Безымянные

– Без нее совсем может быть и нельзя, но когда она всюду… так же нельзя… это ведь не правильно…

– А нам ли говорить: что правильно, а что нет? Давай, друже, собирайся. Я уже в куртке стою!

Директор встал, всё так же смотря в окно.

– Бедность. Насилие. Коррупция. Ненависть. Давно сгнившая рыба, всё еще цепляющаяся за власть. Волнения народные. Один народ бьет друг друга и ненавидит. Те, кто присягали служить народу, служат карьерному росту и деньгам. Униженные и оскорбленные совсем не те люди, о ком говорят ведущие по телевизору. Униженные и оскорбленные – мы! Я бы, Брат, и хотел бы, чтобы мое государство помогло мне. Нашло убийцу беззащитной девушки. Прекратили зверства. Но, покуда мы имеем настроения “реванша” и единственную цель: “показать им всем Кузькину мать!”, всё так же будут умирать люди в одиноком подвале, сожженные в механизме, что был нужен фашистам век назад, и получивший популярность в веке нынешнем у тех, кто этот фашизм победил. Пока всей стране говорят, что униженные и оскорбленные – вот они, смотрите, мы показываем их по телевизору, им сложно и тяжело сделать нашу страну великой, но у них это получается назло всему миру, а особенно назло внутренним молодым врагам; в это время униженные и оскорбленные смотрят в этот телевизор, в их квартире без воды и света разносятся рукоплескания и удовлетворительные кивки: “да, так мы их!”, и они сами не ведают, занятые поиском корки хлеба, что они есть те самые униженные и оскорбленные, но которых никогда не покажут по телевизору. Из-за цензуры не покажут, Брат!

– Дружище, не порть воздух! И так на душе хреново, так ты меня в депрессию вогнать хочешь!

– Не вгоняю, Брат. Я наоборот надежду ищу. Как один герой классика говорил: “У нас что упало, то уж и лежит. Как бы не так-с! Я встать желаю!”

– Так вставай и пошли уже! Философ, блин!

Директор и Брат оделись и вышли из квартиры. Дверь закрыли на два замка.

***

– Слышь, писака умный? – харкнул мужик прямо на стол Писателю, дымя в лицо дешевым табаком.

– Что за манеры, мужчина?! – вспылил Писатель, поднимаясь со стула, но мужик схватил его за плечи и не дал встать, смотря на него безумным взглядом. Писатель сел обратно на место.

– Ты че, баррикадный герой или я не понял? Че за звиздешь продвигаешь в своих туалетных бумажках? Молодежь подбиваешь? А, мля?!

– Что вы хотите от меня, мужчина?

– Ты президента нашего уважаешь?! Отвечай, интеллигенция, тьфу!

– Уважаю… – смотря в стол, неуверенно ответил Писатель.

– Громче!

– Уважаю.

– Ты гнида тупой?! Ори во весь голос!

– Уважаю! – закричал Писатель пискляво. Мужик заржал, почесав собственный зад, и невзначай понюхал руку. Удовлетворился.

– Что бы такой херни больше не было. Запомни! Родину любить надо! Березку описывать во всех деталях! Памятники Богам нашим! Откуда вы такие упыри? Бери пример с классиков, пёс сутулый! Они Родину благословляли. Царя любили. Одни плюсы находили! Вот золотой век литературы! Тьфу на вас! Всё просрали!