скачать книгу бесплатно
Сезон нежных чувств
Сергей К. Данилов
Университетская юность, проведенная вдали от родительской опеки, в студенческом общежитии – это замечательная школа познания мира человеческих отношений.
Сезон нежных чувств
Сергей К. Данилов
© Сергей К. Данилов, 2017
ISBN 978-5-4485-4209-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Неудачные внуки – композитор и актриса
Второкурсниками стали, увы, не все. Отчислена Соня Меламет, в миру Сонечка Мармеладова, для близких друзей просто Мармеладка, маленькая, весёлая девчонка с всегда обветренными губами. Не зря, стало быть, старший преподаватель Меньшикова выговаривала ей сладким голоском пропущенные семинарские занятия: «Ох, пропоете вы, Соня, зиму красную!» Соня пропела все что можно: и осень, и зиму, и весну, музицируя на морозе и под дождём, спасая мёрзнущих мальчиков.
Впрочем, скромняге Коле Архипову вся его правильность тоже не помогла – вылетел, как и никогда не унывающий культмассовик Валерка Гапонов, с которым Юрик жил в одной комнате общежития ещё при поступлении в университет, молился на самодельную акварель бога Вараввы, выдуманного Валеркой перед экзаменами. Коля махнул на высшее образование рукой, уехал навсегда домой, в Якутию, а с Гапоновым Юрик столкнулся только что нос к носу на крыльце общежития: приятель обитает здесь у друзей и мечтает восстановиться на первый курс после зимней сессии. Он, как обычно, сыплет шутками, рассказывает анекдоты, впрочем, появилась и новая чёрточка в поведении: начал как бы незаметно озираться по сторонам, оно и ясно – осенний армейский призыв не за горами.
Главной и неожиданной для всех потерей прошлой сессии была Марина Запольская. Что говорить, такой красотки-модницы и одновременно умницы дотоле не знал борисовский мехмат. Сам декан пытался вступиться за нее, оспорить мнение Бабушки, что, конечно же, дорогого стоило, однако доцент Сахалинская осталась непреклоннее железной Эйфелевой башни. Даже теперь нехорошо делается, стоит вспомнить как их добрейшая Евстолия Николаевна, читавшая лекции с французским дореволюционным прононсом, буквально ни с чего пришла в неистовое бешенство, наголову разгромив прекрасно отвечавшую Марину, выгнала вон с экзамена, а заодно из университета и математики навсегда. И отнюдь не за списывание.
За минуту до грозы Бабушка лучилась утренним счастьем, была энергична и весела несколько сверх обычно принятой для её возраста меры. Юрик зашел в экзаменационную аудиторию с первой партией, взял билет, лежавший сверху, уселся за стол против экзаменатора. Чего бояться, когда знаешь всё? Написал теорию, решил задачу, хотел идти первым, но его опередила отличница зимней сессии Запольская, которая принялась отвечать настолько великолепно, что Бабушке ничего не осталось, как только радостно кивать головой. Вот будто бы юная внучка рассказывает престарелой баронессе, (и наряд, и благородное серебро высокой причёски соответствуют) как танцевала на губернаторском балу! Восхищение и любопытство разгораются в давно увядших глазах: «А ты? А он? А ты?»
Юрик тоже восхитился. Запольская не заглядывала в листочки, исписанные плотно, без пробелов, лишь изредка постукивая по нужным формулам авторучкой. А уж красива, чертовка, – глаз не отвести. Быть может, материал он знает и не хуже, но где взять артистизм, лёгкость, чтобы изложить его таким вот звучным голосом без малейшей запинки, словно поэму Лермонтова «Мцыри» на конкурсе чтецов? Нет, этак он не сможет никогда.
Старушка слушала Марину, слегка вытянув шею из кружевного белоснежного воротника и подставив ухо поближе к речевому потоку отвечавшей, белесоватые старческие глаза понятливо и удовлетворенно моргали.
– …множество S, состоящее из этих точек икс-энных бесконечно и, очевидно, не имеет предельных точек в R и тем более в Е…
Что там ни говори, золотая школьная медаль дорогого стоит! Напрасно Меньшикова фыркала, когда на её семинарах Запольская появлялась у доски. А кстати, почему, собственно, у доски, решая «звёздные» задачки, она частенько путалась? Юрик повернул голову к задней парте. Сейчас Вера Михайловна тоже смотрела на отвечавшую недоуменно, будто не верила собственным тёмно-карим, широко распахнутым глазам.
– Почему очевидно? – вдруг спросила Бабушка с самым доброжелательным видом, как бы приглашая поиграть в некую веселую игру.
Оборванная на полуслове, Марина чуть нахмурилась:
– Так сказано в вашем конспекте, а также в теореме 2.41 в учебнике Рудина на странице 80. Очевидно – значит, не требует доказательства.
Старушка вкрадчиво поинтересовалась:
– И что вы всю эту страницу восьмидесятую наизусть помните?
– Естественно. Я помню, на какой странице Грауэрта, Фихтенгольца или Рудина изложена любая теорема, которая есть в конспекте лекций, а уж о самой теореме или следствии и говорить нечего. У меня феноменальная память.
Выражение её лица обрело горячечный оттенок возбужденного восторга, однако на доцента новость произвела обратное впечатление. Бабушка скисла, выпятила нижнюю губу, отодвинулась. Потом вдруг рассердилась так, что не только студенты замерли на своих местах, но и старший преподаватель Меньшикова, женщина лет около сорока, видно, по старой студенческой памяти вжалась в стол, делаясь совершенно незаметной. Старушка пристукнула сухим кулачком, и аккуратно разложенные веером экзаменационные билеты упорхнули на пол.
– Теоремы нужно уметь доказывать самому, а не тараторить их наизусть! – воскликнула она. – Неужто вы таким глупым образом запомнили весь материал?
Знавшая себе цену девица вспыхнула не менее горячо:
– Я всегда хорошо готовлюсь к экзамену!
– И по всем математическим дисциплинам?
– Ну, а как же иначе? – лицо чудно раскраснелось, глаза заблистали бриллиантами в сотню каратов каждый.
Она не могла понять, в чем её, собственно, винят. С негодованием пронзила Бабушку гневным взглядом, каким та Запольскую.
– Почему очевидно? Объясните, – уперлась доцент в стол обеими руками.
– Так написано, – гордо повторила золотая медалистка.
Выражение лица Сахалинской приобрело опасные черты, предвещая красотке даже не крупную неприятность, а просто-таки трагедию, катастрофу. Ах, кабы Марина поняла это и отказалась отвечать вовсе! Но нет, куда там, по привычке продолжила борьбу, не желая уступать никому и ни в чем.
– Как она решает задачи? – тихо спросила Евстолия Николаевна у Меньшиковой, не отрывая от Запольской прищуренного взора.
– Звезд с неба не хватает, – дипломатично ответила та.
– Но теорию я знаю! Всю!
– Здесь экзамен по математическому АНАЛИЗУ, – фальцетом вскричала старушка, – а не вечер художественной декламации. Ставлю «неудовлетворительно». Прощайте, голубка сизокрылая. Пересдавать можете даже не пытаться, настоятельно советую не терять драгоценного времени. Согласно внешним данным, а также памяти своей… феноменальной поступайте… да хоть на артистку учиться, со временем буду рукоплескать, коли доживу. Математиком вам не бывать.
Ошеломлённая Запольская переминалась у стола с зачётной книжкой в руках, совершенно убитая горем, не веря в происходящее. Причёска растрепалась, глаза, наполненные слезами, всё ещё полыхали искренним гневом и непониманием: «За что? За что вы меня убили?» Присутствующие обескураженно молчали вместе с погорелицей.
– Следующий, – доцент грозно посмотрела на Бармина. – Проходите отвечать, молодой человек. Посмотрим, что вы мне скажете.
Запольская, рыдая, выбежала вон из аудитории. Испытывая соблазн выскочить следом, Юрик встал, сделал два неверных шага, мешком свалился на стул рядом с бабушкой-доцентом, сладко пахнущей горячей пудрой.
– Вопрос первый. Т-т-теорема Ролля, – слегка заикаясь, начал он и принялся как-то совершенно гадко путаться в предлогах и окончаниях.
– Пусть фунцыя эф нэпрэрывная на замкнутэм промежутках…
Бабушка бросила в его сторону раздраженный взгляд, посмотрела на Меньшикову, насмешливо констатировала:
– Хотя бы этот студент отвечает не точно по тексту, продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю.
Юрик осознал, что не выгонят немедленно, без права пересдачи, и перестал заикаться.
– Задачу решили? Минуточку, сама посмотрю. Так, так, где тут ваша зачётка, товарищ…?
– Бармин.
– Очень хорошо, – Бабушка вывела в зачётке «отлично». – Следующий, пожалуйста.
В коридоре зачётку рассматривали на просвет, все же первая пятерка в группе. Марина Запольская явилась в слезах и убежала, никому ничего не объяснив, – ждущих у дверей обуял первобытный страх перед неизвестностью. Теперь народ успокоился, однако жаждал знать, как и на чём провалилась умница. Бармин толком объяснить не смог, сказал, что не слышал, как она отвечала, сам в это время готовился.
И вот в сентябре по факультету разнесся удивительнейший слух, что Запольская летом действительно махнула в Москву и там поступила туда, куда её в сердцах благословила Бабушка, – прямиком во ВГИК. В скором и прекрасном для неё будущем Марина станет любимицей миллионов кинозрителей, народной артисткой, и это, кстати, не первый и не единственный вклад доцента Сахалинской в сокровищницу отечественной культуры. Лет за двадцать до приснопамятного экзамена, смылся в Москву не прощаясь, по-английски, бабушкин аспирант. Говорят, большой дока был в комплексном анализе многих переменных. В столице сей действительно многогранный талант с блеском окончил консерваторию, после чего навсегда уехал во Францию, в Париж, и вот там уже стал всемирно известным композитором Эдисоном Денисовым.
Что ни говори, умеет Бабушка пестовать истинные таланты!
2. Влетел – прыгай
Списки поселённых в общежитие висели в холле рядом с дверью коменданта. Поставив чемодан на пол, Юрик долго в них вчитывался, однако, несмотря на все старания, своей фамилии обнаружить не смог. Это обстоятельство так его удивило, что он даже не заметил старосту группы Белочкину, которая проходила мимо.
– О, здорово, – сказала Белочкина. – Сегодня приехал?
– Здорово. Только что с вокзала.
– Слышал, Соню Меламет отчислили?
– Слышал. Жалко Мармеладку. Не сложилось у нее с матанализом.
– Ну, да, во втором семестре вообще на занятия перестала ходить.
– Полянская из библиотеки не вылезала. Что толку? Горе от ума называется. А может, просто не судьба. Колю Артемьева отчислили, а какой дисциплинированный парень был… Нет, если уж не везёт, то не везёт. Вот нынче и я вылетел.
– Да ты что? Почему? Ты же всю сессию на пятёрки…
– Пока только из общежития – в списке поселённых отсутствую…
От коменданта выпорхнул замдекана Хвостов с кипой бумаг в руках:
– Что, Бармин, нет тебя здесь? Вот надо же умудриться быть круглым пятёрочником и общагу не получить! – отчего-то развеселился он, безбрежно улыбаясь тонкими губами, хотел что-то ещё добавить ехидное, но Юрик кинул на него сверху вниз хмурый взгляд и, как бы не найдя ничего интересного в искрящемся радостью лице замдекана, отвернулся.
Белочкина принялась изучать списки.
– Точно, нет. Конечно, на втором курсе не всем дают общежитие, но я думала, уж кому-кому, а тебе койко-место гарантировано. Погоди, а в моих стипендиальных списках ты есть. Вот, смотри, повышенная, пятьдесят рублей.
– Прибавка в десять рублей с учетом платы за частный угол нечто вроде бесконечно малой величины: никто не пустит на квартиру за десять рублей в месяц, таких цен просто нет в природе.
– А раньше что думал? – рассердилась староста. – Я тебе сто раз говорила: место в общежитии деканат дает за общественную работу, а за учебу добавляют стипендию. Ты, кстати, подумай, какую нагрузку возьмёшь в этом году.
– На третьем курсе тоже не всем места в общаге будут давать?
– Только у первого и пятого курса стопроцентное поселение.
– Хорошо, подумаю. Ладно, надо идти искать квартиру. В принципе, ничего страшного: двадцать рублей пойдёт на жилье, тридцать останется на пропитание. Можно протянуть зиму, если не шиковать и не завтракать.
– Есть куда вещи поставить?
– У тетки брошу.
Белочкина глянула на Бармина с удивлением и укором:
– Ой, была бы у меня тетка здесь, ноги бы моей в общаге не было!
Он подхватил чемодан и отправился к тёте Лизе в её однокомнатную коммунальную квартиру с общим коридором и кухней на три семьи. Обычно весёлая и громкоголосая Лизонька сразу загрустила, подложила ладонь под подбородок, вздохнула длинно-прерывисто: «Охо-хо-хо-хо-хонюшки», покачала продолговатой головушкой в завитых на бигуди редких кудряшках, пригорюнилась тому, что племянник остался без места под солнцем. Неунывающий теткин сожитель, бывший милиционер дядя Василий, пригласил к столу, чем бог послал, но Юрик вежливо отказался, сказав, что бегать по городу надо засветло. И действительно, ему прямо не терпелось побыстрее обустроиться, найти свой угол в городе, раз и навсегда покончив с неприятным квартирным вопросом, ибо ощущение бездомной неприютности вызывало противную неуверенность в завтрашнем дне, от которой жалобно сосало под ложечкой.
Поиски решил начать в непосредственной близи от университетской рощи: сразу за общежитием, стоит пересечь трамвайную линию, начинались кварталы деревянных двухэтажных черных от времени домов, срубленных в начале века.
«Хорошо бы найти недорого», – думал он, стучась в первые попавшиеся двери. Отворила старуха доброго свойского вида.
– Чего тебе, молодой человек?
– На квартиру не пустите, бабушка?
– Да нам самим места нет, как вши на гашнике толчёмся. А кто тебя послал?
– Никто, я сам хожу ищу.
– Студент, что ли?
– Студент второго курса университета, – как можно солиднее представился Бармин.
– Вот что я тебе скажу, милок, в нашем доме никто койки не сдает, а показать, где сдают на нашем квартале, – покажу. Почто не показать хорошему человеку?
Она вышла на крыльцо, затянула крепче платок на подбородке.
– Ты это, вон к тому дому сходи, наискосок через один, там спроси да в окошко то, крайнее постучи первого этажа с того угла. А если там не сдают, тогда все, на нашем квартале нигде больше нет, даже и не ходи, сам не мучайся и людей не мучай.
– Спасибо.
Бармин робко стукнул по деревянной, давно не крашенной большой раме, стёкла к которой были примазаны не оконной замазкой, а самым обыкновенным пластилином, под лучами летнего солнца пластилин давно оплавился и протёк по стеклу грязью. Подождал и стукнул ещё. Потом ещё. На третий раз распахнулась форточка:
– Чего вам?
– На квартиру не пустите?
– А кто направил?
– Вон с того дома бабушка.
– Вот ироды окаянные, а то они не знают, что давно уже всё сдали. Ты чего в сентябре ходишь, какого прошлогоднего снега ищешь? Ходить надо было в июле месяце, уж самые-самые рохли, и те с августа начинают беспокоиться. Кто же в сентябре квартиру ищет, а? В нашей местности ничего не найдешь. Ты езжай таперича на Каштак или на Иркутский тракт какой. В центре давно все места расхватали студенты. Объявления смотри, на столбах расклеенные, но сейчас вряд ли найдёшь чего. Может, только на самой окраине, на Черемошниках, какой пьяница сдаст угол. А как жить будешь? Не до учебы станет, это точно тебе говорю. Да и в пургу зимой трамваи не пойдут, и всё – до института не доедешь оттуда. Вот так-то студент.
Форточка захлопнулась.
– Спасибо, – поблагодарил за науку Бармин.
Неужто в таком количестве домов никто не пускает на квартиру? Ему не верилось. На всякий случай он бродил по ближайшим к университету районам, опрашивая старух, выходящих ближе к вечеру из домов поговорить друг с другом, но всё безрезультатно. На трамвайной остановке прочёл приклеенное объявление о сдаче комнаты, рванул по указанному адресу, подпрыгивая и распевая вслух песенку о вольном ветре. Однако там сдавали комнату в благоустроенной квартире за шестьдесят рублей в месяц, и притом не более чем двоим студентам. Платить тридцать рублей за место он был не в состоянии, на остальное не прожить даже при самой жесточайшей экономии, а потому после ещё полутора часов бесплодных поисков вернулся к Лизоньке, в её комнату, вкусно пахнущую пирогами с капустой, а Вася в нагрузку к пирожкам предложил попробовать пивка.
– Не переживай, – сказала тетка, накладывая ему на тарелку тех, которые попрохладнее. – Я схожу, может, завтра, если будет время, к вашей комендантше, переговорю с ней. Сегодня ляжешь на полу, матрац тебе постелю, одеяло с подушкой запасные имеются, и все как полагается.
Допив пиво из стакана, Василий поднялся, направился к дверям.
– Ты куда это наладился?
– Только до угла и обратно, как-никак племянник в гости пришёл.
– Сидеть! Нечего по магазинам летать, попили пиво и достаточно. Мои племянники не алкаши, понял?
