скачать книгу бесплатно
– За то, что он не в тот отдел почтового ящика бросил журнал “Садовые чары”, – криво ухмыльнулась я, запустив руки в карманы.
– И как мистер Марвин словил Джереми и едва не отодрал ему уши за то, что он отобрал у их собаки теннисный мяч, который принадлежал нашей таксе и который уже неделю находился в пользовании их бульдога.
– Свирепый бульдог загнулся от старости спустя неделю, после чего чета Фултонов всерьёз решила, будто в этом наша вина и пёс помер от грусти по теннисному мячу, – ещё шире заулыбалась я. – Да уж… – поджав губы, грустно выдохнула я. – Сейчас окна их дома заколочены. Мистер Фултон попросил об этом мистера Гутмана… После смерти миссис Моуди, мистера Марвина забрал к себе их единственный сын. Помнишь его? Он приезжал к ним пару раз на своём бордовом обшарпанном пикапе.
– Да, помню… Бритоголовый весёлый мужчина, совсем не похожий на своих ворчливых родителей. У него ведь есть дочь?
– Две дочери, если я не ошибаюсь…
Мы немного помолчали.
– Выходит, на нашей улице осталось всего три дома? Дом мистера Гутмана, наш дом и та небольшая хибарка, которую ты делишь с её хозяйкой и Нат?
– В последнее время почти не делю. Коко всё чаще остаётся у Олафа, Нат вообще стала приходить только в гости, без ночёвки… Кстати, на нашей улице есть ещё один жилой дом. Тот, что напротив дома Генри.
– Там раньше жила большая семья, но они уехали едва нам исполнилось два года. Неужели теперь там кто-то живёт? Сколько себя помню, этот дом был заколоченным.
– Помнишь Даррена Рассела, одноклассника Пенни, и сексопильную Паулу Андерсон, с которой он начал встречаться в старших классах? Они так и не расстались. Почти сразу после того, как Паула окончила школу, они поженились. Закончив университет в Лондоне Даррен вернулся обратно в город, устроился тренером в зал Руперта, а Паула стала мастером по маникюру. Около семи лет назад они выкупили этот дом и отреставрировали его так, будто он никогда и заброшенным не был. Кстати, у них трое детей.
– Трое?! – удивился Хьюи. – Но ведь Даррену всего двадцать восемь лет, а Паула всего на год младше него!
– И это не самое удивительное, – ухмыльнулась в ответ я. – Все три девочки погодки – пять, четыре и три года. Кармелита, Бенита и Мерседес, – загибала пальцы я. – Первые две девочки с цветом кожи молочного шоколада, а последняя беленькая, словно тот зефир, который Амелия привезла нам однажды из России.
– Да-а-а… Вот это была сладость, – мечтательно заулыбался Хьюи. – Три коробки наслаждения.
– Коробки, может, было и три, но каждому из нас тогда досталось всего по пять зефирок.
– У тебя красивый мобильный, – неожиданно заявил Хьюи, вытащив из моего заднего кармана телефон. – За десять лет технологии сильно изменились.
– Помню, у тебя вообще был мобильный в виде раскладушки, – ухмыльнулась я. – Тебе мама подарила на десятилетие.
– Жаль, что он не уцелел… – поджал губы Хьюи. – И сколько сейчас стоит вот такая вот модель?
– Оу… Это очень дорогая модель. Настолько дорогая, что я даже ценой не интересовалась, чтобы не испугаться, – словив красноречивый взгляд собеседника, я пояснила. – Это подарок.
– Подарок? – удивлённо вздёрнул брови Хьюи. – Ты не говорила, что у тебя есть парень.
– У меня нет парня.
– Тогда кто тебе дарит настолько дорогие подарки?
– Это… Знакомый, – принимая телефон из рук Хьюи обратно, встретилась с ним взглядом я, и изумруды наших глаз выпалили искру.
– Знакомый?.. Хм… И что же ещё тебе подарил этот знакомый?
– Ничего особенного… Хо-о-отя… – я не собиралась рассказывать Хьюи о деньгах на операцию Мии, так как это был не подарок, но об автомобиле, который, по сути, являлся самой настоящей компенсацией, можно было рассказать. – Хочешь кое-что покажу? Давай, подкатывайся к окну.
Когда Хьюи, держась за широкий пластмассовый подоконник, поднялся со своего кресла и, пошатываясь, удерживался от явного желания упереться лбом в окно, я произнесла, едва не прислонившись щекой к его щеке и ткнув пальцем в стекло:
– Видишь вон ту оранжевую точку на парковке? Это фольксваген хэтчбек.
– Он подарил тебе машину?! – округлил глаза в детском удивлении Хьюи.
В течении следующих десяти минут я по-быстрому рассказала ему о своём “начальнике”, о том, что означает слово “компаньонка” и о том, как из-за моей подопечной моя “консервная банка” превратилась в “искореженную консервную банку”, вместо которой Дариан и подогнал мне новый автомобиль.
– Погоди… Так у тебя роман с работодателем? – уже сидя напротив меня в своём инвалидном кресле, вдруг решил уточнить проницательный Хьюи.
– Эммм… Это не роман… – замялась я.
– Тогда что это?
– Я его не люблю.
– Но при этом он дарит тебе автомобиль, мобильный… Вы спите вместе?
– Хьюи… – я потерла ладонью над губой.
– Таша, мне уже далеко не тринадцать… Но, если ты не хочешь мне об этом рассказывать, тогда не надо, – красноречиво посмотрел на меня брат.
Да, Хьюи было не тринадцать, но и ровесником моим, не смотря на то, что он был моим братом-близнецом, он, к несчастью, не являлся. Я не могла с ним обсуждать свою сложную половую жизнь.
Мы ещё несколько секунд выжидательно сверлили друг друга взглядами, после чего Хьюи наконец смирился с тем, что я не скажу ему ни слова о моих “постельных” отношений с Дарианом, и заинтересованно спросил:
– Выходит, ты и машину водишь? Давно сдала на права?
– Ровно пять лет назад, – хитро улыбнулась я.
– Первого марта?
– В первый день весны, первого марта с первого раза.
– Ты крута, – Хьюи протянул мне кулак и мы по-братски одобрили мою крутизну. Мы помолчали ещё несколько секунд, прежде чем Хьюи, задумавшись, продолжил разговор. – Кстати, Айрис не захотела знакомить меня с Дэйлом.
– В смысле – не захотела? – удивилась я.
– Я узнал, что свадьба уже скоро и захотел познакомиться с Дэйлом прежде, чем они поженятся, так как на свадьбу я едва ли попаду, – разочарованно поджав губы, Хьюи похлопал левой ладонью по колесу инвалидного кресла, в котором сидел, – но она отказалась нас знакомить.
– Почему? – машинально поинтересовалась я, и вдруг услышала, как в окно справа начали врезаться косые капли проливного мартовского дождя.
– Без понятия…
Мы помолчали ещё несколько секунд.
– А ты знал, что перед тем, как сделать предложение Айрис, Дэйл признался мне в любви?
– Нет, – обеспокоенно посмотрел на меня Хьюи.
– И самое удивительное, что Айрис знала об этом с самого начала. Знала, когда принимала от него предложение о вступлении в брак, и знает сейчас, собираясь шагать с ним под венец.
– Он устроил свадьбу с Айрис в отместку тебе? – даже для Хьюи это было прозрачно.
– Более чем уверена в этом.
– И ты пойдёшь на эту свадьбу?
– Она ведь моя кузина. Это её выбор.
– Знаешь, а ведь она его не любит… – вдруг задумчиво произнёс Хьюи, сверля взглядом мои колени, после чего перевёл взгляд на меня. – Это заметно, когда она говорит о нём.
– Она что-то задумала… – с подозрением прищурилась я.
– Всё-таки как всё изменилось, – тяжело выдохнул Хьюи. – Энтони – гомосексуал, у Пени на редкость счастливый брак, Миша – мать двоих детей, у тебя сложные отношения с твоим боссом, Айрис – невеста, без пяти минут жена нелюбимого человека. Интересно, как сложилась судьба у Эсми и Руби? Ты что-нибудь о них знаешь?
Глава 12.
Руби Уотсон была одноклассницей Джереми, переехавшей в Лондон с родителями сразу после перехода в десятый класс. Руби и Джереми начали встречаться, когда Руби уже жила в Лондоне – она состояла в команде черлидеров, выступавших в поддержку баскетбольной команды, в которой Джереми был капитаном.
Руби была первой и последней девушкой Джереми. Они провстречались ровно семь месяцев, после чего произошло фатальное столкновение нашей машины с мусоровозом.
…Руби достаточно быстро начала новые отношения. Однако только с третьим парнем после Джереми у неё завязалась “серьёзная история”. Она забеременела и на пятом месяце вышла замуж. Судя по истории в её инстаграме – Пени случайно на неё наткнулась – уже в конце апреля этого года Руби должна родить своего первого ребёнка – девочку.
Она родит ребёнка, которого могла бы ждать от Джереми… В конце концов, он был единственным, за исключением её действующего экс-бойфренда, ныне мужа, с кем она состояла в отношениях больше полугода. Я даже думала, что они любили друг друга, пока не узнала, что следующим её парнем после Джереми стал форвард из его команды-соперницы по баскетболу. Суть даже не в том, что Руби начала встречаться со спортивным соперником Джереми, а в том, что она начала новые отношения спустя каких-то два месяца.
Два месяца!.. Не два полугодия (что я бы ещё приняла), не два года и не два десятилетия, а два – твою ж мать! – месяца!
Интересно, в какой именно момент она решила, что скорбеть по погибшему возлюбленному с неё достаточно? Кто-то подсказал? Или сама додумалась?
И ведь неплохой девчонкой была до тех пор…
Это не любовь. По крайне мере я не признаю существование любви в подобной форме.
Эсми Далтон была на год старше Хьюи. Они начали встречаться за два месяца до трагедии. Многие девчонки в школе высмеивали Эсми за то, что она завязала отношения с парнем младше неё – они все встречались с парнями постарше, минимум с ровесниками, но никак не с “малолетками”. Хьюи было всего тринадцать, а ей четырнадцать, но никто не сомневался в том, что они любили друг друга. В конце концов, это была первая любовь для каждого из них. Я не знаю, что бы это значило, так как у меня ещё не случилось “первой любви”, но Амелия говорит, что первая любовь самая сильная и, соответственно, самая незабываемая (она вышла замуж за прадеда по первой влюблённости и никогда об этом не жалела).
Первые полгода после аварии Эсми посещала Хьюи каждый день после школы – её подвозил наш отец. Затем её мать, узнав о том, что Руби Уотсон давно уже завязала новые отношения, забеспокоилась за Эсми и попросила нашего отца не потакать её дочери в желании видеться с парнем, лежащем в коме. В конце концов, у девочки вся жизнь впереди, многодетный отец должен был понять её, как мать-одиночку…
Отец перестал подвозить Эсми в больницу и следующие полгода она добиралась до Лондона на электричке по три-четыре раза в неделю. Затем ещё полгода она приходила к Хьюи каждые выходные (то есть два раза в неделю стабильно). Последние же полгода она приходила по субботам. Я гордилась ей, честно. Даже сейчас горжусь. Эсми провстречалась с Хьюи всего два месяца и, в отличие от Руби, состоявшей с Джереми в отношениях в три с половиной раза дольше, она не покидала своего парня на протяжении бесконечно долгих двух лет. Два года она не расставалась с Хьюи, два года приносила ему букеты ромашек (их личная фишка), два года читала ему вслух книги и год моей реабилитации заносила мне раз в неделю дешёвые шоколадки, к которым я привязалась (если только можно так сказать) не меньше, чем к ней.
Руби Уотсон же хватило всего двух месяцев, чтобы забыть о Джереми. Возможно, если бы Джереми тоже впал в кому, а не умер, Руби бы тоже, подобно Эсми, проявила свою верность. Но у нас не представилось возможности проверить эту теорию, а я не верила в то, что Руби, будь Джереми в коме, способна была бы стоять в одном ряду с Эсми, не желающей отпускать руку Хьюи.
…Эсми попрощалась с Хьюи вскоре после своего шестнадцатилетия. Я, стоя за приоткрытой дверью палаты, случайно подслушала прощание этой необычной девушки с её первой любовью. Это было трогательно – она прощалась стихами:
«В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженой, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть –
И это решило все остальное*».
(*Роберт Ли Фрост. Перевод Григория Кружкова).
Дослушав до конца, я на мгновение закрыла глаза и, сделав несколько шагов назад, спряталась за шкафчиком в кармане, в которым сегодня вечером стояла с Хьюи, показывая ему в окно свою машину, которая с высоты десятого этажа казалась игрушечной.
Тем воскресным утром Эсми уходила из больницы поспешно. Она переворачивала старую страницу, открывала новую, хотела жить дальше – и жила. Спустя год она стала встречаться с Оскаром Крофтоном, парнем из параллельного класса, которого я знала по внеклассным занятиям: меня оставляли после уроков из-за “хулиганских наклонностей” (чистила физиономии тем, кто из-за успехов Энтони выражал сомнения в моей гетеросексуальной ориентации), а его из-за его пристрастия к любительскому граффити, которым он разрисовал в те года половину города. Залётный был парень, но неплохой. И хотя я прекрасно понимала, что так правильно – Оскар неплохой парень и Эсми должна жить дальше – всё же мне было печально от того, что Эсми решилась на “правильную жизнь”. Скорее мне было даже не печально, а больно, однако к тому времени я уже настоятельно отрицала тот факт, что мне ещё может быть больно (куда ещё больнее?). Ещё возможно, что на самом деле мне не было ни печально, ни больно, а просто по-подростковому обидно от того, что у Эсми получалось то, что у меня в итоге так и не вышло – жить дальше.
Я была подростком, когда поняла, что “жить дальше” мне не светит. Только если мать с братьями воскреснут… Единственная надежда оставалась лишь на Хьюи. Этой надеждой я до сих пор и существовала.
Эсми сейчас двадцать пять. Она вышла замуж за Оскара Крофтона когда ей шёл двадцать первый год. Спустя полгода (ещё в больнице я заметила, что Эсми как по часам живёт полугодиями) у них родилась дочь. Девочку назвали Бони, ей сейчас уже три года, и мысль о том, что этот ребёнок мог бы быть ребёнком Хьюи, точила меня не меньше, чем мысль о том, что Джереми так же мог сейчас быть отцом ребёнка Руби…
Год назад Оскар Крофтон умер. После ночной смены напился с друзьями в баре Лондона, в котором подрабатывал охранником, после чего, пьяный в дым, упал и разбил голову о бордюр.
За год перед смертью он изменил Эсми с их соседкой. Об этом весь город гудел и, в итоге не выдержав давления общественности, эта самая соседка вскоре продала свой дом и переехала куда-то в Йоркшир. Не смотря на столь громкую измену, приобретшую едва ли не вселенский масштаб в нашем провинциальном городишке, Эсми не рассталась с Оскаром. Женщина по природе своей не способна простить мужчине измену и тем более забыть её, но, по-видимому, Эсми каким-то образом умудрилась дать Оскару второй шанс. Весь город видел, что после предательства отношения в этой паре срастаются слабо, как и все видели, что Оскар старался (вроде как он дарил ей цветы, стал ходить с ней в кафешки и подарил ей однажды полугодовой абонемент в тренажерный зал Руперта), но прежде чем всё успело бы заново “срастись” Оскар умер. Эсми осталась одна с двухлетней дочерью на руках и матерью мужа (её мать умерла ещё до её свадьбы), которая выйдя на преждевременную пенсию по состоянию здоровья взяла большую часть присмотра за внучкой на себя. Сейчас Эсми работает кассиром на городской железнодорожной станции и при помощи добродушной свекрови сводит концы с концами. В общем, ведёт жизнь среднестатистической матери-одиночки в провинциальном городке, променяв карьеру иллюстратора, о которой она мечтала, на материнство, которым наверняка довольна (со стороны она кажется любящей матерью).
…По жизни я старалась никого не осуждать, хотя иногда и срывалась, всякий раз в подобных срывах сама себя одёргивая. Наверное поэтому мне всегда были мало интересны сплетни. И всё же сплетни – это лёгкие провинциальных городков. Не будет сплетен – не будет и жизни в провинции. Другого развлечения здесь нет. Поэтому, куря на крыльце, я часто слушала новости Нат о незнакомых мне людях, о наших общих знакомых и о своей семье отдельно. Невольно я знала всё и даже больше обо всех, и все знали всё, и больше чем всё обо мне. Куря и слушая Нат, я думала о том, что наш город жив. Жаль только, что его лёгкие без никотина не могут.
Именно так, чаще всего из уст огневолосой, я невольно, по чуть-чуть узнавала и о Руби, и об Эсми, и об их ожидаемых, и уже рождённых детях. Обо всех и обо всём.
