Проклятие Ведуньи

Я взял ружье и патроны, и мы с Райаном тронулись в путь, но не отъехали мы и сотни ярдов от сторожки, как повстречали Марлина собственной персоной: он шагал нам навстречу. Как же быстро новости-то разлетаются! По его лицу и по сдержанному молчанию я понял, что про моего отца он уже знает. Когда же он наконец заговорил, сказал он всего-то навсего:

– Мне тут подумалось, вы, мастер Чар-лиз, может статься, на болото решите съездить.

Вот он и отмахал добрых три мили. Мы потолковали немного про гусей; сейчас-то они не на болоте, но к ночи всенепременно прилетят, сказала его мать. Райан неотрывно глядел на дорогу и, надо думать, изо всех своих сил пытался не прислушиваться к нашему разговору. Отчасти из вежливости; но еще я в тот момент понял, что между охотой и отстрелом есть тонкое различие, как в религии между теми сектами, что на первый взгляд кажутся почти тождественными; образованные верующие этого различия не замечают, но люди попроще, у которых ничего, кроме веры, нет, они это расхождение видят – и с ним считаются. Может, конечно, были и другие разногласия, еще более глубокие, о которых мне не ведомо.

Об отъезде моего отца Марлин не заговаривал. Политику обсуждают в определенное время и в определенных местах, но ни Марлин в присутствии Райана, ни Райан в присутствии Марлина ни за что не повели бы со мною речь о том, кто затронут политикой до такой степени, как мой отец. Я предложил Марлину сесть в догкарт, и мы покатили дальше, в Лисрону. По мере приближения к болоту рельеф стремительно менялся; но никакие подробности – а моя память ими полным-полна, – не передадут самого ощущения этой перемены. Маленькие беленькие домишки, куда меньше тех, что остались позади, с дерновыми кровлями в проплешинах, тополя с жутковатыми когтистыми лапами, несуразные ивы, узкие проселочные дорожки – мы их называем «борины», – что деловито петляют да вьются, уводя все дальше, и теряются во мху: ничего из этого не передает самой сути. Могу только сказать, что, если бы вы приближались к краю света и дальше начиналась бы волшебная страна, что-то подобное ощущалось бы в почве, и в свете, и в прохожих, встреченных по пути.

Дул могучий северный ветер – выгонял гусей из полярных земель, как я надеялся, – или, если все они уже покинули Арктику, направлял их от моря вглубь острова. Два вида гусей слетаются в наши болота, которые слишком далеко от моря для усоногих рачков; это крупный серый гусь и белолобый гусь, он помельче. И, словно чтобы лишний раз убедиться в том, что гуси никуда не денутся, я снова спросил Марлина, которых нам ждать-то. И он ответил:

– Мать говорит, летят серые гуси.

Глава III

Мы миновали крохотную деревушку Клонру – и перед нами раскинулось болото; сперва заросшие ситником кочкарники – мы зовем это место Черная топь; а в самом конце этих заболоченных лугов, воздвигшись над ними на двенадцать футов, недобро хмурилось с высоты красное болото и топорщилось по краю пожухшим вереском. Темное и мрачное, раскинулось оно рядом с пестроцветными лугами; и мне в ту пору почудилось, будто угрожает оно человеку и его возделанным полям, его изгородям, и проселочным дорогам, и домам – угрожает мощью и тайной древней глуши, которая была здесь еще до прихода человека.

Среди полей ярким белым пятном выделялась хижина Марлинов; двуколка остановилась на борине, не доезжая одного поля до двери, – по тропе, условно отвоеванной у торфяника и пустоши, ничего сложнее тачки дальше и не проехало бы. На моих глазах из хижины вышла мать Марлина. В тот миг мне подумалось – да и впредь всегда так казалось! – что эта высокая, чуть сутулая, темная фигура не то чтобы на стороне тех, кто в поте лица своего отвоевывает эти поля у вереска, но скорее сродни тем силам, что царят или реют над болотом и до человека им дела нет. Она отошла на несколько шагов от крыльца, наполнила ведро водой из речушки, вытекавшей из болота, возвратилась с ведром обратно, – оно ярко сверкало рядом с ее темным силуэтом, – и вошла в дом и захлопнула дверь. Когда она скрылась внутри, хижина снова предстала тем, чем, собственно, и была – сторожевой заставой человека на краю захваченных полей, бастионом, противостоящим глухомани; но в тот момент, когда хозяйка вышла с ведром, мне словно бы померещилось, будто крепостью завладел враг, как будто под этим кровом поселилось нечто такое, что с глухоманью в сговоре.

Я велел Райану приехать за мною в семь утра и зашагал вместе с Марлином к болоту. Еще не было и десяти; сегодня я рассчитывал пробыть на болоте долго как никогда. Отец обычно заставлял меня возвращаться домой к обеду и к ужину. Я не шел, а летел – думается, надежда окрыляла меня больше, чем тянули вниз патроны, но я, конечно же, запасся ими в избытке; меньшего количества никак не хватило бы на всю ту дичь, что услужливо рисовала мне надежда. Марлин нес мой мешочек с бекасинником – мелкой дробью на бекаса, но карманы мои были набиты дробью и другого калибра.

– Вы, небось, и крупняк[5] тоже взяли? – спросил Марлин.

– А как же, – кивнул я.

– Да не таскайте вы на себе эдакую тяжесть, сэр, – посоветовал он, – крупняк вам до темноты не понадобится.

И, проходя мимо хижины, он занес внутрь мой запас гусиной дроби вместе с моими сменными чулками и башмаками. Но «трешку» на уток я при себе оставил и несколько штук «пятерки». До чего же приятно было обсуждать с Марлином, дробь какого калибра я взял с собой: все эти мелкие технические нюансы были для меня еще внове и помогали ярче и живее вообразить все те богатые возможности, что сулила мне охота! Но только дойдя до края болота, где нас никто не подслушал бы из-за изгородей, Марлин наконец-то заговорил со мною об отце.

– Герцог-то уехал, – промолвил он.

– Уехал, – подтвердил я.

Марлин вздохнул и покачал головой:

– Зря он в политику ввязался.

– А что он такого сделал? – спросил я.

– Магуайра помните? – отозвался Марлин.

Я не помнил; ну да это и не имело значения.

– Да как же, Магуайр – полицейский из Клонру, – объяснил Марлин. – А в холмах, было дело, прятались непростые люди. Не скажу, там они сейчас или нет; не скажу, что они такого натворили; так что вы никогда о том не узнаете, и, Бог меня побей, оно для вас к лучшему. А вот Магуайр знал и сообщил куда следует. А герцог прослышал, что они собираются убить Магуайра. Не мое дело, как герцог о том прослышал, и я о том ведать не ведаю, свидетель мне милосердный Господь. Но в тот день герцог прошел по улице Клонру и кинул записку в приоткрытое окно, под которым сидела с вязаньем жена Магуайра. Той же ночью Магуайр скрылся, а затем и его жена, оба уехали из Ирландии – и как в воду канули. Это случилось три года назад, но с тех пор герцог ни дня не был в безопасности, и сам он это понимал.

– Правда ведь, мой отец спасся? – спросил я, потому что сердцем чувствовал: Марлин наверняка знает.

– А то! – отозвался Марлин. – И я скажу почему. Ежели кто так знатно подготовился и с самого начала от погони далеко оторвался, так его поди поймай!

– Надеюсь, его не догонят, – сказал я.

– Его-то? Еще чего! Ищи ветра в поле! – подтвердил Марлин.

– За ним четверо приходили, – сообщил я.

Марлин на миг призадумался, как если бы прикидывал про себя, кто же были эти четверо; но тут уж я не поручусь.

– А вы ему помогали сбежать? – спросил он.

– Нет, – помотал головой я.

– Вот и славно, – подвел итог он. – Тогда эти люди ничего против вас не имеют. – И добавил, словно чтоб меня успокоить: – Да они в любом случае вас не тронули бы.

Но я-то знал, что еще как тронули бы – они ведь целились мне точнехонько в живот, пока я приносил клятву, – чтобы не повредить Крест Животворящий, если стрелять все-таки придется.

Мы беседовали совсем тихо, но бекасы нас услышали – и теперь один за другим взмывали вверх. Жаль, но похоже, что человеческий голос – самый страшный звук в природе, все живое его до смерти боится. Очень скоро я уже палил по бекасам – но не попал ни разу. А Марлин еще не довел меня до того места, откуда рассчитывал двинуться через торфяник, так, чтобы северный ветер дул нам в спину; вот он и утешил меня, говоря:

– Да не родился еще тот человек, который подстрелил бы бекаса, идя против ветра!

Это, конечно, было неправдой, хотя звучало обнадеживающе. Понятно, в бекаса попасть непросто, особенно на красном болоте, разве что идешь по ветру. Птица взлетает в сорока или даже пятидесяти ярдах от тебя и отлетит еще на двадцать, прежде чем ты успеешь выстрелить, – темным силуэтом на фоне еще более темной земли и веточек вереска. А вот если подходишь к ним по ветру, то дело другое, как некогда объяснил мне Марлин: они выпархивают тебе наперерез, чтоб поймать ветер и лететь ему навстречь, и разворачиваются, белея брюшком, а ты целишься с упреждением в несколько ярдов. Я как-то спросил Марлина, а почему бекас летит против ветра.

– Вот такая птица дурная – ей лишь бы супротив, – объяснил он. – Побей меня Бог, я и людей таких знаю.

Спустя какое-то время мы дошли до места, где торфяник заканчивался: рыхлый черный откос в два человеческих роста круто обрывался вниз, а дальше расстилалась ровная заболоченная луговина – кочкарник, заросший ситником. Там мы свернули, так, чтобы северный ветер дул нам в спину, и зашагали вглубь торфяника по вереску и мху, к вящему моему удовольствию. Я помню невысокие холмы, ограничивающие болото с двух сторон, помню кажущийся безграничным горизонт – и то, что за горизонтом; да, и это тоже я помню столь же ясно; мое воображение, подкрепленное рассказами Марлина, провидело за горизонтом нескончаемый вереск, и заводи, и мхи, раскинувшиеся сколько хватало глаз, вплоть до тех земель, о которых я слушал с такой радостью. Сдается мне, что всяко лучше, наслушавшись о неведомых землях за горизонтом, пронести эту картину в душе своей сквозь годы, как бы ни далека она была от реальной географии, нежели вообще не задумываться и не любопытствовать, а что там вдали. Помню еще, как сияла и лучилась бледная голубизна неба, словно зачарованного северным ветром. Впереди, на юге, пряталось солнце, но позади меня и на востоке сверкал и переливался купол небес, словно бы отдраенный дочиста, так что я частенько ловлю себя на мысли, что, может, в пору моей молодости солнышко и впрямь светило ярче. Под этим лучезарным небом мы несколько часов шли прямо, не сворачивая; то и дело вверх взмывал бекас и летел мне наперерез, блеснув белизной на темном фоне земли; шли мы, как я уже давно научился ходить, обоими глазами высматривая бекасов и каким-то образом умудряясь еще и под ноги поглядывать, чтобы наступать на надежный вереск и ни в коем случае не на один из тех переливчатых мхов, которые одаривают болота такой красотой и, однако ж, отдадут тебя трясине, у которой, по словам Марлина, и дна-то нету. Твердой опоры для ног и опасных зыбунов над неизведанными илистыми глубинами, как мне помнится, встречалось примерно поровну. Всю дорогу, как только взлетала очередная птица, Марлин после моего выстрела либо деликатно утешал меня своим тихим, спокойным голосом, либо изредка удостаивал похвалы. Нескоро я убедился на собственном опыте, что прав Марлин, объясняя мне: по бекасу надобно стрелять с упреждением; ведь мне казалось, глупо стрелять туда, где никакой птицы нет; но наконец я приноровился попадать в цель один раз на три промаха, а для зеленого юнца это очень даже неплохо. Один раз мы вспугнули вальдшнепа: после молниеносных бекасов он показался таким неуклюжим и медлительным – грузный, тяжелый, с большими ленивыми крыльями; я пальнул по нему из обоих стволов – а его уж поминай как звали; так я впервые начал осознавать то, в чем окончательно убеждаешься с годами: большие крылья вальдшнепу дают безо всякой спешки и суеты то же, что мелкому бекасику – суматошное проворство. Заяц на лежке среди вереска услышал наши шаги и запрыгал прочь по болоту, с каждым скачком поднимая каскады брызг – подобно половинкам серебряного колеса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Уильям Юарт Гладстон (1809–1898) – британский государственный деятель, стоял во главе Либеральной партии, премьер-министр Великобритании в 1868–1874, 1880–1885, 1886 и 1892–1894 гг. Чарльз Джордж Гордон (1833–1885) – британский генерал, отличился в Крымской войне и в войнах против Китая; возглавил оборону Хартума, погиб при взятии города восставшими суданцами.

2

Хартум – столица Судана; в ходе англо-суданской войны Хартум был осажден суданскими повстанцами; осада, длившаяся с 13 марта 1884 г. по 26 января 1885 г., окончилась взятием города и гибелью всего гарнизона во главе с генералом Чарльзом Гордоном. После этого поражения Британская империя была вынуждена на некоторое время отказаться от претензий на Судан.

3

«Глас народа – глас Божий» (лат.).

4

Иаков II Стюарт (1633–1701) – сын Карла I, король Англии, Шотландии и Ирландии, последний британский король-католик, был свергнут в результате «Славной революции» 1688 г. и бежал во Францию, где Людовик XIV предоставил в его распоряжение Сен-Жерменский дворец.

5

Речь идет о дроби с английской маркировкой «В» (4,32 мм) для охоты на крупную птицу (лебедь, гусь, дрофа); наиболее близкое соответствие по российским таблицам – дробь № 2 (4,25 мм).