скачать книгу бесплатно
Психофизиологическая матрица человека. Что управляет нашей жизнью?
Андрей Данилов
Что это за сила, существующая внутри нас, которая управляет поступками человека, зачастую, вопреки его воле? Как она влияет на наши достижения, интеллект, психику и здоровье? На эти и многие другие вопросы отвечает в своей новой книге профессор А. В. Данилов. Используя открытия в различных областях науки, он описывает структуру Матрицы человека, способы диагностики ее состояния и практические приемы, с помощью которых человек сможет взять самые важные сферы жизни под свой контроль.
Психофизиологическая матрица человека
Что управляет нашей жизнью?
Андрей Данилов
Иллюстратор Наталья Данилова
Корректор Вероника Корешкова
© Андрей Данилов, 2021
© Наталья Данилова, иллюстрации, 2021
ISBN 978-5-0053-7537-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
Светлой памяти моего брата посвящается…
Рождение теории, описанию которой посвящена эта книга, связано с событиями моей жизни, которые иначе как трагическими не назовешь. Внезапно ушел из жизни мой младший брат, и я благодарен моему мозгу за то, что у него есть замечательная способность не свалиться в такие дни в беспросветное отчаяние, а самостоятельно переходить в какой-то автоматический, беспилотный режим функционирования, и с необыкновенной ясностью структурировать те мысли, которые в обычной жизни слеплены в бесформенный ком. Эта своеобразная компенсация не утешает, но дает энергию для понимания чего-то очень важного, что, как ты предполагаешь, сможет помочь другим людям избежать ситуации, в которой оказался ты сам.
К моменту описываемых событий я защитил две диссертации по психологии, в которых описал воздействие работы с голосом и телом человека на его психику, эти мои мысли обрели четкую форму и даже некое подобие самостоятельного научного направления. Однако меня все время не покидало ощущение того, что от моего внимания ускользает нечто более глобальное, находящееся буквально в двух шагах от меня, и это «нечто» позволит сделать процесс гармонизации психики еще более эффективным.
Именно в это время, когда я занимался всеми положенными в таких случаях делами, мой мозг жил своей жизнью, анализируя и сопоставляя те факты, на которые я прежде не обращал внимания. Эта несправедливая смерть родного человека, в молодом возрасте, без видимых причин, дала мне колоссальную энергию для формулирования новой идеи, ведь теперь к естественному любопытству исследователя прибавилась личная мотивация.
Спустя два месяца я опубликовал статью, в которой определил основные принципы понятия Психофизиологической Матрицы [39]. Следующие два года были заполнены консультациями со специалистами в разных областях науки, медицинскими исследованиями и проработкой литературы, в которой освещались вопросы, которые могли пролить свет на закономерности функционирования Матрицы. За это время методика, по которой я работал, приобрела еще большую ясность и была дополнена несколькими новыми технологиями.
Начиная работу над этой книгой, в которой я постараюсь сформулировать и описать принципы работы программы, начинающей формироваться в детстве и охватывающей все значимые сферы жизни человека, оказывая влияние на состояние его здоровья, психики и социальную реализацию, я осознаю, что эта теория еще далека от завершения. Необходима серия масштабных исследований множества физиологических параметров организма человека, прежде чем мы определим алгоритм работы этой глобальной системы, которая оказывает незримое влияние на качество нашей жизни, а в некоторых случаях – решает вопрос жизни и смерти.
К моей радости, наука в начале ХХI века благодаря новым технологиям сделала впечатляющий рывок вперед, и множество экспериментов, проведенных специалистами в области психологии, медицины и физиологии, пролили свет на огромное количество процессов, формирующих многочисленные аспекты нашей личности, неразрывно связанные друг с другом. Я искренне благодарю замечательных ученых, взваливших на себя ношу анализа и систематизации гигантского количества разрозненных фактов, являющихся элементами грандиозной картины феномена поведения человека. Это нейроэндокринолог и приматолог Р. Сапольски, нейробиолог К. Фрит, эволюционный биолог А. В. Марков, математик С. Строгац, лингвист С. А. Бурлак, эндокринолог Д. А. Жуков, физик Ю. Л. Климонтович, популяризаторы науки Ф. Капра и Э. Йонг. Огромный вклад в мое понимание системных свойств Психофизиологической Матрицы внесли работы таких титанов науки, как И. Р. Пригожин, Н. П. Бехтерева, П. К. Анохин.
И, наконец, самая большая благодарность – моим друзьям и коллегам, своими неоценимыми советами и участием в организации пилотных исследований способствовавшим прояснению нюансов теории Психофизиологической Матрицы. Это специалист в области функциональной медицины П. Труканов, психолог В. Ю. Ведутов, медики И. К. Газин и Ю. А. Бубеев, а также огромное количество моих клиентов, дававших ценнейшую обратную связь при отработке практических приемов трансформации негативных психофизиологических установок Матрицы.
Эта книга состоит из трех частей. В первой части описываются общие характеристики и системные свойства Психофизиологической Матрицы с точки зрения психологии, физиологии, эволюционной биологии, нейроэндокринологии, нелинейных процессов, теории систем, синхронизма и т. д. Вторая часть посвящена процедуре тестирования базовых установок Матрицы и определения стратегии трансформации ее негативных программ на физиологическом, психологическо-ментальном и социальном уровнях. И в третьем разделе мы подробно рассмотрим различные техники корректировки деструктивных паттернов Матрицы. Упражнения, описанные в этой части книги, в принципе могут выполняться самостоятельно, однако я должен предостеречь моих читателей от попыток бесконтрольной работы с некоторыми практиками, связанными с дыханием и ликвидацией психофизиологических блоков. В частности, настройку дыхания и «простанывание» можно использовать только под руководством специалиста, владеющего технологией этого процесса.
В процессе написания книги я получил исчерпывающий ответ на вопрос, который послужил спусковым механизмом разработки концепции Психофизиологической Матрицы. Надеюсь, что каждый человек, прочитавший ее, также найдет на ее страницах ответы на наиболее актуальные для себя вопросы и сможет сделать свою жизнь более целостной и предсказуемой.
ЧАСТЬ I ПОНЯТИЕ И СТРУКТУРА ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ МАТРИЦЫ
Глава 1 ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ – НАША МАТРИЦА?
Для начала нам необходимо дать определение предмету нашего исследования и в общих чертах описать его основные свойства. Итак, Психофизиологическая Матрица представляет собой набор синхронизированных между собой физиологических, психологическо-ментальных и социальных программ, определяющий состояние здоровья и психики, качество жизни человека, уровень и границы его личной и социальной реализации. Большая часть этих паттернов не подчиняется контролю сознания и способна оказывать влияние на многие аспекты жизни человека помимо его воли. Матрица действует как целостная сбалансированная система, имеющая цель своего развития и инструментарий реализации задач. В случае преобладания в составе Матрицы деструктивных психофизиологических паттернов она способна действовать в ущерб сознательным установкам и целям личности, входя с ними в противоречие и открытую конфронтацию, которая проявляется в явном и скрытом виде. Природа элементов Матрицы и методы реализации ее задач представляют собой симбиоз нелинейных, хаотических и жестко детерминированных процессов и могут быть описаны в терминологии теорий нелинейных и диссипативных систем, синергетики, теории хаоса, системного анализа и т. д.
Матрица, как единая система, состоит из следующих подсистем:
1. Физиология.
2. Психика и ментальность.
3. Социальные взаимодействия.
Данные параметры, на мой взгляд, исчерпывающе описывают все многообразие различных аспектов жизнедеятельности человека. Теоретически можно предположить наличие еще одной подсистемы Матрицы – полевой, проявляющейся в виде событий в жизни человека, на которые ни сам человек, ни его окружение ни при каких условиях не могут оказывать даже опосредованного влияния. Однако описать характеристики этой предполагаемой подсистемы, не уходя в русло эзотерических спекуляций, не представляется возможным. Какие-то черты такой гипотетической подсистемы пытались зафиксировать и проанализировать представители разных научных направлений – К. Г. Юнг [116], Р. Шелдрейк [106], А. Г. Гурвич [23] и т. д., но четкого понимания физической природы таких полевых взаимодействий на сегодняшний день не существует. В описываемой теории мы учитываем фактор гипотетического поля, отслеживаем его предполагаемое влияние, используя те же принципы обратной связи, которые применяем к другим подсистемам Матрицы, но включать его в список подсистем в качестве полноправного элемента на данном этапе я не считаю возможным.
Если рассматривать весь комплекс факторов, имеющих равноправное влияние на функционирование Матрицы, буквально, то она должна называться физио-психо-ментально-социальной. Однако такое название представляется мне слишком громоздким, поэтому я выделил два компонента Матрицы, воздействие на которые способно изменять ее ключевые характеристики.
Давайте попробуем представить себе абстрактный сценарий формирования и развития Психофизиологической Матрицы. Изначально любой человек рождается с определенным набором психофизиологических параметров, регламентированных генетической программой, сформированной генотипом его родителей. Уже в момент зачатия и вынашивания плода начинается опосредованный контакт человека с окружающей средой, корректирующий исходную программу. Это происходит при реагировании ребенка на изменение психологического и физиологического фона его матери. После рождения, при вступлении в непосредственный контакт с социумом, изменение изначальной генетической программы растет в геометрической прогрессии, реализуя принцип адаптивности биологической особи к условиям окружающей среды.
Ребенок приспосабливается к транслируемым ему социальным нормам, изменяя, а в большинстве случаев деформируя свои исходные психологические установки, которые оказывают прямое влияние на физиологические параметры его организма. Единовременный стресс вызывает физиологическую реакцию организма. Стресс, повторяющийся при определенных условиях, вызванных несоответствием поведения ребенка социальным требованиям, создает устойчивую психофизиологическую реакцию, закрепляющуюся в виде программы рефлекторного реагирования на соответствующий раздражитель.
С течением времени данная программа становится полноправной частью психофизиологической системы, изменяя характер нейронных связей, гормональных реакций, параметры функционирования тех или иных внутренних органов, задействованных в физиологическом ответе на внешний раздражитель, психологические установки, способы выстраивания социальных связей и т. д. Поскольку эта программа существует на подсознательном уровне, ее выявление и коррекция представляет собой значительную сложность и предполагает одновременную трансформацию и психологических, и физиологических, и социальных реакций, являющихся компонентами действия этой программы.
Необходимо учитывать, что многолетняя работа описываемой программы создает каналы устойчивого движения энергии в организме, и трансформация этих каналов всегда встречает сопротивление психофизиологической системы в силу привычности такого распределения энергопотоков. Таким образом, необходимо достаточное количество времени для перевода данной программы в конструктивное русло.
Кроме этого, существует определенный набор конструктивных и деструктивных психофизиологических программ, определяемых нами как Психофизиологическая Матрица, которые адаптированы друг к другу, находятся в постоянном взаимодействии, и коррекция деструктивной программы должна проводиться с учетом реакции всех остальных частей Матрицы.
Можно предположить, что любая дисфункция организма человека будет следствием работы той или иной деструктивной программы, являющейся частью его Психофизиологической Матрицы.
Таким образом, с практической точки зрения работа по трансформации Психофизиологической Матрицы заключается в комплексной регистрации определенных параметров физиологии, психики и социальных взаимоотношений личности, выявлении устойчивых схем взаимодействия этих компонентов и механизмов их влияния на все аспекты жизнедеятельности и последующую коррекцию негативных психофизиологических паттернов.
Исследование типичных характеристик связи физиологической, психологическо-ментальной и социальной подсистем Матрицы находится на начальном этапе. Однако гипотетически можно предположить, что имея достаточное количество результатов таких исследований, можно будет выявить закономерности такого взаимодействия и зафиксировать их в некоем подобии периодической системы химических элементов Д. И. Менделеева или гомологических рядов Н. И. Вавилова.
Завершив это краткое описание сути рассматриваемой нами теории, давайте изучим предпосылки именно такой трактовки многосложного феномена поведения человека.
Глава 2 ИСТОКИ ТЕОРИИ
Системный взгляд на поведение человека как на сложное сочетание физиологических, эмоционально-когнитивных и социальных процессов в той или иной мере в науке присутствовал всегда. Другое дело, что доказательная база, служащая одним из основных критериев истины в науке, до определенного времени позволяла предполагать такой синтез, в общем-то, только умозрительно. Все это касается западной научной традиции, на протяжении почти трехсот лет существовавшей в жестких рамках редукционизма, изначально сформулированного Декартом и доказавшего свою несомненную эффективность на практике открытиями И. Ньютона, У. Гарвея, Ф. Бэкона и т. д.
Восточная научная мысль всегда существовала в холистической парадигме, рассматривающей любой объект как часть системы, связанной с ним тысячами невидимых нитей, оказывающей на рассматриваемый объект постоянное влияние и, в свою очередь, зависящей от влияния объекта. Однако психике человека, его экзистенциальным потребностям в коллективистских культурах Востока отводилось весьма скромное место. Индивидуализм на Востоке, пронизанном философией буддизма и конфуцианства, никогда не приветствовался, оставляя безусловный приоритет гармоничности связи человека с окружающим миром.
Так же обстояло дело и с восточной медициной, оперирующей абсолютно абстрактными, с точки зрения западного человека, категориями течения жизненной энергии Ци по определенным каналам и меридианам тела и видящей причину любой болезни в разбалансированности этого энерготока. Методы восточной медицины также существенно отличались от медицины западной: акупунктура, аюрведические препараты, специфический массаж, выглядевшие в глазах образованного и прогрессивного представителя западной цивилизации отголоском дремучей архаики средневековья с его травами, заклинаниями, ведьмами и кострами. Правда, при всем этом на практике восточная медицина была изумительно эффективна, дополняя, а иногда и превосходя методы западной медицины, так что к середине ХХ века наметилась слабая тенденция к мирному сосуществованию этих двух систем, в конце тысячелетия приобретя уже серьезный размах.
Этому, безусловно, способствовали впечатляющие открытия в области квантовой физики, зарегистрировавшие дуальность состояния элементарных частиц, способных одновременно существовать и в виде волны, и в виде частицы, влияние на их поведение стороннего «наблюдателя», невозможность точно зафиксировать одновременное положение частицы в пространстве и во времени и т. д. Это дало мощный толчок развитию теорий нелинейных и диссипативных систем, кибернетики, синергетики, теорий самоорганизации, хаоса, катастроф и множества других концепций, полностью изменивших парадигму научной мысли в конце ХХ – начале ХХI века.
Неопределенность, вариативность и изменчивость стали полноправными участниками научного процесса, и с этой точки зрения системный подход, объединяющий и синтезирующий отдельные части целого, получил долгожданную легитимность. Холизм Востока обрел рациональное объяснение, которое исчерпывающе можно выразить словами физика Д. Барроу: «Если говорить языком современной науки, на Западе господствует взгляд на природу как феномен линейный, где каждое явление, наблюдаемое в данное время в данном месте, обусловлено исключительно теми событиями, которые произошли несколько ранее где-то неподалеку. Холистический взгляд на природу, присущий народам Востока, такую примитивную линейность отвергает, поэтому в их космологии доминируют нелинейные возмущения, которые, взаимодействуя между собой, формируют чрезвычайно сложное целое. Не то чтобы восточный взгляд был неверен. Он попросту слишком опережал свое время. Только совсем недавно, вооружившись возможностями компьютерной графики, ученые стали описывать внутренне сложные нелинейные системы» [7, с. 31].
Такой глобальный переворот в научной методологии не мог не сказаться на науках, изучающих поведение человека. Первым шагом к синтезу физиологических и психических параметров стала теория И. П. Павлова, описавшего рефлекторные механизмы психофизиологических реакций [77]. Одновременно с И. П. Павловым, строившим свою теорию на изучении висцеральных реакций организма, прежде всего, слюноотделения, концепцию рефлексов развивал В. М. Бехтерев, сфокусировавшийся на моторных реакциях и изучении работы головного и спинного мозга. Именно он в одном предложении сформулировал мысль, которая, по моему мнению, является ключом к пониманию истинной природы поведения человека: «Психология не должна ограничиваться изучением явлений сознания, но должна изучать и бессознательные психические явления, и вместе с тем она должна изучать также внешние проявления в деятельности организма, поскольку они являются выражением его психической жизни» [12].
Влияние В. М. Бехтерева на развитие системного подхода во многом остается недооцененным. В основном этот перекос произошел из-за чрезмерной идеологизации учения И. П. Павлова, наиболее соответствующего, как казалось партийным функционерам, установкам марксизма-ленинизма, к которому сам великий ученый не имел никакого отношения. Теория В. М. Бехтерева оказалась в тени концепции И. П. Павлова, а между тем, он расширил свою модель психофизиологических процессов до более глобальных обобщений, выделив 23 закона механики, которые, по его мнению, универсальны в сфере неорганической и органической природы, а также в области социальных отношений [11].
Необходимо отметить, что в это же самое время А. А. Богданов разрабатывал концепцию новой науки, названной им тектологией [15] и призванной объяснить любое явление Природы на основе единых принципов. В. М. Бехтерев пришел к схожим выводам независимо от А. А. Богданова, став, таким образом, одним из «праотцов» общей теории систем, формальным основателем которой считается Л. фон Берталанфи.
Следующим этапом формирования системного подхода к поведенческому акту можно считать рождение теории функциональных систем, которую разработал ученик И. П. Павлова – советский физиолог П. К. Анохин. В этой теории он предложил считать организм человека системой, части которой кооперируются друг с другом для достижения полезного для всей системы результата [2]. Согласно данной теории, любое целенаправленное действие происходит на основе мотивации, формируемой физиологической или социальной потребностью. Эта потребность должна доминировать над всеми остальными потребностями, которые она подавляет. Далее запускается механизм реализации рассматриваемой нами мотивации в форме конкретного действия.
Это действие не может быть спонтанным, так как любая особь (животное или человек) имеет специфический набор индивидуальных программ достижения той или иной цели, и для выбора наиболее оптимальной реализации своей задачи система обращается к памяти, в которой хранятся все возможные варианты, актуальные для конкретного индивидуума. Выбор предпочтительного варианта действий осуществляется не только слепым копированием варианта, который, в схожих условиях, уже когда-то сработал. Мозг получает обратную связь от сенсорных систем организма, а также систем, наиболее значимых с биологической точки зрения – пищевых, болевых и т. д., и, обобщая всю информацию, выбирает оптимальную стратегию.
Все эти факторы определяют программу действия до того, как это действие будет совершено, причем П. К. Анохин утверждал, что весь этот сложный процесс происходит в одном нейроне мозга. Весь комплекс информации обрабатывается, приводится к единому знаменателю и запускает возбуждение аксона этого нейрона. Еще одним важнейшим компонентом поведенческого акта является формирование модели предполагаемого результата действия, с которой соотносится уже реальный результат реального действия. Если эти модели совпадают, действие завершается. В случае несовпадения или недостаточно полного совпадения весь цикл запускается снова, до момента достижения абсолютной согласованности.
Разрабатывая эту модель, ученый сформулировал принцип активности любого организма, который он назвал «опережающим отражением действительности». Согласно данной теории, «Внешние воздействия на организм (А, Б, В, Г, Д и т. д.), систематически повторяясь в течение определенного времени, вызывают в протоплазме живого существа определенный ряд химических реакций (а, б, в, г, д). Протоплазма получает возможность отражать в микроинтервалах времени своих химических реакций последовательность событий внешнего мира, которые по самой своей природе развертываются в макроинтервалах времени. Достаточно появления первого фактора (А), чтобы привести в активное состояние всю последовательность цепи химических реакций. Скорость химических реакций протоплазмы обеспечивает опережение организмом развертывания последовательных, многократно повторяющихся внешних воздействий. Это свойство Анохин расценивал как живой, универсальный и единственно возможный путь приспособления организма к внешнему миру. Вся история животного мира показывает усовершенствование этой древнейшей закономерности, которую П. К. Анохин называет опережающим отражением действительности» [86].
Теория П. К. Анохина представляет собой первую попытку приведения к единому знаменателю физиологической, психической и социальной систем, описывающей взаимное влияние организма и среды. Результаты своих изысканий П. К. Анохин опубликовал в 1939 году, и сейчас, спустя 80 лет, можно констатировать, что актуальность этой работы ни в коей мере не утрачена.
Немного позже, в 50-х годах, набирающее силу научное направление этологии – изучения поведения животных не в лабораторных условиях, а в естественной среде обитания, в лице его самых ярких представителей, нобелевских лауреатов К. Лоренца и Н. Тинбергена, предложило еще один принцип системности поведенческого акта. Двигательные программы, обладающие качествами целостности и завершенности, было предложено называть Фиксированным Комплексом Действия (ФКД), от английского Fixed Action Pattern. Вначале ФКД рассматривался как расширенная форма инстинктивного поведения животного, однако со временем этот принцип распространился и на поведение человека, включая и психический аспект его жизнедеятельности.
Д. А. Жуков пишет: «Человек приобретает и формирует ФКД в процессе накопления индивидуального опыта. Следует обратить внимание, что ФКД – это действие, а не только движение. Фиксированными могут быть как последовательности движений, так и психические стереотипы» [46, с. 143]. В части практической реализации ФКД этологи в целом повторяют схему, изложенную П. К. Анохиным, выделяя, однако, эмоции как ключевой фактор формирования этого сложного акта поведения: «На следующем этапе поведенческого акта совершается серия движений, в результате которых происходит некое изменение во внешней или во внутренней среде. Полученный результат, т. е. эти изменения, сопоставляется с ожидаемым. Эмоции снова играют ключевую роль: несовпадение или неполное совпадение результата с ожидаемым вызывает недовольство и прочие отрицательные эмоции, которые побуждают животное или человека либо применить другой ФКД, либо внести изменения в программу действия. В результате нескольких таких циклов полученный результат совпадает с желаемым; возникающие при этом положительные эмоции становятся сигналом для пополнения памяти. В нее помещаются сведения о потребности, состоянии внешней среды, сам ФКД, который привел к удовлетворению данной потребности, и сведения о его эффективности, т. е. о потребовавшемся количестве энергии и времени» [46, с. 146].
Изучая концепции системного подхода к феномену поведения человека, невозможно игнорировать еще одну теорию, автором которой является внучка В. П. Бехтерева, выдающийся нейрофизиолог Н. П. Бехтерева. Когда, уже сформулировав свой взгляд на закономерности функционирования этой сложной психофизиологической системы, которая управляет нашей жизнью, и назвав ее «Матрицей», я начал поиск аналогов моих взглядов, я обнаружил, что Н. П. Бехтерева, описывая свою теорию устойчивых патологических состояний, задолго до меня применила этот термин, связав его с формированием определенной структуры долгосрочной памяти: «Стабильность устойчивого патологического состояния, как и устойчивого состояния здоровья, связана с формированием соответствующей матрицы в долгосрочной памяти. Можно было бы себе представить, что речь идет, скорее, не о формировании новой матрицы памяти, а о перестройке существовавшей: этого нельзя ни исключить, ни подтвердить полностью. Важным в этой концепции является лишь само введение представления о матрице памяти, ибо только таким путем можно объяснить устойчивость нового состояния. Только формирование матрицы памяти обеспечивает преодоление состояния нестабильности, длительное существование в условиях которого сложно, а зачастую и несовместимо с жизнью. Представления о роли матрицы (метасетки) памяти в поддержании жизнедеятельности организма разделяют Ж. Барбизе, а также Д. К. Камбарова, В. К. Поздеев, М. М. Хананашвили.
Именно матрица памяти устойчивого патологического состояния на какой-то отрезок времени не только определяет, но и ограничивает колебания множества составляющих его компонентов принципиально таким же образом, как это происходит в условиях поддержания констант нормального гомеостаза» [13, с. 7].
Честно говоря, эти сведения меня очень обрадовали, так как они подтвердили, что, не обладая фундаментальными знаниями в области физиологии, я, тем не менее, иду в правильном направлении.
Итак, давайте в общих чертах рассмотрим теорию Н. П. Бехтеревой, которая формулируется таким образом: «Условием адаптации организма к среде при повреждениях мозга и организма является формирование устойчивого патологического состояния, поддерживаемого соответствующей матрицей долгосрочной памяти. Выход из устойчивого патологического состояния может идти не плавно, а через фазы дестабилизации, причем последние должны находиться под строгим лечебным контролем» [14].
Необходимо отметить, что в данной теории рассматривается формирование деструктивных структур в мозге, связанное с патологиями разной природы. По мнению Натальи Петровны, эти структуры создаются таким образом: «Мы полагаем, что при хронических заболеваниях приспособление индивидуума к среде происходит обычно не за счет восполнения пораженных звеньев из резервов мозга, а за счет формирования своего рода нового гомеостаза, нового устойчивого состояния. Оно формируется при перестройке активности очень многих систем и структур мозга, в том числе – что очень важно подчеркнуть – исходно непораженных. И очень нередко в клинической картине заболевания мы имеем дело прежде всего с проявлениями гиперактивности этих структур, а не с проявлениями собственно поражения» [13, с. 7].
При попытках воздействия на матрицу устойчивого психологического состояния (УПС) включается механизм сопротивления: «Матрица устойчивого состояния, обеспечивая иерархию и взаимодействие разнообразных реакций организма при устойчивом нормальном и устойчивом патологическом состояниях, являясь необходимым условием адаптации организма к среде, играет своеобразную негативную роль при лечебных воздействиях. Ее негативная функция определяется не только этим противодействием, но и ее ограничительной ролью, причем в последнем случае доминирует ограничительная роль ранее регулировавшей гомеостаз матрицы памяти. Закрепленная в памяти минимизация использования структурных возможностей мозга создает предпосылки для оптимального развития специально человеческой деятельности – высших функций мозга, при развитии устойчивого патологического состояния препятствует использованию потенциальных структурно-функциональных возможностей резервов мозга для компенсации функций. Дальнейший прогресс болезни может быть связан с увеличением количественных перестроек и истощением компенсаторно-гиперактивных систем. Уже в этом случае количественные изменения приводят к качественным сдвигам, хотя возможно и первично-качественное изменение течения заболевания в форме поражения новых структур и систем мозга. Это включает дополнительные системы и структуры в обеспечение устойчивого состояния – формирование следующего патологического состояния, еще более далекого от нормы» [13, с. 7].
Таким образом, согласно теории устойчивого патологического состояния, при возникновении отклонения от нормы, в мозге формируются определенные структуры, обеспечивающие приспосабливаемость организма к новым условиям существования. Со временем эти структуры стабилизируются, становясь привычными для организма, и при попытках воздействия на них с целью исцеления активно сопротивляются этому, истощая ресурсы организма.
Я достаточно подробно, с приведением объемных цитат автора рассмотрел эту теорию именно потому, что она имеет непосредственное отношение к теме этой книги. Абсолютно соглашаясь с Н. П. Бехтеревой в части описания формирования и структурирования механизмов УПС, я считаю, что это явление невозможно ограничить лишь функциями физиологии и рассматривать только как следствие поражения мозга.
По моему мнению, УПС, определяемое мной как Психофизиологическая Матрица, является стабильным состоянием каждого условно здорового человека. Его влияние, кроме физиологии, распространяется на сферу психики и социальных взаимоотношений, образуя устойчивые блоки единой системы, деформирующие исходные сознательные установки на счастье, здоровье и максимальную реализацию своего потенциала. И любая попытка трансформировать негативное воздействие этой системы на человека встречает ожесточенное сопротивление на всех уровнях формирования ее деструктивных установок. Как можно преодолеть это сопротивление, мы подробно рассмотрим в следующих частях этой книги.
Изучая историю формирования системного взгляда на поведение человека, невозможно не упомянуть о вкладе в этот вопрос великого австрийского психолога В. Райха, исследовавшего не только связь физиологических, психических и социальных процессов, но и задумавшегося о влиянии на эти процессы «оргонической энергии», объединяющей их, по его мнению, в единое целое. Можно по-разному относиться к этой стороне его деятельности, но его теоретические выводы о роли физиологических систем организма в формировании психологических паттернов, выразившихся в концепции «мышечного панциря», представляющего собой проекцию психологических блоков, на мой взгляд, бесценны. На практике эта теория воплотилась в создание направления телесно-ориентированной психотерапии, обладающей колоссальным эффектом и оказавшей огромное влияние на все методики, корректирующие психику посредством работы с телом.
Райх, к сожалению, не сформулировал ясной теории взаимосвязи физиологического, психического и социального компонентов жизнедеятельности человека, будучи увлеченным эфемерной энергией, идею которой отвергало научное сообщество. Но его гениальная интуиция прояснила многие закономерности, на основе которых эта взаимосвязь проступила более отчетливо.
Завершая данную главу, мы можем констатировать, что взгляд на многочисленные аспекты поведения человека с точки зрения единой системы, допускающей определенные обобщения и даже некоторое подобие алгоритмизации этих процессов, вполне допустим. Но, рассматривая физиологические, психологическо-ментальные и социальные процессы как единую систему, нам необходимо помнить о том, что любые, даже самые элегантные теоретические построения, могут очень серьезно корректироваться практикой.
Глава 3 МЕДИЦИНА И ПСИХОЛОГИЯ: ПРОТИВОСТОЯНИЕ ИЛИ СИНТЕЗ?
Изучая психофизиологию человека как единую систему, мы априори подразумеваем, что такой подход даст нам инструменты влияния на ключевые узлы этой системы, и эта надежда, чисто теоретически, имеет право на существование. Давайте же рассмотрим современное состояние тех направлений науки, которые смогут помочь нам в практической реализации этой идеи.
Следуя логике картезианского линейного мышления, до сих пор надежно встроенного в нашу систему ценностей, мы представляем себе организм человека неким подобием машины, каждая часть которой имеет жесткий функционал, и на первый взгляд, это действительно так. Сердце качает кровь, которая движется по кровеносной системе, печень чистит ее от токсинов, нейроэндокринная система координирует режим работы большинства органов и т. д. Функции частей этой системы неизменны в любое время, но, разумеется, мы понимаем, что режим их функционирования не является такой же неизменной величиной и зависит от многих факторов, большая часть которых выходит за рамки собственно физиологии.
Медицина представляет собой образцово точную науку, одну из самых экспериментально подтвержденных дисциплин. Любой новый метод лечения, любой лекарственный препарат проходит многоступенчатую стадию клинических испытаний, стремящихся свести к минимуму фактор неизвестности при его применении. Строгий протокол лечения болезней и узкая специализация врачей также направлены на максимальную детализацию алгоритма лечения пациента. И тем обиднее осознавать, что процесс зарождения заболевания, его течения и, во многом, выздоровления во многом зависит от факторов, входящих в компетенцию одной из самых эфемерных наук – психологии.
С точки зрения классической методологии, любая наука должна строиться на строго доказательной базе, достоверно предсказывать результаты воздействия своих методик, и с этой точки зрения психология, по мнению многих представителей более академических дисциплин, «не вполне наука», и даже «недонаука». Нейробиолог К. Фрит так описывает реакцию коллег на рассказ о своих научных изысканиях: «И вот меня спрашивают: „А чем вы занимаетесь?“ Кажется, это новая заведующая отделением физики. К сожалению, мой ответ „Я когнитивный нейробиолог“ только отсрочивает развязку. После моих попыток объяснить, в чем, собственно, состоит моя работа, она говорит: „А, так вы психолог!“ – с тем характерным выражением лица, в котором я читаю: „Нет бы вам заняться настоящей наукой!“» [100, с. 3].
Этот забавный снобизм начал улетучиваться буквально недавно, в начале нового тысячелетия, когда удешевление аппаратуры сканирования мозга, например, фМРТ, более четкая фиксация нейроэндокринных процессов организма человека и т. д., помогли зафиксировать и доказать безусловное влияние психологических и социальных факторов на физиологию человека. Даже в экономике, изо всех сил пытающейся удержать все время ускользающее реноме точной науки, психологи Д. Канеман и Р. Талер внесли вклад в понимание влияния поведенческих факторов на экономические процессы, который был отмечен Нобелевскими премиями.
Психология – удивительно разнообразная наука. Одной ногой она упирается в строгую доказательность психофизиологии, эволюционной психологии и других своих направлений, предполагающих практически математическую скрупулезность. Другой ногой она стоит на почти эзотерических вещах, таких как метафорические карты, измененные состояния сознания, адаптированные под мировоззрение современного человека шаманские практики и т. д. Компрометирует ли эту науку такая, кажущаяся на первый взгляд, неразборчивость? С моей точки зрения, ни в коей мере.
Основным критерием истины в психологии является действенность ее методов для конкретного человека. Если тот или иной метод психологии сумел утвердиться в ее практике, если он приносит практическую пользу, значит, он имеет право на существование вне зависимости от его идеологического базиса. Разумеется, такой подход критикуется не только представителями других наук, но и многими психологами-теоретиками, однако в практической психологии ценится прежде всего действенность того или иного метода.
Есть у психологии и еще одна замечательная особенность – в ней отсутствует понятие «устаревших взглядов». Ведущий российский специалист в области методологии психологии В. А. Мазилов пишет: «…если мы возьмем историю психологии, то обнаружим, что там нет не только правильных или неправильных концепций, но даже в более мягком варианте – более правильных или менее правильных. Более ранние концепции не являются менее адекватными, чем более поздние. В истории психологии зафиксированы подходы, которые до сих пор актуальны и используются в науке. Иными словами, концепции Фрейда, Адлера и Юнга, к примеру, до сего дня с успехом применяются и в науке, и на практике, имеют научную ценность. Становится понятно, что обилие подходов и теорий, объясняющих одно и то же явление, порождается сложностью, многоаспектностью и многоуровневостью, множественностью числа степеней свободы предмета исследования, а не частотой революций» [61, с. 14].
Психология, если рассматривать ее с позиции социальной эволюции, переняла эстафету гармонизации психики человека от выдохшихся к середине ХХ века религии и профессионального искусства. Высшая способность религии облегчить душу человека трансформировалась в сеанс психотерапии, причем эту форму катарсиса приняли и верующие, и атеисты. Разнообразные жанры искусства заняли в психологии свои ниши, снимая психологическое напряжение при помощи рисования, танца, драмы, прослушивания музыки, не требуя при этом от клиентов природного таланта и специализированных навыков.
Насколько же объективны данные о поведении человека, полученные с помощью методов психологии? Зародившись в середине XIX века в работах немецкого психолога Густава Теодора Фехнера, определившего даже формулу, описывающую связь между психикой и телом, течение экспериментальной психологии получило фундаментальное обоснование уже в ХХ веке в работах Р. Вудвортса [22], С. Стивенса [94], П. Фресса и Ж. Пиаже [99] и др. На первый взгляд, в той части этой науки, которая базируется на физиологических параметрах, а к ним можно отнести так называемую русскую школу объективной психологии, берущей начало в работах И. П. Павлова и В. П. Бехтерева, и бихевиоризм, зародившийся в США и распространившийся по всему миру, достаточно объективны. Два этих течения, в различных вариантах, изучают дуальную связку «стимул – рефлекс», к которой можно свести огромное количество поведенческих реакций. Разумеется, основное количество исследований, проводимых представителями этих направлений, проводится в лабораториях, в стерильных условиях и дает только «общее арифметическое» представление о тех или иных вариантах поведения, которое при работе с пациентами может очень серьезно корректироваться.
Психологи-практики, не имеющие возможности, да и желания, замерять те или иные физиологические параметры своих клиентов, поскольку обработка этих данных выходит за пределы их компетенции и существенно удлиняет время работы с клиентом, используют такой инструмент, как психологическое тестирование. Однако тестирование также не является однозначно объективным методом, так как предполагает либо оценку психологом реакции испытуемого на те или иные стимулы, либо еще более субъективную оценку различных аспектов своего состояния самим клиентом, отвечающим на вопросы тестов или выбирающим один вариант из нескольких заранее сформулированных вариантов [6].
И тем не менее, несмотря на довольно размытую «объективность» методов психологии, в практической своей части эта наука поразительно эффективна. За счет чего это происходит? Я думаю, что интуитивно чувствуя, а в настоящее время уже осознанно понимая нелинейность и многофакторность предмета своего исследования, психология избегает жестких рамок сведения проявления различных аспектов поведения человека к сумме однозначно интерпретируемых фактов. Взамен этого психология предлагает некую умозрительную шкалу координат, в рамках которой человек может сначала интерпретировать нюансы своего поведения, а затем скорректировать те черты своего характера, которые мешают его полноценной реализации. Таких систем координат очень много. Налагая на изначально хаотичную психику клиента координатную сетку психоанализа, юнгианских архетипов, райховского мышечного панциря, берновских субличностей и многих других методик, психолог может структурировать этот исходный сумбур и дать клиенту инструменты гармонизации его жизни.
Феномен психологии, на мой взгляд, заключается в прямой и честной «поэтизации» своего научного метода, принятой в ней задолго до того, как к подобной интерпретации были вынуждены прийти другие, более «точные» науки. Так, проникнув в тайны молекул, физики, для описания квантовой реальности были вынуждены ввести такие термины, как «запутанность», «неопределенность» и «вероятность», которые при всем желании нельзя отнести к объективным, детерминированным понятиям. Великие физики ХХ века – А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, Н. Бор и др., анализируя свои открытия, рассматривали их не только с естественнонаучных, но и с гуманитарных позиций, внеся весомый вклад в философию [126, 145]. Американский физик Дж. Чу сформулировал концепцию «бутстрапа» (bootstrap – обратная связь (англ.)), в которой, объединяя основные положения квантовой механики и теории относительности, отказался от идеи существования фундаментальных величин в природе, сконцентрировав свое внимание на характеристиках связей между равнозначными частями одной системы, включив в нее в качестве равноправного элемента и сознание [129]. И венцом «романтизации» физики можно считать концепцию «голографической Вселенной» физика Д. Бома и нейрофизиолога К. Прибрама, вообще отрицающую существование объективной реальности и трактующую наш мир как проекцию глубинных слоев мироздания [96].
Подобное мировоззрение характерно не только для физиков. Блестящая, с моей точки зрения, теория «аутопоэзиса» и вытекающая из нее «теория Сантьяго» чилийских биологов У. Матураны и Ф. Варелы [67], а также знаменитая «гипотеза Геи», выдвинутая климатологом Дж. Лавлоком и микробиологом Л. Маргулис, рисуют величественные картины самоорганизации природных систем, в которых строгий детерминизм тесно сплетен с вариативностью [51].
Психология, если рассматривать все многообразие ее методов, изначально холистична, она построена по интегративному принципу, который постепенно становится доминирующим и в других направлениях науки. Она, по определению, призвана рассматривать комплексное влияние на человека огромного множества факторов, стремясь привести их к единому знаменателю, пусть даже и не очень обоснованному с точки зрения доказательной парадигмы.
Учитывая колоссальный рост технологий, способный сделать описание феномена поведения человека предельно объективным, логично предположить, что объединив исследования в области физиологии, поведенческих реакций и социальных взаимоотношений, мы сможем достаточно точно описать важнейшие аспекты жизнедеятельности человека, и даже, может быть, поймем алгоритмы этого сложного явления. И с этой точки зрения любое противопоставление биологической и психологической научных парадигм выглядит архаичным и деструктивным.
Собственно, это былое противоречие между медициной и психологией в наше время успешно разрешается при помощи концепции психосоматической медицины [1], широко применяющейся врачами-практиками, чему я сам был неоднократным свидетелем, особенно в странах Европы. Однако эта тенденция еще не является общепринятой и нередко подвергается обструкции со стороны пуристов обеих наук.
Интегративный подход, дающий абсолютное равноправие и медицине, и психологии, представляется мне наиболее оптимальным способом практического решения задачи гармонизации нашей жизни. Нельзя не согласиться с выдающимся американским нейробиологом Р. Сапольски, который пишет: «Во-первых, мы не можем приступать к изучению таких предметов, как агрессия, соперничество, взаимопомощь и эмпатия, не привлекая биологию. Я говорю это с оглядкой на определенную когорту социологов, которые считают биологию неуместной и даже идеологически подозрительной, когда дело касается социального поведения людей. Но точно так же важно – и это во-вторых, – что стоит нам начать опираться только на биологическое знание, как корабль наш окажется без руля и без ветрил. Об этом тоже нельзя забывать. Это сказано в пику молекулярным фундаменталистам, убежденным, что у социологии нет будущего против „настоящей“ науки. И в-третьих… бессмысленно выделять в поведении аспекты „биологические“ в противовес, скажем, „психологическим“ или „культурным“. Они теснейшим образом переплетены и взаимосвязаны» [88, с. 18].
Следующим шагом в нашем исследовании факторов, оказывающих то или иное влияние на психофизиологические установки человека, рождающие стиль его поведения, формирующий, в свою очередь, его судьбу, будет изучение экспериментов, проведенных специалистами в области физиологии и психологии, которые позволят понять глубинные мотивы наших поступков.
Глава 4 КОРОЛЬ РЕАЛЬНОГО МИРА – КОНТЕКСТ
Рассуждая о своих действиях, мыслях и чувствах, большинство людей свято верят в рациональность и осознанность этих проявлений своей уникальной Личности. Но так ли это на самом деле? Давайте вкратце рассмотрим некоторые значимые факторы, определяющие нюансы нашего поведения и формирующие неповторимый ландшафт нашей психики и нашего здоровья.
Начнем мы с такой глобальной по масштабам вещи, как принадлежность человека к той или иной культурной традиции. В науке принято разделять эти культуры на индивидуалистическую, выразителями которой являются жители США и Западной Европы, и коллективистскую, представленную жителями Азии.
Индивидуалистическая культура, как явствует из ее названия, порождает в человеке определенный эгоцентризм, чувство соперничества, осознание собственной уникальности, повышенное внимание к критериям свободы в своих поступках и т. д. Коллективисты, напротив, мыслят себя звеньями одной системы, для них ценны внутригрупповые отношения, они склонны к самопожертвованию.
«По определению, в коллективистских культурах главное – это гармония, взаимозависимость, согласие; поведение формируется нуждами группы, тогда как в культурах индивидуализма доминирует установка на автономию, личные достижения, уникальность и единственность, защиту прав и нужд индивида» [88, с. 228].
Критерии определения индивидуалистических или коллективистских психологических установок являются достаточно размытыми. Во многих странах, традиционно исповедующих одну культуру, жители разных ее районов могут демонстрировать все признаки приверженности другой культурной традиции. Так, недавно было проведено очень интересное исследование, выявившее зависимость принадлежности к определенной культуре от способа ведения сельского хозяйства [175]. В Китае, где большая часть населения традиционно выращивает рис, требующий слаженного коллективного труда, порождающего коллективистскую культуру, в северной его части, где рис не мог расти в силу погодных условий, население выращивало пшеницу. И жители этих северных районов демонстрировали приверженность к индивидуалистической культуре по результатам многофакторного тестирования.
Подобное же исследование, но с еще более узким территориальным диапазоном, было проведено в Турции в районе, где компактно проживают скотоводы, пасущие овец в горах, рыбаки и земледельцы [121]. Представители всех трех групп принадлежали к одной религии, говорили на одном языке и имели условно однородный генотип. Нетрудно догадаться, что земледельцы и рыбаки были коллективистами, а скотоводы – яркими представителями индивидуалистической культуры. По результатам этого исследования был сделан вывод о влиянии коллективистской культуры на жизненную философию человека, которая обладает всеми свойствами холизма.
Разница культур оказывает заметное влияние на физиологические параметры организма. В частности, «у респондентов из индивидуалистических культур сильно активируется (эмоциональная) вмПФК (вентромедиальная часть префронтальной коры головного мозга. – Прим. автора), когда они смотрят на собственную фотографию, а не на фотографию родственника или друга. У их восточноазиатских коллег эта активация заметно ниже… Если принуждать американца долго распространяться об эпизодах, в которых на него влияли, а азиата, наоборот, как он оказал на кого-то влияние, то у обоих начнут выделяться стрессовые глюкокортикоиды, как будто рассказывание причиняет им заметный дискомфорт» [88, с. 229].
Анализируя эти и многие подобные им опыты, мы можем констатировать влияние экологических и вытекающих из них культурных факторов на ключевые когнитивные, психологические и физиологические установки человека, которые порождают стиль его жизни, в чем-то давая преимущество, а в чем-то, безусловно, ограничивая. Принадлежность к коллективистской или индивидуалистической культуре, зависящей от внешней среды, определяет отношение человека к своему месту в мире, формирует его ключевые моральные ценности, способ мышления и чувствования, и все это происходит на бессознательном уровне. Более того, эти факторы влияют даже на его генотип.
Одним из несомненных успехов генетики является открытие некоторых участков генов, ответственных за те или иные варианты поведения. Наиболее показательным примером такого направления генетики можно считать определение влияния варианта гена DRD4, являющегося составной частью рецептора D4, который активно реагирует на дофамин – нейромедиатор, вызывающий предвкушение чувства удовольствия и играющий важную роль в обучении и мотивации. Этот ген многовариантен, и один из его вариантов – 7R реагирует на дофамин весьма слабо. Обладатели этого гена отличаются экспансивностью, стремлением ко всему новому, яркому и необычному, причем, в зависимости от социальных условий, они могут быть как великими путешественниками-первопроходцами, яркими харизматичными вождями, так и алкоголиками и игроманами. Влияние этого варианта гена на личностные характеристики настолько ярко и определенно, что некоторые исследователи называют его «геном авантюризма».
Изучение этого гена демонстрирует нам классический пример естественного отбора. В геноме народов, которые вынуждены осваивать новые территории, процент 7R гораздо выше, чем у народов, ведущих оседлый образ жизни. В зависимости от влияния среды естественный отбор поощряет репликацию «гена авантюризма» или сводит его присутствие практически к нулю. В случае коллективистской и индивидуалистической культур большой процент 7R характерен для индивидуалистов, а меньший – для коллективистов [128, 132, 147, 153].
Таким образом, рассматривая эти примеры, мы можем наблюдать несомненное влияние факторов среды не только на базовые когнитивные и психологические установки человека, но и на некоторые параметры структуры его генома. Обобщая аспекты такого влияния, Р. Сапольски пишет: «за этим наиболее изученным культурным контрастом стоит комбинация многочисленных факторов: экологии, способов производства продуктов, культурных различий, разницы в эндокринологии, нейробиологии, генетике. Культурный контраст проявляется в очевидных аспектах: морали, умении сочувствовать, методах воспитания, соперничестве, взаимопомощи, определениях счастья…» [88, с. 234].
