скачать книгу бесплатно
В другом случае полиция, ведя постоянную слежку за человеком по имени Кассио, арестовала его при выходе из здания «Юманите». При нем нашли паспорт на имя Фейара и очень любопытные бумаги. В папке под названием «Префектура полиции. Военные документы» лежали планы и фотографии крепостных сооружений, штатные расписания армейских и военно-морских подразделений и список секретных корреспондентов. Но самым интересным документом оказался меморандум о Красной Армии, украденный из генерального штаба Франции.
Дело Кассио случилось в июле 1929 года, когда правительство пыталось подавить «антимилитаристскую» деятельность коммунистической партии. Четыре месяца продолжались аресты и допросы, многие высшие партийные руководители были отданы под суд, среди них и Марсель Кашен, Андре Марти, Жак Дюкло и Жак Дорио. Всего было привлечено к ответственности сто шестьдесят человек и около двадцати – арестованы, большинство из них не по обвинению в шпионаже, а за подстрекательство к свержению режима.
Между 1928-м и 1933 годом во Франции сформировались группы способных агентов. Расширившаяся сеть приобрела пропорции, необычные даже для большого советского аппарата. Когда в 1933–1934 годах эта сеть была разрушена, официальные списки включали 250 человек. Как всегда, многие шпионы остались нераскрытыми.
Лидия Шталь, одна из наиболее интересных представительниц советской секретной службы во Франции, в 1928 году вовремя скрылась и уехала в Нью-Йорк, где и жила, пока не улеглось эхо скандала. Тогда Москва приказала ей вернуться в страну, где она служила раньше.
Лидия Шталь была одним из тех секретных агентов, которые стали шпионами уже в зрелом возрасте. Она родилась в Ростове в 1885 году, ее девичья фамилия была Чкалова. Ее муж, Роберт Шталь, был богатым и знатным человеком. Во время революции семья Шталь лишилась имений в Крыму и эмигрировала в Соединенные Штаты, где они стали американскими подданными. Когда в 1918 году умер их единственный сын, убитая горем и одинокая, Лидия вернулась в Европу. Она подружилась с коммунистами и жила в Париже как типичная русская студентка старых времен. У нее была маленькая скромная квартира, она плохо одевалась, спутанные волосы и туфли со сбитыми каблуками создавали впечатление неопрятности. В двадцатых годах она основала в Париже хорошо оборудованную фотостудию, где копировались секретные документы. Она доставляла их в Берлин в поясе, затянутом вокруг талии. Ее статус студентки был не только прикрытием ее подпольной операции, она и в самом деле изучала медицину в Соединенных Штатах и юриспруденцию во Франции. Потом она взялась за восточные языки, очевидно готовя себя для работы на Дальнем Востоке.
В 1923 году Лидия сблизилась с профессором Луи Пьером Мартеном, бывшим атташе военно-морского министерства и кавалером ордена Почетного легиона. Однако они жили раздельно. Мартен пытался внушить ей свои представления о жизни – спокойной жизни профессора, который каждое лето проводит отпуск в имении отца в Перигоре.
Другим ветераном советской разведки во Франции был отставной полковник Октав Дюмулен, издатель журнала «Армия и демократия», активно работавший на советскую разведку еще с 1923 года. Дюмулен жил некоторое время в Москве, но во Франции выдавал себя за нейтрального эксперта по военным делам, никак не связанного с коммунистами. Никто не удосужился проверить, откуда он в действительности ежемесячно берет 4 тысячи франков на издание журнала, которые ему якобы дают друзья. Дюмулен был так хорошо прикрыт «журнализмом», что его истинное занятие долго оставалось в тени.
Другим обладателем американского паспорта в этой сети была Полина Якобсон-Левина из Нью-Йорка. Среди агентов были и румынские граждане, выходцы из Бессарабии, которая до 1918 года была российской провинцией. Когда эту территорию аннексировало бухарестское правительство, они автоматически превратились в румын. Вениамин Беркович, кассир и финансовый оператор, Ватрослав Райх, химик, Байла Ингленд и некоторые другие советские агенты во Франции были родом из Бессарабии.
Сеть имела множество задач. Одни из ее участников должны были собирать информацию об армии, о дислокации военных частей, мобилизационных планах. Другие концентрировали внимание на определенных военных заводах и их продукции. Особый интерес представляла почта военных представительств. Сотни писем были украдены, скопированы и переправлены за границу. Французский инженер Обри из военного министерства и его жена поставляли информацию о взрывчатых веществах. Лидия Шталь ухитрилась даже переправить в Берлин пулемет новейшего типа.
Одна из главных задач сети состояла в получении данных об отравляющих газах и бактериологическом оружии. Россия уже начала работы в этой области, и Москва желала знать формулу нового синтезированного во Франции газа. Главным информатором был Ватрослав Райх, сотрудник химико-биологической лаборатории, который выкрадывал документы во время ленча, спешно их фотографировал в служебной фотокомнате, а потом возвращал их в папки, прежде чем другие сотрудники успевали вернуться к своим ретортам.
Большое число людей было занято технической работой, такой, как фотосъемка и переправка документов. Бизнесмен Вениамин Беркович и его жена входили в элиту сети. Марджори Свитц, школьная учительница Мадлен Мерме и чета Зальцманов были опытными фотографами. Бессарабская студентка Байла Ингленд установила у себя дома мебель с секретными панелями и ящиками с двойным дном.
Техника дела и конспирация были гордостью этой сети. Члены группы, в отличие от других советских агентов, кроме кличек, имели еще и номера, что делало их разоблачение еще более трудным. Москва окружила группу особой заботой – им регулярно выплачивались крупные суммы. Но все они жили скромно в недорогих гостиницах, мало тратили, и никому и в голову не пришло бы проверять источники их доходов. Путешествуя по железной дороге, особенно с документами, они покупали все места в купе, чтобы рядом не было случайных попутчиков. У всех было хорошее прикрытие их работы – они числились студентами, бизнесменами или художниками.
Группа считалась парижской, но на самом деле прибыла из Берлина. Столица Германии, как уже упоминалось, до 1934 года являлась аванпостом разведки в Западной Европе. Из предосторожности советские спецслужбы часто держали главных руководителей агентурных сетей вне стран, где шла основная работа. Югослав Маркович, центральная фигура во всех операциях, проводимых во Франции, тоже жил в Берлине до августа 1933 года, когда его сменил Авиатор.
Авиатор, Роберт Гордон Свитц, был американцем, сыном богатых родителей, которые жили в Ист-Орандже, штат Нью-Джерси. Он учился сначала в Соединенных Штатах, потом во Франции, и Франция стала для него второй родиной. Свитц был типичным представителем значительной части своего поколения, в нем сочетались высокие гуманитарные принципы, склонность и пацифизму и прокоммунистические убеждения с полным незнанием советской реальности. В 1931 году, признав догматы коммунизма, Авиатор охотно согласился на опасную работу секретного агента Москвы. «Я устал, – писал позже Свитц, – от ничегонеделания, от легких денег и беспечной жизни. В советской спецслужбе в Нью-Йорке и Вашингтоне поняли, как живо я интересуюсь русским экспериментом. Я и на самом деле был идеалистом-коммунистом. Было решено, что я поеду в Москву, чтобы начать работу. Я отправился туда под видом авиационного инструктора».
В Москве Свитц, как и многие иностранцы до и после него, мало что понял из коммунистической реальности, и когда он вернулся домой, чтобы начать новую деятельность, его вера была все еще не поколеблена. В качестве прикрытия он избрал роль торгового представителя компании «Макнейл инструментс», которая производила оборудование для авиации. Судя по заявлению одного из работников этой фирмы, «он никогда ничего не продал». Свитц женился на Марджори Тилли, которой к тому времени исполнилось девятнадцать лет. Юная миссис Свитц не только последовала за мужем, но быстро достигла определенных успехов.
В 1931–1932 годах чета Свитц обучалась фотографии в Соединенных Штатах, чтобы заменить Лидию Шталь, когда та получит приказ вернуться в Париж. Через их фотолабораторию прошла масса документов. Через них же советская разведка получила совершенно секретные документы армии Соединенных Штатов, включая чертежи форта Шерман и «Белый план» – план операций в зоне Панамского канала на случай мятежа или революции.
В июле 1933 года чета Свитц получила приказ переехать в Париж и возглавить одну из групп. События повернулись так, что разведывательная работа во Франции отделилась от берлинского штаба, потому что под правлением нацистов Берлин уже не мог оставаться центром советской агентурной сети в Западной Европе. Западноевропейское бюро Коминтерна переехало в Копенгаген, надо было искать новые каналы связи с Москвой. В августе 1933 года советский шеф французской группы Маркович приехал в Париж, чтобы передать часть своего аппарата Свитцу. Свитц был представлен своим наиболее важным будущим сотрудникам и помощникам. «Пожалуйста, – сказал им Маркович, – обратите особое внимание на Обри, его задача – отравляющие газы».
К тому времени французская полиция была встревожена активностью расширяющегося советского подполья. В 1933 году контрразведка обнаружила связь между Лидией Шталь и Ингрид Бостром, которая была арестована в Финляндии. Мисс Востром, одна из лучших подруг Лидии, рассказала финским властям о деятельности Лидии, ее несчастливой жизни и ее работе в качестве секретного агента. Начав с этой точки, французская контрразведка провела расследование и раскрыла большую сеть, в которой Лидия Шталь была важным звеном.
Свитц попал в поле зрения полиции при его встрече с Марковичем, о котором полиция уже знала. Маркович избежал ареста, а чета Свитц осталась в Париже и продолжила свою опасную работу. За несколько дней до Рождества 1933 года неизвестный мужчина (советский агент в Сюрте?) позвонил по телефону Свитцу и сказал, что если он не уедет немедленно, то будет арестован. Свитц остался. На следующий день прибыли полицейские. В его комнате они нашли корреспонденцию французского военного ведомства, письмо, написанное лично военным министром, и две записи, посвященные вооружению и дислокации войск. Все эти документы имели гриф «секретно». Когда нагрянула полиция, Свитц хранил у себя один из секретных докладов Дюмулена, который был сфотографирован на очень тонкой бумаге Марджори. Он был свернут в трубку и вставлен в сигарету. Пока шел обыск, встревоженная миссис Свитц зажгла сигарету и выкурила ее до конца.
Вместе с четой Свитц были арестованы еще десять человек, и среди них ведущие советские агенты – Лидия Шталь, Луи Мартен, Вениамин Беркович, Мадлен Мерме. В соответствии со своими принципами они не признавали себя виновными, они не знали друг друга, Лидия Шталь понятия не имела, чем занимался Луи в своем офисе, кроме того, она сказала, что Луи был антикоммунистом из Латвии. Но мадемуазель Мерме не смогла вспомнить, откуда взялся коротковолновый радиопередатчик в ее комнате, как и сам Свитц не смог объяснить, от кого он получил 19 тысяч франков.
Французское общество восприняло сенсационные новости без особого ажиотажа. Гитлер уже почти год стоял у власти в Германии, и все внимание было сосредоточено на правительстве нацистов. Следуя намекам посольства СССР, часть французской прессы предположила, что двенадцать арестованных шпионов, чьи имена были неизвестны и среди которых не было советских граждан, работали на Берлин. Однако скоро этот успокоительный миф был рассеян. Хотя многое так и осталось нераскрытым, не возникало сомнения в том, что дело было связано с советской разведкой.
Полиция блуждала в темноте почти три месяца. Арестованные шпионы ни в чем не признавались, а доказательства, собранные обвинением, были неполными. Поворотная точка возникла после необычного инцидента во французском консульстве Женевы. Две посылки, содержащие четыре ролика пленки, таинственным образом оставленные в консульстве, попали в руки обвинения, текст сфотографированных документов, написанных сложным шифром, так и не был прочитан, но на пленке нашли отпечатки пальцев Свитца, а два волоска на посылках принадлежали Марджори.
Больше не было никакого смысла отпираться, и Свитц начал говорить. Он уже разочаровался[11 - Годом позже Свитц на пресс-конференции заявил: «После того как мы прибыли на эту сторону океана, я испытал сильный шок. Я был разочарован, увидев недостойных людей, которые должны были работать со мной. Вместо пылких идеалистов, целиком отдающихся великому делу, которых я ожидал встретить, я увидел людей, которые думали только о собственной выгоде. Я хотел выйти из игры, так велико было мое отвращение, но что-то заставило меня продолжать…»] и не видел причин становиться мучеником, к тому же французские законы снисходительны к шпионам, которые помогают следствию в разоблачении других агентов. Марджори опять последовала примеру мужа.
Через три дня после признаний Свитца последовали новые аресты: полковника Дюмулена, инженера Обри, Ватрослава Райха и многих других. К концу марта 1934 года большая шпионская организация была разгромлена. Пять других членов группы признались во всем, желая получить смягчение приговора. По мнению Москвы, это была полная «деморализация». Мадемуазель Мерме рассказала все о радиопередатчике и фотоаппарате, Райх и Обри – об их докладах по химическому и бактериологическому оружию. Узел был распутан. Один арест следовал за другим. К июлю формальное обвинение было предъявлено двадцати девяти агентам, а еще более двухсот находились под следствием.
Для четы Свитц жизнь в тюрьме не была такой уж невыносимой. Они стали добрыми друзьями следователя Андре Бенона.
Советское правительство, несмотря на все разоблачения и признания, демонстративно от всего отказывалось. Тридцатого марта 1934 года ТАСС заявил, что все обвинения в шпионаже «основаны на пустых вымыслах», а «Известия» намекнули на германское влияние.
Прошли годы, прежде чем состоялся суд. За это время политический климат изменился: Франция была готова стать союзником Москвы, и премьер Пьер Лаваль собирался в Москву для подписания соглашения. В такой момент сенсационный процесс против советской шпионской организации во Франции мог привести к осложнениям. Министерство иностранных дел постаралось, чтобы процесс получил как можно меньшую огласку. Судебные заседания шли за закрытыми дверями, на них вызывали только немногих свидетелей, большинство из которых являлись полицейскими агентами. Шестеро подсудимых признали свою вину и обвинили других, а в общем моральное состояние подсудимых было очень низким. Приговоры оказались не слишком суровыми.
Лидия Шталь, самоуверенная, упрямая женщина, упала в обморок, когда услышала, что приговаривается к пяти годам тюрьмы. (Апелляционный суд потом снизил этот срок до четырех лет). Судя по отчетам прессы, «Мадлен Мерме, молодая женщина-фотограф, которая в тюрьме родила ребенка, услышав, что ее приговорили к трем годам, наклонилась к нему, что-то прошептала и продолжала качать его на руках». Полковник Дюмулен и Беркович были приговорены к пяти годам каждый. Десять подсудимых были заочно приговорены к пяти годам тюрьмы и только четверо – оправданы.
Несмотря на то что вина четы Свитц была очевидна, суд освободил их от наказания за ту помощь в ликвидации шпионской группы. Чета шпионов, которая не без основания ожидала возмездия, немедленно скрылась.
Франция в нацистскую эру
Приход к власти в Германии нацистской партии в 1933 году означал начало конца французского превосходства в Европе. Франция перестала быть первостепенным объектом внимания советской разведки. Однако Москве потребовался целый год для того, чтобы осознать значение сдвигов в международных отношениях и сделать свои выводы. Сталин с неохотой отказался от своих планов создания советско-германского блока и по инерции проводил антибританскую и антифранцузскую политику. Он склонен был рассматривать нацистский режим как временное явление, как эксперимент, который вскоре должен спровоцировать народное возмущение и революцию. В этом смысле победу нацистов можно было бы даже приветствовать.
При таком неопределенном состоянии не было причин преуменьшать роль Франции в схеме советской разведки. Казалась необходимой только реорганизация и перемена стиля работы. Столица Германии больше не могла оставаться центром советского шпионажа, как это было в течение последнего десятилетия. Советская разведка во Франции должна была отделиться от Берлина и наладить прямую связь с Москвой. Предстояло выполнить громадную работу, если учесть, как много там находилось центральных и вспомогательных агентств и учреждений.
Между тем серьезные сдвиги в отношениях между европейскими державами стали принимать более определенные очертания. После ослабления напряжения между Францией и Россией в мае 1935 года было подписано советско-французское соглашение. Два месяца спустя Коммунистический Интернационал на седьмом конгрессе провозгласил политику «единого фронта». Во Франции пришло к власти новое правительство, которое было поддержано коммунистической партией.
В новой ситуации коммунистическое руководство, часть которого находилась в правительственной коалиции, получило возможность давать лучшую информацию, чем это делали бы несколько тайных агентов. Что касается военных промышленных секретов, то внимание советского руководства было перенесено на Соединенные Штаты и Германию, которые с точки зрения Советского Союза обогнали Францию. Хотя шпионаж не прекращался, были предприняты меры, чтобы предотвратить общественные скандалы, которые могли бы оттолкнуть Францию от нового союзника.
Среди сотрудников советской военной разведки того времени один заслуживает особого внимания, потому что позже он добился высокого положения. Это был старый агент ГРУ, венгр Александр Радо, который спасся бегством из нацистского Берлина после многих лет активной работы в Германии. В 1936 году в качестве прикрытия он открыл в Париже пресс-агентство и, чтобы сделать его более солидным, нанял двух писателей, одним из которых был Артур Кестлер, который в то время еще оставался верным коммунистом.
Кестлер вспоминает:
«Мы выпускали три-четыре бюллетеня в неделю на французском и немецком языках и размножали их на ротаторе, а потом посылали во французские, швейцарские и австралийские газеты. Однако я не знал, какие газеты были нашими подписчиками, и это казалось мне странным. Я спрашивал об этом один или два раза Алекса, но каждый раз он как-то небрежно отвечал, что агентство находится в процессе становления и мы посылаем бюллетени большому числу перспективных подписчиков для одобрения».
Однако триумф Радо наступил немного позднее, когда он был переброшен в Швейцарию, где в качестве резидента развернул широкую работу во время войны. А Кестлер после войны стал знаменитым писателем и вышел из коммунистической партии.
Французское правительство вело себя дружественно и тактично. Время от времени оно раскрывало случаи чрезмерного любопытства со стороны людей, имеющих отношение к Москве, но не придавало мелким эпизодам особого внимания и, насколько это было возможно, не доводило дело до суда. Похищение белого генерала Евгения Миллера в Париже приписывалось ГБ, убийство Дмитрия Навашина, бывшего советского служащего, так же как и ликвидация Игнатия Рейса, было совершено советскими агентами, были и другие инциденты. Французские власти закрывали на них глаза, и это отношение было частью французской политики того времени.
В одном случае соображения высокой политики привели к конфликту со Швейцарией. Когда убийство Игнатия Рейса расследовалось одновременно Швейцарией и Францией, швейцарские власти были удивлены несколько странным отношением французов к этому делу. В своем резюме от второго января 1938 года Р. Жакияр, глава службы безопасности в Лозанне, приводил примеры того, как французская полиция действовала наперекор его просьбам: девятого ноября 1937 года он сообщил в Париж, что агент НКВД Сергей Эфрон замешан в убийстве, но тому позволили бежать. Жакияр просил расследовать деятельность четы Грозовских, но Грозовский сумел покинуть Францию. Когда швейцарские власти, располагая необходимыми обвинительными материалами, потребовали выдачи Лидии Грозовской в Швейцарию, французы отпустили ее под залог, и она скрылась за границу в автомобиле советского посольства.
К концу тридцатых годов борьба со шпионажем в Западной Европе стала более ожесточенной. Охота велась главным образом на немецких и советских агентов. Атаки против итальянской и японской разведок были менее интенсивными. Контрразведывательные органы были расширены, полиция стала более бдительной, суды стали строже. Однако во Франции крайние меры применялись только к немецким и итальянским агентам. В июле 1938 года парламент принял новый закон, по которому шпионаж в мирное время карался смертной казнью. В марте 1939 года в Меце был впервые приведен в исполнение смертный приговор для немецкого шпиона, трое других были казнены перед началом войны. Но не было ни одного случая разоблачения советских агентов. Чем больше назревала угроза со стороны Германии, тем более покладистым становилось французское правительство по отношению к политике СССР.
Глава 3. Германия перед Второй мировой войной
Большие ожидания
Место Германии в системе советской разведки несколько отличалось, а в некоторых аспектах было даже совершенно противоположно тому, которое занимала Франция.
За десять лет до Первой мировой войны Франция вела самую активную разведку против Германии, и в то же время абвер развернул во Франции более масштабную сеть, чем в других странах.
Противостояние продолжалось в течение нескольких лет и после 1918 года. Россия практически сошла со сцены, британские интересы в Германии существенно уменьшились, и Франция осталась единственной из держав, которой была необходима информация об этой стране. Но теперь упор делался не на военных секретах, они не были так уж важны, цель состояла в определении военного потенциала Германии в широком смысле, включая секретные данные о промышленности.
Для России германская армия двадцатых годов не представляла угрозы, а военно-морской флот и военно-воздушные силы в то время практически не существовали.
Если Франция рассматривалась Советским Союзом как центр антисоветских заговоров, откуда исходила угроза для России, от Германии Москва ожидала, что революция, подавленная в 1919 году, скоро вспыхнет снова и что советская Германия станет союзником Советского Союза и в войне против Франции германские военные силы будут неизбежно сражаться на советской стороне. Поэтому в своей секретной деятельности в Германии советское правительство делало упор на подготовку всеобщих забастовок, гражданской войны, уличных боев и поставку оружия, а не на шпионаж.
Весьма воинственно настроенный, только что сформированный Коммунистический Интернационал проходил фазу своего развития, которая может быть названа германской эрой, – он делал ставку на неизбежную революцию в Германии. Его стратегия и тактика сводилась к подготовке германской революции. Красная Армия, двинувшись из России, должна была «объединить усилия» с новыми революционными германскими силами. Польская коммунистическая партия должна была делать все, чтобы разжечь революционный пыл, война с Францией казалась неминуемой, а французские коммунисты должны были парализовать военные усилия Франции. Советское правительство рассчитывало оказать Германии политическую поддержку, поставить оружие, обеспечить подготовку людей и наладить секретную службу и все это сделать по московским образцам.
На Германию возлагались большие надежды, она была в центре внимания. Немецкий язык преобладал в Коминтерне, и русские лидеры – Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин – общались в нем на этом языке.
Менее чем за год мечта стала воплощаться в жизнь, по крайней мере так казалось. Когда Польша весной 1920 года напала на Россию и когда после короткого отступления Красная Армия погнала поляков и подошла к Варшаве, казалось, что время настало. Было сформировано «польское правительство», во главе которого стал Феликс Дзержинский. Мир для Варшавы, предложенный Лондоном, был отвергнут Лениным, а потом Красная Армия, после «чуда на Висле», отступила и война закончилась. Победоносного марша через Варшаву в Берлин не получилось.
Поражение в Польше не обескуражило советское руководство. Оно считало, что Германия все равно пойдет по революционному пути и что большие потрясения и конфликты неизбежны.
В течение следующих трех лет, с 1920-го по 1923 год, Москва сделала все, что могла, для подготовки успешного переворота в Германии. Именно в эти три года возник и быстро развился ИНО (иностранный отдел ГБ), был создан Четвертый отдел в армии. Они поддерживали связь с Германией по почте, телеграфу и по железной дороге, а когда были восстановлены посольство и торговая миссия в Берлине, то и с помощью дипкурьеров. В этот период, после подписания советско-германского соглашения в Рапалло, началось плодотворное сотрудничество между двумя странами. Троцкий поставил перед Четвертым отделом задачу развивать сотрудничество в области вооружений, привлекать германских офицеров на свою сторону и внушать им антифранцузские настроения. Все это граничило со шпионажем, хотя и не было им в прямом смысле этого слова.
В 1923 году, когда Франция оккупировала Рурскую область и инфляция в Германии достигла своего пика, советское руководство решило, что сложилась обстановка, благоприятная для нового большого наступления, которое оно предприняло. В Германию было послано множество агентов из Коминтерна и различных советских органов. Во главе их стояли люди, отобранные Политбюро ВКП(б), среди них Алексей Скоблевский, которому были поручены военные приготовления. Бывший рабочий из Латвии (его настоящее имя было Розе), он хорошо зарекомендовал себя в годы Гражданской войны. Скоблевский встал у руководства германской «Военно-политической организации», бывшей неким подобием генерального штаба для германской армии. Помощником Скоблевского в Гамбурге был Ганс Киппенбергер, возможно, он был лидером немецкого подполья. Страна была разбита на шесть военных областей, каждая возглавлялась немецким коммунистом и русским советником, который старался не привлекать к себе лишнего внимания. Советский «генерал» Штерн (позже, в Испании, известный как Клебер, а в Соединенных Штатах как Зильберт и казненный в России в 1938 году) был советником северо-западной области. Алексей Стецкий (тоже казненный в 1938 году) работал с Эрихом Волленбергом, лидером юго-западной области. Эта система содержания русских офицеров и советников в других странах была применена через год или два в Китае, во времена Бородина. Русские люди из ГБ помогли создать в Германии аналогичную организацию, которая состояла из М-службы (военные формирования), N-службы (разведка), Т-службы (террор) и Z-службы (проникновение в другие партии и организации). Деятельность этих служб, которая включала покушения на жизнь германских военных лидеров и убийство «предателей», достигла большого размаха в последующие годы.
Всего в Германию было послано несколько сотен советских офицеров, чтобы организовать и возглавить германские военные силы. Назначенные на свои посты, эти люди, маскируясь разными способами, докладывали обо всем своему русскому руководству и резидентам Коминтерна в русском посольстве.
Отборные группы из армейской разведки прибыли в Берлин, Эссен и Лейпциг. Среди них были молодой Вальтер Кривицкий, который впоследствии дезертировал из советских органов. Потом Кривицкий сообщил, что план включал создание в немецкой коммунистической партии разведывательной службы, которая должна была работать под руководством Разведупра Красной Армии. Военным формированиям отводилась роль ядра будущей германской армии, а перед спецслужбой ставилась задача подрывать моральное состояние людей из рейхсвера и полиции[12 - В твердой валюте все это бесплодное предприятие обошлось советской казне в 1 миллион долларов, большая часть которых была израсходована на приобретение оружия в Германии и соседних странах.].
Операция провалилась уже в октябре. Забастовки и восстания сорвались, армия осталась верной правительству, и революция, которая выразилась только в восстании в Гамбурге, была легко подавлена. Русские советники бесславно вернулись домой.
Советская военная разведка извлекла уроки из неудач 1923 года, и в Германии появились новые агентурные сети, опиравшиеся в своей работе на помощь со стороны когорты молодых подпольных лидеров: Киппенбергера, Цайссера, Илльнер-Штальмана, Зорге и других.
Но в одном отношении дорогой эксперимент 1923 года не прошел напрасно. Имеется в виду военная разведка. В.Г. Кривицкий пишет: «Когда мы увидели крах усилий Коминтерна, то сказали: «Давайте сохраним от германской революции то, что можем». Мы взяли лучших людей, подготовленных партийной разведывательной и агитационной службой, и использовали их в советской военной разведке. На руинах коммунистической революции мы построили в Германии для Советской России блестящую разведывательную службу, предмет зависти других стран».
Германия могла дать многие сотни военных секретных данных, которые были бы очень ценны для возрождающейся военной промышленности России. Цели французской и советской разведок в Германии часто совпадали, и бывало так, что немецкая полиция не могла понять, на кого работает пойманный ею шпион: на Францию или на Россию. Однако через несколько лет советские спецслужбы опередили французов, и в начале тридцатых годов подавляющее большинство случаев промышленного шпионажа, вскрытых в Германии, было делом рук советских разведывательных органов.
С 1928 года, когда началась эра пятилетних планов, Советский Союз вступил на путь индустриализации, которая была равносильна милитаризации. Германия оказалась самой близкой и наиболее логичной страной для наблюдения за методами перевооружения промышленности. Все, что можно было сделать легальным путем, – это пригласить германских инженеров и советников для работы на советских заводах, предоставить Германии некоторые концессии, однако отдача от них была слишком ничтожна по сравнению со сталинскими ожиданиями и проектами. Само собой разумеется, единственным решением было наращивание разведывательных операций, поэтому главное внимание было направлено на химическую индустрию, стальную и металлургическую промышленность («Крупп», «Рейнметалл», «Борзиг», «Маннесманн» и другие), электротехническую отрасль («Сименс», «Телефункен», АЕГ) и самолетостроение.
Особый интерес вызывали научные исследования, прежде всего в Институте кайзера Вильгельма и авиационном исследовательском институте, где возникали, проверялись и внедрялись новые идеи. Там нашлось много людей, которые симпатизировали советской власти и были согласны помочь ей. Нередко Москва узнавала о новых немецких изобретениях еще до того, как они шли в серийное производство в Германии.
Германская индустрия пыталась пресечь промышленный шпионаж своими силами. Пионером в этой области была «И.Г. Фарбен», которая учредила в Леверкузене специальный отдел под руководством нескольких опытных детективов. Скоро к ним присоединился Совет германской промышленности, который оценивал потери от промышленного шпионажа в 800 миллионов марок в год. Однако все попытки успеха не принесли, может быть, потому, что советский разведывательный аппарат внедрил девушку-секретаря в тот самый отдел, который был создан для борьбы с ним.
В течение нескольких лет развитие советского промышленного шпионажа в Германии шло со скоростью снежной лавины. СССР сумел развернуть в Германии невиданную по своим масштабам агентурную сеть. В конце двадцатых годов полицейское управление Берлина основало специальное подразделение для борьбы с промышленным (и другим неполитическим) шпионажем по всей Германии. Оно вскрыло около 330 случаев в 1929-м и более тысячи в 1930 году[13 - По официальным данным, как утверждал нацистский автор Адольф Эрт, в Германии между июнем 1931-го и декабрем 1932 года было вскрыто 111 случаев государственной измены, почти 150 человек в этот период были признаны виновными в выдаче военных секретов. Годы 1931-й и 1932-й не попадают в нацистский период, тем не менее следует с осторожностью подходить к этим цифрам.].
Годы с 1926-го по 1932-й были периодом советско-германского сотрудничества, когда берлинское правительство стремилось преуменьшить или даже скрыть наличие советского шпионажа, не применяя никаких жестких мер. Судебные процессы, на которых достоянием гласности могла стать неблаговидная роль советских представителей, проводились за закрытыми дверями.
Во времена демократической Германии (1919–1932 годы) существовало множество возможностей для вербовки персонала для советского шпионажа. В побежденной стране, с ее нестабильными правительствами, политическими убийствами и путчами, кипели политические страсти и коммунистическое движение было на подъеме. Сотни пылких молодых сторонников могли быть легко рекрутированы в различные организации как Германской коммунистической партии, так и русской разведки. Вознаграждение за шпионаж и перспектива работы в России помогали вовлекать инженеров и рабочих в большую шпионскую сеть.
В Германии также существовали широкие дипломатические возможности. Москва и Берлин восстановили полуофициальные отношения в 1920 году, и со временем советское посольство в Берлине стало использоваться для нужд всех видов разведывательной работы. Хорошим прикрытием было также торговое представительство на Линденштрассе с его огромным штатом. Оно стало самым важным укрытием для дюжин советских агентов, приезжающих в Германию с миссиями от ГБ, Четвертого управления армии или от Коминтерна. «Приемные комиссии» торгового представительства разъезжали по всей Германии для получения заказанных товаров и часто привлекались к промышленному шпионажу.
На немецком коммунистическом жаргоне советский секретный аппарат называли «двумя девушками» – «Грета» – ГБ и «Клара» – Красная Армия. Эти два агентства работали раздельно и входили в контакт только на самом верху советской иерархии в Берлине. В дополнение к «двум девушкам» существовало также большое агентство Коминтерна, которое работало преимущественно в Берлине (ОМС – Отдел международных связей центрально-европейской секции Коминтерна). У него были большие возможности по части паспортов, радиосвязи и курьеров.
Несмотря на неизбежные в таком деле неудачи, работу этих трех советских органов, которые возникли в начале двадцатых годов, следует считать успешной, особенно в 1930-1932 годах.
Торговое представительство
Как и «Аркос» в Лондоне, советское торговое представительство на Линденштрассе было громадным зарубежным агентством, чей торговый оборот исчислялся сотнями миллионов марок в год. Операции советского торгового представительства в Берлине были очень важны для России, равно как и для некоторых отраслей германской индустрии. Политическое значение агентства возросло, когда торговля оружием сосредоточилась в руках специального Инженерного отдела. Так как экспорт оружия из Германии был запрещен Версальским договором, этот отдел, работавший под непосредственным контролем военного атташе, был окутан завесой секретности, и о ним никогда не упоминалось в прессе. Это был лучший по организованности и эффективности отдел во всем торгпредстве. Среди клиентов Инженерного отдела были знаменитые «И.Г. Фарбен», «Крупп», «БМВ», «Юнкерс» и другие германские фирмы.
Опытные люди из ГБ возглавляли «отдел кадров», который занимался «секретными» делами. Они давали инструкции, как избавиться от ненужной бумаги, не выбрасывая ее, как прятать документы так, чтобы их не могли найти во время полицейского рейда. Германский персонал торгового представительства проверялся центральным комитетом Германской коммунистической партии. На деньги ГРУ братья Левенштайн, ювелиры по профессии и надежные агенты, которые никогда не были связаны с коммунистической партией, сняли магазин на Риттерштрассе и открыли свое дело. С заднего двора торгового представительства можно было попасть в их магазин и исчезнуть на Риттерштрассе.
В 1924 году торговое представительство в первый раз было вовлечено в политический скандал, и его помещения подверглись полицейскому обыску. Дело было связано с Гансом Ботценхардом, железнодорожным инженером, которого обвинили в коммунистической деятельности. Вильгельм Пик в свое время помог ему найти работу в торговом представительстве, и после двухмесячного испытательного срока его перевели в строго засекреченный «военный аппарат» Германской коммунистической партии. В 1924 году Ботценхард был арестован в Штутгарте и отправлен под охраной полиции в Штаргард, на север, через Берлин. Проходя по Линденштрассе, он уговорил двух сопровождавших его полицейских (оба они в первый раз были в Берлине) остановиться перекусить в ресторане. Когда они вошли в «ресторан» (на самом деле это был офис торгового представительства), Ботценхард закричал: «Товарищи, я Ботценхард, я работаю здесь. Эти два полицейских везут меня в Штаргард». Толпа советских служащих окружила их, полицейских оттеснили в сторону, а его самого выпустили через заднюю дверь. Полиция провела обыск здания и, конечно, не обнаружила ничего существенного[14 - По другой версии, Ботценхард симулировал обморок перед торговым представительством и был внесен в помещение полицейскими и прохожими.].
Дело Ботценхарда переросло в международный конфликт. Советский посол Николай Крестинский занял наступательную позицию и обратился с протестом в германское министерство иностранных дел. Он настаивал на том, что торговое представительство, будучи частью посольства, экстерриториально и не подлежит юрисдикции полиции, поэтому германское правительство должно принести извинения. Тем временем он прекратил все торговые операции представительства, ожидая, что германские промышленники окажут давление на министерство иностранных дел и заставят его выполнить советские требования. В это время Москва вызвала Крестинского на «доклад». Его отъезд усилил напряженность. На следующий день германские коммунисты призвали к забастовке 300 тысяч шахтеров Рура, и одним из лозунгов был «протест против обыска в торговом представительстве». В Москве состоялась громадная демонстрация с участием 250 тысяч человек, на которой присутствовал Крестинский. Москва категорически требовала придать торговому представительству статус экстерриториальности, и после почти трехмесячных переговоров протокол был подписан. Германское правительство принесло извинения за полицейский рейд и объявило, что офицер, ответственный за это дело, уволен. Соглашение было заключено отчасти потому, что Штреземан придерживался курса на сотрудничество с Советским Союзом, но в то время ни в Германии, ни в других странах не понимали мотивов, которые заставляли Советы добиваться дипломатических привилегий для торговых представительств. Общественное мнение склонялось к тому, что эти требования диктовались соображениями престижа и было бы неразумно оскорблять правительство, которое столь чувствительно к иностранному вмешательству и непризнанию их прав.
Коммунистическая партия Германии исключила Ботценхарда как шпиона. Т-группа, опасаясь, что его снова схватят и он разгласит компрометирующие данные о ее действиях, решила убрать его. Все было подготовлено для убийства, когда полиция, выследившая Ботценхарда, арестовала его. Он признался только в мелких деталях дела. Чтобы предотвратить более серьезные разоблачения, Т-группа установила с ним контакт в тюрьме и посылала ему еду и другие подарки. В результате Ботценхард был сдержан на судебном процессе. В июле 1925 года его приговорили к трем с половиной годам исправительных работ.
Торговое представительство имело свой шифровальный отдел для связи с Москвой. В другом отделе представительства была установлена быстродействующая фотопечатная машина. Такое же оборудование было установлено в провинциальных отделах в Лейпциге, Гамбурге и Кенигсберге. Примером эффективности применения таких установок служит следующее: в 1935 году полицайпрезидиум Берлина подготовил отчет на пятистах страницах, посвященный подпольной работе коммунистической партии. Копия отчета была послана прокурору. На пути от Александерплатц до судебного здания в Моабите отчет прошел через торговое представительство, где был сфотографирован. Он прибыл к месту назначения с опозданием всего на два часа. Из его содержания руководители разведки узнали, как мало полиция знает о секретных формированиях партии и их людях.
Некоторые члены «Греты» и «Клары» путешествовали по всей Германии с удостоверениями сотрудников торгового представительства. В многочисленных шпионских делах германские суды выяснили, что следы ведут в торговое представительство. Подсудимые на процессах (Динстбах, Глебов, Машкевич, Смирнов, Лебедев, Арбузов и другие) в разное время числились работниками торгового представительства, хотя они вряд ли появлялись там после того, как им были переданы «проездные документы». Секретный агент мог неделями жить в одном из больших домов, где размещались официальные советские лица, потом, если все шло как надо, он «нырял», то есть исчезал из виду, а на свет появлялся другой, действительно важный человек, который принимал его имя, адрес и документы. Поэтому полиция никогда не могла заподозрить существование двойника. Этот особенный трюк назывался «пересадкой».
Германская полиция старалась завербовать информаторов из числа работников торгового представительства и внедрить туда своих агентов. Но им это так и не удалось, потому что меры предосторожности, которые предпринимали советские эксперты по подпольной работе, сделали это почти невозможным. «Полиция не имела агентов ни в советском посольстве, ни в торговом представительстве, – докладывала Нина Петерс, сотрудница политического отдела берлинского полицайпрезидиума. – Советские спецслужбы внимательно следили за образом жизни каждого официального лица и часто меняли своих сотрудников, вербовка же требовала значительного времени, и прежде, чем мы успевали это сделать, ему уже надо было уезжать».
Во главе разведывательных операций в области промышленного шпионажа в Германии с 1928-го по 1934 год находились братья Машкевичи из Баку. Они переиграли немецкую контрразведку и спокойно покинули Германию после пяти лет активной работы. С Машкевичами работали Лебедев, Смирнов и нелегал по кличке Оскар. За исключением Оскара все эти асы советской разведки использовали торговое представительство как прикрытие. В 1929 году Борис Базаров, восходящая звезда секретной службы, был переведен в Берлин с Балкан, его помощник, Михаил Самойлов, получил единственную задачу организовать промышленный шпионаж. Когда Самойлов был срочно отозван во время сенсационного шпионского процесса вокруг «И.Г. Фарбен» в 1931 году, Базаров и его жена стали самыми важными агентами Четвертого управления в Берлине, позже они были направлены в том же качестве в Соединенные Штаты.
В числе шефов ГБ в Берлине был Готвальд, инспектор советского персонала, который отвечал за проверку надежности сотрудников, следил за их поведением, ведал вопросами найма и увольнения. Настоящим главой ГБ в Германии много лет был Равич, который тоже числился в штате торгового представительства. Равич, спокойный, рассудительный и дружелюбный человек, был интересной личностью. Он воевал в Гражданскую войну в России, потом постепенно поднимался по иерархической лестнице ГБ и был одним из уважаемых (позже ликвидированных) старых большевиков. Перед тем как нацисты пришли к власти, ему было около сорока лет. Он никогда не казался чересчур властным, несмотря на свое высокое положение, здраво рассуждал, был молчалив и непроницаем, то есть был почти идеальным подпольным лидером. В его обязанности входила и организация прикрытия. С помощью Равича агент «Греты» Картхальс открыл машинописное бюро, которое служило не только для встреч агентов, но и для передачи секретных документов, которые прятали в резиновых валиках пишущих машинок. Этот хитрый трюк так никогда и не был раскрыт полицией.
Под верхним эшелоном официальных советских лиц работала группа надежных немецких организаторов, все они были коммунистами с большим стажем и заслуживали полного доверия.
Фриц Бурде, он же Доктор Шварц, руководил этой сетью с 1929-го по 1932 год, потом он был переведен в Китай. Бывший немецкий рабочий из Гамбурга, стройный, приятный, улыбчивый молодой человек тридцати лет, с открытым лицом и искренними глазами, Бурде был одним из тех способных подпольщиков, которые вносили гармонию в ряды работников советской разведки. Он кончил свои скитания в «отечестве пролетариата», где и был казнен во времена чисток. Одним из членов сети Бурде был молодой энтузиаст-коммунист Артур Кестлер, сотрудник либеральной «Фоссише цайтунг» и тайный член Коммунистической партии Германии. Советская разведка использовала его должность редактора иностранного отдела. Он имел доступ ко всей информации конфиденциального свойства, которая поступала в редакцию газеты, и докладывал о ней Бурде. Однако после нескольких месяцев такой работы руководству газеты донесли, что он коммунист, и его уволили. Он отошел от подпольной деятельности, но сохранил свое положение тайного члена партии, поехал в Россию, где написал книгу «Россия глазами буржуа». Несколько позже Кестлер вступил в группу Александра Радо.
Преемник Бурде, Вильгельм Баник, выпускник московской военно-политической школы, оставался на этом посту до 1935 года, когда его послали в Испанию, где он был ранен в гражданской войне. До 1935 года первым помощником Баника в Германии был Иоганн Либерс. Во главе агентурной сети в Центральной Германии (в Саксонии и Тюрингии) стоял другой выпускник военно-политической школы – Вильгельм Тебарт. Инженер Эрвин Крамер использовался группой как эксперт по танкам и железным дорогам.
Известную пользу приносила коммунистическая студенческая организация, члены которой уже несколько лет пополняли германскую индустрию и принимали участие в воспитании нового поколения. Существовал клуб работников интеллектуального труда, левых по своим убеждениям, и множество других «профессиональных» групп, аналогичных тем, которые существовали в коммунистическом подполье Соединенных Штатов. Клаус Фукс, обвиненный в Британии в атомном шпионаже, был членом одной из таких «профессиональных» групп в Германии в 1932–1933 годах. По оценке Ганса Рейнерса, бывшего члена сети, 5 процентов преподавателей Высшей технической школы в Берлине, крупнейшей и наиболее хорошо оборудованной из всех технических школ Германии, использовались советской разведкой, причем многие из них даже не знали об этом. «Аппарат, – свидетельствовал Рейнерс, – был разветвленным и вездесущим, он имел помощников среди представителей всех профессий, даже среди уборщиц и посыльных, некоторым из них платили, некоторым – нет… Месячный бюджет доходил до 30–40 тысяч марок, да еще 5 тысяч марок поступало от «Греты».
Иногда людей толкало на шпионаж и нечто другое, чем коммунистические убеждения. С самыми невинными побуждениями германские ученые вступали в переписку с коллегами из советских университетов, некоторые были даже членами-корреспондентами советских научных обществ. Всесоюзное общество культурных связей находилось под пристальным наблюдением ГБ. Имена всех немецких корреспондентов фиксировались, проверялись их политические убеждения, к некоторым из них подбирали ключик.
Были и такие, кого удавалось соблазнить финансовыми обещаниями. Любители приключений, невезучие азартные игроки, люди, обремененные долгами или запутавшиеся в любовных делах, становились агентами или потенциальными агентами. Некоторые соглашались и старались работать, другие пытались вернуться к спокойной жизни. Их имена никогда не забывали в Москве, и часто, после периода тихой отставки, им напоминали о прошлом, и тогда они вставали перед трудным выбором.
Другим источником «промышленных шпионов» был контингент инженеров и рабочих, которые желали поехать в Россию, чтобы получить там работу на заводах. В начале эры индустриализации высокие заработки, которые предлагались инженерам и квалифицированным рабочим, казались очень привлекательными. Позже, во времена депрессии, уже тысячи безработных немцев стремились в Россию. Один из людей Равича, открывший агентство по найму рабочей силы, давал объявления в газеты и просил людей, которые хотят получить работу в Советском Союзе, связаться с ним через указанный номер почтового ящика. Присланные письма передавались Эриху Штеффену, германскому агенту советской военной разведки, который переправлял их Равичу. Из массы предложений Равич отбирал тех людей, которые работали на заводах, представляющих интерес для России. Их заявления прорабатывались, проверялись политические взгляды, и, если результаты оказывались удовлетворительными, кандидату говорили в «агентстве по найму»: «Если вы сможете связать нас с человеком с вашего завода, который согласится сотрудничать с нами после вашего отъезда, то будете наняты для работы в России». Этот метод оказался весьма успешным.
Не последнюю роль играли рабкоровские группы, созданные в Германии, подобно тем, что появились повсюду под эгидой Коминтерна и при финансовой помощи советских разведывательных органов. Вначале во главе этого движения стоял Бела Ваго, венгерский коммунист, работник торгпредства и советский тайный агент. Движение рабкоров началось в 1925 году и приняло самый большой размах в сравнении с другими странами, если не считать Советский Союз. «Роте фане» в Берлине и местные коммунистические газеты призывали корреспондентов с индустриальных предприятий писать о доходах и расходах, технических нововведениях и новых методах работы. Сообщения рабкоров тщательно проверялись, и если попадались существенные, то они передавались в разведку.
Советские источники подтверждают, что больших успехов рабкоровское движение в Германии достигло в период между 1926-м и 1932 годом. «Из всех капиталистических стран, где развилось движение рабкоров, – писала Мария Ульянова, – Германия была одной из первых». В июне 1928 года «Роте фане» насчитывала 127 рабкоров, а месяцем позже – 227. А к концу 1928 года в Германии было уже несколько тысяч рабкоров.
В дополнение к торговому представительству в отдельных отраслях появились «торговые компании», часто именующие себя «смешанными» советско-германскими фирмами: «Дероп» – по нефти, «Дерулюфт» – по авиации, «Книга» – для издательского дела и т. д. Каждое из них служило прикрытием для одной из «двух девушек», редко для двух одновременно. Такое разделение было логичным: Красная Армия использовала «Дерутра» (немецко-русское транспортное общество), «Дероп», Гарантийный и кредитный банк («Гаркребо»), приемные комиссии торгового представительства. ГБ обосновалось в «Книге», «Востваг» (Восточно-западная торговая компания), Интуристе. ТАСС использовалось как «Гретой», так и «Кларой».
Немецкая деловитость
Отношения между советской разведкой и коммунистической партией в Германии по форме были те же самые, что и во Франции, тем не менее в Германии они существенно отклонились от французского образца.
В принципе КПГ должна была выделить высокопоставленного человека для связи с советским аппаратом и для руководства подпольной работой. Из-за уникальной важности такого поста выбор лидера для каждой страны велся при взаимодействии Москвы (под личиной Коминтерна) и отдельной коммунистической партии. После своего назначения этот человек находился под защитой своей партии. Чтобы придать ему иммунитет, его можно было сделать членом парламента, при необходимости ему выделялся телохранитель, и, разумеется, лучшие адвокаты были к его услугам, если он попадал в руки полиции. Но этот человек, обеспечивающий связь, предупреждался, что если он допустит «отклонения», то будет ликвидирован, прежде чем успеет вымолвить хоть одно слово. Во Франции пост такого человека для связи между коммунистической партией и советским аппаратом занимал с начала тридцатых годов Жак Дюкло, в Соединенных Штатах до 1945 года – Эрл Браудер, в Германии до 1933 года – Ганс Киппенбергер.
Немецкие ученики Москвы оказались подготовленными гораздо лучше, чем многие другие представители «братских» партий. С их вошедшей в поговорку аккуратностью, дисциплиной и техническими навыками германские агенты быстро усваивали методы конспирации, более того, совершенствовали их и во многом превзошли своих учителей. Не случайно, например, лучшие мастерские по изготовлению паспортов в Западной Европе, которыми снабжались ГБ, армейская разведка и Коминтерн, были в Берлине. Фальшивые деньги, которые пришлось раз или два печатать в экстренных случаях, тоже делались в Германии. А главный штаб компартии в доме Карла Либкнехта с его потайными комнатами, подвалами и сигнальной системой стал образцом для всех столиц.
Германский коммунистический аппарат рано начал готовить агентов, которые могли проводить разведывательные операции. Некоторые из них повышались в ранге, вступали на советскую службу, их посылали в разные страны, где они широко использовали свое немецкое гражданство для достижения своих целей. Те из них, кто остался верным Сталину, получили высокие посты в Четвертом управлении, а те, кто пережил войну, вошел в элиту Германской Демократической Республики.
Ганс Киппенбергер был одним из таких лидеров целое десятилетие, до 1933 года, а с 1929-го по 1933 год также возглавлял «специальную службу» (М-аппарат) в Германии. Он пришел из студенческой коммунистической организации, вожаком которой являлся, и сохранил все внешние черты студента-идеалиста. Со сверкающими черными глазами, узким лбом и стройной фигурой, он был воплощением фанатика, когда вступал в подпольную организацию коммунистической партии в Гамбурге. В 1925-1927 годах он разыскивался германской полицией и некоторое время жил на нелегальном положении. Он был выдвинут своей партией в рейхстаг, был избран, получил депутатскую неприкосновенность и вышел на открытую арену. Военная комиссия рейхстага, членом которой стал Киппенбергер, была чудесным наблюдательным пунктом и предоставляла возможности для прямого контакта с генералами и адмиралами германских военных сил, которые начали возрождаться. Эти контакты потом оказались фатальными для Киппенбергера, когда, во время правления нацистов, он скрылся в Москву – его там объявили германским шпионом и казнили во время большой чистки.
Как часто бывало с «практиками партийной работы», Киппенбергер не был выдающимся политическим или идеологическим лидером, даже, как организатор, он был ниже своего помощника Лео Флига, связника между немецким подпольем и Коминтерном. Флиг в нацистскую эру тоже был отозван в Москву и казнен.
В совместных советско-германских тайных операциях участвовало поколение многообещающих молодых людей, большинство из которых закончили одну из специальных школ в Москве. Многие из них добились печальной известности.
Среди них самым заметным был Рихард Зорге, чьи подвиги в Японии стали известны только спустя долгое время после его смерти. Привлекательный, высокий, хорошо сложенный мужчина, Зорге нравился всем, даже легкая хромота прибавляла ему очарования. «У Ики было что-то от германского гусарского офицера», – вспоминал один из его друзей. (Ика – прозвище Зорге среди его ближайших друзей, его жену Кристину называли Икарет). – Он довольно много пил, но всегда хорошо держался. Он легко заводил друзей, и каждый был рад видеть его». В институте социальных исследований во Франкфурте Зорге не добился заметных успехов, ни его исследование в области антисемитизма, ни брошюра «Накопление капитала» не получили известности. Зорге был выдающимся подпольным «практиком», лишенным политических или философских талантов.
Зорге вступил в советскую тайную службу в Германии и в конце тридцатых годов поехал в Москву в качестве корреспондента «Франкфуртер цайтунг», потом в Китай и, наконец, отправился в Японию, где с 1935-го по 1941 год руководил знаменитой шпионской группой. Он считался консервативным человеком и нацистом, поэтому ему доверяли все секреты в посольстве. Он завербовал в качестве агентов нескольких японских коммунистов, как в токийском правительстве, так и вокруг него. Его доклады в Москву в критические годы, с 1937-го по 1941-й, имели историческое значение.
