Монтао. Легенда о монахе

Неупокоенные души, как показалось монаху, повернули головы, у кого они, конечно, остались на своём месте, в его сторону. На самом деле их глаза смотрели сквозь человека, на своих призрачных врагов.

После нескольких секунд неподвижного противостояния мёртвые воины внезапно ринулись друг на друга. Их мечи со звоном скрестились в массовой битве. Часть духов устремилась куда-то в лес, другие выпустили в них стаю стрел, чтобы остановить. Ещё один град стрел обрушился на бойцов-крестьян. Призраки получали удары несовместимые с жизнью, но продолжали сражаться.

В сторону места, где стоял монах, бешеным галопом неслись всадники, сносившие всё на своём пути. Но, как порыв ветра, пролетели сквозь живого. Прозвучал боевой клич, и навстречу всадникам выбежали копейщики.

Вдалеке, куда направилась часть воинов, виднелось огромное дерево, а на небольшом расстоянии от него – развалины каких-то каменных строений. Стараясь не задевать сражающихся, монах последовал за теми, кто бежал к дереву и руинам.

Окружение мертвецов нагоняло жуткие чувства. Казалось, что единственный островок жизни – это дерево и развалины, давно пришедшие в запустение.

Когда-то здесь могли расти всевозможные цветы, а не только фиолетово-розовые лилии. Наверняка сюда приходили люди, чтобы отдохнуть, помечтать или просто прогуляться, наслаждаясь красотой природы. Под ковром цветов покоилась каменная дорожка, которую время надёжно спрятало и разрушило. Исполинское многовековое дерево венчала густая крона, склонившая к земле длинные ветви с нежно-фиолетовыми листьями, касавшимися лилий, растущих им навстречу, вверх.

Вокруг этой природной стены, преграждающей путь к стволу и корням, топтались мертвецы, но внутрь не заходили.

Приблизившись, монах понял, что они осторожно наблюдают за действиями, разворачивающимися под развесистой кроной, стараясь не нарушить таинственную церемонию, скрытую от глаза нашего путника. А единственное, что он смог услышать, это плач девушки.

Внезапно, к его удивлению, из полупрозрачной толпы вышла живая душа – молодой парень с флейтой. Уверенным шагом он направился прямиком к монаху. Подойдя вплотную, музыкант приложил палец к губам и отвёл его в сторону, подальше от мертвецов:

– Что же вы наделали! Твой мальчишка пробудил их всех, понимаешь? Ох, как же я не хотел допустить этого вновь…

Добрая, будто беззаботная, совершенно отстранённая от всего происходящего улыбка появилась на одноглазом лице:

– Не переживай. Не стоит так волноваться. Просто расскажи с чего всё началось?

– Ну что ж, слушайте:

«Эта почти всеми забытая история случилась в тёмные и смутные времена, много поколений назад. Тогда все земли принадлежали разным сильнейшим и ни от кого не зависимым господам. Император ещё не знал единой власти, как сейчас, и не мог распределять территории семьям в личные владения по своему усмотрению.

Один злой, очень злой господин привёл своих людей на землю, именуемую «Лиловым Дождём», потому как росли на ней прекрасные глицинии. Здесь он приказал возвести самый красивый город, что когда-либо существовал в Йокотэри, под стать окружающей природе.

Изводя до смерти рабочих, которые трудились днём и ночью, злой господин в итоге получил огромный изящный дворец, ровные широкие улицы и строгие крестьянские дома. Город был окружён стенами, высокими и неприступными, такими же грозными, как и армия его хозяина.

Но в противовес своей тёмной душе, изверг имел дочь – Фудзико. Это был невинный белый лепесток.

Жители боялись и ненавидели господина, но любили его дочь, а она любила их. А больше всех на свете Фудзико любила простого, не из знатного рода, жителя «Лилового Дождя». Он был сыном фермера и тоже, как водится, должен был стать фермером. Но судьба распорядилась иначе.

Молодые влюбились друг в друга до беспамятства. Они скрывались от посторонних глаз под кроной самого большого дерева в лесу, листва которой была наполнена светом солнца и луны. Вдалеке ото всех они танцевали под музыку флейты, кружась у могучего ствола, вовлекая в водоворот танца опавшие листья. Их движения стали отточены до совершенства.

Красивую притягательную мелодию было слышно далеко в лесу. И вскоре жители прознали о молодой паре. Они стали тайком приходить к дереву, чтобы увидеть прекрасный танец.

Прознали о влюблённых и шпионы злого Господина. Длинные языки рассказали всё отцу Фудзико, который пришёл в неистовую ярость. Он запер дочь во дворце.

Но чистые сердца не знали преград. Они спланировали побег. Весь город был готов был им помочь, даже если бы пришлось пойти против самого́ могущественного господина, так как простой народ давно его ненавидел за жестокость и несправедливость.

Одной безоблачной ночью вассалы восстали против тирана. Началась бойня крестьян с армией. Спятивший от злости отец выколол глаза девушке, чтобы она не сбежала. Тогда возлюбленный Фудзико сам пробрался в покои дворца и вывел её в единственное безопасное место, что знал, – в лиловый лес, под могучее древо.

Говорят, в тот последний раз даже смерть застыла, чтобы взглянуть, как танцевали влюблённые. Вассалы и воины ненадолго забыли о вражде и ненависти и молча, страшась отвлечь танцующую пару, как заворожённые смотрели на грацию чистой любви.

Явился к дереву и отец Фудзико. Пожалуй, единственный, на кого не действовали чары волшебного танца.

Оголив меч, с диким криком ярости он кинулся в сторону танцующих. Пара прервала танец. Но юноша не растерялся. Выхватив оружие у стоявшего рядом, ещё заворожённого музыкой флейты и пластикой танца, солдата, он закрыл собой возлюбленную и отразил удар нападавшего. Началась жестокая схватка. Фудзико горько зарыдала. Из её глаз потекли кровавые слёзы. Лес обагрился.

В том бою никто не вышел из смертельного круга. А дух девушки, плачущей от горя, до сих пор не знает покоя. Он заманивает странников под старую глицинию, в мир своих грёз, чтобы они могли увидеть неоконченный танец, ставший символом вечной любви и скорби…»

На минуту время остановилось. Монах думал. Музыкант же явно сильно нервничал. Рядом слышались всхлипы.

– Да… Твои истории гораздо лучше моих, друг. Мальчик и все ушедшие из деревни мужчины – там? – он указал на столпившихся у листвы.

– По легенде, Фудзико не смогла смириться со своим горем и страдала, невольно заставляя страдать и остальных. А те, кто хотел ей помочь, становились заложниками, без возможности уйти из-под кроны дерева. Я видел мальчика, он забежал туда.

Теперь послушай: только музыка способна их успокоить. Но даже она не сможет вернуть тех, кого забрала судьба. Они во власти кроваво-плачущей девы. Мы лишь можем…

– Глицинии… А я всё думал, что же за прекрасные растения? – перебил монах и искренне заулыбался. – Спасибо тебе! Играй, как ни в чём не бывало. Хорошо?

– Ч-что? Постой! – музыкант закричал вслед. – Сумасшедший! Легенды правдивы! Что же ты творишь?!

Насвистывая успевшую запомниться мелодию, монах прошёл сквозь тени призраков и, отодвинув свисавшую листву, добровольно вступил в ловушку. Последнее, что можно было расслышать позади: «Пусть душа твоя обретёт покой!»

Огромное дерево надёжно, не хуже высоких каменных стен, укрывало внутри себя всех, кто оказывался под его сенью. Лунный свет бил снизу вверх, яркими лучами подсвечивая нескончаемый лиловый листопад. Центр был совершенно свободен и пуст, кроме сидевшей у самого ствола плачущей полупрозрачной девушки. А у раскидистых корней, измученные и несчастные, но живые, стояли мужчины и несколько женщин.

Не все из них были жителями ближайшей деревни. Кто-то наверняка был просто обычным, добрым на душу путешественником или прохожим, завлечённым в это место мелодией флейты. Между неподвижными, но живыми и дышащими телами, стоял Недзи, крепко прижавшись к своему отцу.

– Вот и славно, – негромко промолвил монах себе под нос.

Плачущая девушка всё же услышала его голос и мгновенно подскочила:

– Папа? Это ты? Не подходи! Я люблю его! Оставь же ты нас, прошу!

– О! …Твой папа тебя больше не потревожит! …Успокойся!

Монах начал медленно подступать к перепуганному духу, но девушка издала резкий вопль, который парализовал всё его тело, доставляя нестерпимую жуткую боль. Присутствующие люди падали, кричали и слёзно молились. Все, кто мог слышать, сейчас жалели о том, что имели такую способность…

Их страдания внезапно прекратили звуки флейты. Музыкант начал играть. Фудзико замолчала. Теперь она подняла голову к свету и слушала. Настало время перевести дух. Люди затаили дыхание. Только бы не побеспокоить девушку и не вернуться к боли, которую она им только что причинила.

Монах их прекрасно понимал. Понимал и их полные ужаса взгляды, направленные в его сторону, когда он приближался к призраку. Подойдя на неприлично близкое расстояние и наклонив голову к её уху, мужчина прошептал:

– Я вернулся… Фудзико.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами, будто могла видеть, и улыбнулась:

– Ну наконец-то! Неужели мы снова вместе?

Девушка взяла руки монаха в свои и повела в незнакомом для него танце. Они кружились, поднимая вихрь лепестков вокруг себя, выходили в центр, насыщаясь лунным светом, проводя его по своим телам, плавными жестами передавая партнёру. Фудзико больше не плакала, нет. Теперь она смеялась и радовалась.

– Рао! Я так ждала! Но как же мой папа?

Не переставая повторять движения за ведущей, монах с улыбкой, веря в это сам, ответил:

– О, милая! Он поверил в нашу любовь! Поверил так же сильно, как и мы! Больше он нас не побеспокоит, не стоит о нём думать. Лучше продолжим танцевать!

Движения стали приходить на ум сами, будто кто-то нашёптывал их, меняя расположение рук и ног так, как того требует танец. Постепенно жесты партнёров стали настолько синхронными, словно они учились этому долгие годы. А призрачные ладони Фудзико касались уже чьих-то иных, таких же призрачных ладоней. Во время очередного разворота монах понял, что танцует вместе с духом возлюбленного, так как его тело помимо его воли двигалось настолько грациозно, будто бы сам Рао им завладел.

Цветы расступались перед парой, давая ей насладиться долгожданным танцем. Эта ночь была только для двоих. Они кружились, сходились и расходились под присмотром звёзд до тех пор, пока мелодия не стала постепенно затихать. С ней замедлился и танец. Девушка обняла танцора, неважно, кто это был – монах или давно почивший Рао. Она наконец успокоилась, крепко прижалась к груди партнёра и тихонько заплакала:

– Спасибо тебе…

Но этот плач был не таким, как прежде, – горьким и безудержным. Сейчас слёзы омывали кровоточащие раны в сердцах влюблённых, смывая всю боль и печаль. Это были слёзы счастья и радости.

Монах почувствовал, что больше не нужен, и отошёл, оставляя на своём месте дух счастливого парня, склонившего свою голову к голове Фудзико, заключив девушку в свои нежные, но крепкие объятия.

Внезапно подул давно не посещавший это место свежий ветер, унося куда-то в неизведанную даль силуэты молодой призрачной пары, одновременно, освобождая от магических оков измученных людей.

Встреча зари в деревне близ лилового леса была одной из самых счастливых, которую могли помнить её жители. Мужские силуэты, освещаемые восходящим солнцем, возвращались домой. Победоносная весёлая музыка сопровождала их. Впереди вприпрыжку бежал мальчик, поторапливая взрослых.

Женщины у реки, что первыми заметили возвращение живых мужей, позабыв о делах, кинулись им навстречу. Конечно, такое поведение было не свойственно местным традициям, но сдаётся, в этот момент о традициях никто и не думал.

В тот день, несмотря на войну, повлекшую смерти и голод, наливали лучшее вино и угощали лучшей пищей, которую могли найти. В маленькой бедной деревеньке был настоящий праздник. Все забыли о проблемах и печалях, которые ненадолго уступили место всеобщей радости.

К путнику, вернувшему свою шляпу, подошёл главный врач округи – отец Недзи:

– Благодарю! – он склонил голову. – От моей семьи и всех семей нашей деревни! Что мы можем сделать для тебя, монах?

В ответ мелькнула знакомая улыбка:

– Мне бы зашить, – гость показал на огромную рваную дыру на боковой стороне своей одежды, оставленную остриём меча верзилы, испортившего его шляпу.

Мужчина кивнул и быстро зашагал в дом, оставляя путника наедине с благодарными жителями. Каждый считал долгом лично выразить свою признательность и сказать, что в случае чего гость может смело рассчитывать на его жильё. Некоторые приходили с подарками, но монаху не нужен был ни меч, ни янтарные украшения.

Когда люди, счастливые и весёлые, двинулись отмечать свой праздник дальше по улице, он выловил из толпы одного очень пожилого человека:

– Старец, будь любезен, расскажи, как вы все разом оказались в лесной ловушке?

Седой мужчина посмотрел удивлённо, будто это был всем известный факт:

– Так мы это… На отряд вормоловский выдвигались. Прибежал как-то парнишка… не местный. Говорит: «Они в лесу уже, совсем рядом». Ну мы и поднялись на них… гнать, так сказать… А этих гадов как не бывало. Сбежали верно.

– Или западня…

– Да вы что! Это ж свой, йокотэрский мальчишка был! Хоть и не из нашей деревни, но на нашем языке говорил. Не спешите судить, монах! Уж кому-кому, а вам спешка не к лицу!

– Верно, – гость слегка поклонился. – Спасибо за ответ! Хорошо провести время!

Старик кивнул и бодрой походкой поспешил догонять веселящуюся толпу.

– Вормола… Йокотэри… – шрам по всей длине спины отозвался ноющей болью.

Монах поморщился, одновременно задавая вопрос в никуда:

– Сколько же это может продолжаться?..

– Что? – сзади стоял отец Недзи. – Позвольте я покажу вам наше место для отдыха, пока моя жена позаботится о вашей одежде.

Отойдя немного от деревни по одной из многочисленных извилистых троп, которые её окружали, они подошли к горячему источнику, расположенному в тени деревьев у самой окраины леса, как раз с той стороны, откуда монах и появился прошлым утром. Тёплый водоём голубого цвета был обложен камнями и скрыт от посторонних глаз шапками раскидистых крон с красной листвой.

– Отдохните, наберитесь сил, а сын вернёт вашу одежду, как только она будет готова, – доктор протянул смотанный большой кусок ткани с красивыми узорами.

Монах обменял всё, во что был одет, на протянутое полотенце, и мужчины разошлись. Тёплая, слегка бурлящая вода, несравнимая с холодной речной, постепенно полностью расслабила вошедшего в неё.

Птицы с ярким оперением всевозможных цветов, безбоязненно сидевшие на камнях, окружавших водоём, издавали мелодичные трели, успокаивая ум. Впервые за весь свой долгий путь, о котором монах предпочитал никому не рассказывать, он получил возможность полностью расслабиться и отдохнуть. Распущенные волосы показались чуть белее, чем раньше. Впрочем, не многим доводилось видеть восставших мертвецов.

В редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные виде́ния. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он ни оглядывался, та исчезала быстрее.

Солнце медленно поднималось всё выше, давая неспеша насладиться красотами окружающей природы.

Наконец послышался детский топот. Недзи, с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника.

– Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа. – он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.

– Спасибо, Нед… – не успел договорить монах.

– Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё!.. А зачем он будет вас ждать, дядя?

В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:

– Благодарю!.. Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?

Мальчик ничего не ответил, лишь тоже пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно.

Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках.

В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить к назначенному месту встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии.

Музыкант, наигрывая на своём инструменте, терпеливо дожидался на обочине дороги. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:

– Рад видеть вас снова! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?

Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.

– Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.

Немного подумав, монах неспешно ответил:

– Да?

Мечта парня с флейтой.

Когда даже самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:

– Меня зовут Идзумаси, – представился попутчик.

– Идзумаси… Это связано с течением?

– Что, простите?

– Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?

– Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.

– А в записке было только имя?

– Ну да. А что?

Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:

– Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне сдаётся, в записках должны оставлять какие-то слова раскаяния и просьбу о заботе. Может, это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?

Не найдя что ответить, музыкант нахмурился. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси безмолвствовал недолго:

– Не-а. Знаете, всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать. – Он оглядел белые одежды священнослужителя.

Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:

– И в этом я тоже мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?

– О! Рад, что вы спросили! До того, как оказаться в плену у призраков и играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.

– Хе… Амбициозная, но… поэтичная мечта.

– Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы – Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?

Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:

– Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?

– Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-то о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?

– Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.

– Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? – удивился юноша.

Монах тихонько захихикал и пожал плечами:

– Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?

Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:

– Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.

Одноглазый незнакомец надолго замолчал.

Шаг за шагом они, преодолев территорию, изобилующую тропическими деревьями, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной травой, а местами изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие кустарники. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца.

Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда по бокам за холмами виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары.

Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось – в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали.

Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева.

Но двоих путников, следующих на восток, казалось, совсем не волнует возможность встречи с неприятелем. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Так и продолжали они свой путь.

Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:

– Тадао… Таким было моё имя.

– Это честь для меня! Я напишу самую… – но мужчина перебил:

– Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.

Музыкант начал осматриваться по сторонам. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние цветочные луга, иногда «разбавленные» одинокими низкими деревцами, имеющими причудливые искривлённые формы и не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, с достаточно густой листвой, толстый ствол которого был наклонён почти к самой земле, привлекло внимание Идзумаси:

– Смотрите! Мы можем расположиться там.

Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светились ярче и были видны лучше.

Но эту тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.

– Боюсь, у меня нет еды. Но… – монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра. – Я могу дать это.

Парень разочарованно отмахнулся:

– Навряд ли это можно съесть. Предложите кому-нибудь ещё, – после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.

Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от костра и поудобнее устроился на голой земле. С минуту они лежали молча, разделённые заканчивающим свою «трапезу» огнём, а затем монах задал вопрос:

– Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?

Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:

– К той деревне всего две дороги. И по одной из них пришли вы, как я понял по разговорам. Значит, уйдёте по второй. Вот мне, – он зевнул, – как раз по пути.

На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого мигания одиноких светлячков.

Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монаху и вовсе не спалось. Тогда он снял с себя накидку и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел.