Сезон нежных чувств

скачать книгу бесплатно


– Ой, как жалко, у меня такой обед сегодня чудесный. Юра, проходи, садись.

– Да что ей твой обед, мамуля, когда ей Юрик нужен был. Влюбилась Света в Юрика и пришла к нам на разведку, а Юрик сидит бука букой, пришлось мне коллегу развлекать.

– То-то она бросилась вон, как на пожар.

– А что делать? С детства не терплю девушек вокруг себя. Мужчин предпочитаю. Девушки с какой руки мне тут нужны? Да ни с какой, в университете надоели, на всю группу два мужчины. Одного ты, Юра, видел, Витя Судаков, маленький, толстенький, в очках, его бабушка воспитывает, преподаватель русского языка и литературы. Витя – бабушкин внучок. Бессмысленный и бесполезный, как русский бунт, приклеился ко мне сразу и бегает хвостиком. Так девушки наши ополчились на меня за это, фыркают, мол, вот предпоследнего парня увела. Последний-то Борис, – Карина зевнула. – Ладно, давайте кушать будем. Эх, Юрик, как она на тебя смотрела… Кто бы на меня так посмотрел, так я не знаю, что для того сделала! Счастье ты своё упустил, молодой человек, уплыло счастье прямо из рук!

14. Астрология призывной жизни

Дифференциальные уравнения второму курсу читает доцент Кулик, очень жизнерадостный толстяк, мало интересующийся своим внешним видом, и лето и зиму бегавший в одном и том же затрапезном костюме с вытянутыми пузырями на коленях и галстуке, выглядевшем так, будто не единожды побывал в тарелке с горячим супом. Старорежимный костюм сшит по моде пятидесятых годов и соответствует круглым очкам в стальной оправе, сидящим на носу-картошке. В таких Ботвинник еще играл на первенство мира по шахматам, и представьте себе, выигрывал. На всем факультете Кулик один носит «бабушкины» очки. Несмотря на приличную толщину, он не ходит, а носится так, что единственная длинная прядь вьется за ним по воздуху. Это человек без церемоний: когда на его лекцию кто-нибудь заходил через полчаса после начала, преподаватель кидал рассеянный взор на опоздавшего, и делал движение рукой, означающее: «Заходи по-быстрому, брысь на место!».

Кулик сам не проводит перекличек и не любит, когда их приходят делать от деканата, не без основания считая это напрасной тратой времени, поэтому во время оных язвительно поглядывает на часы. Также не рассуждает о падении нравов у молодежи и о плохой подготовке. С первой минуты лекции Кулик бросается к доске с куском мела в одной руке и тряпкой в другой и начинает выводить какую-нибудь теорему. Длиннее теорем, с которыми самозабвенно сражался по два часа кряду доцент Кулик, Бармин в жизни не видывал. На первых лекциях все ошалело конспектировали, потом поняли, что никаких тетрадей не хватит и успокоились, поняв, что Кулик просто любит экспериментировать, доказав одно, пытается то же самое получить при более слабых условиях, глаза его лезут из орбит, горя первооткрывательским восторгом, он весь перемазан мелом с головы до ног. Да, Кулик любит биться изо всех сил!

А когда вдруг на доске вырисовывается ни с того ни с сего какая-то совершеннейшая ерунда, отскакивает от нее подальше к окну, ошарашенно вращая огромными выпуклыми глазными яблоками, как рыба в аквариуме, натолкнувшись на прозрачную стенку, и говорит: «Зачеркните все, что мы сейчас с вами здесь написали!»

– Всё-всё с самого начала тетради? – ужасается какой-нибудь умник вроде Иванпопуло, который и не думал конспектировать, а строгает из сучковатой палки пернатую деревянную птицу.

Тогда Кулик ставит корректную задачу:

– Внимание! Прошу обратить внимание на полученный результат, – и обводит результат рамкой из мела. Мел крошится в его толстых пальцах, осколки долетают до первых рядов, обитатели которых ощущают себя во фронтовых окопах, но без касок, противогазов и прочих средств защиты. – Все, все внимание сюда! Пишем дальше: этого не может быть ни при каких условиях! – он с удовольствие перечеркивает рамку на доске крест-накрест. – Оставьте место. Теорему докажите самостоятельно. Если не получится, перепишите то, как она изложена в учебнике, – и начинает диктовать условие следующей.

– Так вам и надо, идиоткам, – говорит Иванпопуло соседкам, которые пытались конспектировать, а теперь чуть не плачут.

Теоремы сыплются из доцента, как семечки из дырявого кармана. Кулик – головная боль для завзятых конспектёров, которые не могут понять, как и все прочие, каким образом отделить плевелы от проса во время чтения таких лекций. Где кончается учебный материал, а где начинается импровизация на произвольную тему? Наконец, они собираются для смелости могучей кучкой, во главе со старостами и комсоргами обеих групп и подходят к доценту на перемене.

– Нужно ли нам конспектировать всё то, что вы говорите на лекции? – заикаясь, спрашивает нежным голоском Оксана Белочкина, стыдливо улыбаясь.

– Обязательно нужно! – восклицает эмоциональный Кулик. – Что за наивный вопрос? Мы же здесь с вами должны работать, а не лясы точить.

Все поникают, но сообразительная Великанова переиначивает:

– Можно нам не учить к экзамену то, что есть в конспекте, но чего нет в учебнике по дифференциальным уравнениям?

Вопрос застает Кулика врасплох. Он жует толстые губы, пытаясь вспомнить, что такого лишнего мог наговорить, чего нет в общепринятом издании, и ничего не может вспомнить, поэтому отвечает куда как осторожней:

– Никто не будет вас заставлять отвечать на те вопросы, которые не освещены в основном учебнике и которых нет в программе.

Все облегченно вздыхают и перестают конспектировать Кулика – овчинка выделки не стоит. Но тот всё равно самозабвенно носится у доски, трагически заламывая руки, как древнегреческий трагедийный актер, стирает, чёркает, стреляет мелом, в общем, живёт своей захватывающей пунической жизнью, на которую очень любопытно посмотреть со стороны, поэтому все смотрят и практически никто на лекциях Кулика не спит.

Когда звенит звонок, пиджак на толстом пузе перемазан мелом, длинная прядь обмоталась вокруг лысины венчиком. Он вытирает багровое лицо платком, страшно тяжело дышит, но в глазах удовлетворение прожитым днем: славно потрудились, черт возьми!

Совсем другое дело семинар по дифференциальным уравнениям, ведомый тихой вежливой ассистенткой Фокс, которая никого не терроризирует теоремами, а спокойно учит решать дифференциальные уравнения и систематизировать их по полочкам. На её семинарах все вдруг становится ясным и понятным, кроме одного: почему у Кулика пена из рта, но ничего никому не ясно, а здесь тихий голосок, два-три слова, после которых даже Иванпопуло начинает решать, ибо всё просто, а местами даже интересно.

На втором занятии Бармин принялся с интересом разглядывать Фокс. Боже, да она действительно смотрит печально. Ещё бы: так погореть с диссертацией, не всякий оклемается! О её истории Юрику рассказал Толик Шихман, которому известно практически всё, что происходило на факультете задолго до его личного здесь появления. Он знает, у кого из преподавателей докторская диссертация на выходе, а кому бесполезно пробиваться с кандидатской, так как много врагов, близких к ВАКу.

– А при чём здесь враги? – недоумевал Бармин. – Мы же математикой занимаемся, абстрактной наукой, совершенно не политизированной. Докажи теорему Ферма – и дело в шляпе, ты доктор наук, даже академик. Никто вякнуть не посмеет.

Шихман кивал головой и чмокал иронически, приводя умопомрачительные контрпримеры. В качестве одного из них числилась история с диссертацией Фокс, которая, оказывается, являлась аспиранткой самого Арбузова, который удрал в ФРГ. Кроме нее, на разных кафедрах факультета числилось ещё несколько аспирантов московского доктора-профессора Арбузова, что поехал на конференцию в Западную Германию, да там и остался, к ужасу своих аспирантов.

– Теперь им защититься – дохлое дело. Арбузов всех их скопом посадил в большую лужу. На них клеймо – арбузовцы. Их даже на защиту никто не поставит или на защите завалят, как миленьких. Надо искать другого руководителя, да и это едва ли поможет. У несчастных все работы написаны в соавторстве с Арбузовым, а он стал отщепенцем хуже Сахарова. Вот козел, да? Нет, ну ты дай своему народу защититься, а потом дёргай на все четыре стороны, – негодовал Шихман. – Ясное дело за берлинской стенкой жизнь послаще нашей, но надо же и совесть общечеловеческую иметь.

Таким образом через Шихмана Бармин узнал подноготную ассистентки Фокс и смотрел теперь на неё с сочувствием, однако та ни единым звуком не выдавала своего отчаянного положения, всё время тихо, с достоинством, печально улыбаясь, не выказывая посторонним, что жизнь у неё – собачья. Кстати, благодаря усилиям Фокс дела в группе двигались весьма неплохо и большинство студентов диффуры решало легко, ибо на семинарах постепенно разобрались, что не так страшен чёрт, как его малюет у доски мелом доцент Кулик.

Особенно преуспел в сём второгодник Мордвинов, пришедший к ним в группу после службы в армии. За два года в войсках он приобрел хитроватый солдатский прищур на всю эту студенческую жизнь и с высоты двадцати двух лет глядел на подрастающее поколение однокашников сверху вниз, хотя и был невысокого роста, рыж волосами, но чёрен бровями и ресницами. Любил Мордвинов поболтать на переменке, а особенно рассказать, каково попасть в армию из студентов.

– Да нет, бросьте брехать, какие там деды, я же говорю, что из учебки сразу на «точку» попал в тайгу, там в основном офицеры дежурят в звании не ниже капитана, а солдат человек пять всего было, для подай-принеси. Но вот старшина попался ещё тот. Прибыли мы, построил он нас и командует: «Кто из студентов, шаг вперед!» И давай материть: «Я из вас эту арифметику с алгеброй здеся быстро выбью, зарубите себе на носу!» Уходя со второго курса в армию, Мордвинов прихватил с собой почему-то задачник по диффурам и установил за правило решать каждый вечер хоть по примерчику, чтобы не оскотиниться совершенно.

– Сапоги почистишь на ночь, воротничок пришьёшь, бляху на ремне зубным порошком натрёшь до блеска, а потом уравнение на сладкое решишь – и в койку. А если дневалишь, то нарешаешься, аж дым коромыслом из ушей валит.