скачать книгу бесплатно
– А ты махни! – настойчиво предложил дядя Толечка. – Иногда и чаёк целебен.
Клыш из вежливости отхлебнул. Глаза выпучились. В горле загорелось, зажгло в желудке. Отдышался. Принюхался.
– Умеете умно и тонко пошутить, – оценил он под общий хохот. В чайнике оказался коньяк.
– Вот и славненько. Зато не заболеешь, – порадовался дядя Толечка. Прислушался к далекому грозовому гулу голосов от винного магазина.
– Драка там, – сообщил Данька.
– Что делают с людьми? Самое мерзкое, что в глубинах таилось, наружу попёрло, – Земский в сердцах пристукнул стол. – Вот ты, Дима, как наш новый зам председателя райисполкома, объяснись перед нами, избирателями, с чего вдруг власть собственному народу войну объявила?
– Ну, у меня ещё совещание, – Девятьяров, не желая быть причастным к крамольному разговору, пошарил по скамье в поисках шляпы.
– Да и мне пора, – согласился с ним майор.
– Не-не-не! Посошок! – захмелевший Горошко подхватил наполненный на треть стакан. – Поднимаю за Анатолия Фёдоровича! Главного спасателя комбината. А отныне он и наш с Оплетиным индивидуальный спаситель. Анатолий Фёдорович! Чтоб знали: ваша реконструкция!..
– Да не моя! – рассердился Земский.
– Общая, но под Вашим знаменем, – вывернулся тостёр. – Потому что все вашими идеями пропитались. Короче! Куда Земский, туда и земство. Не секрет, я из корда вышел. Моё производство! Каждого работягу знаю. Но раз Земский решил, что корд сворачиваем, – всё! Как команды в строю. Вот при всех: надо будет голову на плаху за реконструкцию – положу! Веришь, Фёдорыч?! Я тебе до нутра верный!
– Делу надо быть верным, – не повёлся на лесть Земский. – Все мы одному делу служим!
Он протянул руку Девятьярову.
– Спасибо за выручку, Дима. По правде, засомневался в тебе. Боялся, в сторону отойдёшь. Извини, что плохо подумал. Можешь записать в должники.
– Так некуда. Там уж вся страница исписана! – Девятьяров попробовал улыбнуться. Непривычные мышцы раздвинулись в оскал. – А по большому счёту, начальника райотдела благодарите. Если б Трифонов на свой страх и риск не порвал протоколы, ничего я бы не сделал.
Земский охотно приобнял майора:
– Рад нашему знакомству, Андрей Иванович. Много слышал о вас удивительного. Теперь вижу, что, если человек решителен, так во всём. Надеюсь, видеться чаще.
– Только уж не за самоваром! – майор неожиданно расхохотался, красиво, раскатисто. Коротко козырнув, пошёл к выходу. И тотчас вслед ему заулыбались остальные.
Земский придержал руку Девятьярова. Сбавил голос:
– Прости, что больного касаюсь. Знаю, конечно, насчёт твоей матери. Мы ведь с ней не раз пересекались. Помогали друг другу. Так и не вышли до сих пор на след убийц?
Девятьяров отрицательно мотнул головой.
– Я не с тем, чтоб любопытство потешить, – заспешил Земский. – Но если хоть чем-то могу пригодиться! Хоть чем-то!.. Это не к тому, – он ткнул на самовар. – Просто маму твою уважал.
– Дело приостановлено за неустановлением виновных, – сухо ответил Девятьяров.
И вдруг не удержался – холодное лицо задрожало, губы задёргались.
– Сейчас… Мама ведь для меня всем была! Единственная, к кому прислониться мог! С любым, что на душе! Потому что любила, каков есть! Прав, виноват! Неважно. И убили за просто так, походя! В горкомовском доме, с ментом у подъезда! Секретаря горкома, как курицу, пристрелили! И с концами! А горе-сыщики замылить пытаются. Но я не дам. Сколько жить буду, столько искать. И уж когда найду упырей!..
– А как насчёт заповеди прощать? – встрял с нижнего конца стола Робик.
Девятьяров развернулся к нему всем корпусом.
– Кого угодно прощу! – отчеканил он. – Но сначала повешу за яйца.
Он зажмурился от сладкого предвкушения.
Земский, изумлённый вспышкой ярости в прохладном этом человеке, приобнял его за плечо:
– Дима! Насчёт отца?..
Девятьяров заметил, что к разговору прислушиваются остальные. На лице его восстановилось прежнее, бесстрастное выражение.
– Для меня мама и за отца, и за мать была, – уклонился он от ответа.
Поднялся, подняв и других.
Все, кроме Робика и Даньки, потянулись к выходу.
Земский подманил пухлоколенную официанточку. Пошептал.
– До семи… – ответила та. – Лучше как обычно.
Анатолий Фёдорович перехватил Данькин взгляд исподлобья. Смутился.
– Насчёт этого… – он мотнул шеей вслед официантке. – Тёте Тамарочке ни звука.
Вышел за остальными.
– Знаменитый по городу шкода, – глумливо бросил Баула. – За шестьдесят мужику. До таких лет дожить, и то за подарок. А этот с живинкой! Вот так бы по жизни просвистеть, и – копыта откинуть не жалко.
Оживление сошло с его физиономии: в чайную возвратился Девятьяров. Робик быстро склонился к Даньке.
– Вернулся, инквизитор. Сейчас душу тянуть начнёт. Ты только не уходи. Дождись. Потрендим ещё, шкоду какую-нибудь подпустим.
Клыш кивнул безразлично, – торопиться ему было некуда.
Братовья
– Вот втолковываю молодому, что мужик, он по натуре охотник, – развязно поделился Робик с подошедшим Девятьяровым. – Отловил бабу, сперму сбросил, обновился. И опять нырк в семью. А иначе – застой и отстой. Знаешь: старый друг лучше новых двух? Так вот, с бабами наоборот. У тебя, Диман, у самого как с женой? А то есть тёлка на примете.
Девятьяров без слова крепкой когтистой рукой прихватил Робика. Оттащил за соседний, пустой столик. Подсел напротив.
– Да я вообще не при делах! – с ходу сообщил Баулин. – В бане встретились. Махнули за день рождения… Дни рождения-то ваша партия ещё не отменила?
– Язык свой поганый придержи! – Девятьяров повёл шеей, убеждаясь, что их не слушают. Клыш и впрямь поначалу не прислушивался, но – всё слышал. – Вечно у тебя – не виноват.
– Ну тут-то в чём?!
– В том, что обстановку не просекаешь! Сегодня тебе опять повезло. Думаешь, стал бы влезать из-за чужих, когда все под топором ходим? В последнюю минуту Земский поименно перечислил. Вот и пришлось из-за тебя, шкодника, шкурой рискнуть. Сколько ещё придётся, как думаешь?
– Да будет, Димон!.. Шкурой! Никто и не просил… Мне вообще эти ваши алкогольные игрища – по фигу метель! В трезвенников все вдруг перекрасились. Завтра религию восстановят, кинетесь толпой к мощам прикладываться. А я как был, так и есть кот, что сам по себе. Ну кинули бы, штрафанули. Что со мной ещё сделаешь?
– С тобой-то, может, ничего. Говно, известно, не тонет. А – отец?! – напомнил Девятьяров.
Заглянул в наглые пьяные глаза, остервенел.
– Слушай, ты, – глист единокровный! Такое слово – байстрюк – доводилось слышать?!
– Кому как не тебе знать?
– Да, это я, – через силу подтвердил Девятьяров. – Я в город приехал чистым, – никто и ничего. С паспортом на материну фамилию. Потому что отец наш меня, незаконного, официально не признал. Хорошо хоть после маминой смерти на произвол судьбы не бросил. В команду принял, за собой локомотивом тащит. Не станет его, не станет меня. А его не станет, если младший сын-хлюст – раз за разом подставы делать будет.
Девятьяров заново взъярился.
– Знаешь хоть, сколько желающих нашего отца схавать! А ты – как граната меж ног! Пойми, наконец! Все мы в цепочке. Меня отец тянет. Я – других. И вот тебя ещё в нагрузку получил. Сам по себе он! Кому ты это впариваешь, котяра облезлый? Потому и колобродишь, что подпорку под жопой чувствуешь. А если выбьют подпорку? Тебя-то с твоими прибабахами закопать куда-нибудь на зону – как высморкаться. По-прежнему в Москве билетами спекулируешь?
– Фарцую, – аккуратно подправил Робик.
– Считай, отфарцевался. То, что у Гуська ОБХСС на хвосте, знаешь? – рубанул Девятьяров. Робик посерел. – У него – значит, у тебя. И спасти тебя можем только мы с отцом… Пока ещё можем! Ну ты ж не полный дурак.
– Не полный! – согласился Робик.
– Так ляг на дно. Да хоть в комсомол! Куда-нибудь в Лесной район на годик. Пересидишь, вернёшься чистым. С анкеткой. Сколько предлагал!
– Не-к-ка! Неохота! – тоном сказочного Емели протянул Робик. – Там в галстуке ходить надо.
– Всё лучше, чем на зоне в робе.
– Роба в робе, – тотчас ухватил Баулин, прикинув, как пустит по городу новую хохму. Демонстративно заскулил.
– Чего ты меня, Димон, всё на слабо? берёшь? Посадят, не посадят – бабушка надвое! Зато знаю за что рискую. Всегда забашлить могу! Снял навар – «бабки» на кармане. А что взамен? Копеечная зарплата, костюмчик с камвольного комбината да трендение про светлое будущее? Хочешь обратить в свою веру – посади меня на деньги. Тогда я без всякой агитации твой!
– Так проворуешься!
– С чего бы? – Робик оскорбился. – Зря, что ль, в финансовом пять лет оттрубил? А финансы – это как раз и есть наука воровать из прибылей. То есть чтоб никто не заметил.
– Больно ты шалый! – усомнился брат.
– Это я без денег шалый. Пока карманы зашиты.
Девятьяров призадумался, вновь забарабанил пальцами по столешнице.
Страну накрывала муть: кооперативы; какие-то диковинные СП да Малые предприятия попёрли грибами после дождя. Пресечь на корню не получилось, – слишком велик оказался напор либералов, бесконечно дующих доверчивому Генсеку в уши. Но и пускать дальнейшее на самотёк было бы недальновидно. Человеком, вокруг которого сбились здравомыслящие силы, стал Лигачёв. Сделал свой выбор и отец. Тем более что с Егором Кузьмичом приятельствовал со времен ВПШ. Выбранная сплотившейся командой стратегия Девятьярову была понятна: не можешь отменить – возглавь. Раз уж вынуждают играть по новым правилам, то правила эти необходимо приспособить под своих. Не входя в прямой конфликт, притормозить и перенацелить. Упёрлись в кооперативы? Что ж, создадим их при комсомоле. Пошли разговоры о частных банках? Комсомол – в закапёрщики. Главное – не упустить высот. С них видней, куда дальше двинуться, да и выцеливать удобней. В этой схеме своё место отвели Девятьярову. Сначала подпустили в самостоятельное плавание – зампредом в райисполком. Теперь как одного из самых молодых в команде перебрасывают на обком комсомола. Как раз с целью обкатать и попробовать на зуб то новое, что ломится в двери. И тогда уже ему самому понадобится команда, на которую можно опереться. Расставить на ключевые места своих людей, – так виделась на сегодня задача. А Робик при всех взбрыках далеко не дурак. Хоть и грозил ему тюрьмой, но знал: уж не первый год московские обэзээсники подступаются к билетной мафии. Выхватывают то одну группку, то другую. Но зацепить всерьёз не получается, – слишком хитро налажен внутренний учёт. И диковинную схему, о которую ломают зубы проверяющие, как узнал Девятьяров, придумал не кто иной, как Баулин-младший. Казалось бы, откровенный пофигист. Без совести, без принципов. Но наглый, хваткий, вёрткий. Может, и впрямь время таких ушлых наступает?
Девятьяров тяжелым взглядом прошёлся по пьяненькой, глумливой физиономии сводного брата. Довериться пока не решился.
– Ладно, подумаю! – намекнул он. Заметил, как оживились глазки напротив. – Но пока, чтоб ни пятнышка. От Гуська своего отойди. Его все равно за то ли, за другое посадят! И, само собой, – упаси боже ещё раз в ментовку загреметь. Иначе!..
Прижал длинный палец Робику к виску, будто дуло пистолета.
– Так что? – глянул на часы. Заторопился.
– Да понял, не дурак! Дурак бы не понял, – отмолотил одну из своих скороговорок Робик.
Девятьяров поднялся, подхватил шляпу.
– И ещё! – припомнил он. – Знаю, что не вылезаешь от девки своей. Мёдом, видно, намазана. Но жениться не вздумай!
– Ты мне ещё и баб подбирать будешь?! – заново взвился Робик.
– Иностранка. А это – пятно, – холодно объяснился брат.
Робик провожал уходящего брата глазами – впервые со спины. Рослый, сухопарый, плечи коромыслом. Плоский, упрямый затылок. Дуролом, конечно. Но прислониться можно. Тем более что в Москве и впрямь сделалось стрёмно. Не подступятся к главному, все равно найдут, за что посадить. Да хоть та же новая среди ментов фишка – наркоту подбросят. А садиться Робику не хотелось.
– Достали папашины холуи! – громко пожаловался Робик. – И когда только они от меня отстебаются?!
Пересел к Клышу. По брошенному искоса взгляду понял, что тот всё слышал.
– Ну да, брательник, – признал он. – Всё одно падаль.
– Что ж вокруг тебя одна падаль? – Данька усмехнулся. – Где ни встречу, обязательно среди падали.
– Потому что у любого, если копнуть, – внутри падаль, – не задержался с ответом Баулин.
– Может, и хорошее что бывает?
– Сомневаюсь, – Робик почмокал полными губами. – Но если и впрямь нашел – замри. Глубже не копай! Чтоб не разочароваться. Потому что, если ещё на полштыка глубже, – всё едино…
– Падаль? – веселея, догадался Клыш. – И дружбы вовсе нет?
– Конечно! Первая заповедь: хочешь остаться при друзьях, не говори того, что думаешь. И не мешай врать другим. Они тебе не по правде, и ты им – понарошку! Вот попробуй дружбану сказать, что на самом деле думаешь. И что на выходе? Одним другом меньше.
– Может, он и вовсе не был твоим другом?
– Брось эти ля-ля! – Робик аж взвизгнул. – Дружба – фройншафт! Повторяем друг за другом. А на самом деле все на подлянке живём! Выгоден – друг, невыгоден – проходи-подвинься.
Клыш, сощурившись, слушал пьяного балабола. Иногда хмыкал, – беспутный эпатажник отвлекал от собственных, тяготящих раздумий.
Робик взболтнул опустевший чайничек. Намекающе показал официантке. Но с уходом Земского приветливость в ней иссякла.
– Идите себе. И так уж с чая качает.
Они вышли на сырую, серую улицу.
Робик поглядывал на вышагивающего рядом Клыша. В парне этом, с ироничным прищуром, углублённым в какие-то свои раздумья, угадывалась взрывная, дерзкая сила, перед которой шумливый Баулин невольно робел.
Дождь закончился, но по мостовой лились потоки. Водители прижимали заляпанные машины ближе в тротуару, окатывая редких прохожих. Те, беззащитные, жались к домам.
