Последний герой. Том 1

А где ему взяться, этому стержню, если с детства воспитывали послушным? Мать – завуч в школе, вообще была категорически против органов. Отец… Отец промолчал. Он всегда молчал, особенно когда говорила мама.

– Ну ты чего залип, Яровой? – выдернула его из размышлений Кобра. – Иди помоги мне уже с этой китайской хренью. Она бесит меня сильнее, чем ты. А это уже, между прочим, достижение.

– Конечно, Оксана Геннадьевна, – Максим вскочил, поправляя вечно сползающий погон на левом плече. Он почему-то никогда не держался прямо, как будто даже погон отказывался воспринимать его всерьёз.

– Тут надо вот сюда нажать, – начал он с видом знатока, – а потом вот сюда. Вы просто не до конца вставили…

– Ага, вставлять ты, смотрю, умеешь, – устало хмыкнула Кобра. – Господи, откуда вас таких берут в полицию?

– Вообще-то, – надул губы Максим, – я дипломированный специалист. У меня, между прочим…

Договорить он не успел.

Чтобы произвести впечатление, полез демонстрировать манипуляции вслепую, не отводя взгляда от собеседницы. Как учили на лекциях по криминальной психологии: зрительный контакт с объектом, доминирующая подача, контроль внимания. Только вот руки-крюки полезли не туда – пальцы попали в узкий зазор между металлической колбой и пластиковым корпусом.

– Ай! – вскрикнул он, почувствовав ожог, когда машина заворчала.

Инстинктивно дёрнул руку, попал по вилке питания – и тут всё случилось сразу.

Щелчок, разряд, вспышка – и короткая искра пробила корпус устройства. Ток дернул руку, отдал в спину. Казалось, даже звезды на погонах начали плавиться.

– А-а! – заорал лейтенант и отпрянул, но не удержал равновесие и грохнулся на пол, хорошенько, со стуком приложившись головой. Повалялся немного, вцепившись в живот, не дыша и боясь открыть глаза.

Лишь в голове пульсировала мысль: «Мама будет ругаться… Форму-то измарал…»

Над ним завис силуэт Кобры. Она смотрела сверху, как будто выбирала – скорую вызывать или добить, чтоб не мучился.

– Хо-оспади, Яровой! Тебя убила кофеварка?

– Всё… в порядке, Оксана Геннадьевна, – Максим открыл глаза, выдав натужную улыбку и с усилием приподнялся. – Живой, вроде бы…

– Дай лапу, – протянула руку майорша.

– Я сам, – отказался он от женской помощи и с показной бодростью поднялся на ноги.

Но голова шла кругом, а в глазах еще темнело. Поморщился, натянул улыбку: мол, пустяки. Пусть думает, что он из стали.

– Вот, видите? Ничего страшного. Я как тот… Термина… а-а!

Закончить он не успел.

Шагнул – и не заметил, как попал в липкую лужу от поврежденной машины.

– Осторожно! – выкрикнула Кобра.

Вжих!!!

Нога поехала, руки взлетели, и всё пошло как в замедленном кадре. Яровой попытался удержаться, но гравитация была против.

Как же так?.. – читалось в его лице. Я же только что выжил после удара током…

Бам!

Тело глухо шмякнулось об пол. Под линолеумом – беспощадный бетон. Затылок хрустнул, а в глазах только что-то вспыхнуло.

«Мама… Какая глупая смерть…» – мелькнуло напоследок.

Потом – тишина. И темнота.

* * *

Я очнулся и открыл глаза. Резкий свет полоснул по зрачкам.

Первая мысль: «Валет! Сука! Убью!»

Инстинктивно попытался вскочить – но не смог. Слабость накрыла такая, что и пошевелиться трудно. Тело не слушалось, будто меня изрешетили пулями. Да ведь и вправду изрешетили. Но теперь что-то странное – боль на ранение не похожа, только какая-то вата вместо мышц. Я повернул голову. Лежу на…

Кровать? На старом заводе? Откуда?

Проморгался. Рука сама собой потянулась к плечу. Потом к животу. Там, где должны быть дырки от пуль Валета. Где должны зиять раны, боль, кровь…

Пусто. Гладко. Ни бинтов, ни швов, ни пластырей. Нащупал ткань странной одёжки. По виду, вроде, больничная пижама, но не застиранная и не штопаная.

Что за бадяга творится?.. Где это я?

Я медленно выдохнул, потом втянул воздух носом.

Пахнуло йодом, хлоркой, примесью чего-то аптечного – похожего на раствор витаминов. Характерный привкус, как в процедурке перед уколом.

Запах знакомый до тошноты. Больничный.

Но… что-то не то. Слишком стерильно. Слишком правильно. Будто здесь не лечат – а показывают, как должно быть, словно в рекламе зубной пасты.

Лежу, а глаза уперлись в потолок. Ишь, какой белый. Не облезлая известка, а аккуратная плитка, как в офисе у жирного комерса. Светильники встроенные, не мигают, не жужжат.

И если бы меня похитили Валетовы молодчики, то не поперли бы в такое приличное место.

Взгляд пошел ниже. Стены выкрашены в приятный зеленый, а не в мрачный болотный цвет. Штукатурка ровная, без пузырей, без трещин. Ровная, как зеркало, аж смотреть противно.

Я собрался с силами, приподнялся на локте, продолжая осматриваться.

Батареи странные – совсем не чугунные, слишком изящные и даже хлипкие на вид. И окна какие-то, ни щербинки… Да это ж пластик! Куда это я попал?

Больница?..

Не-е… Слишком чисто. Слишком цивильно. Ни тебе хрипов из коридора, ни грохота каталок, ни матерящихся медиков. Возле меня капельница – и та не на проволоке, а на такой же глянцево-рекламной стойке с колесиками.

Даже шторы не похожи на казённые – полоски жалюзи не тряпьё с пятнами.

Где я вообще?..

Последнее, что помню – вспышка. Черное дуло ТТ. Плевок в морду Валета. И тишина.

Ад?..

Нет уж. Слишком светло для ада. И чертей не видно. В рай попал? Не-а, не верю – не по моей биографии. Как говорится, и рад бы в рай, да грехи обожаю.

Я медленно повернул голову. Рядом пустые кровати. Три штуки, одинаковые и тоже все какие-то хитро устроенные, как в американском кино. Не ржавые панцирки или сетки с железными козырьками, а пластиковое многофункциональное ложе. Больше похожее на капсулу для киберсна. Все-таки помещение похоже на больничную палату.

Собравшись с силами, я медленно приподнялся и сел – спинка кровати подалась за мной.

Жёваный протокол! Кровать двигалась! Я даже вздрогнул.

Я пошарил и нажал на кнопку сбоку на кровати, в том месте, что напоминало панель управления или пульт.

Щёлк!

И зажглась лампа на стене возле изголовья.

– Что за… – пробормотал я, а голос, хоть и хрипел, но почему-то показался чужим, чуть выше.

Я не удивился. Показалось, наверное.

– Эй! Есть кто?.. – выдавил я снова хрипло, продолжая тыкать в кнопки.

Из стены – в натуре, из стены! – выскочил голос:

– Да-да, сейчас подойду.

Сушёный прапор! Я снова вздрогнул от неожиданности, а потом сообразил: голос-то женский, из динамика. В палате?

Дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра. Молоденькая, сочная, будто со страниц «СПИД-Инфо». Только не в привычном больничном халате – белом, бесформенном, с пятном зелёнки на кармане. Нет. Эта была в аккуратном медицинском костюме: брючки в обтяжку, блуза с вырезом, всё цвета морской волны. Куколка, как в рекламе платной клинике…

– Приплыли тапочки к дивану… – прошептал я. – Я что, в Израиле?

– Что случилось? – спросила девица с дежурной улыбкой и, что главное, на русском. – Как самочувствие? Не кружится голова?

Нет, все-таки в России-матушке. Медсестричка говорила вежливо, но без искры. Странно… Обычно такие на меня реагировали поживее. Может, из-за пижамы? Вид, как у подстреленного лоха. Или… Я попытался себя осмотреть, как мог без зеркала, но тут же пресек сие глупое занятие.

Да пошло оно всё, дядя Максим! Тебе башку прострелили, а ты, как дурак, о женском внимании печёшься. Есть вопросы и поважнее. Например – каким макаром я выжил? Хорошо, что все хорошо… Вот выпустят – к Натахе заеду, ага. В этот раз точно. И к Катьке… Если ещё не замужем.

– Эй! Яровой! – вывела меня из думок медсестра. – Вам плохо? Врача звать?

Яровой? Это она мне?.. Похоже, да.

– Я не Яровой, я… – начал было возражать, но тут взгляд зацепился за телек на стене.

Плоский, как мозги у дежурного по райотделу. Чёрный экран – глянцевый, пустой, как морг в ночи. И тут я увидел отражение.

Мутное, расплывчатое, но чётко ясно одно – это не я.

Твою дивизию…

Это кто, мать его, такой?! Где моя квадратная башка? Где сажень в плечах? Где… – рука проверила через штаны – Фу-ух! Это хотя бы на месте…

– Что с вами, эй, Яровой!

Удержался, чтобы не выматериться и не пугать сестричку.

Спокойно, дядя Максим. Сначала проверить все нужно, убедиться, факты собрать, а потом выводы делать. Так сам всех учил. Так жил.

Вдох-выдох… Натянул на морду беспечность.

– Всё нормально, – выдавил я чужим голосом. Чужим. Но звучал он… из меня. – Пить… хочу.

– Кулер в коридоре.

– Кто? – не врубился я.

– М-да… Сильно вас, товарищ полицейский, приложило, – фыркнула она и уже от двери бросила: – Лежите, сейчас принесу.

И упорхнула. Как ни в чём не бывало.

А я остался. Один. В чужом теле. В новой непонятной реальности. Будто с похмелья и без капли спиртного.

Полицейский… Слово-то какое…

Так меня еще никто не оскорблял. Был бы мужик, отхватил бы в грызло мигом. А тут девица глупенькая, сама не знает, что мелет.

Встал и подошел к телеку, чтобы получше рассмотреть себя, пробежался пальцами по гладкому экрану. Прибор вдруг щелкнул, моргнул красным глазом внизу панели и включился. Появилась картинка.

Я отпрянул. А на экране дикторша с губами, как у утконоса, вещала новости.

Как она вообще может говорить с такими губищами? Опухли почему-то, а не лечится. В эфир выпустили, работать заставляют. Бедолага. Грудь тоже опухла? Против такой опухоли я ничего не имею, а вот губы… Кушать же неудобно, да и… я передернул плечами, представив эти пельмени на своем тельце.

Чур меня!

– …а теперь к новостям, – щебетала с экрана «утконос» с лицом китайской куклы.

– В центре Москвы прошёл фестиваль уличной моды и бодипозитив-культуры. Участники прошли по Садовому кольцу, скандируя: «Каждое тело – это храм».

Фестиваль… бодипозитива? Это что еще такое?

– В правительстве продолжаются обсуждения инициативы по поэтапному чипированию домашних животных. Предлагается начать с регистра обязательного учёта собак, затем – по желанию, чипировать кошек.

Э-э… Что за на… Чипы? У скота? Ну-ну… ещё котов нам в базе данных не хватало. Тоже будем по отпечаткам пробивать, видимо.

– Также депутаты Госдумы обсудили новые поправки к закону «О персональных данных». Ожидается, что к концу года биометрическая идентификация может использоваться при получении части государственных услуг. Пока – на добровольной основе.

Биометрия… чипы… Да я что, в кино про киборгов попал? Терминатор, блин…

– А теперь о погоде. Завтра плюс тридцать, атмосферное давление повышенное, уровень пыльцы в воздухе высокий – аллергикам советуют воздержаться от прогулок.

Я сплю. Это точно.

После новостей на экране появился предвыборный ролик. Седой, но крепкий мужик в дорогом костюме уверенно стоял на фоне новых домов, похожих на небоскребы, с вывеской: «ЖК Солнечный». Не знаю, что это значит, но дома зачетные. Стекло, мрамор, фонтан позади, зелень. Цветочки расставлены, но те явно для камеры. Лицо у политика уверенное, голос поставлен.

Но почему мне знакома его морда? Где я тебя видел, конь в костюме?

– Уважаемые жители Новознаменска, – начал он с небольшой паузой. – Все вы знаете, что я выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Я знаю, с чем сталкивается наш город каждый день. И я знаю, что с этим делать. Мы наведём порядок с мусором, завершим транспортную реформу, сделаем акцент на дворах и школах. Особое внимание уделим здоровью и безопасности детей. Каждая школа, каждый детский сад – будет под нашей опекой. Мы обеспечим местные доплаты врачам и учителям, восстановим доверие к власти.

Говорил он мастерски. Явно поработал над речью. Даже звучал убедительно. Но…

Что-то в нём не так. Улыбка – растянута, почти идеальная. А вот взгляд… холодный. Как у хищника…

И тут меня осенило.

Стоп! Какие выборы? Мэра? В Новознаменске? Да они же были… в прошлом году, вроде. Или позапрошлом. А теперь снова?

Голова загудела. Я глянул на экран, потом в угол палаты. Всё чужое. Не просто тело не моё… Год другой. Время не то. Всё не то.

– И помните, уважаемые земляки, – гипнотизировал взглядом политик. – Вальков Герман Сильвестрович всегда держит слово.

Как обухом по голове.

ЧТО???! Вальков?!

И тут я узнал его. Вальков, он же Валет. Только старый. Ах ты сука!

Бам!

Я зарядил кулаком ему в холеную морду. Раздался сухой треск, экран погас, паутина трещин расползлась от центра по краям. Сдох телек, а Валет живой.

Ничего, это тоже поправимо.

– Яровой, – дверь палаты как раз распахнулась. – К тебе посетители…

Глава 3

Это проговорил врач презентабельного вида в белом халате, правда, больше похожем на летний пиджак – карманы со строчечкой, воротничок выглажен, как на приёме у губера. На груди бейдж: заведующий отделением.

Не медбрат, не лечащий – сам зав ко мне пожаловал. За что такая честь?

В следующую секунду я понял – не из-за меня он тут. Просто привел делегацию. Потому что сразу за ним в палату ввалились двое. Полкан и подполковник. В форме.

Форма – странная. Не как у нас. Почти как у гестапо, только не чёрная, а тёмно-синяя. Всё сверкает, на шевронах значится – МВД России.

Я вчитался. И замер.

Не «милиция».

Полиция.

Какая ещё полиция, вашу мать?

И тут меня накрыло. Воспоминания – целая волна, мутная, рваная. Но она шла не от меня. Не из моих прошлых лет. А из этого тела.

Я – лейтенант полиции Максим Сергеевич Яровой. Вчерашний выпускник Волгоградской академии МВД. Штабной, бумажный… э-э, червь?

Вот оно как…

Имя с отчеством прежние – спасибо хоть на том. Привыкать заново не надо. Хотя, если это сон – то фиолетово. Но, похоже, всё-таки не сон. Слишком уж реалистично. Пол холодный, босые ноги зябнут. На казанках ссадины пощипывает после боя с телеком. Пальцы чужие, но слушаются же.

Нет. Это не глюк, это уже жизнь. Только не моя. Что ж… была ваша, стала наша.

– Господи… Что с телевизором? – выдохнул врач и поправил очки, щурясь на разбитый экран.

– Сломался, – пожал я плечами и потер кулак о ладонь. Кожа – блин, нежная, как у Люськи из кафе «Весна». Эх…

– Безобразие, – гундел эскулап. – Техника на балансе больницы. Я вынужден буду…

– Спасибо, Сергей Иванович, – осадил его полкан, даже не глянув. – Мы всё уладим, решим вопрос. Сотрудник не в себе. Головой ударился, сами видите.

– Я, собственно, об этом и хотел рассказать, – не унимался врач. – Скорая, когда пациента везла, сообщила о факте черепно-мозговой. Мы уже операционную готовили. А как затылок от крови отмыли – оказалось чисто. Ни трещины, ни ссадины. И что…

– Бывает, – хмыкнул полкан снисходительно. – Врачебная ошибка, вам ли не знать.

Доктор в белой тужурке замотал головой так, что я подумал – отвалится. Вот и проверим, не сон ли это.

– Исключено! Там дежурил на скорой Фёдор Ильич. Он раньше хирургом был, пока не попросили – за пьянку. Он не мог ошибиться, у него глаз…

– За пьянку, – перебил полкан и прищурился. – Вот и выходит, что веры теперь и нет. Спасибо, доктор, за работу, но вы свободны.

Врач что-то пробурчал под нос, дескать, неизвестно, что у вас тут творится, и всё-таки вышел.

Второй полицай – подполковник, тоже немолодой, но холёный, с лицом неглупым и наглым. Шагнул к двери и плотно её закрыл. Щёлкнул замок. В палате стало тихо.

Улыбки сползли с морд посетителей, и теперь уж не осталось никаких сомнений – не нравятся мне эти гуси.

– Ну что, герой, – проговорил полкан таким тоном, будто я ему должен и скрываюсь полгода. – Устроил ты, конечно…

Судя по званию и повадкам – это начальство того самого Ярового. Теперь, считай, и моё.

– Хотел, кхм, экран поправить. Голова закружилась… – выдал я на ходу. – Ну и… Хлипкий, видать, кинескоп. Не то что у «Горизонта».

– Да чёрт с ним, с телевизором, – поморщился полкан. – Я про вчера. Как ты так, на рабочем месте?..

Почему лицо этого начальника казалось до боли знакомым? Лысый, как коленка старого урки, с пузом, вторым подбородком, а взгляд – сверху вниз с лёгким презрением. Всё при нём, всё указывает – начальство, блин.

Где ж я тебя видел, голубь сизокрылый? Почему ты мне так знаком? Не встречались ли мы по прошлой жизни?

– Несоблюдение техники безопасности в служебном кабинете, – вклинился в разговор подполковник, подавая казенный табурет шефу. Оба сели. Смотрят. Сейчас начнут грузить.

Хотелось спросить: а вы вообще кто? Кто по жизни? Я полез в память тела, в котором теперь обитал, но нет – глухо. Как с ваучером: знаешь, что был, а где он теперь – хоть убей. Память выборочная, как в с похмелья. Тут помню, тут не помню.

Но стоило об этом подумать, как всё-таки всплыли куски. Ожог. Удар током от… шайтан-машины, мать её. Падение. Темнота.

А перед этим – женщина. Ух! Волевая, темноволосая, задница – как с обложки.

Кобра. Точно. Вспомнил.

– Я не виноват, что у вас… у нас в отделе техника бракованная, – сказал я, глядя на подполковника.

Ничем ведь не примечателен, кроме погон. Заглядывает начальству в рот, кивает – типичный кадровик. Ну да точно, начальник кадров – снова что хотела, то и подсказала память.

– Ты вот что, Яровой… – снова начал лысый, прокашлявшись в кулак.

И тут же в голове всплыло: «Морда». Так его звали в отделе. Прозвище, а вот имя с фамилией не вспоминались. Не заслужил, видимо.

– Подпиши объяснение по факту несчастного случая, – сказал он, расстёгивая портфель и доставая лист бумаги. Белый.

Протянул мне его, а документ-то отпечатан на принтере. Не матричном – на модном, лазерном. Такого у нас в РОВД отродясь не было.

Живут, гады. А я до последнего дня на «Ятрани» хреначил. Добрая была машинка, только каретка заедала.

– Это что? – взял я лист в руки.

– Яровой! Ты как с начальником разговариваешь?! – вскипел кадровик. – Бери и подписывай!

– Владимир Степанович, погоди, – осадил его Морда. – Он пока, видимо, не в себе…

– Есть такое, – хмыкнул я. – Даже вас плохо помню.

– А я тебе напомню, – не унимался кадровый фанат дисциплины. – Как выйдешь с больничного – принесёшь мне тетради по служебной и морально-психологической подготовке. На проверку.

Спорить я пока не стал. Рано. Ещё просекут, что я не тот, за кого себя выдаю – и всё, дурка обеспечена.

Пока – играем в Максимушку. Не себя. А того. Молодого. А значит, вид надо делать – пытливый, но чуть с придурью. Такой, типа, как у Лёни Голубкова: «Я не халявщик, я партнёр».

И я пробежал глазами объяснение, отпечатанное якобы от моего имени. Читаю – и глаза на лоб лезут. Оказывается, я, значит, рухнул не в кабинете, а в толчке. Поскользнулся, мол, на брызгах или прочем «культурном наследии». До меня туда, якобы, бомжей водили грабли мыть, чтоб пальцы откатать, а они – извините – напрудили.

Это что получается? Лейтенант в сортире в мочу нырнул?

Нет, братцы. Так не пойдёт. Он теперь – это я. А значит, и вся его «репутация», которая и так явно на соплях держится, – теперь на моих плечах. Мне теперь за него всё и разгребать.

Нет, я не горел желанием служить в этой вашей… полиции. Само слово режет слух. Как выберусь – уволюсь к чёртовой матери. Пойду в охрану, вышибалой где-нибудь. Хотя такого дрыща, конечно, вряд ли кто возьмёт. С другой стороны…

Да, это важно, ради этого можно и потерпеть. Валета мне проще достать, если останусь внутри, в системе. Да и в УГРО можно попробовать перевестись.

Кобра… В голове всплыло её лицо. Начальница уголовного розыска. Именно она моего предшественника и отшила – не взяла к себе. Типа, стержня нет. Ха.

Ржавые наручники!.. Баба – начальник УГРО? Милиция теперь зовется «полиция»! Куда вы, ребятушки, страну привели? Ельцин-то куда смотрит?

– Я такую лажу… то есть объяснительную – подписывать не буду, – наконец, сказал я.

– Послушай, ты… – лысый перестал косить под доброго копа. – Ставь подпись. Или хочешь взыскание схлопотать?

– Выговор – не триппер, – невозмутимо пожал я плечами. – Носить можно.

Полкан понял, что нахрапом меня не прошибёшь. Пока я на больничном – руки у него коротки. И довольно быстро сменил пластинку. Смягчил голос, пошёл в обход:

– Тут такое дело… Если в служебке всплывёт этот аппарат, с области к нам проверка нагрянет. По линии пожарной безопасности. Шерстить будут, копать. Оно тебе надо? Родное подразделение подставлять?

– Акт составим, что аппарат бракованный, – хмыкнул я. – Если надо – гражданских технарей подключим. Как два пальца об асфальт.

– Яровой, да подписывай ты, – уже пылал краской полковник. – Это приказ.

– Я пока на бюллетене, товарищ полковник, – развёл я руками. – Приказам не подчиняюсь. Что-то у меня голова разболелась. Давайте позже к этому вопросу вернёмся.

– Да он совсем охренел, – подтявкивал кадровик сбоку.

А я задумался.

Вон какая делегация. С чего такая суета из-за какой-то кофеварки? Что вы там скрыть пытаетесь, ребята?.. Не, неспроста это.

– Лучше скажите, товарищи начальники, – спокойно произнёс я. – В чём, собственно, собака зарыта? Что за бодяга с этой вашей кофемашиной?

Вот этого они явно не ожидали. Видать, мой предшественник был чем-то вроде офисной тумбочки – безмолвной и удобной. Не вякал, короче. А тут!

Ответом стали тирады. Угрозы. Нравоучения. В общем, классика. Когда нечего сказать – начинают пугать.

Не переубедили. Хотя я и не борзел слишком, так, отбрехивался по-тихому – понимал, работать с этими дурогонами, возможно, придётся, если решу всё же в полиции задержаться. Не угасала мысль, что гражданскому никто не даст добраться до Валькова, а у мента много чего есть – доступ, картотеки, полномочия.

– Вот! – не выдержал полкан, вскочил, подошёл к окну, распахнул. – Смотри, Яровой. Что видишь?

Я поднялся, надел тапочки, глянул наружу. За территорией больницы торчал здоровенный рекламный щит. Агитация. Голосуй, поддержи, выбери…

А на щите – довольный Валет. Вот ты где, сука. Морду свою по всему городу развесил. Гнида. Я аж зубами скрипнул.

– Рожу бандитскую вижу, – выдохнул я.

За спиной ахнули – прямо удар сейчас кого-то хватит.

– Какая рожа? Это Герман Сильвестрович, меценат, между прочим. Кандидат в мэры, – раздраженно проговорил начальник.

– А раньше он кем был? В девяностые? – прищурился я.

Но тот сделал вид, что не расслышал.

– Он, между прочим, этот аппарат нам и подарил. Спонсорская помощь. А теперь представь, что будет, если информация просочится. Ушлая пресса и хейтеры сразу раструбят – мол, кандидат людям фуфло суёт, сотрудников полиции кофеваркой калечит. Случайность эту раздуют – такой хайп будет! Ты же понимаешь, это удар по репутации уважаемого человека…

Хейтеры… хайп… На каком языке они говорят?

– Так вы, значит, за мецената печётесь? – хмыкнул я. – Пусть тогда прессе отстегнёт, у него бабла вагон, всегда много было. Хотя, слушайте… Не жидковато ли – на целый отдел одну кофеварку? Меценат ещё, тьфу.

Нет. Тут что-то нечисто. Определённо. Меня ведь не просто так в пустую палату сунули, никого не подселили. Чтоб обрабатывать было проще.

Вопрос – зачем?

Вот в чём петрушка.

Так и не договорились. Начальнички перешли на маты, что-то там вякнули про дисциплину и последствия. А я завалился на койку, отвернулся к стене – мол, тихий час, режим. Больной на отдыхе.

После этого свалили они быстро, дверь хлопнула – и тишина.

Я сел на кровати, выждал пару минут. А после пошлёпал по коридору, нашёл ординаторскую, ввалился.

– Выписывай меня, док, – глянул в глаза молоденькому усатому. – Я здоров, как овчарка на дежурстве.

Тот начал мямлить: мол, не положено, обследование не пройдено, он-де не может на себя брать такую ответственность.

Понял – каши с ним не сваришь. Хлопнул дверью и вышел, но не ушёл, а приложил ухо к деревяшке.

Ага. Не зря.

Тут же и слышу, врачишка кому-то бормочет – мол, велено меня придержать. Вот оно что.

Анкл Бэнс вам за воротник, ребята. Не удержите вы меня здесь. Решил на лыжи вставать. Только не в пижаме же шарахаться по улицам? Цирк получится.

Где я сейчас живу – не помню. А вот где отдел – помню. Он, как стоял на углу, так и стоит. Надо добраться туда, может, в кабинете моего «предшественника» найду что-то путное. Документы, адрес, зацепку… хоть ниточку какую, и узнаю место своего обиталища. Всё, Максимушка, пора на работу.

* * *

Несмотря на протесты постовой медсестры, я спустился в холл. И охренел.

На входе – диковинные банкоматы с экранами, мигают зелёным. На одном крупно: СБЕР. Я не сразу понял, но всё-таки сообразил, что это за обрубок такой. Не «Сбербанк России», не «Госбанк СССР» – просто СБЕР. Четыре буквы, будто название жвачки или нового рэпера.