скачать книгу бесплатно
– Мне уже пора ложиться на самом деле.
Я покосился на мать, а в голове прокручивался сон. Мама смотрела на меня чётким вопросом в глазах, пытаясь понять, о чём я так задумался.
– Знаешь, странный момент, – вырвалось из меня против воли. – Помнишь, как в деревню ездили постоянно?
– В которую нас тащил твой отец отдохнуть, а сами пахали в огороде и сено косили, пока они на пару с дедом в самогоне топились? Такое забыть.
– Ну это ты так помнишь. Я помню счастливое детство, например. Мне вот уже который год снится деревня.
Мама лишь кивнула, забрала грязную посуду и потащила к раковине.
– И вот, – продолжал я, – и этот сон всегда одинаковый. Не сумбурный, конечно, но такой неестественный.
– В деревне всегда чертовщина была.
– В этом сне не чертовщина, а, скорее, моменты, которых не было никогда. Понимаешь? Какой-то шалаш, девушка. Девушка, которую я как будто знаю, но не совсем.
– Девушка, говоришь? Может, тебе по другой причине девушка снится?
– Ты не слушаешь.
Я резко замолчал, как и мир вокруг – только струя воды шипела. Я концентрировался на том сне, пытаясь вспомнить детали, передать это матери. Может, она знает ответ.
– Сегодня она заговорила со мной.
– Ну хоть так невестку найдёшь, – мама злорадно посмеялась.
– Звала за собой, по крайней мере, – не задумываясь, сказал ей.
Посуда затрещала в шкафчике, она отвернулась к полотенцу вытереть руки и подошла ко мне.
– Не знаю, сынок. Не могу помочь.
Торопливо переваливаясь, мать обувалась, а я держал её куртку, всё прокручивая тот сон.
– Выбрось из головы, – посоветовала мама. – Сон как сон. Хочешь, съездим туда?
– Да что там делать?
– Деда навестим, давно не ездили к нему на могилку. Может, и Димка приедет.
Мама надела куртку с моих рук, а после повернулась ко мне.
– Если что, приходи к нам на новый, а.
– Да, хорошо, – успокаивая мать, я наклонялся к двери.
Поцеловав воздух возле моих щёк, она поспешила удалиться за дверь. Я провожал её взглядом. Мама остановилась посередине коридора, повернувшись ко мне боком.
– Ты только не иди за ней. За девушкой этой. На всякий случай.
Не дожидаясь моего ответа, она скрылась за угол. Лифт пропищал, двери заскрежетали и закрылись. Я снова остался один. Плотный ужин вытягивал веки вниз, а в голове давно коптился сон. Я невероятно устал за сегодня и, по пути снимая одежду, нырнул в постель, вырубившись почти сразу.
***
Разогретый воздух обжигал ноздри, а лоб покрывался крапинками пота, пыль на которых застывала мазками. Солнце казалось с каждой секундой приближается к нам, вот-вот перекусив целой планетой. Влажная грудь Софии вздымалась реже, изнурённо вдыхая затхлый воздух помещения. Я вторил Софии, синхронизируя наше дыхание.
Сон отходил от привычной линии, если я мог вешать на него данный ярлык. Он становился осязаемым, текстурным и обильным, словно жизнь, а не внутренний процесс мозговой деятельности. Сон выходил за рамки моих логических цепочек, был паразитом, который копошится в голове, отдельной личностью, что хотел, жаждал мне передать какое-то послание, но из инструментов имел только воспоминания, нелепо жонглируя ими, роняя и перемешивая между собой. И то, вероятно, что они были ложными. София смотрела на меня, поджав сморщенные от сухости губы, а я, в истощении от мыслей, закурил сигарету. Меня схватывала судорога в животе: я воспринимал её как близкую подругу, но не знал её до конца, не помнил. Что-то блокировало память о ней, но я чувствовал дрожью внутри: она всегда была рядом.
– Куришь в помещении, которое не проветривается, – иронизировала девушка, не скрывая самодовольной ухмылки. – Чистого рода самоубийство
Действительно: привычного ветра не было, а утепление шалаша ухудшало обстановку знойной погоды. Я пытался не подавать вида смущения, чтобы не дать ей повод укрепится в своей правоте, но всё же подошёл к окошку и дымил уже в него. Трава за окном заметно желтела и казалось вот-вот загорится.
– Что-то ведь должно было произойти, – шептал я самому себе, – чтобы мозг беззвучно кричал мне решить проблему и очень срочно, но оставляя только загадки?
– Всё предельно ясно, – без капли сомнений, услышав меня издалека, сказала София.
– Так объясни, – не скрывая раздражённости, я повернулся к ней.
София сидела в привычном положении, придерживая голову ладонью.
– Ты пойдёшь за мной?
Только цыкнув, отводя взгляд, я тушил сигарету об форточку и торопился сесть напротив девушки.
– Я знаю, что ты не понимаешь, – пресекла любой вопрос София. – Но правда лишь в том, что тебе просто нужно ответить на вопрос.
– Почему? Почему я должен идти?
София мотала головой из стороны в сторону, поднимая тело ко мне, поджавшись к лицу вплотную, нос к носу. Я разглядывал, как от испарения воздух дрожал возле неё. Знал, что она издевается. Её губы шевелились возле моих, будоража.
– Для чего я нужен тебе? – не сдаваясь, я забрасывал её вопросами. – И куда я должен идти?
– Ты нужен себе, – София улыбнулась материнской улыбкой, пытаясь сгладить обстановку.
Я чувствовал её жар, дыхание, но не смел заглядывать никуда, кроме её глаз. Не смел отводить взгляда, боясь её. За окном послышался свист и грохот.
Резкий треск, напоминающий чирикание, просачивался через сонную голову. Я протирал глаза: за окном смотрелась заря, чему поддакивало и время; я пытался найти источник шума, коем оказался звонок в квартиру. Я проскакал к двери, а открыв увидел своего отца – неловкого старичка, по которому я мог оценивать, как буду выглядеть в его возрасте, что мялся мальчишкой у моей двери. Видимо всё ещё ощущал дух тёщи.
– Привет, – прокашлявшись, отец говорил будто мне, но разглядывал кафель.
– Привет, – всё ещё отгоняя сон, я тоже сказал в пустоту.
– Мать твоя вчера перчатки забыла, говорит.
В удивлении я заглянул внутрь квартиры. На тумбе лежали флисовые перчатки с мехом у кисти. Подхватив их не отходя от места, где стоял, я передал отцу и вроде диалог исчерпал себя, но мы продолжали мяться в неловком молчании.
– Так, чё ты? – растягивал он суть вопроса. – Новый год то где будешь?
Я вздымал плечи, отводя неловкий взгляд. Отказывать отцу было довольно тяжело, а смотреть на него в этот момент – невыносимо. Он имел свойство принять вид обделённого человека, играя на твоих самых сокровенных эмоциях. Надеюсь, ему было хотя бы стыдно за это.
– На работе вроде выходные, – юля по прихожей, отвечал папе, – а так никто не приглашал, не звонил.
Всем телом ощущался вид отца, что полон надежды и одновременного разочарования во всём живом на этой – и даже на остальных – планетах. Он выдохнул словно паровоз, махнув рукой.
– Ну ладно, – пытаясь вызвать чувство стыда проговорил он. – В ночную идёшь?
– Мгм. Как всегда, пап.
– Спи тогда, – подтвердив свои слова кивком, отец поворачивался в сторону лифта.
– Не зайдёшь даже? – сказал я ему вслед.
– На работу спешу. Да и дух твоей бабки что-нибудь натворит со мной.
Редко можно было увидеть в отце равного себе, а не грозного хозяина этого мира, которому по колено горы, и один из моментов был и остаётся – момент встречи со своей тёщей, даже когда её давно нет в этом мире. Это было удивительного вида зрелище, где агнец загоняет льва в угол. Отец был-то в квартире всего два раза: при знакомстве с матерью своей будущей жены и когда эту мать хоронили. Более он старался даже не дышать воздухом, что выходил из квартиры.
Бабушка по материнской линии была чопорной женщиной, что не принимала никакой критики, напрочь отрезая любых предателей – будь это знакомые или даже семья. Мама рассказывала, что, как только бабушка узнала об областном происхождении отца, заставила бросить либо его, либо её. Тогда мать и сделала роковой выбор, после чего лет десять они забыли о существовании друг друга, пока не родился я, который чуточку подтопил лёд в их отношениях. Отца и мать она терпела ради меня, и на меня же она оставила всё наследство. После её похорон, чтобы быть ближе к учёбе, я и переехал сюда.
– Ну, – всё ещё в надежде сказал отец, – если захочешь, то приходи.
Я кивнул ему. Меня пугала такая настойчивость – пару лет их не беспокоило моё присутствие, а сейчас они готовы заплатить мне, лишь бы я был рядом.
– Слушай, – я остановил отца у лифта, подбежав к нему, – к чему я вообще так нужен именно в этом году?
– Да как-то, ну вот решили позвать. – Папа пытался срулить с темы, но увидел мои глаза полные недоверия. –Нужно тебе быть. Не расстраивай маму. Ну, и папу, а то потом папе это слушать.
Я внимательно выслушал его, а уже после разлился в улыбке. С отца тоже снялось всё напряжение, вырвав свой фирменный хохоток, он постучал мне по плечу, пародируя своего старика, с его невыносимо добрыми, выбивающими весь дух, хлопками по спине.
– Стареешь, – отрезал ему я.
– Ну, – отец развёл руками.
Приехал лифт, и отец исчез за ним, а я вернулся в квартиру. Как раз завизжал будильник на телефоне. Прекратив его старания, я рутинно заваривал себе кофе, проводя ингаляцию с помощью табака. За пару часов до смены я просматриваю фотографии, сделанные вчера, через дряхлый ноутбук, что на своём избытке, как мне кажется, взлетит к праотцам на своём жужжащем пропеллере в свой последний путь. Просматривать сделанные фотографии сейчас было немного трепетно, если считать инцидент. Я примерно помнил, после какой выйдет фотография с той девушкой, что напоминала Софию, поэтому щёлкал всё медленнее и медленнее, приближаясь к ней. Но когда открыл её – ничего такого не было. Обычный перекрёсток без людей, только светофоры светили запрещающий знак.
– Твою мать, – полушёпотом я смотрел на обычную фотографию, хмуря брови.
Наверно, вся эта ситуация должна сводить меня с ума, а за дверью должны стоять и ждать белые халаты, но я не приписывал себе расстройство, думая, что всё это – не из вон выходящее, что пугало ещё больше: больной никогда не признает, что он больной.
– Ну и что? – вопрошала сзади София, прокрутив кремнём зажигалки.
Я отдёрнулся, вырвался изо стула. Подумалось, что стоит найти нормальную работу, где не нужно всю ночь скакать по кухне, иначе с такой интенсивностью сумасшествия мозг превратится в желе. Бредовое состояние. Живот как всегда скручивало от тошноты, глаза слезились, а после резко потемнело. Я будто провалился в тяготу. Сквозь сгустки с застрявшими пузырьками воздуха я проглядывал на деревню с высоты птичьего полёта. Колеи автомобильных шин, как на холсте, пытались передать мне послание. Вдруг я провалился заново. Инстинктивно закрыл глаза, а когда открыл – оказался у озера, рядом с Софией. Точнее на ней – я лежал на её коленях, пока она проводила подушками пальцев по моему лицу, будто вырисовывая мои контуры.
– Почему ты такой упёртый? – София искренне не понимала моё поведение.
– Что тебе нужно от меня? – раздражённо я спрашивал Софию, пытаясь вырваться из своего положения.
София морщила нос, отвернувшись к закату. Молчала. Предательски молчала, засмотревшись на солнце. Тишина более и более утягивала меня, умиротворение усыпляло и душило любые сомнения и переживания.
– Просто ответь мне, – снижая голос умолял я её.
– А что мне ответить?
Солнце попрощалось последним лучиком, прошедшим по тёмным глазам Софии. Она как всегда мило улыбалась, заглаживая все углы, спускаясь к моему лицу, ближе к губам, совсем рядом, вдыхая меня.
– Скоро ведь конец, – нашептала она, почти касаясь меня поцелуем, – и ты прекрасно знаешь. Ты дал обещание.
Я открыл глаза за компьютерным столом. Мурашки пробежали по всему телу, не забывая про голову. Вдыхая, я подавился собственной слюной, громко, разрывая глотку, откашливаясь. За окном мелькали окна параллельного дома, словно звёзды. Волосы кололи глаза, а сердце выбивалось из груди. В отражении виднелась моя бледнота, а живот будто перетянули корсетом. Я прошёл в ванную, но ледяная вода не помогала, сколько бы я не черпал её в ладони и не ополаскивался. Срываясь от своего отражения, я шёл к пачке сигарет, ожидая, что порция никотина хоть как-то выбьет меня из дрянного состояния и закурил прямо в квартире. Да, с утра я увижу очередную записку на двери с пыльными следами снизу от пинков, что скоро я провоняю весь дом своей привычкой, но сил выходить на балкон у меня не было. Я схватил телефон. Время показывало, что я опаздываю уже на полчаса.
Нашептав себе под нос все бранные слова, что я знал, бежал к своему рюкзаку, благо со вчерашнего вечера я не снимал одежду. Путавшись в рукавах парки, чуть не порвал кеды, натягивая их, я сделал последний затяг. Утопив сигарету в унитазе, я выскакивал из квартиры. На улице было предельно жарко: наваленный снег таял под плюсовой температурой, а карнизы окон настукивали счётчиков Гейгера.
Рыхлый, мокрый снег сматывал все силы, отдышка появилась через двадцать метров, а бежать нужно было ещё минуты три. Хоть в чём-то сегодня мне повезло: я выбежал на остановку, куда только подъехал нужный автобус. Влетев в него, я сглатывал молочную кислоту, еле собирая воздух. Всё тело сопрело, а ноги промокли. Чувствовалось, как я хлюпаю по пути к месту.
Я упал обессиленным в кресло с надеждой, что маршрутка не загорится – если смотреть на череду моих неудач и странных происшествий, это вполне могло произойти. Окно проецировало знакомые виды, что не меняются несколько лет к ряду, застывая как фотоснимок из хроник союза, но заметно зацветая, как при прямых лучах солнца. Звонить сменщику было стыдно, поэтому я просто написал, что опоздаю, хотя это было уже очевидно.
По привычке залезая в правый нижний карман куртки, я не нашёл своих наушников. Выворачивая все карманы, елозя по всему рюкзаку я понял, что я не успел захватить их из-за спешки, поэтому придётся выслушивать эмбиент погибающего мотора ПАЗа, которые на последнем издыхании пытаются не заглохнуть и надеяться, что каждый новый путь будет последним и они смогут наконец уйти на покой.
Со скуки, я влез в интернет, пытался развлечь себя хотя бы так. Новостные каналы твердили о скором конце привычно нагнетая градус, погодные сводки обещали тёплую неделю и резкое похолодание после – к новому году, а смешные ролики не веселили так, как это могло быть при звуке, но, к сожалению, во мне не было столько наглости, чтобы слушать что-либо без наушников, как делали это некоторые нелицеприятные граждане, что не уважают покой рядом сидящих. Такие люди обычно начинают сверлить в семь утра в выходной день и слушают музыку после одиннадцати вечера. А если у них есть автомобиль, то обязательно без выхлопной трубы с громогласным рёвом и спущенными стёклами даже в мороз, чтобы все могли насладиться их музыкой.
Автобус сонно подъезжал к моей работе. Передав мелочь, я уж думал выходить, но в мою сторону бесцеремонно вваливался не сказать, что бомж, но видок был явно не первой свежести: издалека чуялся перегар, глаза перекрывали «фонари», зубы, если и были, то стояли поперечно друг другу, а седая, густая борода, скрывала в себе кусочки пищи, скорее всего, проглоченной ранее. Самое примечательное в нём было – костюм. Мешковатый, потёртый костюм Деда Мороза с висящим поясом, который он явно нарыл на помойке, хотя время выкидывать подобные вещи до маскарада кажется странным.
Выяснять, как он его приобрёл, у меня не было времени, поэтому я пытался как-нибудь выбраться, но того не хотел бомж: с шумом, гоготом, еле влезая внутрь салона, он перекрывал мне выход. Чувствовались сверлящие взгляды пассажиров, прикованные к нему, которые задевали и меня ненароком. Веселье бомжа прекратилось, как только он увидел меня: улыбка всеми оставшимися зубами сменилась серьёзной миной, а косые глаза сконцентрировались на мне, изучая моё тело.
– Месье, – откланялся он мне так благородно, будто пару секунд назад и не был пьян. – Вы, наверняка, спешите?
Я лишь кивнул ему, в шоке от резкой смены личностей.
– Позвольте, – сдвинувшись назад, он вышел на улицу. – Не смею вас задерживать.
Пропуская меня, подобно дворецкому он спрятал руки назад, выровнял осанку и задрал подбородок. Я пытался не подать смущения, не смотреть на него, но краем глаза наблюдал, как он провожает меня взглядом.
– Главное, – полушёпотом говорил бомж, но так, чтобы я услышал, – не опоздайте на свой триумф, месье. Вам стоит присутствовать на нём.
Я попытался не придать этому значения, хоть бомж меня и насторожил. Всякая чертовщина творилась в моей жизни, так что мужчина навеселе в рваном костюме Деда мороза – минимум. Прилично отойдя от автобуса, я слышал, как он снова сменил маску благородности на выпившего деда, хохотом тормоша весь квартал, а то и целый район. Сложившийся сумбур за прошедшие за пару часов перегрузили мозг обилием информации, что я даже забыл, что опаздываю на работу.
Вспомнил об этом лишь открыв дверь и увидев взгляд адского пламени своего коллеги. Я зашёл за дверь персонала, а он вышел ко мне. Приветливо улыбаясь, он помахал мне по-детски дружелюбно, пока я переодевался. Любое моё опоздание провоцировало пассивную агрессию, а иногда и активную, с проклятиями и обвинениями во всех грехах, но сейчас, продолжая традицию набора странных происшествий, всё было мило, будто я самый ценный сотрудник.
Позже мы сменились. Он ушёл, так и не проронив ни слова. Началась очередная затяжная неделя. Всё те же постоянные посетители, заготовки, блюда, кофе и мытьё полов. Я как можно больше выходил на прохладу, курил и вливал в себя кофеин, чтобы даже капелька сна не проникла в голову и не почудилась София, что может выйти плохо: увидь я её сейчас, то точно бы разнёс кафе.
Казалось, лучше умереть, чем испытать то щемящее чувство. Всё познаётся в сравнении: я думал, что меня раздражает безнадёжная петля одного и того же дня, где я рутинно иду на работу, а после возвращаюсь в неё, но лучше бы оставалась она, чем кошмарные обрывки, ухудшающиеся с каждым днём. Сон опухал, сон давил, сон убивал последние нервные клетки, которые я так бережно пытался сохранить.
Цикл снова повторился: солнце вскарабкивалось, напоминая о новом дне. Сменщика так и не было, хоть он всегда приходил за пятнадцать минут до начала своего рабочего дня. Заслужил, поэтому не торопился готовить себе кофе, ожидая его ровно через столько, насколько опоздал я, но он появился на пороге спустя двадцать минут вместе с начальником. Перебрасывая взгляд то на начальника, который непринуждённо смотрел на меня, то на сменщика, который даже не кивнул головой в качестве приветствия, а сразу шёл принимать смену. Пришлось выйти в общий зал, так как меня подозвал начальник со сворой бумаг. Очевидно это было не к добру. Сев рядом, я выслушивал выговор.
– Доброе утро, – сказал я довольно спокойно, – не часто вас здесь увидишь.
– Доброе, доброе. – выдыхая, готовясь к разговору, говорил начальник. – Знаешь, такое вот дело. Я понимаю, работать исключительно ночью трудно, постоянно тянет ко сну, но правила для всех одни.
Всем нутром чувствовался вердикт. Я повернулся к кассе, где стоял коллега, протирая столы за мной, а уши его шевелились в любопытстве.
