Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

Утро разгоралось жарким светом восходящего солнца, пришла Даша и начала хлопоты в кухне, готовя завтрак хозяевам и их гостье, а Иван всё также неподвижно сидел на крыльце, решая, когда ехать: сегодня или отложить на завтра. Наконец, он решил ехать завтра, придумав себе дело в Витебске по поиску нужной исторической книги в тамошней городской библиотеке.

– Когда мне собирать завтрак, – недовольно спросила Даша, – пора бы вставать хозяйке и гостье, солнце совсем высоко.

– Не буди их, Даша, ради Бога, пусть поспят, – осадил Иван домработницу. – Они вчера до самой ночи болтали между собой, пусть теперь выспятся, а мне торопиться к завтраку тоже не спех.

В десятом часу, потягиваясь, на крыльцо вышла Надя, как ни в чём не бывало, поцеловала Ивана в щёку и занялась приведением себя в порядок. Вскоре показалась заспанная Бася, проследовала за Надеждой, и через полчаса все трое сидели на веранде, поглощая завтрак, сготовленный тотчас Дашей на скорую руку.

Она поставила всем яичницу с ветчиной, творог со сметаной, морс, а на столе для желающих был нарезан сыр, стояла масленка с маслом, вазочка со свежим клубничным вареньем, блюдо с оладьями и плетенка с плюшками, что Даша испекла ранним утром, и потому была недовольна поздним выходом женщин к завтраку – плюшки успели остыть и по мнению домработницы стали не так вкусны, как с пылу с жару.

После позднего завтрака хмурый Иван, сказался занятым в своем кабинете по работе, а Надя, не понимая плохого настроения мужа, предложила Басе прокатиться на извозчике по городу, чтобы осмотреться, потом прогуляться по местным лавкам и пусть Бася сравнит товар в лавках с городскими магазинами Вильны.

Так и поступили: Иван ушёл к себе в кабинет, а женщины прошли к вокзалу, где наняли извозчика и поехали по городу. Вернулись они к позднему обеду, весьма довольные своей прогулкой и Бася даже купила себе несколько вещиц местных кустарей, довольно хорошо сделанных, в том числе пару кружевных воротничков, которыми Бася любила украшать свои платья.

За обедом Иван сказал, что ему крайне необходимо съездить на день-два в Могилёв, чтобы порыться в тамошней библиотеке по своим историческим изысканиям, пока война не началась.

Надя не возражала, но потом, наедине, высказалась Ивану, что он уезжает, видимо, из-за Баси. Иван в резкой форме высказался, что ему неприятно видеть женщину, которая в курсе отношений Нади со своим любовником и сама, судя по всему, не без греха.

– Вы уж тут без меня обсуждайте свои прежние похождения, а меня увольте от этих неприятных мне отношений с твоей подругой.

Вечером Иван собрал саквояж для завтрашней поездки, молча попил чаю с женщинами и сказав, что ему надо выспаться перед поездкой, ушёл в спальню на ночлег. Немного погодя к нему пришла Надя, желая по-женски в постели проводить мужа в дорогу, но Иван отказался от любовных упражнений, сославшись на усталость, чем чрезвычайно обидел Надю, которая тотчас ушла к подруге обсуждать непонятные им иногда поступки мужчин. Иван, приняв решение, успокоился и быстро уснул, не почувствовав даже прихода жены поздней ночью.

Утром Иван быстро позавтракал, подхватил саквояж, и, не прощаясь с Надеждой, которая ещё спала, пошёл на вокзал, сел в поезд до Могилёва и через два часа прибыл в губернский город. Не мешкая, пока не передумал, он отыскал комендатуру и спросил, где здесь мобилизуют в армию. Дежурный помощник объяснил Ивану, что мобилизация по Могилёвской губернии, согласно высочайшему указу его императорского величества не объявлялась, а добровольцев оформляют уездные воинские начальники.

Иван пожалел, что уехал сгоряча и не разобравшись на месте, но делать было нечего и надо возвращаться домой. В этот день возвращаться ему не хотелось, он погулял по городу, зашёл в трактир перекусить, потом снял номер в гостинице при вокзале и провёл там беспокойную ночь под паровозные гудки прибывающих и уходящих поездов.

Утром следующего дня Иван позавтракал в буфете, и через час уже ехал попутным поездом к себе в Оршу. Возвратился он аккурат к обеду, когда две подруги уже сидели за столом, продолжая свой бесконечный разговор ни о чём, который всегда так раздражал Ивана, привыкшего к немногословию.

– Что так рано вернулся, дорогой? – спросила Надя, – или уже успел начитаться своих исторических книг, – поддела она мужа при подруге Басе, желая показать, кто в этом доме настоящий хозяин.

– Нет, дорогая, не сумел начитаться книг, – в тон ей ответил Иван, – библиотека оказалась закрытой на неделю из-за мобилизации. Я прошёлся по магазинам книжным, но и там не нашёл ничего интересного, переночевал и вернулся попутным поездом, чтобы успеть к вашему важному разговору за обеденным столом, – добавил он с издёвкой.

– Как вам, Бася, наша провинциальная жизнь? Не наскучила ещё после губернского города? И пойти здесь некуда и людей культурных мало – скука страшная, по словам Нади. Но надо кому-то и здесь жить. Вот и мы с Надей уже два года здесь, и ничего, плесенью не покрылись, учим детей грамоте и прочим наукам, а за новостями следим из газет, что доставляют проходящие мимо поезда уже на следующий день из столиц.

Так что отстали мы в провинции от столичной жизни всего на день, но в Вильне, как мне помнится, отставали на два дня. Вот и получается, что мы здесь живём впереди вас, Бася, на целые сутки. Такая, понимаете ли, наша провинциальная жизнь, – ехидно закончил Иван своё выступление перед гостьей.

–Отстань, Иван, от Баси, – осадила его Надя, – занимайся своей историей и не вмешивайся в женский разговор. Вы, мужчины, не понимаете, как важно нам, женщинам, пообщаться разговором, особенно после длительной разлуки. Вам это кажется пустяком, а для нас это сама жизнь. Не зря же говорится, что женщина любит ушами, а мужчина глазами. Поэтому помолчи и люби нас глазами, если хочешь, конечно. Бася сказала мне, что мужчина всегда хочет, но не всегда может, а женщина всегда может, но не всегда хочет, – прыснула Надя со смеху от этой прибаутки.

Иван последовал совету своей невенчанной жены и обедал молча под разговор подруг о том, как изменится мода, если начнётся война, и обе пришли к выводу, что женское платье не удастся переделать под форму, но цвета определенно будут не такие яркие, как сейчас.

Отобедав, Иван ушел в свой кабинет, а гостья занялась осмотром и примеркой гардероба Надежды, и этого занятия им хватило до самого вечера.

В этот вечер Надежда пришла в спальню пораньше, сразу вслед за Иваном, разделась и юркнув под простыню, которой укрывался Иван из-за летней жары, начала ластиться к нему, домогаясь супружеской близости. Иван, ощущая рядом горячее женское тело, помимо своей воли возбудился желанием, но вспомнив услышанные откровения этой женщины, сдержал свой чувственный порыв и отвернулся к стене, сославшись на усталость после дороги. От мужского отказа, Надежда расстроилась, обиделась и прямо спросила: – Ты что, избегаешь меня?

Она сунула руку мужчине в пах и продолжила, – вот и дружок твой соскучился по моей подружке, но хозяин не хочет устроить им свидание, а почему, неизвестно. Видимо, он не любит больше свою Наденьку!

– Да, больше не люблю, – вырвались невзначай у Ивана жестокие слова. – И дай мне спать спокойно, а выяснения оставим на потом, когда уедет твоя подруга по совместному разврату, как это следует из ваших разговоров, – раздражённо ответил Иван, и, взяв подушку ушёл спать к себе на диван в кабинете, оставив Надю в тревожных размышлениях о переменах в настроении Ивана, что произошли с приездом сюда подруги Баси.

– Видимо, Иван случайно услышал наши откровенные разговоры о прошлом. Бася так бессовестно рассказывала о своих похождениях, что Иван и меня зачислил в её напарницы, поэтому и злится. Ничего, пройдёт время, он успокоится, и будет всё по-прежнему.

Надо будет сказать ему, что у меня есть подозрения на беременность, тогда Иван сразу сменит гнев на милость, а после я скажу ему, что мои подозрения не сбылись. Главное затащить его на себя в постели, а после Иван со своим благородством никуда не денется. Решив, что так и будет, Надя спокойно уснула сном праведника.

На следующее утро Иван, встав спозаранку, ушёл оформляться в армию, и женщины, проснувшись позднее, уже не застали его дома.

– Что-то вы спали сегодня в разных комнатах, – удивилась Бася. – Мой майор спит отдельно лишь в дни моей женской немощи, а остальное время ему вынь да положь доступ к женскому телу, невзирая на моё настроение.

– Мой Иван, напротив, человек настроения. Чуть – что, он прекращает наши супружеские отношения, особенно, если вдруг вспомнит про мою прошлую любовную связь с Дмитрием, – объяснила Надя. – Он обидчив, но отходчив. Не обращай внимания, Бася, на наши размолвки. Милые бранятся, только тешатся, как говорится в народе. Пройдёт пара дней, и Иван будет у меня рядом в постели.

Зря я ему сказала про свою любовную связь с Дмитрием: надо было соврать что-нибудь насчёт потерянной невинности случайно, а я ему объявила про любовника чуть ли не с гордостью, вот Иван с того времени и бесится иногда, особенно если чем-то расстроен по другим обстоятельствам. Скажи лучше, Бася, как у тебя в этом отношении с майором? Он не ревнует к твоему прошлом, как мой Иван?

– Так не к чему ревновать, – гордо ответила Бася. – Я не дура, как ты, и ничего ему не сказала о своих прошлых связях. Призналась, будто невинность потеряла случайно с заезжим студентом на вечеринке в загородном доме, утратив бдительность после выпитого шампанского: мол было это только раз и не больше того. Затем изобразила, что впервые почувствовала себя женщиной только с ним, и потому мой майор спокоен насчёт моей чести и своей репутации, даже не догадываясь, какие ветвистые рога украшают его голову. Умнее надо быть, подружка, в отношениях с мужчинами и никогда не рассказывать о наших женских грехах в прошлом.

Боюсь, что добром твои отношения с Иваном не кончатся. Вдобавок он дворянин, и знать, что его женой пользовался до него какой-то мещанин-художник, ему вдвойне неприятно из-за дворянской спесивости. Ребеночка тебе надо заводить, Надя, да побыстрее, пока твой Иван окончательно не закусил удила, – закончила нравоучение Бася за завтраком на веранде, где их никто не мог услышать.

– Не получается насчёт ребенка, – вздохнула Надя, – и к врачу местному идти стыдно, чтобы проверится. Как потом ему в глаза смотреть при встречах на торжествах, если он меня всю видел?

– Съезди к тётке своей в Витебск и там покажись врачу, – подсказала Бася. – И Иван твой ничего знать не будет, и врач этот больше тебе на глаза не покажется.

Верное слово говоришь, Басенька, так я и сделаю, – воодушевилась Надя. – И тётку проведаю, и врачу покажусь, пожалуй после твоего отъезда и соберусь к тётке. Ты когда собираешься в обратный путь?

– Завтра и собираюсь. Мне майор дал четыре дня на эту поездку, боится, что война начнется и ему придётся уехать на фронт, не попрощавшись со мною в постели, – хохотнула Бася. – И Иван твой смотрит на меня волком, будто я положила тебя в кровать к твоему козлу Диме.

Видимо, это про тебя, Наденька, говорится: любовь зла – полюбишь и козла. Твой Дима и есть вылитый козел, а ты, дурочка, запустила этого козла в душу к Ивану, как ему после такого известия не бесится? Тут любой мужик взбесится.

В это время Иван, не слыша разговора подруг, заходил в кабинет уездного воинского начальника, что располагался в здании комендатуры неподалёку от офицерского собрания, где Иван частенько бывал с Надей на балах и праздниках.

Полковник, всмотревшись в посетителя, встал из-за стола и, вышедши навстречу Ивану, дружески подал ему руку. – Вы, насколько я припоминаю, новый учитель в нашем городском училище. Слышал о Вас хорошее, да и жена у вас красавица. Что привело вас, человека мирной профессии, сюда к нам, накануне большой войны? Как вас величать изволите? – спросил полковник.

– Иван Петрович, – отвечал учитель, – А вас? – А меня Иван Никитович, – видите, мы тёзки по имени. Так с чем вы пришли сюда?

– Пришёл я насчёт моей мобилизации в армию, – объяснил Иван Петрович.

По Могилёвской губернии, высочайшим указом его императорского величества мобилизация не объявлялась, а как учитель, вы являетесь призывом третьего разряда, и даже, если будет указ о дополнительной мобилизации, до вас вряд ли дойдет очередь. В стране столько простого народу, что учителя не призываются. Ступайте домой, учите детей грамоте и жену свою успокойте, – видимо, она волнуется за вас, вот и послала выяснить насчет мобилизации. – успокоил полковник учителя.

– Нет, вы не поняли меня, Иван Никитович, я хочу добровольно пойти служить на благо Отечества, – возразил Иван полковнику.

Иван Никитович от удивления даже присел на гостевой стул, что стоял сбоку стола.

– Что за напасть гонит вас в армию, Иван Петрович, от учительства, от красавицы-жены? Выбросьте эту патриотическую блажь из головы. Скоро будет война: большая, кровавая, и по моим понятиям, длительная. Понадобится много солдат, желательно грамотных, – это и будет ваш фронт, Иван Петрович, учить солдат грамоте, а в окопах вам не место. Одумайтесь пока не поздно, это я вам как солдат, прошедший японскую войну, говорю. Не жаль себя, так о жене подумайте, каково ей будет жить одной, коль вас убьют на войне.

– Я настаиваю, Иван Никитович, чтобы меня призвали в армию, как вольноопределяющегося, хотя и не ведаю, что это значит, но так в газетах пишут о добровольцах, – упорствовал Иван Петрович.

– Хорошо, – поморщился полковник и позвонил в колокольчик. Вошёл посыльный, которому он приказал отыскать дело Домова Ивана Петровича для призыва в армию добровольцем. Через несколько минут посыльный принёс тоненькую папочку, на которой крупными буквами было написано: «Домов Иван Петрович, призыв по третьему разряду».

Полковник открыл папку, просмотрел несколько листков, лежащих в ней и, вздохнув, закрыл папку.

– Еще раз прошу вас, Иван Петрович, хорошенько подумать о вашем решении идти в армию добровольцем. Вы, с высшим образованием, пойдёте служить простым солдатом. Вместе с неграмотными крестьянами будете жить в грязи и холоде, подчиняться малограмотному унтер-офицеру тоже из крестьян и ради чего? Чтобы попасть под пулю немцу или австрияку? Не понимаю я такой глупости. Может у вас нелады с женой, и вы бежите от неё? – высказал полковник свою догадку и потому, как Иван Петрович опустил глаза, понял, что попал в точку.

– Поймите, дорогой, ссора с женщиной пройдёт, а если нет, то можно разойтись, церковь сейчас разрешает развод, а вот с армией, коль попадёте туда, разойтись уже не получится до демобилизации или по увечью: других путей нет.

Или в крайнем случае, идите на офицерскую подготовку в школу прапорщиков: будет та же служба Отечеству, но офицером, чему вам, потомственному дворянину, более пристало быть, чем солдатом. Идите домой, Иван Петрович, подумайте на досуге, посоветуйтесь с женой и приходите завтра, если ваше решение будет окончательным. А коль передумаете, то приходить и вовсе не понадобится, и никто вас за это не осудит, да и я одобрю такое решение.

Всего хорошего, прощайте, – закончил полковник, и Иван Петрович, поклонившись, вышел вон.

– Совсем человеку мозги набекрень баба сдвинула, коль под пули решился идти, – с сожалением подумал полковник, глядя вслед ушедшему учителю. – А ведь придёт он завтра сюда, чует мое сердце, что придёт: так направлю-ка я этого добровольца – поневоле в обоз, подальше от пуль и снарядов, когда война начнется, – решил воинский начальник и пошел обедать домой, где его ждали жена и две дочери-подростка, одна из которых училась у Надежды, но полковник в школу не ходил, и учительницы своей дочери не видел.

Когда Иван вернулся домой, он застал Басю за укладкой чемодана.

– Собираюсь в обратный путь, Иван Петрович, – со всей возможной приветливостью сказала Бася. – Мой майор отпустил меня на несколько дней всего, чтобы я успела проводить его в полк, который перебрасывают ближе к границе с Германией. Хорошо Надежде: вас как учителя в армию не призовут, и она всегда будет при муже, а нам, офицерским женам следует надеяться только на везение, что мужа не убьют и не покалечат на этой войне, которая ещё не началась, но уже разлучает людей. С подругой по учёбе я повидалась, теперь вы, вместе с Надей, приезжайте ко мне в Вильну – квартира большая, и город вам знаком, Иван Петрович.

Вы получили там образование и свою жену Надю встретили, значит будет вам интересно побывать в наших местах снова, – закончила речь Бася, продолжая упаковывать свои вещи.

Иван помог Басе закрыть чемодан, плотно забитый вещами, которые женщине так и не пригодились в этой поездке и прошел к себе в кабинет собирать книги и вещи, чтобы с оказией отослать их домой к отцу, если придётся уйти на воинскую службу.

В дверь постучали и вошла Бася, застав Ивана за сборами книг. Иван вопросительно посмотрел на девушку, но та, не смущаясь, присела на диван, положила ногу на ногу, как простая девка, и завела разговор:

– Иван Петрович, дорогой, прошу вас не обижать мою подругу Надю своими подозрениями и ревностью. Она совсем глупая по жизни, но любит вас искренне и пропадёт, если вы ее оставите без своей опоры. Мы, девушки, делаем иногда опрометчивые поступки, но быстро их забываем, если нас не корить этим. Недаром говорят, что память коротка, как у девушки, если человек забыл прошлое. Поверьте мне, что Надя вас искренне любит и хочет взаимности, но вы иногда отталкиваете её от себя напрасными упрёками. Я желаю вам жить дружно и поддерживать друг друга в эти трудные времена, что уже наступают. Обещайте мне не сердится больше на мою подругу по пустякам.

– Значит, это пустяк, что Надя изменила мне со своим бывшим любовником, о чём вы так мило беседовали за неплотно закрытой дверью? – раздраженно ответил Иван,– и вы этому были свидетелем. Я на вас, Бася, не в обиде, у вас свой муж есть, а с Надей как-нибудь сам разберусь, без ваших советов. Прошу меня извинить, мне надо навести порядок в книгах, – закончил Иван и продолжил перекладывать книги с места на место, показывая гостье свою занятость.

Бася вышла, прикрыла дверь, а Иван бросился на диван, в ярости теребя подлокотники.

Бася пошла к Надежде, которая лежала в спальне по причине наступившего женского недомогания и рассказала подруге о своём разговоре с Иваном.

– Мне кажется, что он что-то задумал, – предупредила Бася подругу. – Жаль, что у тебя сейчас дни воздержания: нет ничего лучше мириться с мужем, как заманить его в постель и отдаться полностью, тогда мужчина становится послушным и добрым, и семейный мир сохраняется. Ты, Наденька, будь с Иваном поласковее, глядишь, он и откажется от плохих мыслей и намерений.

За ужином все собрались за столом, прощаясь перед завтрашним отъездом гостьи. Иван был молчалив и сдержан, и женщины напрасно старались поднять ему настроение, вспоминая истории из своих встреч между собой и Иваном в городе Вильне. Иван из приличия нехотя улыбался, думая о своём завтрашнем решении уйти в армию и потому веселых проводов Баси не получилось. Иван, сказавшись усталым, ушел к себе в кабинет, обещая проводить завтра Басю до самого поезда, а женщины остались за столом, тихо обсуждая поведение Ивана и возможные его намерения после подслушанного разговора об измене Нади два года назад.

– Я думаю, что всё обойдётся, – успокаивала Бася свою подругу, – куда Ивану деться из этого городка? Здесь дом, достаток и женщина, которая попросит прощения, и он простит ей глупый поступок. Ты попросишь прощения у Ивана? – спросила Бася, и не ожидая ответа, продолжила свои рассуждения:

– Скоро война, как говорит мой майор, и я привыкла ему верить, а в войну надо сидеть дома и не высовываться: дома и стены помогают, да и некуда твоему Ивану уезжать. Дома у отца в селе, ему с образованием там делать нечего, а в губернию или столицы ему в войну не устроиться. Будь тихонькой и ласковой с мужем, как побитая собака: всё наладится, и я ещё на крестинах ваших детей спляшу и спою, и Бася чистым голосом запела:

Миленький ты мой,

Возьми меня с собой,

Там, в краю далеком,

Буду тебе женой…

Она спела эту песню до конца, Надя сидела молча, глотая слёзы, а Иван в своём кабинете освободился от ярости, продолжая складывать книги, но не отказавшись от своих намерений. На ночлег Иван остался в своем кабинете.

Утром он сходил за извозчиком, подогнал коляску к дому, вынес чемодан, погрузил женщин, и вся троица поехала на вокзал, чтобы успеть к проходящему на Вильно поезду, которым собиралась уехать Бася. Поезд прибыл вовремя, подруги расцеловались, Иван пожал руку Басе, паровоз дал гудок, лязгнули вагоны, и поезд увёз Басю к её дому в Вильне, и больше Иван никогда не видел эту женщину и ничего не слышал об её судьбе. Грядущая война разделила его и подруг навсегда.

Оставшись одни на перроне, Иван и Надежда молча пошли рядом, направляясь к своему дому. Надежда попыталась взять Ивана под руку, но он отстранился, и женщина больше таких попыток не делала. Подойдя к дому, Иван открыл калитку, пропустил Надю во двор, и, сказавшись занятым делами, ушёл прочь.

Он снова оказался у полковника и попросил быстрее решить его дело о добровольном призыве в армию. Полковник Иван Никитович, поняв, что учитель не отказывается от своих намерений, вызвал к себе писаря, который выписал представление о зачисление Домова Ивана Петровича рядовым в 10-й обозный батальон, располагавшийся в Витебске.

– Не позднее, чем через неделю, вам надлежит явиться в штаб батальона для зачисления в строй. Если не явитесь – это не будет считаться дезертирством, поскольку вы доброволец и не принимали ещё присяги. Советую вам, Иван Петрович, ещё раз хорошенько подумать и остаться дома, – вы гораздо нужнее учителем здесь, чем рядовым в обозе.

Если надумаете служить, то оденьтесь попроще, возьмите свой паспорт и немного денег. Вам выдадут обмундирование, а свои вещи вы можете отправить домой почтой за счет казны. Желаю вам, всего хорошего, – закончил полковник, вручая предписание Ивану Петровичу.

Иван взял бумагу, пожал полковнику руку и вышел на улицу: дело сделано, и теперь отступать от задуманного поздно. Осталось собрать вещи и объясниться с Надеждой: – Объяснюсь утром, перед отъездом, чтобы не видеть её слёз лживых и лицемерных, – решил Иван, не будучи уверенным в правоте своего решения и твёрдости намерений перед женскими слезами, перед которыми, из истории известно, многие великие люди меняли планы, чем иногда губили и себя, и своих женщин.

Вернувшись домой, Иван нашел в чулане котомку, куда положил смену белья, носки, мыло, бритвенный станок и книгу историка Соловьева по Древней Руси. На этом сборы закончились, Иван вышел во двор, сел на крыльцо и наблюдал за копошащимися курами, разгребавшими пыль в поисках зёрен или козявок и червячков. – Вот и я, устав разгребать грязь прежних отношений Надежды, покидаю этот двор, чтобы пройти испытания, очиститься и, возможно, вернуться сюда с другими представлениями о жизни и отношениях с женщиной, которая останется здесь одинокой, но не по моей вине. Я терпел, сколько мог, но терпению моему пришел конец, и я отправляюсь в странствия, чтобы через лишения изменить свою жизнь.

Всё, решение принято, пусть и ошибочное, и назад дороги мне нет, – закончил Иван свои размышления, и пошёл собирать документы для отъезда.

Надежда тем временем лежала в спальне, прислушиваясь к шагам Ивана в соседней комнате и не зная, как к нему подступиться с мировой после того, как он случайно узнал об её измене.

– Пусть Иван поступает, как хочет, – решила Надя, – подумаешь, уступила разок бывшему любовнику на прощание, а Иван устроил из этого трагедию. Я же с другими ему не изменяла, и люблю его: не так, как Диму, по-другому, но все же, люблю. И что он всегда недоволен моим прошлым! Надоело слушать его упреки! Путь будет, что будет, я прощения, как советовала Бася, у него просить не буду, и тащить в постель тоже, хотя мне пока и нельзя этого делать по известной причине женского недомогания.

Вечером Иван ужинал в одиночестве: Надя из спальни вышла на минуту, прошлась в туалет, попила морсу и снова скрылась в спальне, не дав мужчине повода к примирению или объяснению.

– Не понимает она меня, не чувствует моего настроения, не пытается приспособиться к моим взглядам. За два года совместной жизни Надя не стала мне духовно близкой, чтобы и мыслить и чувствовать одинаково, как бывает между родственниками, а жена, по-моему самый близкий родственник мужчине после его матери, – размышлял Иван на кухне.

Спать Иван ушел к себе в кабинет и долго ворочался без сна, ожидая, что Надя придет, приластится к нему, оправдается, и он отбросит саму мысль об уходе в армию, на войну, но так и не дождался.

Утром Надя вышла к завтраку мрачной и неопрятной, и молча пила чай, даже и не пытаясь разговорить Ивана, который, судя по измятому лицу, тоже провёл бессонную ночь.