Благословение Пана

Теперь разговор зашел о репчатом луке: как его выращивать, как готовить и можно ли его есть сырым. Томми перестал ерзать; выражение его лица менялось на глазах. Щеки осунулись и побледнели, скулы заострились; но главное – взгляд, отметил про себя викарий: во взгляде парня пылала такая острая, неуемная тоска, что и салфеточка-антимакассар[2] на спинке дивана под его головой, и сам черный диван внезапно показались на диво несуразными. «Да, – подумал мистер Анрел, – этот мальчишка на все способен». Томми было не узнать.

– Мне кажется, целебные свойства весеннего лука куда важнее неодобрения соседей, – промолвил викарий.

– Я с вами целиком и полностью согласна, сэр, – заверила миссис Даффин, – но мне всегда немного боязно, ведь люди, они такие…

– Люди слишком склонны осуждать ближнего своего, – рассеянно подтвердил викарий.

А Томми Даффин сидел тут же, на диване, со странным выражением на лице, и вот солнце коснулось вершины Уолда, и громадные, длинные тени уже прокрадывались в долину, и левая рука Томми снова и снова непроизвольно тянулась к карману пиджака и тишком отдергивалась.

– Да-да, – приговаривала миссис Даффин, – я считаю, что не сыщешь лучшей породы, чем кохинхины, – такие неприхотливые и насиживают хорошо.

– Да-да, – кивнул викарий. И, чувствуя, что мальчишка того гляди сбежит и потом ищи его, свищи, мистер Анрел внезапно задал вопрос – просто так, наудачу, сам не зная, промахнулся или попал в яблочко, – как говорится, не попробуешь, не узнаешь! – А что у тебя за свирель такая в кармане?

Парень побледнел как полотно.

– Нету у меня никакой свирели, – буркнул он.

– Томми, как не стыдно, – встряла миссис Даффин, – покажи мистеру Анрелу, что там у тебя.

Томми замолчал, весь сжался, угрожающе зыркнул из-под нахмуренных бровей; казалось, он будет защищать свой карман до последнего. Смеркалось. Но вот, всё так же молча, угрюмо хмурясь, Томми Даффин достал что-то из кармана.

– Что это, милый? – спросила мать. В комнате, обшитой темным дубом, все предметы казались темнее, нежели обычно бывает сразу после заката.

– Да это ж точно такая штуковина, на которой в «Панче и Джуди»[3] играют, – промолвил Даффин. – Ты где ее взял-то?..

Но при взгляде на лицо Анрела хозяин осекся. Ибо в голове викария невесть откуда возникла безумная фантазия и, вопреки здравому смыслу, подсказала: «Это флейта Пана»[4].

Глава 4

Воздух Брайтона

Томми Даффин соскользнул с дивана из конского волоса и улизнул из гостиной; откланялся и викарий; теперь он торопился домой сквозь вечерние сумерки. Он с первого взгляда понял, что свою флейту юный Даффин, скорее всего, смастерил своими руками, как и говорила миссис Анрел, – из тростника, которым заросла речушка, протекающая через Уолдинг. У Анрела не было ровным счетом никаких безумных или языческих идей на этот счет. И однако ж та сумасбродная фантазия, что молнией сверкнула в уме и тотчас же была изгнана здравым смыслом, оставила по себе смутный след, неуловимое, но гнетущее предчувствие, что пронизывало все умонастроения священника и таилось за каждой мыслью; так что мистер Анрел едва ли не бегом поднимался вверх по холму, спеша оказаться дома, в знакомой обстановке, прежде чем в воздухе затрепещет пугающая мелодия – и затопит долину. Едва он переступил порог, едва затворился в своем кабинете и сел читать монографию об эолитах – обработанных осколках кремня и красной глины, этих грубых орудиях или оружии первобытных людей, которые сам он находил порою, прогуливаясь по лугам на возвышенностях, и приносил домой, и держал в выдвижном ящике, – как в вечерней полутьме зазвучал волшебный зов, чуть приглушенный стенами дома, но многократно усиленный неотвязными страхами Анрела, – зов, что подхватил и увлек его мысли далеко от науки и теории и, взбаламутив, зашвырнул на ошеломительные берега, где и призвание, и образование почтенного викария оказались совершенно бесполезны.

Спустя какое-то время мелодия оборвалась. Как долго она звучала, викарий не ведал: его с головой захлестнули эти разбушевавшиеся фантазии. Но спустя несколько секунд или минут музыка смолкла, и мысли викария медленно потекли вспять из нездешних пределов: путь им указывали голоса, доносящиеся из соседских садов, чириканье знакомых птиц и те приглушенные шепотки и шорохи, что не стихали в деревне и ее окрестностях не только на протяжении всех тех лет, что викарий в ней прожил, но в течение бессчетных веков. Все эти звуки возвращали мысли викария из необъятных просторов, как знакомые огни ведут корабли домой от дальних опасных берегов. Мистер Анрел гадал про себя, а как эта мелодия воздействует на других; может статься, то странное ощущение чужеродности, захлестнувшее приход еще до него, вобрало в себя и эту музыку, так что она теперь кажется вполне естественной? или натуры более грубые не так легко ей поддаются? или простецы, будучи ближе к природе и даже к язычеству, отзываются на чудесные чары с самозабвением, викарию неведомым? Он вспомнил, как деревенские девушки завороженно глядели в ту сторону, откуда доносилась музыка.

Но все эти размышления ни к чему не вели.

На холме Уолд все стихло, и Анрел постепенно вернулся к единственному своему источнику утешения – к мысли о том, что дело теперь в руках епископа и что ум более проницательный и не в пример лучше образованный, хорошо осведомленный о том, что происходит в сотне приходов, не понаслышке знающий Лондон и (сколь странное направление приняли смятенные мысли викария!) клуб «Атенеум»[5], посмотрит на тревожную ситуацию в приходе более масштабно – и мудро во всем разберется. Вновь понадеявшись, что письмо от епископа придет уже завтра, Анрел поужинал и вскоре лег спать.

И действительно, ясным солнечным утром письмо пришло. Долгожданный конверт, надписанный епископским почерком, лежал рядом с тарелкой мистера Анрела – там, куда положила его Мэрион. Миссис Анрел вскинула глаза на мужа.

– Да, – подтвердил викарий, – вот и ответ.

– Я так рада, – улыбнулась Августа.

Ей тоже верилось, что могущественная помощь уже грядет.

Анрел погрузился в чтение.

Вот что ответил ему епископ:

Епископский дворец, Сничестер

12 июня

Мой дорогой мистер Анрел, Вы были совершенно правы, написав мне, – уповаю, что любой священник в моей епархии, ни минуты не колеблясь, обратится ко мне в час нужды и поделится со мною своими сомнениями в любое время и со всей откровенностью. Я понимаю Ваши чувства и глубоко сокрушаюсь вместе с Вами. Я всегда знал, что вверенный Вам приход – не то чтобы синекура и поддерживать в нем дисциплину порою непросто; Ваше письмо лишь подтверждает мое мнение, даже если Ваш рассказ как таковой явился для меня некоторой неожиданностью. Воистину, я уже давно вижу, что почти все священники в моей епархии перегружены работой. Конечно, речь идет не об одной неделе и даже, наверное, не о целом годе, вот почему оснований для жалоб вроде бы и нет; такая усталость накапливается за долгое время: год за годом, фактически без отпусков, священники трудятся усерднее, чем, пожалуй, представители любой другой профессии – особенно в нашей епархии. У многих моих священников приходские обязанности не столь обременительны, как Ваши; хотя, конечно же, есть и те, кому приходится еще тяжелее.

Принимая во внимание, сколько с Уолдингом проблем и как давно Вы не были в отпуске, я категорически настаиваю, чтобы Вы съездили куда-нибудь отдохнуть (в кои-то веки!) хотя бы на неделю. Тут один знающий человек подсказывает мне, сколь живителен воздух Брайтона, и настойчиво его рекомендует как самолучшее лекарство от переутомления. Я лично позабочусь о том, чтобы подыскать Вам замену на обе службы в Уолдинге по меньшей мере на одно из воскресений и умоляю Вас не возвращаться до тех пор, пока не почувствуете себя в состоянии справиться со всеми проблемами Вашего прихода. Если позволите дать Вам совет, я бы порекомендовал Вам уехать в этот небольшой отпуск (разумеется, вместе с миссис Анрел), выбросив из головы все докучные мысли: в Ваше отсутствие об Уолдинге позаботятся должным образом – я все возьму на себя. Мой капеллан знает хорошее cъемное жилье совсем рядом с Брайтоном, на его взгляд идеально подходящее для отпуска, который мы с Вами пытаемся спланировать; он Вам напишет.

Искренне Ваш,

А. М. Уилденстонский

Анрел прочел письмо один раз, перечитал его снова. И только тогда поднял глаза.

– Что он пишет, дорогой? – спросила миссис Анрел.

– Он пишет… – голос викария сорвался, и, ничего больше не прибавив, он растерянно уставился на листок бумаги.

Миссис Анрел подошла к мужу и прочла письмо сама.

– Ну и ну! Он предлагает нам съездить в отпуск! – воскликнула она. Ни тени разочарования не прозвучало в ее голосе и не отразилось в ее лице.

Тон жены поразил викария: оказывается, в письме, внушившем ему такое отчаяние, возможно усмотреть что-то приятное! Анрел заметно приободрился.

– Да, в отпуск на неделю, – подтвердил он.

– А вот это, – подхватила миссис Анрел, берясь за второе письмо – оно лежало под епископским, ведь зоркая Мэрион сразу поняла, которое из двух важнее, – вот это, должно быть, от капеллана.

Так и оказалось. Капеллан писал:

Дорогой мистер Анрел,

епископ рассказал мне, что Вы подумываете съездить отдохнуть в Брайтон. Я знаю один очень славный пансиончик в Хоуве: его высокопреподобие подумал, Вам будет небезынтересно. Вы, конечно, знаете, что Хоув примыкает к Брайтону, у них общая набережная. Жилье сдает некая миссис Смердон; она берет всего лишь 7 шиллингов 6 пенсов в день за комнату на двоих, с завтраком, обедом и ужином. На таких условиях она принимает всех моих друзей, хотя, конечно же, в курортный сезон ей непросто противиться соблазнам. Однако я уже послал ей записку, чтобы никаких накладок не возникло, и попросил устроить вас с миссис Анрел как можно удобнее. Прилагаю также расписание поездов со всеми несносными пересадками; к сожалению, при междугородних переездах их не избежать. Поезд в 3:02 кажется самым удобным, не так ли? Епископ надеется получить от Вас весточку сразу после того, как Вы вернетесь из отпуска. Так что полагаю, Вы ему напишете недельки через две.

Искренне Ваш,

Дж. У. Портон

Миссис Анрел прочла начало письма из-за плеча мужа, но до конца страницы они дошли не одновременно, так что последние несколько фраз викарий зачитал ей вслух.

– Семь шиллингов шесть пенсов? – повторила она. – Семь шиллингов шесть пенсов за все про все? – И миссис Анрел умолкла и ничего больше к тому не прибавила.

– Да. Совсем недорого, – промолвил викарий.

– Еще бы! – подтвердила она.

Мистер Анрел мог бы часто ездить в отпуск. Но он смотрел на свою работу в здешних холмах не так, как тысячи людей смотрят на свою: те люди, которые торгуют чем-то таким, что сами, возможно, считают недушеполезным, в обстановке, против которой восстают все их чувства, для этих людей их работа – то, от чего следует бежать подальше, как Лот из Гоморры, ежели подвернулась редкая возможность, – увы, чтобы вскоре вернуться обратно. С каждым годом очертания здешних холмов все больше и больше сглаживали его мнения, мечты, взгляды и философию – все то, что человек называет своим мировоззрением, – и сглаживали так мягко и ненавязчиво, что, по-видимому, в их пологих склонах не было ровным счетом ничего такого, что могло бы покоробить бесхитростный ум.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Орпингтон – мясо-яичная порода кур, выведена в Англии, в г. Орпингтон (отсюда название).

2

Антимакассар – салфетка, которой накрывали спинки мягких диванов и кресел, чтобы уберечь обивку от загрязнения жирным макассаровым маслом: мужчины смазывали им волосы для фиксации прически. Со временем такие салфетки или накидки, вязаные или вышитые, стали украшением интерьера.

3

«Панч и Джуди» – традиционный уличный кукольный театр в Великобритании; спектакли, представлявшие собою короткие сценки, отличающиеся грубым, непритязательным юмором, пользовались огромной популярностью в Викторианскую эпоху.

4

Флейта Пана – многоствольная флейта, музыкальный инструмент, состоящий из нескольких соединенных или отдельных трубок разной длины.

5

«Атенеум» – один из самых престижных частных клубов в Лондоне, основан в 1824 г.; членами клуба в разное время были 51 нобелевский лауреат и многие известные личности.