом у него получалось лучше всего.

Однажды, возвратившись из соседнего города со встречи духовных лиц,

пастор застал интересную картину: на пеньке по середине сада сидел Джеймс, а в полукруге напротив него, усевшись прямо на траве, – дюжина детей с открытыми ртами. В руках юноша держал книгу, по объему напоминавшую Библию, но к плотной обложке Книги была искусно прикреплена тонкая обложка из детских сказок с красочными лесными жителями, отдыхающими на солнечной полянке.

– И все лесные звери стали почитать и поклоняться только Богу, так как поняли, что только Он смог спасти их друга, – закончил фразу Джеймс и захлопнул книгу.

– Джеймс, а Бог спасает только животных? А детей? – спросила девчушка с большими распахнутыми глазами.

– И детей, если такова будет Его воля, – ответил, помрачнев, юноша.

Пастор сделал шаг вперёд из тени дерева, скрывавшего его присутствие. Он хотел оборвать продолжение болезненного для Джеймса диалога.

– Добрый день, мои хорошие! – поздоровался он, присев на колено и распахнув объятья.

– Пастор Нил! Пастор Нил! – дети наперегонки метнулись к священнику, пытаясь успеть обхватить его шею первыми.

– Ах, вы мои золотые, – и пастор по очереди поцеловал макушки всех ребят, – время обеда, а ну бегом за стол.

Дюжина румяных личиков разом обернулась на беседку, расположенную на заднем дворе церкви (еще одно новшество пастора), где уже был накрыт обед, и стремглав метнулась к ароматным плошкам с супом.

– Поговорим, сынок? – пастор повернулся к Джеймсу.

– Конечно, – ответил тот, и они направились к скамейке, недавно сделанной Джеймсом и детьми и установленной в тени большой груши.

– Здорово ты придумал, как рассказать детям о Боге, – начал пастор, – наклеить обложку от детской книги на Библию – это замечательная мысль. Я рассказываю детям о Господе и его деяниях, но когда они видят скучную на вид книгу, то теряют всякий интерес к её содержанию.

– Да, заставить их просто усидеть на месте и то непросто, особенно, когда стоит такая замечательная погода, – улыбнулся Джеймс и подставил лицо легкому дуновению морского бриза, немного освежающему в этот жаркий день.

– Ты же знаешь, что согласно нашему Учению любой верующий имеет право свободно читать и толковать Библию, каждый христианин – священник, но это не означает, что каждый может исполнять священнические обязанности в церкви, для этого существуют пасторы.

– Пастор Нил, я не хотел вас расстроить, я не пытался вас заменить, просто ребята попросили им почитать сказку, а я решил на примере вызволения из западни зайчика рассказать им о силе спасения Господом, – пролепетал Джеймс.

– Да ты меня не понял, я тебе не в укор всё это говорю. Я вот что подумал, сынок. За эти годы, проведенные в нашей церкви, ты научился многому у меня, и я сейчас не про обувное мастерство. Не думал ли ты стать пастором?

– Пастором? – в голосе Джеймса зазвучали искреннее удивление и какая-та нотка надежды, – а это возможно?

– Мы можем попробовать. Сегодня на встрече я говорил с пастором Кевином о тебе, он руководит богословской школой, тот не против тебя принять на обучение. Учёба займет два года, будешь изучать теологию, историю и философию. Если у тебя всё получится, и ты зарекомендуешь себя, то по окончании обучения члены руководящего совета рассмотрят твою кандидатуру на должность, для начала младшего пастора. Это называется рукоположение.

– Я бы хотел связать свою жизнь со служением Господу, – ответил Джеймс, – а далеко эта школа?

– Она находится в Хьюстоне, в соседнем штате. Да, далековато от нас, но ты будешь приезжать к нам на праздники и на целый месяц летом.

– А как же наша мастерская? – встрепенулся Джеймс, аж подпрыгнув на скамейке.

– Не переживай, я потихоньку буду чинить обувь, дела церкви налажены, свободное время теперь у меня есть.

– А дети как же? Я не могу их оставить. Кто ими будет заниматься, когда вы в отъезде? А по воскресеньям они разнесут вашу церковь во время службы!

– И про ребят не переживай. Ты зря думаешь, что они всё те же озорники, которые пришли к нам в первый день. Ты их научил послушанию и уважению к церкви, а старшие ребята уже давно берут с тебя пример, они уследят за малышами.

– Пастор Нил, и вас я оставить не могу! Вы останетесь совсем один, без помощника. Кто вам дров наколет? По саду поможет? А вдруг сломается что-то, кто починит?

– Не забывай, Джеймс, – улыбнулся светлый пастор, – у нас очень добрые люди в пастве, обязательно мне помогут со всеми хозяйственными делами, – ну что? В путь?

– Да! – воодушевленно воскликнул Джеймс.

Влюбленный молодой пастор

Опять отъезд

Спустя две недели после этого разговора, ранним прохладным утром Джеймс стоял на пороге церкви пастора Нила и прощался со своим наставником. Долорес не соизволила выйти проводить юношу.

Отправляясь во второе в своей жизни дальнее путешествие, Джеймс уже был лучше подготовлен к нему. У его ног стоял коричневый довольно приличного вида чемодан, в котором кроме Библии и голубой ленточки Леи были аккуратно уложены смены белья, брюки, рубашки, пальто, несколько пар обуви, полотенца и бритвенные принадлежности. Также он взял с собой небольшой саквояж с инструментами, потому что не хотел за два года разучиться обувному мастерству, а пастор Нил уверил его, что в богословской школе обязательно пригодятся его навыки.

Эмоционально тяжелое прощание с детьми прошло накануне под плач малышей и крепкие рукопожатия старших ребят. Джеймс заверил их, что будет обязательно приезжать, а они пообещали ему писать и отправлять рисунки.

А сейчас на него с печалью смотрели теплые глаза светлого пастора. Джеймсу показалось, что за последние дни, посвященные его сборам в дорогу, наставник постарел на пару лет и осунулся. Этот добрый неродной человек стал ему отцом, лучшим другом, старшим братом, наставником, учителем, защитником и духовником. Им обоим было мучительно расставаться: один опять уезжал надолго в незнакомое место, второй добровольно отпускал часть своей души, юношу, ставшего ему сыном, которого так и не даровал Господь.

– Я не буду давать тебе никаких наставлений, Джеймс. Ты и сам понимаешь важность принятого решения, ты выбрал этот путь неспроста, я уверен. Поэтому, я желаю тебе пройти его с честью, а Бог поможет, – сказал пастор.

– Спасибо, пастор, спасибо за всё, что вы для меня сделали за эти годы, я никогда этого не забуду, и ни за что вас не подведу! – ответил юноша.

– Да что же ты так прощаешься, будто навсегда? Ты едешь на обучение в соседний штат, а не в другую страну. Давай повеселей! Новое место, достойные люди, лучшие знания, которые позволят устроить всю дальнейшую жизнь. И всего-то за два года! –пастор подмигнул и прижал к себе парнишку.

– Да как-то грустно опять уезжать, но я готов! – Джеймс покрепче обнял своего пастора и улыбнулся.

* * *

Перед поездкой в Хьюстон Джеймс решил повидать пастора Тома и навестить могилку Леи. За эти годы, которые он прожил в Новом Орлеане, ему нечасто удавалось вырваться в родной городок. Он никогда надолго там не задерживался: приезжал утренним поездом, проводил несколько часов на могиле и спешил обратно в маленькую мастерскую, свою крепость. Каждый раз возвращаясь в большой город, он замыкался в себе и заново переживал трагедию, наложившую печать горестной пустоты на его сердце.

И в этот раз он прогостил пару часов, благо городок был по пути в Хьюстон, а поезд шёл в ту сторону только два раза в день. Рассказав пастору о принятом решении, получив благословение, возложив цветы на зелёный холмик у родного дерева, Джеймс отправился вечерним поездом в следующий этап своей жизни.

Школа

Здание богословской школы располагалось на отшибе Хьюстона и представляло собой невзрачное, двухэтажное, серое, продолговатой формы сооружение с множеством окон. Никакого сада вокруг него не было, только несколько таких же серых каменных скамеек под небольшими, скудно ветвистыми деревьями, которые не отбрасывали никакой тени.

Джеймса, привыкшего к небольшой, но аккуратной церкви пастора Нила, утопающей в пышной зелёной растительности сада, создающего впечатление живительного оазиса в просоленной каменной пустыне, удивило это безжизненно тоскливое пространство.

– Мрачно конечно, но мне подходит, зато не буду ни на что отвлекаться, – пожал плечами Джеймс и направился к главной двери школы.

Его быстро определили в комнату на трёх человек, которая должна стать его домом на два года. Она располагалась в левом жилом крыле здания на первом этаже и была меблирована тремя кроватями, тумбочками, шкафами и письменными столами. Соседи его ещё не приехали, и он занял отдельно стоящую в удаленном углу кровать.

Занятия должны были начаться через несколько дней, поэтому Джеймс посвятил это время исследованию доступных помещений школы. Столовая уже работала, и первым делом он отправился туда, так как съел только одно яблоко и кусок хлеба в поезде по дороге в Хьюстон. Приём пищи происходил в большом светлом зале, заставленном длинными столами и скамьями вдоль них. За столом посередине зала сидели четыре юноши, заканчивающие свою трапезу, Джеймс прошёл мимо них, кивнул, и, взяв тарелку с кукурузной кашей, сел поодаль от них.

Далее он заглянул в несколько незакрытых школьных классов, абсолютно одинаковых, рассчитанных на двадцать-двадцать пять учеников и отличающихся только тематикой преподаваемых дисциплин. В одном классе на стенах висели портреты писателей и поэтов, в другом – философов, в третьем – географические карты.

Больше всего юношу поразила библиотека: огромный круглый двухэтажный кабинет с двумя входами и выходами с первого и второго этажа. Стены библиотеки оказались единым книжным шкафом, вплотную заставленным фолиантами. Окон в кабинете не было, скудное освещение давали десять ламп, размещенных на небольших столах посередине помещения. Слева и справа от входа вдоль шкафов тянулись две длинные деревянные лестницы, передвигающиеся за счет полозьев, прикреплённых у основания шкафа и под потолком. Пахло в библиотеке деревом, старой бумагой и пылью.

Джеймс, задрав голову, с неподдельным удивлением рассматривал невероятную архитектуру комнаты.

– Что-то хочешь взять почитать? – неожиданно прозвучал старческий голос откуда-то из глубины гигантского шкафа.

– О Господи! – вздрогнул Джеймс.

– Нет, не Он, – хихикнул голос, и одна из лестниц начала двигаться к середине шкафа.

Кряхтя, с неё спускался очень сутулый человек маленького роста, покрытый с ног до головы пылью, напоминая любой из экземпляров, стоявших на полках этого хранилища. Спустившись, запыленный горбун довольно проворно повернулся и посмотрел на Джеймса.

– Приветствую тебя в святая из святых, молодой человек! – поздоровался седовласый мужчина неопределенно пожилого возраста с мутными очками на носу.

– Добрый день! Вы меня напугали, – ответил Джеймс.

– А чего тут бояться? Книги, мыши да паутина, – улыбнулся старик, – тебя как зовут? Новый ученик?

– Меня зовут Джеймс. Я только сегодня приехал из Нового Орлеана, – ответил юноша.

– О-о-о-о-о, город моря, музыки и красивых женщин, – мечтательно произнес старик.

– Э-м-м, наверное. А вас как зовут? – поинтересовался Джеймс.

– Меня зовут мистер Фокс. А среди учеников, да и преподавателей, меня называют Фолиант. И все уверены, что я этого не знаю, – опять хихикнул старик, – ученики сменяются, а прозвище моё остаётся, но я не обижаюсь, мне даже нравится. Я всю жизнь работаю в этой библиотеке и, наверное, уже и правда похож на своих подопечных.

– У вас очень интересная работа! Я никогда не видел столько книг! Их, наверное, и за всю жизнь не прочесть. А место тихое и какое-то волшебное.

– Я рад, что тебе понравился мой кабинет. Ты приходи ко мне почаще, поболтаем о том, о сём, а то ребята прибегают, схватят нужную книгу, и только их и видели.

– Спасибо, я обязательно буду заходить, – завороженно, будто находясь под воздействием магии древних знаний, заточенных в священном пыльном саркофаге, прошептал Джеймс и вышел из библиотеки.

На следующий день приехали его соседи, два восемнадцатилетних брата-близнеца из маленького городка под Хьюстоном. Познакомившись с Джеймсом, они остались довольны, что их кровати стоят рядом, а молчаливый парень с глубоко посаженными печальными голубыми глазами обустроился поодаль.

Новый путь

Совсем скоро начались занятия. В школу набрали пятьдесят юношей с близлежащих штатов, по двадцать пять человек на класс. Формы одежды в школе как таковой не было, но в обязательном порядке она должна была быть черных, коричневых или темно-серых тонов. Все ученики были из пасторских семей или выходцами из небогатых, но честных слоев населения, каждый верил в Бога и хотел стать пастором, чтобы продолжить семейную традицию или выбраться из нищеты, так как власти платили служителям церкви достойное жалование.

И эти две тёмные людские массы передвигались в течение дня из кабинета в кабинет, тихонько переговариваясь, стараясь не нарушать чинного умиротворения богословской школы и опасаясь отчисления за малейший проступок.

Их дни походили один на другой: в шесть часов утра утренняя молитва перед завтраком, с восьми до пяти – обучение с часовым перерывом на обед, с пяти часов свободное время, за которое надо было успеть не только выполнить задания учителей, но и справиться с работой, возложенной на каждого в зависимости от решения пастора Кевина.

Школа существовала практически автономно, наёмный труд был только у поваров. Все хозяйственные заботы были распределены межу учениками: чистка общественных помещений и кабинетов, уборка посуды со столов и её помывка, стирка в прачечной, находившейся тут же в здании, приведение в порядок территории вокруг школы и другие. Единственное место, куда не допускались для уборки обучающиеся – библиотека, Фолиант был категорически против.

Пастор Кевин, зная о профессиональных навыках Джеймса, устроил его в школьную слесарную мастерскую, где тот чинил не только обувь преподавателей и учеников, но и занимался мелкой починкой мебели, хозяйственных инструментов и другой утвари.

В первый год обучения юноши изучали историю, философию, географию, введение в пастырскую аскетику и богослужебное чтение.

По результатам экзаменов к концу первого года осталось тридцать претендентов на рукоположение, Джеймс был среди счастливчиков. Ему довольно легкого давались теологические дисциплины, а с мирскими помогал новый друг – Фолиант. Они часто и допоздна засиживались в библиотеке, подготавливаясь к урокам и обсуждая жизнь за пределами школы. Мистер Фокс редко бывал в самом Хьюстоне, а в Новом Орлеане последний раз был в молодости. Он в подробностях расспрашивал у Джеймса о набережной, кинотеатре, современной моде, ресторанах и подпольном казино, о котором читал в газетах. Но Джеймс мало о чём мог поведать старику, только о церкви, обувных магазинах и немного рассказал про вокзал.