Начальник милиции 2

У меня своё показательное шоу получилось, хоть и экспромтом.

– Ну вот, – я глянул на родичей. – А вы волновались… Будет теперь где сало хранить.

– Ой сынок, – всплеснула руками мать. – Какой ты молодец. На вот, – она протянула мне две смятые двадцатьпятки. – Потратился небось. Возьми на покушать.

– Не надо, мам, – назвал ее так и меня ничуть не покоробило, а даже наоборот, вроде как, понравилось, – отвел я мягко ее руку и добавил. – Лучше вот. Возьмите. Телевизор себе купите, наконец, нормальный.

Я вытащил из кармана и протянул ей пять сотен.

– Ой, да ты что? Не надо, не надо! Откуда у тебя такие деньги, сынок? – с тревогой переспросила она.

– Премию дали, улыбнулся я, – и, хмыкнув, добавил: – За хорошую работу. Советское государство ценит молодых специалистов и неустанно заботится о них.

Не стал я им рассказывать, что с зарплаты, да хоть даже и с премии, вот так о родителях не позаботишься. Ничего, будем надеяться, не последний барыш. Сан Саныч здесь копейки считать не будет.

Мать пыталась отнекаться от денег, охала и ахала, говорила, что это слишком много, ведь у них есть кое-какие сбережения. Мы в итоге «сторговались» с ней на трех сотнях, которые мне все же удалось впихнуть ей в карман сумки.

После мать засобиралась, сказала, что на автостанцию надо еще успеть, на автобус.

– Зачем автобус? Нурик вас увезет.

Выйдя за ними, я велел сотоварищу доставить своих родителей в Угледарск, сказав, что за суету ему накину тугриков. Тот с радостью согласился и мои не-родители ушли. Мать расцеловала меня напоследок, отец долго тряс руку, опустив глаза, а потом пробубнил:

– Ну ты это… Сын… Приезжай, – а потом тихо добавил. – Ты это… Ты молодец.

Последние слова дались ему с трудом, видно, вообще в первый раз говорил такое. Ну что, будем считать, что извинения приняты.

А мать тихо охнула и, прижав ладонь к груди, восторженно пробормотала:

– Моего сына называют Александр Александрович…

Глава 4

Утренняя планерка проходила необычно. Без криков и всяких ядрён-сивух. Дежурный монотонно зачитывал сводку, присутствующие зевали, Голенищев влюбленно поглядывал на Простакову, а все остальные сотрудники мужского пола косились на птичку-кадровичку. Сидела Мария Антиповна, конечно, эффектно закинув ногу на ногу, сверкая притягательной бронзой коленок. Кулебякин тоже иногда задерживал свой взгляд на формах инспектора кадров, но только не сегодня.

Шеф отрешенно бряцал ложечкой в кружке, размешивая рафинад. Отпил, поморщился, понял, что сахар сам забыл положить в чай, кинул три кубика и снова забряцал.

Сидел и смотрел в одну точку, периодически макая грустные усы в кружку.

Дежурный (сегодня был не Баночкин, этого сотрудника я ещё не особенно знал) зачитал фабулы о случаях карманных краж, которые случились в прошедшие сутки. Целых две аналогичных кражи за сутки! Для Зарыбинска – это уже считай ЧП.

Я насторожился и теперь вслушивался в каждое его слово. Получается, что Интеллигент никак не успокоится? На кражи эти я не выезжал вчера, никто меня не позвал. Оно и понятно, след негде брать, случилось все в городских автобусах.

– Товарищ майор, доклад закончил, – проговорил дежурный.

Тишина, только слышно прихлебывание чая.

– Товарищ майор, доклад суточной сводки закончен, – повторил дежурный ещё чуть поотчетливей и погромче.

Кулебякин будто очнулся.

– Садись. Есть у кого-то что-то, товарищи? – спросил начальник и, не дожидаясь ответа, неожиданно выдал. – Ну тогда все свободны.

Мы не двигались. Никогда еще планерки не заканчивались так быстро и бескровно. Никто не поверил своим ушам, подумали, что показалось. А где же наставления и нравоучения, где фразы – «все вы у меня вот где», «делайте, что вам говорят, здесь я начальник», «вы у меня народное хозяйство пойдете поднимать». Как без мощи этого фольклора дальше трудиться?

– Ну что расселись, как на базаре? – подбодрил подчиненных Кулебякин. – Идите уже, работайте!

И все пошли, и я пошел, но всё-таки в спину донеслось от шефа:

– А вас, Морозов, я попрошу остаться…

Сказал спокойно, но вот это его обращение ко мне на «вы» – сразу насторожило, и почему-то в голове заиграла мелодия из фильма «Семнадцать мгновений весны».

Я пропустил коллег, выходящих из кабинета, вернулся и, не дожидаясь указания присесть, сам расположился на стуле поближе к Кулебякину. Приготовился держать удар, так сказать. Что там на этот раз?

Но морда у шефа понурая, ему бы на кухню прямо сейчас – отбивные делать, ведь известно, что чем хуже настроение, тем нежнее получаются отбивные.

– Сан Саныч, – начал он невесело, но по имени и отчеству, будто ругать меня и не собирался. – В общем, я тут покумекал, пойдешь от нас на мясокомбинат. Там надо с общественностью кое-какую работу провести. В общем, людей на охрану общественного порядка агитировать.

Я аж заморозился на пару секунд. Что тут скажешь, если цензурного? Беда, отъехало начальство головой.

– Как это – агитировать? – всё-таки уточнил я. – Я не агитбригада и не актив комсомола.

– Тут такая петрушка, – поморщился шеф. – Там есть комсомольский оперативный отряд, но он не справляется… По мнению главка. Дескать, мало народу в нем, понимаешь? Не хотят люди вставать сплошной стеной плечом к плечу на борьбу с преступностью. А с меня спрашивают.

– Так давайте разнарядку им, через главк выбьем бумажку соответствующую и пришлем, мол, столько-то пехотинцев нужно для формирования ОКОД.

– Да есть у них эта разнарядка, – отмахнулся Кулебякин. – А толку-то. То один заболеет, то другой в отпуске, третий в декрет соберется, четвертый уволится, пятый на смене. Короче, нужно их взбодрить, так сказать, сподвигнуть. Сознательность поднять, так сказать, чтобы глаза горели, а вместо сердца, этот… мотор пламенный.

Тоже мне, нашли рупор идеологии – старину Сан Саныча.

– А сколько их там всего в отряде работает?

– С руководством человек тридцать.

– А без руководства?

– А без руководства, Морозов, никто не работает… Вот и сходи, разберись. Чую, там некоторые личности вообще номинально числятся. Чтобы от профсоюза проще было путевку в Крым выбить. Задача ясна?

– Нет.

– Ядрёна сивуха, Морозов! Чего непонятно?

– Самое главное непонятно, Петр Петрович. С каких таких пассатижей – это должен делать кинолог?

Тот фыркнул так – будто паровоз пары спускает.

– А кто еще? Кого мне озадачить? Ткни пальцем в того, кто справится? Ну? Чего молчишь? Только в меня не тыкай, я начальник. Ну? Никто… Нету у меня таких, сам видишь… Войско, млять…

– А с чего вы взяли, что я справлюсь? Я всего лишь простой кинолог.

– Ой, Морозов, не п*зди… Простой он, как дырка в деревянном сортире… Ага, как же? О том, как ты аттестацию прошел – знаю я, слухи у нас быстро разлетаются, как в женском колхозе. Есть в тебе жила, стержень какой-то, уж мне-то можешь не заливать и не отнекиваться. Хрен знает, как и почему тебя из следствия выперли, но, мне кажется, это был какой-то хитрый план, да? Меня хочешь подсидеть, ядрёна сивуха?

И взглядом сверкает, и фырчит. Ну чисто Змей Горыныч.

– Да вы что, Пётр Петрович, даже в мыслях не было, – честно хлопал я глазами, а потом улыбнулся и хитро добавил. – По крайней мере, до вчерашнего дня – точно.

– Да ладно… Я так… накатило. На душе скребет. Неприятностей у меня, как у Куклачева кошек.

– Что случилось? И почему сегодня такая короткая планерка была? Все заметили.

– Что случилось, что случилось? – скривился Петр Петрович, как переросший редис. – А то и случилось, Сан Саныч, что секир-башка мне скоро! По полугодию на коллегии издерут, как сидорову мартышку, за наши с вами показатели.

Майор вдруг разоткровенничался, будто увидел во мне поддержку.

– А что не так с показателями? – хмурился я. – Вроде, сейчас раскрываемость в норме, мы вот с Мухтаром регулярно на происшествия выезжаем, лепту вносим, раскрываем.

– Не дежурными сутками едиными, Морозов… Статистика горотдела из многих показателей строится. Еще кит у нас сдох…

– Какой кит? – недоуменно хмыкнул я.

– Известно какой, второй.

Так, тут уже целый дельфинарий наклёвывается, а я не в курсе.

– А первый?

– А первый – шатко-валко держится покамест. Не понимаешь?

– Пока нет…

Надо же порадовать начальство своей непонятливостью. Видом, как завещали, лихим и придурковатым.

– Наша работа, Морозов, держится на двух китах – раскрытие преступлений и профилактика. Сечешь?

– Конечно…

– Если первого кита вы с Мухтаром в жопу толкаете, хоть как-то двигаться заставляете, то второй совсем никуда плыть не хочет, рыба треклятая.

– Кит – не рыба, а зверь.

– Да хоть страус, но жить он вечно должен, как товарищ Ким Ир Сен. А у нас провал на этом звере, – и шеф стал загибать пальцы. – Опорных пунктов по городу у нас нет, а они – один из важнейших элементов профилактики, считается. Общественные советы тоже в плане профилактики ни хрена не работают – руководители там числятся разные, но все для галочки. Еще и борьба с пьянством не на должном уровне – это три.

– А наше пьянство-то каким боком главк не устроило?

– Таким боком – нарушение профилактической работы они усмотрели, мол, сегодня пьёт, завтра бьёт, а после – убивает и крадёт. Врубаешься? Знаешь, что они в представлении написали? – начальник потряс какими-то бумагами, наглядно подкрепляя крик души. – Мол, у нас в ГОВД наряды медвытрезвителя неэффективно работают. Пьяных не доставляют. Представляешь?

– Так у нас нет таких нарядов, – ухмыльнулся я. – Трезвяк есть, а нарядов нет. Наполняем его своими силами. Участковые, в основном, людей таскают туда.

– Вот именно, что нет! – вдохновился мой поддержкой шеф. – А где мне их взять? По штатке – нас три калеки и дядька Черномор! И еще, главное, знаешь, что нам предъявляют? Что из двухсот доставленных в трезвяк за отчетный период только по пятерым направлена информация по месту работы для принятия дисциплинарных и воспитательных мер со стороны коллектива. О, как! Ядрён пистон! Это мы еще и стучать по организациям должны, мол, Вася Васечкин у нас засветился, отругайте его там и пожурите, из партии поганой метлой гоните, на товарищеском суде разберите, – притворным голосом какой-то старой штабной крысы заливал он. – Вот делать нам больше нечего, как бумаги лишние изводить, у нас работы – воз и три вагона.

Он тяжко вздохнул. Как будто вообще впервые слышал про все эти показатели – и вот, огорошили беднягу.

– К тому же нам еще тунеядство выявлять надо. За первый квартал только один случай выявлен, за этот показатель тоже душат. Еще эти карманные кражи нарисовались, как черти из табакерки повыскакивали. Вчера очередная темнуха приключилась. Даже две. А это уже серия, галстук мой в чай! Короче, Сан Саныч, все плохо… Чую, после коллегии по полугодию – не усидеть мне здесь. И так под меня копают, еще и с показателями не ахти.

– Так вы это, вы на больничный идите, – предложил я.

– Зачем? – удивился начальник.

– Как зачем? Полугодие без вас закроем, на ваше место назначат временно исполняющего обязанности. Тогда вам нечего будет предъявить. Скажете, дескать, старался, но с недугом слег и должным образом полугодие не закрыл. Только недуг лучше посерьезнее придумать. Чтоб главк проняло.

– Простатит, что ли?

Я с сомнением покачал головой. Про эту напасть ещё из каждого утюга не поют, но всё равно не подойдёт.

– Сердце… Чем не болячка? И полежать можно долго в больничке.

– А что? Это мысль… – задумался шеф, поглаживая усы, и вдруг схватился за грудь и стал сползать по креслу. – Ой, что-то закололо, ой, звони в скорую, Морозов!

Я и бровью не повёл, остался сидеть на месте.

– Не похоже, Петр Петрович, потренироваться вам надо, а лучше – с врачом знакомым договориться, кардиограмма все одно покажет.

– Ты прав, – сел в кресле Кулебякин. – Лучше договориться. Есть у меня на примете один служитель Гиппопотама.

– Гиппократа, – поправил я.

– Да все равно, главное, что врач он хороший, душевный, лечить, правда, не умеет ни хрена, но любит входить в положение, если как следует попросить и задобрить.

Кулебякин повернулся в кресле, не вставая, и достал из сейфа пачку денег. Бережно поцеловал ее.

– Заначечка моя любимая… Эх… от меня к Гиппопотаму пойдешь…

* * *

Вышел я от Кулебякина и направился к себе. Когда проходил мимо дежурки, увидел в «аквариуме» какого-то пацаненка лет двенадцати-тринадцати. Обычный такой пацаненок советской наружности, как из детского фильма «Макар-следопыт».

Баночкин его явно охранял. Поглядывал, даже когда отвечал на телефонные звонки. Я решил проверить, кто это такой.

Зашел в помещение дежурной части и спросил шуткой:

– Михаил, ты что, сына привел?

– Не нужны мне такие сыновья, которые по карманам мелочь тырят, – сердито ответил тот.

– Дяденька милиционер, – всхлипнул пацаненок. – Я ничего не своровал.

– Конечно, не своровал, – по-учительски строго кивнул Баночкин. – Потому что тебя за руку поймали бдительные граждане и в милицию сдали.

– А что он сделал? – спросил я.

– Да в автобусе к какой-то дамочке в сумочку пытался залезть. Деньги, наверное, хотел взять, не знаю… Вот, ждем инспектора по делам несовершеннолетних. Сдам ей его.

– И не деньги вовсе я хотел взять, – шмыгнул носом пацан. – А конфеты.

Я походил, поскреб подбородок и спросил:

– Слушай, Миха, а дамочка эта заяву написала?

– Нет конечно, он же ничего не успел стырить, да и мал еще, чтобы на такого писать.

– А ты чего его тогда держишь?

– Дык, это самое, Кулебякин профилактику трясет, всю плешь проел. Вот поставим подростка на учет в детскую комнату, чем не профилактика?

– А ты сообщение регистрировал?

– Нет еще…

– И не регистрируй, отдай его мне.

– Кого?

– Макара вот этого, Гавроша. Трудного подростка.

– Зачем?

– Потом расскажу.

– Так профилактика же…

– С меня пиво.

– М-м… – задумался Баночкин, мечтательно возводя глаза к потолку.

– Три бутылки.

– Конечно, забирай, щас инспектору передам по рации, чтобы не приходила.

Я переписал данные пацаненка, а потом кивнул ему:

– Пошли.

– Куда? Вы меня в тюрьму поведете сажать? – испуганно таращил он глаза, а оттопыренные уши залились краской.

– Не боись… Если скажешь правду – отпущу.

Мы пришли с ним ко мне в кабинет, а там уже хозяйничал Серый. На это я и рассчитывал.

– О, Ляпкин! – воскликнул Серый, увидев пацана. – А ты чего здесь?

– А ты чего? – насупился в ответ тот.

– Работаю, – небрежно хмыкнул Андрей.

– А я преступник… – повесил голову Ляпкин. – Так все твердят, хотя я, чесслово, ничего не сделал.

– И кто тебя надоумил в сумочки к гражданам лазить? – спросил я пацаненка.

– Никто… – тот смешно оттопырил губу, как пятилетний карапуз. – Говорю же, конфеты увидел, не удержался.

Ну да, конечно, всё с голодухи.

– Серый, – я повернулся к своему помощнику и подмигнул. – У нас есть свободные камеры?

– Третья как раз освободилась, – закивал Серый.

– Там же Иванов, вроде, сидел?

– Так на расстрел утром увели… – с серьезным лицом тихо проговорил Серый.

– Не надо меня в камеру! – встрепенулся пацаненок. – Не хочу в тюрьму!

– Этот тебе сказал по карманам шарить? – я тем временем показал Ляпкину фотографию Интеллигента.

– Он самый, – выдохнул тот. – Подошел на улице, мороженое купил, газировки. Потом сказал, что если хоть копеечку смогу незаметно вытянуть у людей в автобусе, то купит мне пистолет, который пистонами стреляет. Я давно такой хочу…

– А потом что было?

– Я сначала отказался, ответил, что милицию боюсь, а он сказал, что ничего мне не будет, даже если поймают. Скажешь, говорит, что за конфетками полез. Ой, – он снова испуганно глянул на меня, но я кивнул, и он продолжил: – Я и согласился. Ну мы сели в автобус, он купил мне билет. Я попытался утащить кошелек, а он стоял поодаль и смотрел. Меня вот поймали, а он…

– Что?

Начинающий воришка развёл руками.

– Исчез.

– И раньше ты его не видел и где искать не знаешь?

– Честное пионерское…

– Ладно, иди домой и больше не воруй. Если что, третью камеру мы пока придержим. Пусть пустая будет, на всякий случай, если ты вдруг меня ослушаешься.

– Никогда в жизни не буду воровать, дяденька милиционер, даже конфеты, – одним духом выпалил тот.

– Конфеты можно, – улыбнулся я. – Если они – у тебя дома.

Пацан ускакал, а я спросил у Серого:

– Хорошо его знаешь?

– Да не особо, в одной школе учимся, – пожал тот плечами, а потом важно добавил: – Всех малолеток не упомнишь.

– Я вечером зайду к вам с Алёной. Грамоту сам твою покажу ей и вручу. Дома, если что, будь.

– Конечно, буду, – засветился Серый. – Ради такого…

А я подумал, что в чём-то они с этим Ляпкиным очень похожи.

* * *

Я заскочил в кулинарию и купил торт – выбрал «Ленинградский». Уж если поздравлять Серого с получением грамоты, то как положено, со сладостями и чаепитием.

Еще это чаепитие нужно мне для наведения мостов с его сестрой. Уже совсем скоро пресловутая дата – тринадцатое июня. А я пока даже не придумал, как мне с Алёной провести этот день вместе, чтобы предотвратить ее гибель. А ведь уже давно пора контакт наладить. Вручение грамоты – хороший повод попасть на семейное чаепитие, тем более, в СССР торты все любят. Даже я полюбил, хотя в той жизни сладкое не жаловал.

А чтобы чаепитие было интереснее, заскочил еще в магазин «Вина-воды» и купил бутылочку крымского вина. Хотел взять грузинского, но такого добра не имелось. Не хватало для полного комплекта только букета цветов. Но пока он будет неуместен.

До дома Серовых добрался на такси, теперь я мог себе позволить такой транспорт.

Зашел в парадную, звонил долго. Дверь мне открыл Серый.

– Ты чего вышел? – свел я брови. – Договаривались же, чтобы сестра открыла.

– Да я из комнаты спецом не выходил, а она меня все равно докричалась. Видите ли, она занята! Бесит, блин!

– Ладно… проехали, может, и вправду занята.

– Ага, как же! К ней подруга заявлялась, сидят, языками треплют, – завёл тот глаза к потолку. – Нормальные девушки выкройками делятся, рецептики обсуждают, а эти – про комсомол, космос и прочие достижения.

– А что за подруга? – насторожился я, потому что голос, который доносился из кухни, мне показался знакомым.

Не так уж много народу здесь я знал пока что. Чей же голос?

– Да проходи. Сейчас сам увидишь.

Я разулся, глянув на себя в зеркало, поправил челку, хотя она и так была в порядке, и пошел на кухню.

Серый проскочил вперед и крикнул:

– Алёнка! У нас гости! Сан Саныч пришел!

Я вошел на кухню.

– Здравствуйте, Саша, – лучезарно улыбнулась мне подруга Алёны, – как там Мухтар поживает?

Глава 5

На меня смотрела журналистка.

– С Мухтаром все хорошо, – улыбнулся я девушкам, – здравствуйте, Ася, здравствуйте, Алёна Сергеевна.

– Пф-ф… – скосила смешливый взгляд на подругу Пичугина. – Алёна Сергеевна, ха-ах! Гляди-ка, прямо фифа…

В компании подруги и на кухне Пичугина выглядела гораздо раскрепощеннее, чем тогда в ГОВД.

– Здравствуйте, Александр Александрович, – подчеркнуто вежливо и с холодком проговорила хозяйка (видно, мое знакомство с ее подругой ее несколько поддело). – Что вы хотели?

– Принес записку для вашего мальчика. А точнее, грамоту.

Я поставил на стол торт и бутылку вина, торжественно извлек из портфеля (его я так и не успел отдать Кулебякину после аттестации и бессовестно им сегодня воспользовался) грамоту и, кивнув на угощение, добавил:

– А это – чтобы можно было отметить награду, как полагается.

– Ой! Грамота! – пискнула Ася. – Ой, как интересно? Андрюшке, что ли? А за что?

Алёна лишь недоуменно на меня уставилась и не стала спрашивать. Ведь подруга уже озвучила вопрос, но любопытство ее и саму разбирало, это было видно по тому, как она прикусила губу.

– За оказание содействия органам милиции, – начал я немного торжественно и, как полагается, с налетом пафоса эпохи, перечислять заслуги Серого. – За активную общественную позицию в деле борьбы преступностью, за помощь в работе по уходу и дрессировке служебно-розыскной собаки, за повышение престижа образа сотрудника милиции и милицейской профессии среди учащихся средней школы.

Нравится мне советский язык. На нем можно говорить ни о чём, но много, красиво и трепетно.

– Ого… – теперь удивилась уже Алёна, – Андрей действительно все это делал?

Она вся как-то оттаяла, потеплела, и в глазах блеснула радость за брата.

– На советских грамотах, Алёна Сергеевна, просто так не пишут. Делал, делает и будет делать!

Я повернулся, за моей спиной в тесном коридорчике стоял Серый. Я протянул ему грамоту и пожал руку.

– Держи! Поздравляю от лица руководства Зарыбинского ГОВД. Ну и, конечно, спасибо от меня лично и, опять же, от руководства. И от Мухтара.

– Спасибо, Сан Саныч, – расцвел Серый.

Не знаю, что говорить в случае награждения детей, поэтому громко произнёс пионерский призыв:

– Будь готов!

– Всегда готов! – откликнулся парень.

Он, хоть и знал, что я принесу грамоту, но все равно неподдельно обрадовался.

– Смотри, сеструха! – Серый не мог сдержать улыбку до ушей. – Теперь и у меня есть грамота! Не только у тебя!

Очевидно, один из козырей домашнего противостояния сестры с братом только что рухнул, и, Серый довольный, ускакал к себе в комнату, даже не заинтересовавшись тортом.

– Ну так что, Алёна Сергеевна, такое дело предлагаю слегка отметить. Все-таки первая награда, дело нешуточное.

– А вы откуда знакомы? – спросила пионервожатая, посмотрев сначала на меня, а потом на подругу.

– Про Александра Морозова, лейтенанта милиции, кинолога горотдела, – декламировала журналистка, – весь город знает. Я про него статью писала.

– Вот как? – удивилась Алёна.

Кажется, я нечаянно зажал её в клещи – и грамота тут для Андрея, и статья про меня. Ну, я же не знал, что наткнусь тут на журналистку! Мир тесен, а Зарыбинск еще теснее.

– Хочешь, дам почитать? – щурилась на нее смешливо та.

– Я алкоголь среди недели не пью, – это Алёна уже отвечала мне на предложение отметить, проигнорировав подругу. – Давайте лучше чаю с тортом.

– Ой, а я пью, иногда и среди недели, и в начале, и… – улыбалась Пичугина. – Аленка, что ты так на меня смотришь? Да вы не думайте, я не алкаш!.. Работа у меня такая – ходить на разные протокольные и непротокольные мероприятия. Сейчас без нормального банкета ни одно стоящее мероприятие не проводится.

– Ну, тогда, если Алена Сергеевна позволит, то мы с вами попробуем вино, Ася.

– С удовольствием, – мотнула она косичками и протянула мне уже приготовленный штопор.

Когда только успела?

Я открывал вино и чувствовал себя немного каким-то счастливым безусым студентиком, которому на голову вдруг свалились две первые красавицы курса, и он пока не знает, что с ними обеими делать, но, как говорили – счастья полные штаны.

Вот только я не студентик, и у меня другая цель – договориться провести время с Аленой в злополучный день тринадцатого июня.

Ася по-хозяйски достала два фужера и выставила их на стол:

– Жалко, что ты не пьешь, Аленка, – поджала она губы. – Тогда торт порежь, пока мы с Сашей за Андрюшку чокнемся.

– Доставай третий, – нахмурилась пионервожатая.

– Что?

– Бокал, говорю, ставь третий.

– Надумала? Ну и правильно, первая грамота – это ого-го! – сжала по-пролетарски кулачок журналистка. – Такое навсегда запомнится…

– Пичугина, – поморщилась Алёна. – Так и скажи, что тебе вина хочется попробовать…

– Ну и это тоже, в приятной компании вино еще приятнее. Саша такой молодец, я тебе еще не рассказывала? У него такой умный пёс.

– Это все его достоинства? – спросила Алёна, раскладывая по тарелкам торт.

Я потянулся к своей тарелке, а хозяйка покачала головой:

– А руки-то вы не мыли.

– Вот как раз хотел спросить разрешения посетить ванную, – парировал я и, встав из-за стола, добавил: – Я мигом.

Сходил вымыть руки, вернулся и разлил вино по бокалам. И на правах мужчины первым сказал тост.

– Давайте, девоньки, за Андрея. Чтобы увлекала его эта милицейская тема, и в будущем он тоже стал милиционером. И давайте уже на «ты». Вы же не против?

Девушки закивали, соглашаясь.

– Вот и славно…

– Ой, Саша, а ты кто Андрею будешь? – спросила Пичугина. – Сказал, прям как отец родной.

– Я ему кто? Хм… – действительно, что-то я увлёкся. Не Саша, а опять целый Сан Саныч говорил тут. – Известно кто. Наставник от органов милиции, – я понизил голос, будто раскрывал секретные сведения, – у нас за каждым подростком, который находится в зоне, так называемой, риска, закреплен сотрудник. Вот я и закреплен за Андреем. Инспектора по делам несовершеннолетних на всех не хватит.