скачать книгу бесплатно
Дождавшись восьми часов, я созвонилась с лечебницей, в которой оказалось всего три свободных места, одно из которых я сразу же забронировала на завтра же на имя Миши Грэхэм. Перед тем, как оформить бронь, я оговорила с консультантом все условия и ещё раз мысленно перепроверила свои финансы – денег хватало и даже сто фунтов оставалось в запасе. Мне крупно повезло, что Дариан отвалил мне на пару сотен больше, когда покупал меня.
Вспомнив о Дариане, я неожиданно поняла, что давно так долго не думала о нём. Даже моё фактическое рабство казалось отголоском туманного прошлого, никак не связанным с моим настоящим. От этого мне стало неожиданно легко и спокойно, словно я хотя и не освободилась от своих оков, но уже хотя бы начала распутывать их.
В момент, когда я об этом думала, грызя край простого карандаша и рассматривая начерченные при помощи его в блокноте цифры, красноречиво говорящие о том, что у нас с Мишей всё должно получиться впритык, на кухню вошла Айрис. Второй человек, опередивший этим утром Амелию.
– Таша? – она заметно удивилась моему присутствию, начав нервно поправлять рукава своей пижамы. – Что ты здесь делаешь?
– Считаю, – уклончиво ответила я и сразу же задала более важный вопрос. – Почему Амелия до сих пор не проснулась?
– Но ещё только половина девятого. Она спускается завтракать ровно в девять, – Айрис аккуратно села за стол, слева от меня. – Что-то случилось?..
– Да, но лучше сначала давай обсудим другое, – начала я, и моя кузина мгновенно вытянулась в струнку. – У тебя скоро свадьба… Ты действительно его любишь?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Потому что мы обе в курсе того, что Дэйл сделал в день твоей выписки.
– Он признался тебе в чувствах, – сухо ответила Айрис, сжав кулаки. Мне нечего было добавить, поэтому я молчала. Чувства вины из-за этой ситуации я уже давно не испытывала. – Я уже купила платье…
– Платье не жизнь – его можно перепродать.
– Приходи на свадьбу, Таша…
– Хорошо, – без остановки, сразу же ответила я. – Я приду. Теперь о том, почему я всё ещё здесь…
Услышав о том, что Хьюи очнулся и Миша решила пройти курс реабилитации, Айрис едва не свалилась со стула, после чего вовремя созвонилась с Рупертом, благодаря чему успела упасть ему на хвост прежде, чем он с Пени выехали из города.
Оставалось самое сложное: сообщить Амелии громкую новость, при этом не навредив её здоровью, которым до сих пор она могла похвастаться. Проживая свой девяносто третий год, она стала просыпаться позже и засыпать раньше, а я этого даже не заметила. Для меня она так и осталась ранней пташкой.
Оформив завтрак для Амелии на деревянном подносе, я подошла к лифту, который отец с Генри когда-то переделали из бельевого в пассажирский, и, вызвав его, дождалась, пока кнопка вызова загорится зеленым светом. Там, сверху, эта кнопка загоралась красным, предупреждая Амелию о том, что лифт готовится к движению, из-за чего от него лучше отойти.
Поднявшись наверх, я застала Амелию сидящей в кресле-качалке у окна. Накрыв ноги вязаным пледом цвета вареной сгущенки, который пятнадцать лет назад ей связала моя мама, она держала на коленях спицы и два клубка ниток.
– Таша? – удивлённо вздёрнула брови Амелия.
– Я принесла тебе завтрак, – поставив поднос на миниатюрный столик перед прабабушкой, приглушённо отозвалась я. – Ты вяжешь детские носочки? – на сей раз удивилась я, зацепившись взглядом за один уже готовый миниатюрный носочек, размером с половину моей ладони. – Но нога Барни в него уже не влезет.
– Это не для Барни, – едва уловимо улыбнулась Амелия.
– Не для Барни? – не переставала удивляться я. – Тогда для кого?
– В нашей семье скоро появится ребёнок.
Вот тебе и!.. Это я должна была поразить её сверхновостью, но вместо этого она поражала меня.
– Это Айрис? – сразу же предположила я. – Она беременна и поэтому выходит замуж за Дэйла?
– Нет, Айрис не беременна. Никто ещё не беремен. Но не пройдёт и года, как в нашей семье появится ребёнок.
– Оу, – я сдвинула брови. Дело было в том, что Амелия уже не в первый раз занималась предсказаниями. С предсказаниями же, связанными с появлением детей, у неё получалось лучше всего. Она заранее предсказала рождение Жасмин, Рэйчел и Барни, а в случае с Мией даже месяц появления ребёнка на свет назвала, хотя не могла знать о том, что Мия родится недоношенной. – Значит, Айрис забеременеет сразу после свадьбы?
– На сей раз я не знаю, кто принесёт ребенка, – поморщила лоб Амелия, наблюдая за тем, как я усаживаюсь напротив неё.
– Логично предположить, что это будет Айрис, – тяжело выдохнула я. – Как ты смотришь на её союз с Дэйлом?
– Чему быть, тому не миновать.
– Всегда ты отговариваешься русскими пословицами, – улыбнулась я. – А кто будет? Мальчик или девочка?
– Не вижу, – пожала плечами Амелия.
– Не видишь? – удивлённо повела бровями я, так как обычно она всегда предсказывала, кто именно родится на свет. О рождении Барни она сообщила Руперту прежде, чем мальчик был зачат, но Руперт ни на секунду не усомнился в её словах и уже через неделю переклеил стены одной из комнат в своём доме в мальчишеские обои с рисунками ракет и звёздной пыли, а ещё через месяц Пени сообщила ему о том, что беременна не смотря на то, что они не планировали заводить второго ребёнка спустя три года после первого – ещё не отошли от родительского шока после появления Рэйчел.
– Не знаю, – наивно сложила губы бантиком Амелия. – Обычно знаю, но сейчас картинка накладывается на картинку. Должен родиться один ребёнок, но его словно перекрывает собой второй, которого нет. Что это такое – не пойму.
– Может быть речь идёт об усыновлении? – предположила я.
– Нет… Это определенно рождённый внутри нашей семьи ребёнок.
– Тогда что за ребёнок, которого нет?
– Не знаю… – огорчённо протянула Амелия.
– Бабушка, я пришла сказать тебе кое-что, – думая об услышанном, я помолчала несколько секунд, прежде чем положила свою руку на её колено и, заглянув в огромные голубые глаза собеседницы, замерла. Внимательно смотря друг на друга, мы просидели в абсолютном молчании около минуты.
– Твой брат… – наконец произнесла она, округлив свои светлые глаза ещё больше.
– И моя сестра… Миша решила вылечиться, стать чистой… Хьюи очнулся, бабушка. Он очнулся… Ничто уже не будет по-прежнему.
– Да… Да… – рассеянно начала убирать с колен своё вязание Амелии. – Оу, не переживай за моё здоровье, дорогая! – весело и внезапно резко воскликнула она. – В этом году я точно не умру. Мой правнук очнулся!.. Таша!.. – она притянула меня к себе и, как только я встала на колени, обняла меня так крепко, словно ей было не больше пятидесяти. – Зима прошла! Птицы возвращаются домой… Птицы возвращаются…
Глава 6.
Амелия.
Мой отец, Волков Бронислав Молчанович, был богатым русским князем, унаследовавшим своё неисчеслимое богатство от своего отца, у которого он был единственным наследником. Матери он не знал, так как та умерла на второй день после родов, его же отец, Волков Молчан Миронович, отошёл в другой мир, когда Брониславу Молчановичу шёл восемнадцатый год. Кроме матери отца, Волковой Пелагеи Гордеевны, у моего отца не осталось более никого.
В начале 1914-го года, в канун Рождества, Пелагея Гордеевна, дожив до глубокой старости, преставилась в самый тёмный час перед рассветом. Перед смертью она призвала к себе внука и предсказала ему будущее Российской Империи. Она предупредила внука, чтобы сразу же после её смерти он поспешил сорваться с родового места, почему-то сказав ему ехать именно на Британские острова, на которых она была единожды с мужем, ещё до рождения Молчана Мироновича. Она завещала ему бегство “прежде чем золотую яблоню срубят и плоды её будут уничтожены”. Как позже выяснилось, в предсказании Пелагеи Гордеевны речь шла о гибели царской семьи. Также она предрекла гибель всего имущества и гибель родственников, носящих фамилию Волковых, которые останутся в Империи лицезреть её падение.
Похоронив Пелагею Гордеевну, её богатый внук, слушающий её во всяком её наставлении, решился на авантюру. Купив поместье в Британии, за три месяца он перевёз в него всё своё богатство, что же не смог перевезти, то продал, но от отцовского имения не отрёкся. Спустя четыре месяца после предсказания Пелагеи, он обвенчался со своей возлюбленной, Заболоцкой Апполинарией, дочерью обедневшего дворянина Заболоцкого Белослава, что вызвало волну недовольства в светском обществе, по мнению которого Волков Бронислав Молчанович должен был жениться на равной себе по богатству особе. Недолго задержавшись в Российской Империи после свадьбы, уже спустя месяц молодой князь Волков переехал в купленное им имение в Британии, взяв с собой помимо своего богатства молодую жену с её пятидесятилетним отцом и младшей сестрой, которой тогда шёл тринадцатый год. Ещё через полтора месяца началась Первая мировая война.
Во время Первой мировой отец получил две Звезды «1914-1915», три огнестрельных ранения и трёх сыновей, зачатых во время его отпусков по состоянию здоровья. Всего у моих родителей в браке родилось десять детей. Два мальчика умерли в младенчестве во время Первой мировой войны, ещё трое юношей и три девушки, не оставив после себя наследников, не пережили Вторую мировую войну, и в итоге из всех детей Волковых остались в живых только две младшие дочери – я и моя сестра Сарра, ставшая поздним и последним ребёнком моих родителей. Сарра до сих пор жива, ей восемьдесят пять лет и она, вместе с единственной дочкой, единственным внуком, его женой и их детьми (два мальчика, учащихся в старшей школе, и три дочки, две из которых ходят в среднюю школу и одна в младшую) живёт в нашей единственной сохранившейся после войны усадьбе, оставшейся нам после смерти родителей.
Во время Второй мировой войны отец воевал только первые два года, после чего был сослан домой по состоянию здоровья, и я до сих пор считаю, что благодаря его возвращению мы в итоге выжили: взрослые дети успели погибнуть до его возвращения, юноши – на фронте, девочки – в госпиталях.
С возвращением отца мы вновь начали нормально питаться и матери удалось выжить в борьбе с серьёзным воспалением лёгких. Однако война продолжалась. В усадьбу, в которой сейчас вместе со своей семьёй живёт Сарра, мои родители перебрались в середине войны, так как наше основное поместье во время бомбёжки было разнесено в щепки. В тот вечер мы гостили с ночёвкой у военного друга отца, жившем в соседнем городе, а на рассвете нам уже некуда было возвращаться – от поместья остался лишь пепел. Так мы переехали в небольшую усадьбу, приобретённую отцом за год до начала войны по настоянию одного из моих погибших братьев.
В 1960-ом году, пережив нашу мать на год, мой отец умер в глубокой старости. На тот момент я уже жила семейной жизнью в доме, в котором теперь встречаю свою старость. Я не хотела продавать усадьбу, как последнюю память о своих многострадальных родителях, поэтому отдала её в полное владение своей младшей сестре. Сарра к тому времени уже вышла замуж за хорошего соседского парня, ожидала рождения дочери и не собиралась уезжать из старого городка своего детства, отчего с великой радостью приняла от меня владение той частью усадьбы, которая отошла мне в наследство от отца.
С сестрой мы общаемся всё реже – подводит её испортившийся к старости слух. Да и живём мы в разный концах Британии, что тоже не способствует активному общению. Один раз в пару месяцев мы созваниваемся по стационарному телефону, к праздникам по-старинке высылаем друг другу открытки. Наши устные и письменные разговоры неизменно ведём исключительно на русском языке. Хотя мы и родились в Британии, отец завещал нам помнить, кем были наши предки. Для этого главное – помнить язык, на котором он с матерью общался с нами каждый день с момента нашего рождения. В своё время я передала знания русского языка и своему сыну, который свободно говорил на языке своего деда, позже он научил и своих детей этому сложному языку, но им он уже давался с значительной сложностью. Что же касается их детей – они и вовсе не знали русской речи. Единственным моим внуком, который через невероятное усердие выучил определённый набор слов и даже строки моих любимых поэтов, была Таша. Я с уверенностью могу сказать, что она понимает, о чём изредка говорит со мной на русском, потому как пару лет назад, когда я застала её курящей на крыльце нашего дома и сделала ей замечание относительно здоровья её лёгких, она, игриво заглянув мне в глаза и сладко выругалась русскими словами: “Хрена с два я брошу курить! “. Таша тогда заговорила по-русски, чтобы порадовать меня (она всегда учила новые русские выражения ради моей улыбки), и хотя она говорила с значительным акцентом, я не могла не забыть о выброшенной ею в тот момент сигарете и не улыбнуться, увидев в её глазах отражение своего отца.
Фамилия моего отца канула в лету. Две из пяти его выживших дочерей выйдя замуж взяли фамилии мужей, пятеро же сыновей ушли из жизни прежде, чем успели бы оставить хотя бы одного наследника фамилии Волков. Мой брат, названный Мироном в честь моего прадеда по отцовской линии, которого я чаще остальных своих братьев и сестёр вспоминаю, так как с детства любила его больше других, всё же мог оставить после себя ребёнка. Он рано женился, но умер в первый же месяц после начала войны. Его молодая жена, пытающаяся перебраться от своих родителей из Франции к родителям своего мужа, попала под бомбёжку и пропала без вести. Позже моя мать в разговоре с вернувшимся с фронта отцом говорила о том, что подозревала у невестки беременность, и что она, как и сотни других людей, попавших в ту бомбёжку, могла выжить, но выяснить это наверняка мы так и не смогли. Девушка не значилась в списках погибших, а её родители умерли во время обстрела. Её судьба и судьба возможного младенца так и осталась для нас тайной.
В итоге у нас с Саррой не осталось иных кровных родственников, кроме нас самих. Сестра нашей матери, которую отец перевез в Британию вместе со своим свёкром, в шестнадцатилетнем возрасте вышла замуж за двадцативосьмилетнего состоятельного мужчину и затерялась где-то в США. Всё, что о ней было нам известно – это то, что она родила четверых детей и вскоре после рождения четвёртого умерла. Связь с этой линией наших родственников оборвалась.
Мои родители, в особенности отец, всю жизнь скучали по потерянной родине, неизвестной их потомкам. Подсознательно эта тоска и даже печаль передалась и нам с Саррой. В 2000-ом году я с сестрой, уже войдя в приличную старость, решились на первую и впоследствии единственную встречу с родиной наших предков. Нас пригласило русское культурное сообщество, организовавшее из родового поместья, когда-то принадлежавшего нашему отцу, а до того его отцу и отцу его отца, музей исторической и архитектурной важности. Двухэтажное поместье первой половины девятнадцатого века пережило революцию, две мировые войны и последовавшую за этим ужасом разруху. Бродя по просторным залам, которые когда-то принадлежали моим предкам, по земле, по которой они ступали, я неожиданно остро ощутила чувство оторванности, которое всегда тайно жило в моей душе. Оторванность от своей земли, от своих корней, от настоящего прошлого… Всё было отобрано. Я чувствовала себя ограбленной, но не материально, нет. Я чувствовала, что у меня украли родину.
Первая половина моей жизни сложилась неплохо. В девятнадцать лет я вышла замуж за двадцатичетырехлетнего Хьюи Джеральда Грэхэма – одного из лучших скрипичных мастеров во всей Британии. Спустя год у нас родился Бернард, однако не смотря на материнство я смогла окончить университет и получить место библиотекаря в городе, в котором мой муж собственными руками построил нам дом. После Бернарда у нас так больше и не удалось завести ещё хотя бы одного ребёнка, зато сын наделил нас внуками. Он женился очень рано, в девятнадцать лет взяв в жёны свою первую любовь, восемнадцатилетнюю Мелиссу Куинси. Через год у них родился первый для них ребёнок и первый для нас с Хьюи внук – Родерик. Ещё через год на свет появился Генри и ещё через два года родилась Майя. Наш большой и прежде казавшийся всегда немного пустым дом заполнился топотом маленьких ножек и детским смехом…
Не смотря на раннее родительство, Бернард и Мелисса были “умеренно счастливы” в своём браке. В отношениях они никогда не переходили на чрезмерную нежность, всегда любили сдержанно, но искренне. Бернард даже сумел создать небольшую, но весьма успешную полиграфическую фирму, которая в последствии десятилетиями кормила нашу семью. Мелисса же была чудесной домохозяйкой, целиком отдав себя воспитанию детей и поддержанию семейного уюта в доме. Их брак продлился ровно четырнадцать лет и три дня. Кровоизлияние в мозг избавило Мелиссу от мучительной смерти, но забрало её слишком рано – ей было всего тридцать два. После её смерти Бернард больше так и не женился, хотя мог. Спустя двенадцать лет, через год после смерти своего отца, моего мужа, он передал руководство над своей фирмой сыновьям Родерику и Генри, в сорок пять лет полностью отстранившись от дел и посвятив себя своим первым внукам: Энтони и только что родившейся Пени. Мой любимый Хьюи ушёл от нас в лучший мир, а Генри переехал в дом по-соседству, но мы умудрялись продолжать радоваться жизни под крышей дома, который он когда-то возвёл для нашей семьи. Я, Бернард, Родерик, Стелла и Энтони с Пени стали винтиками, поддерживающими на первый взгляд такой сложный, но на самом деле очень простой механизм семейного счастья.
…Я была рада тому, что Бернард решил поберечь своё сердце, резко сдавшее после ухода его отца, всегда и во всём поддерживающего его по жизни. Теперь всё своё время он, вместо офиса, проводил в скрипичной мастерской своего отца или играл с внуками, однако его сердце всё равно не продержалось достаточно для того, чтобы не разорвать моё. Мой Бернард, наш с Хьюи единственный сын, умер на сорок девятом году жизни, не дожив одного года до появления тройняшек. Мальчика было решено назвать именем прадеда, так как боль по его деду была всё ещё слишком близка нашим сердцам.
Я вырастила сына, увидела внуков, правнуков и детей своих правнуков. Однако я заплатила за это цену. Минус долгой жизни в том, что ты начинаешь переживать тех, кто тебе дороже этой жизни. Я пережила Хьюи, нашего сына Бернарда, его жену Мелиссу и их дочь Майю, невестку Стеллу и её сына Джереми, и я десятилетие наблюдала за тем, как убивают себя Родерик и его дочери Миша, и Таша, пока мой правнук Хьюи пребывает в беспробудном сне…
Всё это мне предстояло пережить в моей старости. Стоя же в 2000-ом году у могилы Волковой Пелагеи Гордеевны, я лишь предчувствовала это, ощущая себя потерянной в месте, которое должно было быть моей родиной. Я не знала, почему Пелагея сказала моему отцу бежать именно на Британские острова, но я знала, что она оказалась права. Если не на родине, тогда именно здесь должны были родиться правнуки и дети правнуков её единственного внука.
…С тех пор, как я вернулась с родины своих предков, посетив могилу своей прабабки, я начала предсказывать будущее, но только счастливое. Я не видела предстоящего ухода своих близких, но видела приход каждого из них. О своём даре я узнала от Пелагеи, однажды явившейся ко мне во сне. “Ты моё третье колено. Ты будешь видеть счастье”, – сказала она мне, после чего, возложив на моё плечо свой перст, добавила. – “Дважды рождённая третьей дева из твоего третьего колена не сломится от предначертанной ей боли, но обретёт от неё силу. Ты предречёшь и распростронишь от себя общее счастье, она поглотит и поразит в себе общую боль. Но будет человек в сто крат превозмогающий её силой, и сила его испепелит её, чтобы она получила исцеление через гибель свою, и за пережитую гибель больше не будет страдать. Придёт время третьей из третьего колена твоего и она увидит больше тебя”.
Пробудившись ото сна той ночью, я вспомнила сказанные мне однажды отцом слова о том, что в нашем роду по женской линии от третьего колена к третьему передаётся некий великий дар. От третьего колена к третьему, что означает – от прабабки к правнучке. От Пелагеи, спасшей наш род, ко мне, умножившей его, и от меня к… Таше. Я знала, что Пелагея в ту ночь говорила мне о Таше. Хотя тогда Таша была ещё слишком мала, мы со Стеллой видели, кем она растёт…
Таша была дважды рождённой третьей в моём третьем колене. Рождённая третьей дочкой Родерика и Стеллы, она родилась третьей в тройне…
От слов Пелагеи тогда мне стало страшно за Ташу, но сейчас, глядя на неё, я понимаю, что бояться за неё незачем. Таша Волкова русская даже больше, чем она о том может подозревать – в её жилах течёт голубая и древняя кровь предков, о силе которой она даже не подозревает…
Подобного о ней не расскажет ни один сыщик и ни одно досье. Я знаю, что, не смотря на всё то, что ей пришлось пережить, ей ещё только предстоит погибнуть, и что ей поможет в этом человек, в сто крат превозмогающий её в силе. Из пепла она восстанет и получит исцеление своё через гибель свою, и за свою гибель не будет больше страдать…
Я страшусь того, что Таше предстоит пережить. Страшусь её гибели и её тягостного возрождения. Но того человека, её избавителя и её губителя, я страшусь более всего.
Глава 7.
От переизбытка эмоций Амелия захотела перенести завтрак на кухню. Она серчала на моего отца и Руперта за то, что они не взяли её с собой к Хьюи, но не расстраивалась, говоря, что ещё успеет навестить своего правнука – она якобы знала это наверняка. Амелия сказала мне, что знает, что с Хьюи теперь всё будет хорошо и что никто из нас к нему не опоздает. От её слов мне стало заметно легче – я привыкла доверять её обострённой интуиции, которая на моей памяти ещё ни разу никого не подвела.
Когда мы спустились вниз, уже проснувшаяся Жасмин во всю хозяйничала на кухне. Она несказанно обрадовалась нашему с Амелией появлению, перед этим решив, будто все взрослые в этом доме “испарились”, и ей самой придётся организовывать себе завтрак. Из-за лёгкой простуды Жасмин продлили больничный ещё на три дня, так что девочка готова была по-быстрому проглотить свой завтрак и, переодевшись, до вторника засесть за телевизор, где уже скоро должны были начаться “Чудеса Вселенной” от BBC. Как по мне – не очень-то подходящая передача для шестилетки, но пересаживать её с “Чудес Вселенной” на смурфиков было бы верхом моей безответственности, как её тёти.
Когда мы позавтракали и Жасмин уже вернулась к нам переодетая из пижамы в хлопковый спортивный костюм, я сделала для нас троих чай, после чего накапала в чай Амелии положенные ей десять утренних лекарственных капель, поддерживающих её давление в норме. Отвлекшись на приготовление ещё одного горячего бутерброда для Жас, который она внезапно изъявила желание съесть, я наконец раздала всем чай, который ещё не пробовала прежде и который так сильно нахваливала мне Амелия.
– Я думала, что ты не поедешь сегодня к Хьюи, – удивилась Амелия. – Ты ведь больше суток не спала.
– Обязательно поеду, – запротестовала я, – только сначала мне нужно принять душ и переодеться.
– Тогда мы поедем с тобой! – воодушевлённо заявила Амелия.
– Хорошо, я зайду за вами примерно через час…
– Ура-а-а! – мгновенно воскликнула Жасмин. – Таша отвезёт нас к дяде Хьюи! Он уснул прежде, чем успел познакомиться со мной и Мией, вот ведь он будет удивлён, когда узнает, что у его сестры-близняшки теперь есть целых две дочки!
– Скорее он удивиться, когда узнает, что уровень твоего IQ превышает норму, но несмотря на это ты умудряешься оставаться ещё той занозой в заднице, – криво ухмыльнулась я. – Странно, – на выдохе добавила я, сдвинув брови и посмотрев на опустевшее дно своей чашки. – На чай не похоже.
– Почему же не похоже? – удивлённо поинтересовалась Амелия. – Разве ты не чувствуешь ромашку?
– Ромашку-то я чувствую. Но этот железный аптечный привкус… Ш-ш-ш… – я вдохнула через зубы.
– Бабушка! – неожиданно весело воскликнула Жас. – Таша выпила твой чай!
– Что?!.. – я мгновенно посмотрела на рисунок на своей чашке.
– У бабушки чашка с голубой розой, а у тебя с алой! – продолжала заливаться смехом моя племянница. – Ты выпила бабушкино лекарство!
– Вот ведь… – разочарованно сдвинула брови я. – Зато у меня теперь давление будет в норме.
– Да уж, – поджала губы Амелия. – В течении месяца, с твоим-то здоровьем.
– Я сделаю тебе новый чай, – уже хотела подняться со своего места я, но Амелия встала из-за стола первее.
– Я сама.
– Ладно, я зайду к вам через час… – хлопнув по столу ладонями, повторила я.
– Погоди… – бабушка, страдающая дальнозоркостью, взяла в руки аптечный пузырёк и отстранила его подальше. – Ты налила мне десять капель из этого пузырька?
– Да, – ответила я, широко зевнув и прикрыв рот рукой.
– Дорогая, но это не препарат для нормализации давления. Это мощное снотворное, которое я принимаю во время бессонницы, связанной с полной луной. Обычно я пью пять капель, десять же рассчитано на взрослого мужчину, который не хочет просыпаться минимум десять часов.
– Что?! – не поверив услышанному, подскочила к Амелии я и сразу же забрала у неё из рук подставной пузырёк. – Но почему он стоит здесь?! Этот пузырёк ведь один в один как тот, что предназначен для нормализации давления.
– Да, но этот пузырёк стоит перед солонкой, а тот за сахарницей…
Я уставилась на бабушку широко распахнутыми глазами, явно не выражающими ничего хорошего.
– О! Оу! – воскликнула Жасмин. – Сегодня тётя Таша не отвезёт нас к дяде Хьюи.
Сходить в душ я так и не смогла. Меня хватило лишь на то, чтобы перейти дорогу, зайти в дом, дотащиться до кровати, сесть на неё и – бум! – как Амелия и обещала, я выпала из жизни ровно на десять часов.
Проснувшись в восемь вечера, я сразу же схватилась за голову, в отсутствии которой не сомневалась. Она была настолько лёгкой, а мысли в ней настолько кристально прозрачными, словно я проспала шестьсот минут не под банальным снотворным, а под чем-то неприлично мощным, напрочь выбивающим почву из-под ног.
Первым делом после пробуждения я отправилась в душ. Смыв с себя последние двое суток, я трижды натерла себя душистым мылом, и когда поняла, что пахну не хуже весеннего сада, наконец вылезла из-под прохладных потоков воды и принялась за укладку волн своих волос. Запрыгнув в светлые джинсы и тёплую рубашку в красно-синюю клетку, я окончательно стала готова к своим следующим суткам.
Выйдя на улицу я удивилась отсутствию снега – слой в полтора сантиметра успел растаять за каких-то десять часов! Из-за этого досадного происшествия я вдруг почувствовала себя не просто потерянной, но обманутой дважды. Во-первых, я проспала неожиданно резкий приход весны, а во-вторых, я проспала целый день, который должна была провести у постели брата!
Парадокс заключался в том, что я прождала Хьюи почти одиннадцать лет и в итоге проспала весь второй день его бодрствования. Ужасное чувство, заставляющее меня сейчас едва ли не бежать к своей машине, которая, как Дариан и обещал, уже ожидала меня у тротуара, буквально пульсировало в моей груди.
Сев за руль я зажмурилась, в который раз притронувшись к своей ещё не сошедшей с головы шишки. Мысленно выпалив нецензурное слово, я вставила ключ в зажигание и, как только его повернула, в салоне сразу же приглушённо заиграло радио. Приятный женский голос сообщал о том, что сегодня для Британии выдался первый, по-настоящему тёплый день в этом году:
“Такого контрастного шестнадцатого февраля не было в центральной Англии последние пятнадцать лет. Температура воздуха всего за несколько часов поднялась от минус трёх до плюс восьми, в Лондоне и его пригородах с полудня до двух часов закрепился внушительный ливень, потоками смывший снег, остатки которого окончательно уничтожило выглянувшее из-за туч по-весеннему тёплое солнце, лучи которого не покидали нас вплоть до заката. С сегодняшнего дня температура воздуха днём будет достигать отметки в плюс десять, а по ночам не падать ниже нуля. Местами ожидаются кратковременные дожди…”.
Приглушив радио, я, наконец, выехала за пределы своей улицы.
