Последний герой. Том 3

Она глянула на Шульгина, лукаво прищурившись, и продолжила с интонацией доморощенного политолога:

– Я тут вот что подумала – с китайцами надо дружить. Воевать с ними нельзя, никак нельзя.

– Это ещё почему? – хмыкнул мажор, лениво прислонившись плечом к стене.

Любовь Марковна торжественно подняла указательный палец, будто приготовилась объявить решение мирового масштаба:

– Я тут прикинула. Если даже нападут, конечно, мы им отпор дадим, русские не проигрывают. Но считай: даже если по миллиону ихних солдат в день истреблять – в год выходит 365 миллионов. А это у них всего лишь годовая рождаемость, представляешь? Они за год такое количество просто наплодят, и счёт опять по нулям! Матрёшкины ручки! Вечный двигатель получается, мать его в качели.

Она выдала это настолько серьёзно и убеждённо, что Шульгин невольно рассмеялся:

– Кровожадная вы женщина, Любовь Марковна, однако.

– Жизнь заставит, Николай, ещё и не так застрекочешь, – важно кивнула она. – Но лучше дружить, конечно. Уж очень их много, как комаров на болоте.

Шульгин ухмыльнулся, чуть помолчал и заметил ехидно:

– Только селёдку-то жарят не китайцы, а вьетнамцы.

– Да хоть японцы! – отмахнулась баба Люба. – Я их всё одно не различаю. Таджик, китаец – какая разница? Вот подселю к тебе соседа. Проснёшься однажды – а рядом с тобой Чингисхан лежит. Вот тогда посмеёмся!

Она громко расхохоталась, довольная собственной шуткой.

А мы подошли ближе к её окошку. Шульгин осторожно огляделся – в холле уже давно было пусто – и заговорил тише, доверительнее:

– Любовь Марковна, ну зачем вы меня на всю общагу так распекаете? Мы же договорились: я здесь чисто номинально числюсь. Вы сами прекрасно всё знаете…

Он достал из бумажника пятитысячную и протянул в окошко. Баба Люба ловко перехватила купюру и быстро сунула в карман кофты, тут же подобрев лицом.

– Вот, сразу бы так, – удовлетворённо сказала она. – Теперь ладно, можешь ещё месяц не появляться, я уж как-нибудь переживу. С китайцами.

Затем она внимательно посмотрела на меня, явно пытаясь оценить, что я за тип такой.

– А это что за гражданин с тобой? – подозрительно спросила она. – Без отметки не положено пускать, сам знаешь, здесь всё-таки общежитие МВД, а не проходной двор.

– Какая отметка, Любовь Марковна? – примирительно заговорил Шульгин, улыбаясь ей почти с ласковостью родного сына. – Это сотрудник, коллега мой, нормальный человек. Пусть пока у меня в комнате расквартируется, неофициально, так сказать, по-тихому. Никто же не узнает.

Комендантша подняла глаза и всплеснула руками с преувеличенным негодованием:

– Ты что, совсем с ума сбрендил? Хочешь, чтобы меня выгнали без выходного пособия? На пенсию турнули?

– Да куда вас выгонят, Любовь Марковна? – улыбнулся Шульгин. – Вы и так на пенсии, и зарплата на карточку идёт, и пенсия. Кто вас тронет-то?

– Зарплата у начальства идёт, а у меня так, крохи, – язвительно отмахнулась комендантша. – Ишь, курвец, чужие деньги считать наловчился! Бухгалтер нашёлся!

Она демонстративно вернулась к бумагам, всем своим видом показывая, что разговор окончен и ей больше нет до нас дела. Шульгин тихонько постучал пальцем по окошку:

– Любовь Марковна, может, договоримся?

– Знаю я вас, – фыркнула коменда. – Сейчас пустишь к себе в комнату одного, завтра он бабу приведёт, а потом выяснится, что здесь целый гарем прописался! Не общага получится, а дом терпимости какой-то, и всё при МВД.

Шульгин завёл глаза к потолку и так постоял с минуту, будто в параличе. А комендант добавила грозно:

– В общем, так, господа полиционеры, без решения ведомственной жилкомиссии и приказа о выделении жилплощади я никого не заселю. Всё согласно инструкции. Я тут не частная лавочка, а государственный человек, хоть и пенсионерка. Ещё чего придумали!

Шульгин вернул взгляд на место, переглянулся со мной, хитро улыбнулся и, не торопясь, снова сунул руку в карман за бумажником. Достал ещё одну пятитысячную купюру, аккуратно сложил её пополам и молча положил перед ней на стол, прикрыв рукой от посторонних глаз, которых, впрочем, и так не было.

– Вот вам и решение жилкомиссии, Любовь Марковна, – мягко и доверительно сказал он, а потом, переворачивая купюру обратной стороной, добавил. – А вот и приказ о заселении. Печать и подпись прилагаются, так что заселяйте спокойно.

Коменда, прищурившись, строго взглянула на купюру, потом перевела взгляд на Шульгина. Её губы сложились в ехидную улыбку, но рука, широкая и жилистая, с ловкостью карманницы цапнула деньги и мгновенно сунула их в карман кофты.

– Ну-у-у, не знаю даже, – протянула она, театрально изображая сомнение и разглядывая потолок. – Приказ-то у тебя временный получается. Через месяц надо будет заново подтверждать. А то вдруг у комиссии мнение поменяется.

– Само собой, Любовь Марковна, – спокойно и деловито кивнул Шульгин. – Подтвердим. Новый приказ подготовим заранее, с учётом ваших пожеланий.

– Ну, ладно уж, – смягчилась комендантша, махнув рукой, словно устала от нас. – Идите уже, деятели. Только чтоб тихо у вас там было, без пьянок и гулянок. И баб не водите, выселю! Ирку лучше в гости зовите. Засыхает девка почём зря. Мне лишние приключения на пенсии ни к чему.

– Никаких баб! – клятвенно заверил Шульгин, приложив правую руку к груди.

– Ага. Так я и поверила! Больно уж у тебя дружок смазливенький, – оценивающе и с ехидцей проговорила баба Люба, скользнув по мне взглядом. – Ох, Ирка-курва теперь от него точно не отстанет. Ты товарищ, береги свой стручок, как бы Ирка его не окрутила, она у нас девка решительная.

– Да я как-нибудь сам с Иркой разберусь, Любовь Марковна, – улыбнулся я миролюбиво.

Пусть теперь баба Люба ко мне привыкает.

– Разберётся он! – коменда усмехнулась с ехидной снисходительностью. – Ирка – девчонка добрая, смотри, не обижай её только! Отца она ищет, знают же все.

– Я, вроде, в её отцы точно не гожусь, – хмыкнул я, пожав плечами.

– Да не себе она отца ищет, – глаза коменды лукаво блеснули. – Детям своим. У неё их двое, оба от разных мужиков, отцов ветром сдуло. Теперь вот третьего папашу подыскивает, комплект нужен. Семья – ячейка общества! А то китайцев как обгонять будем, если своих нормальных мужиков нет? Русалкины ножки!

Она негромко рассмеялась, но тут же стала серьёзнее и добавила с хитрым прищуром:

– Смотри, парень, как бы ты не стал третьим в её личной коллекции. Ты у нас свеженький, статный, глазом моргнуть не успеешь – а уже алименты платить придётся.

– Да уж постараюсь не разочаровать вас, Любовь Марковна, – сдержанно кивнул я. – Учту ваши предупреждения.

– Учти, учти, – с улыбкой погрозила она пальцем. – Потом спасибо скажешь.

Мы уже двинулись мимо неё дальше к лестнице, как вдруг бабка снова окликнула меня:

– А кошка-то у тебя есть?

– Какая ещё кошка? – удивился я и остановился.

– Ну, домашняя, – строго уточнила она. – Котов сюда нельзя, учти. Тут не кошачий питомник, а общежитие МВД.

– Нет, Любовь Марковна, – заверил я её с лёгкой улыбкой. – Нет у меня кошки.

– Вот и правильно, – она важно погрозила мне узловатым пальцем. – Учти, увижу животину – сразу конфискую.

– Договорились, – усмехнулся я.

Она демонстративно отвернулась и стала листать затертый до дыр журнал регистрации посетителей или чего-то еще. Может, китайцев всех туда переписывала.

⁂

Мы поднялись на второй этаж. Шульгин неспешно вёл меня по коридору, ловко лавируя между расставленными у стен коробками и сушилками с чужими трусами.

– Колоритная у тебя коменда, – негромко заметил я ему.

– У меня? – он с иронией вскинул бровь. – Теперь уже у тебя. Привыкай. Я-то тут только в гостях появляюсь, а ты теперь постоянный клиент, так сказать.

– Слушай, а чего она так кошек не любит? – спросил я. – Прям как-то ревностно реагирует.

– Да хрен её знает, – пожал плечами Шульгин. – Может, аллергия какая, может, ещё чего. Но вообще по линии МВД тут недавно и правда пришло распоряжение, что с животными нельзя в ведомственной общаге. А она и до этого была строгая – говорят, лет двадцать назад история какая-то с ней случилась. Короче, теперь у неё личная война со всеми хвостатыми.

– Понятно, – улыбнулся я.

Мы подошли к его комнате. Общага была классической коридорной системы. Я тихонько усмехнулся, вспомнив Высоцкого, и негромко напел:

– «Система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная…»

Шульгин покосился на меня и хмыкнул:

– Ну, почти. У нас тут, правда, два сортира. Прогресс налицо.

Ну да, ну да, по современному счёту этой песенке – уже полвека. Только Шульгин вставил ключ в замочную скважину и повернул, как дверь соседней комнаты тут же приоткрылась, и в коридор высунулась любопытная девичья физиономия. За личиком появилась остальная девушка. Она прислонилась плечом к дверному косяку, руки сложила на груди, сама в тоненькой футболке, босиком. Я бросил беглый взгляд – фигурка ничего, ножки стройные, глаза большие. На лице – лёгкий макияж, будто всегда готова к гостям. Но в глазах усталость и какая-то нескрываемая жадность до общения.

Лицо милое, улыбка кокетливая, но взгляд такой, будто она уже давно разуверилась в принцах, и как Аллегрова в песне – ждёт только твёрдого плеча младшего лейтенанта.

– Коля, привет! – радостно вспыхнула она, словно только его и ждала все последние дни. – Чего так давно не заходишь, а?

Возле её ног тут же возникли двое карапузов – один постарше, лет пяти, второй помладше, оба взлохмаченные, в одинаковых маечках и с любопытными глазёнками, похожие на маленьких домовят. Девушка, не глядя, выставила руку, пытаясь оттеснить, будто дуршлагом или неводом, обоих обратно за дверь:

– Так, марш обратно! Не мешайте взрослым разговаривать! Быстро-быстро, кому сказала!

Карапузы смылись. Шульгин торопливо заулыбался ей, пытаясь как можно быстрее провернуть ключ в замочной скважине:

– Ир, привет! Да закрутился совсем, некогда было, сама понимаешь – работа, дела… Я же начальника замещал, врио, бумаги, отчёты…

– Ой, ну да, знаю я твою работу, – Ира игриво изогнула бедро, легко опираясь на дверной косяк. – Ты хоть иногда пиши, не забывай, что ли. Совсем пропал, даже обидно.

Тут она заметила меня и заинтересованно прищурилась, придав своему голосу дополнительный тон кокетства:

– А это кто с тобой такой молчаливый? Друг, что ли? Меня Ира зовут, – девушка скользнула взглядом по мне.

Цепко, на секунду замерев на лице, потом на плечах и ниже, до ботинок. Не найдя ничего отталкивающего и отметив отсутствие кольца на правой руке, она чуть оживилась, даже улыбнулась. – А тебя?

– Макс, – ответил я, тоже вежливо улыбнувшись для приличия.

– Слушай, Макс, а ты что, переезжаешь сюда к нам? – она увидела на моем плече спортивную сумку. Слушай, а ты можешь мне полочку прибить? А то совсем уже отваливается.

– Ирка, отстань! – шикнул на неё Шульгин. – Он просто в гости зашёл.

– А что, уже по-соседски попросить нельзя? – Ирина возмущённо дернула плечом.

Дверь в комнату, наконец, распахнулась, и мы вошли внутрь.

– Это и есть та, которая отца ищет? – спросил я.

Шульгин кивнул, усмехнулся уголком рта:

– Она самая. Работает медсестрой в поликлинике МВД. Девка, конечно, симпатичная, но слишком падкая на мужиков. Впрочем, не на всех подряд. ППСник или кинолог ей не канает. А вот ты… Смотри, держи ухо востро.

– Так и я не генерал. Ты сам говорил, простой служивый ей не интересен.

Шульгин остановился, глянул оценивающе, усмехнулся:

– Ну, ты уже ей приглянулся. Она в мужике сразу стержень видит. Ты на свои погоны не смотри – всем понятно, скоро сменятся. Да и она непростая. Молодая девка, но прожжённая насквозь. Хотя добрая. Этим некоторые и пользуются, – сказал Шульгин и усмехнулся, словно вспомнил что-то особенно приятное.

– И ты пользовался? – я с иронией глянул на него.

– Всякое бывало… Ну, давай смотреть, где тут у нас что.

Он двинулся вглубь комнаты, жестом предложив идти за ним. Комната оказалась довольно просторной по общаговским меркам.

– Вот шкаф, здесь бельё постельное лежит, – он распахнул дверцу и ткнул рукой в аккуратно сложенные стопки простыней и пододеяльников. – Не бабушкино, не пугайся, нормальное всё, новое.

– Успокоил, – хмыкнул я.

– Дальше, – он указал на противоположную стену, где стоял диван, накрытый дымчатым пледом. – Там диван сложенный, можешь не раскладывать, места и так хватит. Если бабу притащишь – тогда уж разложишь.

Я кивнул, глянув на диван, и уже мысленно отметил – жить можно. Но взгляд тут же зацепился за странный агрегат, стоявший в углу, на низком комоде. Проигрыватель виниловых пластинок, каких уже не встретишь. Тяжелый деревянный корпус цвета тёмного ореха, с лёгкой паутиной мелких царапин на лакированной поверхности. Крышка поднята вверх, массивная, потёртая по краям. В центре – литой диск с чёрным прорезиненным матом, рядом длинный алюминиевый тонарм с тонкой иглой, блеснувшей в свете от окошка. На корпусе справа выстроились ряды хромированных переключателей и аккуратных ползунков. На передней панели чуть заметно поблёскивал небольшой серебристый логотип фирмы Technics.

– А вот это что за бандура? – я шагнул ближе и с любопытством уставился на чудо ретро-техники.

Шульгин сразу насупился, как кот, который не любит, чтобы его миску трогали чужие руки.

– Это виниловый проигрыватель, – проговорил он подчеркнуто медленно, даже с оттенком гордости в голосе. – Только руками не трогай, ясно?

– А он вообще рабочий? Или так, пыль собирает?

– Раритет! – Шульгин даже шагнул ближе, расправил плечи и заботливо поправил крышку аппарата. – Моя страсть, коллекционирую винил, слушаю. Особо редкие вещи есть, между прочим. Здесь всё оставил, чтобы батя реально думал, что в общаге живу. Так-то бы я его на свою хату давно забрал.

– Ха! – не скрывая улыбки, воскликнул я. – Честно говоря, думал, у тебя одно хобби – в караоке тёлок снимать.

– Да иди ты… – махнул рукой он. – Ты лучше глянь вот сюда.

Над проигрывателем на стене висела полка, забитая до отказа виниловыми пластинками. Я шагнул ближе, бегло прошёлся взглядом:

«ABBA», «Modern Talking», «Depeche Mode», «Queen», «Pink Floyd», «Dire Straits»…

– Ни фига у тебя наборчик, – протянул я с уважением. – А пластинки-то реально те, старые?

Шульгин снисходительно усмехнулся и сложил руки на груди, гордо приподняв подбородок.

– Старые? Это тебе не пластмассовый ширпотреб из «Ашана». Это всё редкие издания, коллекционные, оригиналы семидесятых-восьмидесятых. «Queen» вообще британский оригинал восемьдесят первого года, а «The Wall» от «Pink Floyd» – семьдесят девятый год, классика, редкость, за которую коллекционеры глотки рвут.

Я осторожно, с нескрываемым интересом вытащил одну из пластинок. Обложка «The Wall» слегка потёрта на сгибах, но видно, что хозяин её любил и берег.

– Что, реально слушаешь, да? – я глянул на него.

– Ну, а ты думал? – он обиженно поджал губы. – Там же звук живой, совсем другой. Вот только вы, молодняк, этого не цените. Тебе вот что-нибудь типа Джигана или Басты подавай, да?

– Не угадал, – усмехнулся я. – Но хобби твое – ништяк.

Шульгин довольно кивнул, аккуратно поправил пластинку, вернув её на место.

– Смотри, не лазай тут без меня, ладно? Я тебе потом, если захочешь, сам чего-нибудь поставлю. Просветишься немного культурно, а то совсем дикий, Макс, чесслово.

Я протянул руку и осторожно вытащил из стопки одну из пластинок. Обложка белая, потертая на сгибах, в углу едва различимый тиснёный серийный номер, буквы на корешке мелко, чётко напечатаны: «The Beatles – The Beatles».

– Знаменитый «Белый альбом» британского коллектива 1968 года, – гордо проговорил Шульгин.

Что-то кольнуло в груди, я нахмурился, разглядывая потёртую белую поверхность и номер. Где-то уже видел такую – такую же потёртую, чуть пожелтевшую по краям. Отчётливо вспомнился мошенник. Мужик-барыга, которого мы прижали за махинации с антиквариатом. Тогда, в девяностые, я изъял эту пластинку у него при обыске, а в протокол не включили. Прощёлкали почему-то. Потом она долго лежала дома, пылилась на полке среди книг, как ненужный хлам.

– Слушай, а ведь у меня точно такая же была, – задумчиво сказал я.

– Да ну, не может быть! – рассмеялся Шульгин, словно над глупой шуткой. – У тебя? Это ж редкое британское издание, серийный номер видишь? У нас в России их по пальцам пересчитать можно!

Я только усмехнулся про себя и молча кивнул, бережно ставя пластинку на место.

Глава 3

Когда Шульгин, наконец, смотался, я неторопливо прошёлся по комнате, разглядывая, что тут и как устроено. Достал из сумки вещи, аккуратно разложил их по полкам шкафа. Всё уместилось без труда, даже ещё место осталось.

Закончив, я расправил плечи, оглянулся и потянул дверцу новенького компактного холодильника. “Бирюса” приятно удивила: внутри оказалось полно свежих продуктов: колбасы, сыры, консервы и даже несколько бутылок холодного пива. Коля, похоже, всерьёз следил за тем, чтобы жилплощадь имела обитаемый вид – регулярно привозил продукты, а просрочку выбрасывал.

Прошло минут десять с момента, как мажор уехал, и я уже собирался расположиться на диване с бутылочкой пива, когда в дверь резко постучали. Я замер, инстинктивно напрягшись – гостей здесь точно не ждал.

Подхватив пистолет, сунул его за ремень сзади, прикрыв рубашкой. Подошёл к двери, щёлкнул замком и резко распахнул её.

На пороге стоял… генерал. Невысокий, пузатый, седой. В форме МЧС. Генерал-майор внутренней службы в форменной одежде цвета морской волны, с аккуратными рядами значков и наградных планок на груди и в фуражке.

Взгляд у гостя тяжёлый, суровый, недовольный сразу всем происходящим. Такой взгляд мог быть только у человека, привыкшего командовать и точно знающего, что его распоряжения выполняются беспрекословно. Он осмотрел меня с подозрением.

– Ты кто такой? – недовольно проворчал служивый, чуть приподнимаясь на носках и заглядывая поверх моего плеча в комнату, будто искал там что-то, принадлежащее лично ему.

– А ты кто? – вопросом на вопрос ответил я спокойно, но достаточно твёрдо, чтобы пресечь его начальственную наглость на самом пороге.

Генерал насупился, взгляд его стал ещё более хмурым, недовольным, и он с раздражением выдал:

– А где Колясик?

И в эту секунду я, наконец, разглядел на его груди нашивку, характерную для военных и МЧСников. Чётко вышито золотистыми буквами на синей ткани: «Шульгин Н.А.»

Твою дивизию! Это же папаша Колясика, мажорчика нашего, генералом оказался. Ну, разговоры какие-то ходили, все тыкали пальцем в потолок, но точного звания или должности я не знал. И теперь смотрел на него, не скрывая удивления. В памяти тут же всплыли старые выпуски теленовостей, когда-то случайно увиденные Максимкой по телевизору. Точно, генерал-майор внутренней службы Шульгин… начальник главного управления МЧС России по нашей области.

Честно говоря, я всегда думал, что отец у нашего мажорчика – крутой бизнесмен или чиновник, набитый деньгами и связями, а тут вдруг генерал, да ещё и МЧС. Генерал, на зарплату которого такие гулянки, какие устраивает Коля, точно не потянешь. Похоже, не совсем чист на руку папаша-то у него.

Хотя, конечно, выводы делать было ещё рано. Разберёмся по ходу, что это за генерал и откуда у его сыночка такие почти безграничные финансовые возможности.

– А вы что же, его отец? – уже спокойнее спросил я и сделал шаг назад, освобождая проход. – Проходите, товарищ генерал.

Генерал, всё ещё недовольно хмурясь, медленно вошёл в комнату, внимательно оглядываясь по сторонам, будто надеялся обнаружить что-то компрометирующее.

– Служишь? – проворчал он подозрительно, словно считал меня прохвостом.

– Помаленьку… В штабе. Я друг и коллега вашего сына, Максим, – невозмутимо пояснил я и уже дружелюбно улыбнулся. – Мы вот с Колей пивка собирались попить, посидеть культурно.

Я шагнул к холодильнику и демонстративно распахнул его, засветив гостю содержимое – янтарные бутылки, аккуратно выставленные рядами.

– Пивка, значит? – генерал иронично повёл бровью, явно не поверив. – Колясик мой обычно по клубам шастает, коктейли всякие потягивает, мохито-хуито… А тут вдруг пивко, да ещё и в общаге? Ну-ну…

– Люди меняются, – невозмутимо парировал я.

– Люди, может, и меняются, а вот мой сынок вряд ли, – он недоверчиво прищурился. – Давай уже правду говори, где он? Тут ведь не живёт ни черта. Так?

Он-то, конечно, попёр буром. Но на понт меня не возьмешь.

– Ещё как живёт! – упорно гнул я свою линию. – В душе он сейчас, сполоснётся и придёт.

– Да? – генерал внимательно и с подозрением глянул на меня. – Ну, тогда подождём, коли так.

Пока мы с ним препирались, я уже каким-то чудом успел нащупать в кармане телефон и набрать сообщение Шульгину в мессенджере.

«Быром назад! Твой батон пришёл! Я сказал, что ты в душе!!!»

Даже три восклицательных знака успел в конце влепить. И всё почти не глядя. Спасибо рефлексам Максимки, умеет со смартфоном обращаться.

⁂

Через несколько минут, пока мы с гостем нехотя обменивались репликами ни о чём – погода, общага, сын-раздолбай, – дверь распахнулась. На пороге появился Шульгин-младший: мокрые волосы взъерошены, вафельный халат кое-как завязан поясом, на босу ногу – сланцы натянуты со скрипом, на шее болтается полотенце легкомысленной расцветки.

– О, батя, привет! – Николай явно переигрывал удивление, делая большие глаза. – Ты чего это нагрянул без звонка? Я тебя не ждал совсем. Мог бы и звякнуть.

Николай Алексеевич нахмурился, окинул сына тяжёлым, подозрительным взглядом, будто проверял на прочность его легенду: мокрые волосы, халат, полотенце. Вроде бы, всё сходится. Подозрения почти улетучились, но опытный генеральский взгляд зацепился за сланцы на ногах отпрыска.

– Это что ещё такое, Николай Николаевич? – спросил он, указывая на его ноги.

– Чего? – Шульгин-младший опустил взгляд на пол, пожимая плечами, мол, «моя твоя не понимай».

– Почему тапки у тебя… розовые?

Коля непроизвольно поджал пальцы на ногах. Я мельком посмотрел вниз и сразу понял: мало того, что сланцы были пронзительно розовые, так ещё и явно маленького размера. Ясное дело – женские.

– Да сейчас так модно, отец, – невозмутимо парировал Николай, будто обсуждал не обувь на мужике, а цвет салфеток в ресторане.

Генерал растерянно прокашлялся в кулак, перевёл взгляд на меня, потом снова на тапки сына и уже совершенно негодующе воскликнул:

– Модно?! Ты мне тут зубы не заговаривай, я таких модников насквозь вижу!

Пришлось вмешаться, чтобы пресечь дальнейшее развитие гнусных подозрений:

– Э-э-э, товарищ генерал, вы это что там себе надумали? – осадил я его. – Тапки эти соседка оставила, когда к Коляну на чай заходила. Столько чаю выпили, что ушла босиком. Теперь вот Николай временно в них дефилирует.

Генерал тяжело вздохнул, почесал холеную щеку, окинул нас обоих наставительным, почти уже отеческим взглядом.

– Чай, говоришь… Ну-ну, – прогудел он недовольно, но уже явно успокаиваясь, и повернулся к сыну: – Ты там поосторожней с чаями своими. А то точно скоро алименты платить будешь.

Коля, в свою очередь, перешел в наступление, ведь это самый лучший способ защиты, когда тебя в чем-то пытаются уличить. Он выдал с неподдельным раздражением:

– Отец, у меня ощущение, что ты сюда с проверкой заявился, а не просто в гости.

– Да тут до меня слушок дошёл, – с пытливым прищуром ответил Николай Алексеевич, – что ты в общаге этой и не живёшь.

– Ага, – усмехнулся Шульгин-младший. – Скажи ещё, что я в полиции не работаю, а удостоверение на рынке купил. Между прочим, я уже рапорт подал на должность заместителя начальника УГРО.

Генерал вскинул бровь и медленно, с явным подозрением, спросил:

– Денег дал кому-то или как?

Шульгин-младший дёрнулся, словно его током ударило:

– Вот вечно ты считаешь меня каким-то недалёким! А ты не думал, что, может, я сам добился должности? Может, я сам достоин быть руководителем? Или ты считаешь, только твои бабки все решают?

– Ага, конечно, сам он добился, – фыркнул генерал. – Да если бы не я, тебя бы из института десять раз вышвырнули. И в полицию тебя взяли исключительно благодаря моим связям. Мне-то не рассказывай. Сам он добился…

– А я и не просился в полицию! – резко повысил голос Шульгин-младший. – Мне бы и семейный бизнес отлично зашёл. Сколько раз я тебе говорил: поставь меня управляющим, доверь наконец-то серьёзное дело! Мне по душе реально деньги зарабатывать, а не… за преступниками бегать.

Мне показалось, что он хотел про нашу службу что-то неприятное ввернуть, но не решился. При отце или при мне?