скачать книгу бесплатно
В руководстве опричнины тоже нашлись люди, настроенные против царя, но скрывающие свое настроение ревностною службой, потакая нарушителям порядка, и тем самым пороча всю опричнину. Да и как разобраться, кто искренне поддерживает царя в его заботах об устройстве сильного государства, если в каждом роду боярском были и сторонники царя, и его противники. Тех же Бельских князей было три брата, из которых два предавали царя при удобном случае, а третий служил царю верой и правдой.
Даже начальник опричного войска Алексей Басманов, тайно поддерживал врагов царя в боярских родах, что выявилось много позднее.
Организовался заговор против царя Ивана Васильевича, который был раскрыт перехватом грамот от польского короля Сигизмунда, но царь понял, что и опричнина не в силах уберечь его от происков бояр-предателей, заботившихся лишь о своем положении при дворе и тугой мошне.
Руководителя заговора боярина Федорова-Челяднина казнили в 1568 году, по латинскому календарю, в Москве на Болотной площади, но недовольство и подозрительность у царя остались и потому он перестал доверять в полной мере даже своим опричникам.
В сентябре 1569 года скончалась вторая жена царя – Мария Темрюковна и скончалась, как предполагал царь Иван Васильевич, по причине отравления, подобного отравлению первой жены – Анастасии. Получалось, что несмотря на введение опричнины и строгую охрану, враги царские проникли в его окружение, отравили жену, а следом хотят отравить самого царя и его детей, чтобы загубить царский род.
Скрытые враги, чтобы отвести подозрение от себя, влили в уши царя слова о заговоре, следы которого ведут в Новгород, где затеялась измена среди бояр и продолжалась ересь жидовствующих, которую до конца так и не искоренил Великий князь Василий Третий, отец Ивана Грозного.
Царь собрал опричное войско и двинулся в Новгород, желая покарать изменников и уничтожить еретиков. Поход затеялся в декабре месяце, а всякий поход большого войска всегда вызывает недовольство жителей, у которых изымается продовольствие, для людей и фураж для коней, независимо от того свое войско грабит людишек или чужое – разницы почти нет.
Опричное войско, двигаясь к Новгороду, пограбило Тверь, Торжок и другие города, а тайные наушники бояр-предателей распространяли слухи о небывалых грабежах и бесчинствах опричного войска, вызывая сомнения в народе.
Поход на Новгород длился от зимы до лета и потому опричное войско, медленно двигаясь, пограбило много сел и городков, добывая себе пропитание и фураж для лошадей. Народ запомнил эти грабежи и добавил к ним притчу о казненных невинно. Так и родилась байка про жестокость царя.
В Новгороде царь приказал сыскать изменников среди горожан, а заодно Алексея Басманова – предводителя опричного войска и дьяка Посольского приказа Ивана Висковатого и многих других, по наущению своих ближних советников. Изменников приговорили к смерти, было казнено двести или более человек, но наушники распространяли слухи в народе, что Новгород почти уничтожили, погибли тысячи людей, что вызвало ужас и отвращение в народе.
Так молва людская хулила и хаяла затею царя об организации опричнины, приписывая опричникам все беды, в том числе и нашествие чумы, от которой погибло народу много больше, чем от истинных и мнимых жертвах царского гнева на отравление жены Марии.
Еще большее негодование царя вызывало опричное войско, ради которого он и затеял опричнину, полагая, что опричники, постоянно неся воинскую службу, будут умелыми воинами и поведут за собой земское воинство, одолевая врагов татарских из Крыма и латинских из Польши.
Но даже шесть тысяч опричников не смогли удержать крымского хана Девлет-Гирея во время его похода на Москву летом 1571 года, тем более что собралась лишь тысяча опричников на один полк, вместо четырех полков, тогда как земского войска собралось пять полков.
Хан тогда обманул русское войско, обошел его стороной и сжег Москву всю, кроме Кремля, а царь в это время был в Александровской слободе и без войска.
На этом опричнина и прекратилась, хотя царь ее официально и не отменял. Вместо опричников он стал подбирать себе в окружение верных бояр из захудалых родов, полагая, что их возвышение обеспечит личную преданность ему самому, а зависть родовитых бояр заставит ближних решительно защищать царя с семейством, ибо без царя в голове ближние бояре разом потеряют и положение, и уважение. Так оно и случилось, и на первые места в царском окружении выдвинулся боярин Борис Годунов со своим семейством.
Такие вот мои слова, Степан, об опричнине, что устроил царь Иван Васильевич много лет назад и о которой в людской молве ходит много напрасных и вредных слухов, распространяемых бывшими изменниками и их слугами, хотя бывших изменников не бывает – всякий изменник, остается таковым на всю жизнь и нет им ни срока, ни забвения, – закончил подьячий Тимофей свой рассказ.
– Но на торгах и в народе говорят, будто опричники извели много народа по ложным доносам, пострадало много невинных людей, людей казнили сотнями прямо на площадях без суда, лишь по навету опричника, стоило ему сказать «слово и дело», а царь всегда принимал сторону опричников в ущерб земским, – возразил Степан, прихлебывая горячий чай китайский из самогрейного котла, который только что они с подьячим назвали именем «самовар».
– Много ты видел казненных в те годы на площадях Москвы? – спросил Тимофей и, не ожидая ответа, добавил, – вот и я тех убитых не видел в те годы, хотя и ездил по царским делам и в Польшу, и в Литву и даже к Крымскому хану Девлет-Гирею пришлось однажды добраться, но нигде не видел висельников и побитых людей. Однако слухом пользовался, что там, где нас нет, будто бы висельники висят на площадях, будто яблоки на яблоне августовским днем – так их много.
Царь, конечно, боярскую знать перетряхнул, отобрал их вотчины, но дал взамен другие в разных местах, чтобы им труднее было устраивать козни и смуты против царя, вот эти бояре и распространяли ложные слухи по всей стране, будто царь совсем обезумел, льет кровь людскую нещадно и чуть ли человечиной не кормится. Ты, Степан, встречал царя, верно, возле Посольского приказа и показался он тебе похожим на татя-зверского?
– Нет, царь и сейчас и в то время, лет пятнадцать назад, был таким как описывали его. «Он был велик ростом, строен; имел высокие плечи, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос римский, глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лицо некогда приятное».
Да ты сам, Тимофей Гаврилович, иногда встречаешь царя в Кремле, когда он выходит из дворца, чтобы помолиться в храме, как его зовут в народе, Василия Блаженного, – ведь этот собор Покрова царь заложил в честь победы над Казанью, а самого юродивого Василия царь знал лично и даже участвовал в его похоронах. Так вот, царь наш Иоанн Васильевич кажется тебе злым и лютым или нет?
– Нет, конечно, никакой он не лютый, а набожный человек, хотя и выглядит несколько болезненным и ходит уже года два, опираясь на палку – видно ноги отказывать стали. И то сказать, сколько лет он у нас правит государством, сколько войн пережил, врагов извел, немудрено, что здоровьем ослаб. Хотя родился же в нынешнем году у него еще сынок Дмитрий от новой жены Марии Нагой – значит есть еще мужская сила в нашем царе, дай бог ему здоровья, – уклончиво возразил Тимофей на слова Степана, хотя и замечал в царе большие перемены, особенно в облике.
Слуги по углам шептались, что нездоровится царю Иоанну последний год: толь порчу враги наслали, или зельем отравным его потчуют лекари заморские – кто их там во дворцах царских разберет, где друг, а где враг. Но известно, что дыма без огня не бывает, и, если слуги шепчутся, значит дело и впрямь нечисто.
Подьячий Тимофей слухами пользовался, а сам их никогда не повторял, зная, что Кремль весь наполнен людьми любопытными и ловкими и за одно неосторожное слово можно попасть в наказание за наушничание на царя и его приближенных бояр, которых царь гонял по земле русской, но так и не избавился от них вовсе.
Но Степан продолжал пытать подьячего насчет царя, зная, что в доме Тимофея их никто не подслушает, а ключница Дарья, что вела хозяйство подьячего, ушла на ночь в свою избу, бывшую на соседней улице.
– Говорят на Москве, что в опричнину царь Иоанн много невинных людей предал казни лютой по навету опричников и народ жил в страхе за жизнь и имущество? Правда ли это, Тимофей Гаврилович?
– Повторю тебе, Степан, что это наветы вражеские. Иногда слух подлый бывает острее сабли.
Но я тебе скажу другими словами. В году 1572 и потом, в 1574, поляки, выбирая себе короля, выдвигали на этот пост царя нашего Иоанна. Так вот, несмотря на Польскую взбалмошность, разве стала бы шляхта предлагать себе в короли нашего царя Иоанна, зная, что он жестокий и лютый к людям и может казнить за малый проступок, а то и вовсе без причины – просто по желанию. Никто такого злого человека себе в господа не захочет, и потому это вражеские слухи и тебе, Степан, негоже этими слухами пользоваться.
– Ладно, – согласился Степан, – о царе Иоанне больше беседы вести не будем, но об опричнине свое слово, Тимофей Гаврилович, скажи на прощание: для пользы дела она послужила или во вред государству Московскому?
– Конечно, пользы получилось больше, хотя и вред тоже проявился.
На пользу стране опричнина рассеяла боярские роды, помешала гнездиться предательству, позволила царю Иоанну казнить заговорщиков против его власти и против государства. Опричное войско стало основой регулярной армии государства Московского – от них пошли стрелецкие полки.
А вред от опричнины принесли те, кто на царской службе принялся набивать карманы и подводить честных людей под наказание, чтобы отобрать их имущество в свою пользу. Изменники проникли и в ближнее окружение царя, хотя он лично отбирал опричников, но в душу человеку не заглянешь, и не увидишь там, за правое дело вступает этот человек в опричнину или это стяжатель и даже предатель, притаившись, пролез в опричники, чтобы вредить царю и всему люду православному.
Ладно, хватит лясы точить после бани, тебя, верно, жена Мария заждалась в постели, ожидая мужской ласки, после известия о зачатии дитя. Сегодня суббота, так что нет греха приласкать жену верную, пока полночь не наступила и этим делом заниматься нельзя.
– Погоди, Тимофей, позволь спросить еще про опричников. В народе до сих пор ходит молва, что царь с опричниками предавались пирам да чревоугодничеству, в то время, как был неурожай и многие люди голодали и даже умерли? – спросил Степан, вставая с лавки.
– Да, писарь, не научился ты думать разумно, – ответил Тимофей. -Царь Иоанн очень набожен, дни проводит в молитвах и свято чтит православные обычаи, по которым у нас в году больше двух сотен постных дней. Вот и пойми – мог бы царь Иоанн поститься сам, а в это время его дружина опричная бражничала бы рядом, во вред царским молитвам? Таких царь самолично бы предал наказанию, поскольку в вере был строг и непримирим. Так что ступай, Степан, под бок к женушке и не думай больше об опричнине, затеяв этот разговор после бани из праздного любопытства.
– Нет, Тимофей Гаврилович, не из любопытства я веду с тобой беседы о царе нашем Иоанне Васильевиче Грозном, а чтобы потом годы спустя, описать его царствие правдиво. Но тогда спросить будет уже некого, а слухи, сам знаешь, они обманчивы. Спасибо, Тимофей Гаврилович, за чай, за беседу умную, что не гнушаешься с писцом простым якшаться и учить меня разумению нашей жизни.
А водогрейный котел, что пыхтит на столе и весь вечер поил нас горячим чаем, я закажу у медников на торговых рядах в Китай-городе и назову этот котел самоваром – так будет совсем по-русски.
Степан низко поклонился подьячему Тимофею Гавриловичу за гостеприимство и, накинув тулуп и шапку, чтобы не простудиться после бани и горячего чая, вышел в ночь.
Стоял мороз перед Рождеством, на небе висела полная луна, освещая улицу, мерцали звезды, где-то брехали собаки, заслышав хруст снега под ногами поздних прохожих, и Степан, довольный умной беседой с подьячим, поспешил к своей избе, где его ждала жена Мария, зная, наверное, что Степан будет с ней ласков и доставит ей плотскую утеху, в радость об известии про дитя, которое Мария носит под сердцем.
Битва при Молодях
Июньским вечером воскресного дня, когда все дела домашние уже сделаны, поклоны Господу отбиты в ближней церкви и остается лишь ждать сумерек, чтобы отправиться на покой под бочок молодой женушки, писарь Посольского приказа Степан Кобыла сидел на крыльце у своего соседа и начальника Тимофея Тимофеева, служившего подьячим того же Посольского приказа. Мужи грелись на солнышке и вели степенную беседу.
– Скоро Ильин день, за ним яблочный Спас и году конец, с сентября наступит новый год 7091 от сотворения мира по православному календарю, но будет продолжаться год 1582 от рождества Христова по латинскому исчислению времен, – говорил Степан. – Этим летом мы с женою Марией ездили на богомолье в село Коломенское, где Мария молила о ниспослании нам дитя – год уже почти живем в браке церковном, но дитя обрести не получается.
– Не тужи, Степан, – какие твои годы, еще будет у тебя дитятко малое, может и не один. При такой жене, как Мария, нет слов, чтобы печалиться о детках, будут они у вас, помяни мое слово. Жаль, что молитвами и поминаниями не возвратить нам наших родичей, жен и деток, погибших в Московском пожаре при татарском набеге хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 году.
У тебя, Степан, жена, трое детей и родитель-отец погибли в то время; у меня жена и сыновья младшие тоже сгинули в той геенне огненной, что учинил хан, и неизвестно нам, погибли они в огне или были уведены в татарский полон и где-нибудь мучаются, еще хуже, чем в огне сгореть.
Ты, Степан, вдову Марию себе взял в жены, что является божьей милостью к женщине, а мне на старости лет и такой радости испытать уже нет сил. Надо было сразу, после пожара взять сиротиночку-вдову в жены, да замешкался я по царской службе, а после уже поздно стало – годы взяли свое и утратил я влечение к женщине.
Живет ключница Дарья – тоже вдова от сгоревшего купца, но она лишь следит за моим малым хозяйством без всякого баловства с моей стороны, хотя вдове такое баловство и позволяется, потому-то и зовут таких вдовушек «прелестницами» в отличие от гулящих: до замужества и при замужестве, что кличут в народе блудницами и наказывают за блуд плетьми или вовсе казнью смертною, – пояснил Тимофей свое бобылевство, добавив: – царь наш, Иван Васильевич нонче ожидает дитя от молодой жены Марии Темрюковны, но царь моложе меня на шесть лет, значит, упустил я свою вдовушку еще десять лет назад.
– Почему вдовушку? – удивился Степан. – Вы, Тимофей Гаврилович, по своему положению можете и сейчас взять в жены девицу юную, по согласию родителей из простого рода: стрельцов, купцов малых или попов, у которых не хватило поповичей для своих дочек. Быть замужем за достойным человеком – всегда лучше, чем маяться в монастыре или вовсе заниматься «блудством».
– Нет, Степан, не годен я уже к мужской жизни, да и не пристало седому старче брать в жены юную девицу для плотской утехи – не по-божески это, ибо Господь завещал нам, людям, плодиться и размножаться, и чтобы отец не возлюбил дочь свою, что является содомитским грехом, а когда старый венчается на юной девице, это, по-моему, и есть содомитство.
– Но царь наш на юной деве женился – значит, нет здесь никакого греха, – возразил Степан.
– Царю надо род свой держать, и поэтому церковь разрешила этот четвертый брак совершить. Иосифу, мужу девы Марии, тоже разрешено было пророком жениться на ней, но не для плотской утехи, а для рождения Спасителя – Христа нашего и рождение Христа было беспорочным, как гласит Евангелие, – возразил подьячий, добавив:
–Так и царь наш, Иван Васильевич, оженился на девице Марии, чтобы родить наследника. У него есть уже наследник Федор, но тот немного не в себе по разумению, а настоящий наследник Иван Иванович помер от болезни неизвестной в прошлом году в возрасте 27 лет.
– Ладно, хватит говорить о царе и его жене, о них и без нас есть кому посудачить и среди друзей, и среди врагов многих, – прервал свои речи подьячий Тимофей. – Я вот что вспомнил: ведь ровно десять лет тому назад произошла большая битва русичей с татарами под сельцом Молодью и в той битве мне пришлось участвовать и познать радость победы над нечистою татарскою силою, что пожгла Москву и убила наших родичей.
– Расскажи, дядька, как все это случилось? – заинтересовался писарь Степан, который никогда не слышал об участии подьячего в битве с татарами, да и о самой битве под Молодью мало что знал.
– Ладно, расскажу все как было, – согласился Тимофей, – только рассказ этот надо начать издалека: с пожара Московского или даже и того раньше.
Крымские татары после распада Золотой орды, стали единственной силой в Причерноморье, которая противостояла набирающего мощь Московскому княжеству.
Крымские татары регулярно нападают на юго-восточные окраины Московского княжества, опираясь при этом на Казанское и Астраханское ханства.
После завоевания Казани и Астрахани царем Иваном Васильевичем, крымские татары продолжили набеги на Русь, опираясь на помощь турок, империя которых достигла расцвета и османам покорились все Причерноморье, Балканы, Греция, Валахия, и война велась турками с императором Австрии. Османский султан прислал русскому царю письмо, предложив тому либо вернуть свободу казанцам и астраханцам, либо присягнуть на верность султану и войти в состав османской империи вместе с этими ханствами.
Царь на эти условия не согласился, и тогда в 1571 году крымский хан учинил поход на Москву вместе с янычарами, которых ему предоставил султан в помощь, снабдив их пушками.
Из-за пожара, хан не смог взять Москву и удалился в Крым, пообещав вернуться и уничтожить Московское царство навсегда, как это было при татаро-монгольском набеге триста лет назад.
Для защиты от татарских набегов, русские вдоль границ строят земляные укрепления из завалов деревьев, глубоких рвов и высоких валов, на защиту которых ежегодно выступают десятки тысяч воинов.
Такая защита была и в 1571 году, но хан Девлет-Гирей, обманув русских с помощью предателя Милославского, перебрался через реку Оку в обход русского войска, стоявшего под Серпуховым, числом около 30 тысяч человек, и устремился к Москве. Воевода Бельский успел обойти ханское войско и войти в Кремль, но организовать оборону Москвы он не смог, а хан отступил из-за пожара, пообещав вернуться и довести дело до ликвидации Московского царства, в котором он посулил своим мурзам и ханам вотчины, где они будут править, как раньше правили монголы: Девлет-Гирей считал себя потомком Чингиз-хана и желал расправится с Москвой по примеру своего прадеда.
После набега Девлет-Гирея, царь Иоанн направил на защиту южных рубежей опытного воеводу Михаила Воротынского, дав ему в помощь опричное войско под началом Дмитрия Хворостинина.
За зиму войско воеводы подготовилось к татарскому нашествию, организовало разведку татар на дальних рубежах и узнало о приближении 120-тысячного татарского войска вместе с янычарами турецкими, пушками и ружьями. Русских войск вместе с казаками было около 30 тысяч.
Царя Иоанна известили о татарском нашествии и он, не надеясь на победу при таком соотношении сил, дал приказ биться войскам до конца, но послал гонца с письмом к Девлет-Гирею с предложением заключить мир, а взамен пусть хан берет себе Астрахань с окрестными народами. С этим гонцом дьяк посольского приказа, по указу царя, послал переговорщика, если хан вступит в переговоры. Этим переговорщиком и оказался я – Тимофей Тимофеев – подьячий Посольского приказа.
Через два дня мы добрались до Серпухова, где расположились основные силы нашего войска. Здесь я узнал, что гонец передал послание царя Девлет-Гирею, который посмеялся над царем, пообещав лишить его царства, в которое он уже назначил своих правителей и сказал, что сотрет Русь с лица земли.
Так я очутился в русском войске при князе Воротынском и видел всю битву за русскую землю от начала и до конца.
Девлет-Гирей, обнаружив русское войско возле Серпухова, и зная от перебежчиков о числе русских вчетверо меньшей татарского войска, не стал вступать в сражение, а вдоль Оки, и через брод переправился на другой берег и направился к Москве.
Дороги на Москву, стараниями воеводы Воротынского, были завалены деревьями, перерыты рвами, петляли среди леса и татарское войско растянулось на пятнадцать верст, не найдя более удобных путей.
Когда хвост татарского войска добрался до деревни Молоди, Хворостинин атаковал татар – это произошло 30 июля, аккурат десять лет назад день в день.
Часть татар повернула вспять, чтобы уничтожить отряд русских числом около 5 000, но русские разбили арьергард и вбились вглубь татар, нанося им большой урон в тесноте лесной дороги.
Девлет-Гирей решил избавиться от русских, приказав уничтожить их, для чего повернул свое громадное войско, которое двинулось вслед убегающим русским конникам.
Возле села Молоди русские устроили укрепление из перевернутых телег, связав их цепями и веревками, укрепив деревянными щитами, так что образовалась крепость в поле на пути татар.
Татары кинулись на эту крепость в конном строю, но были смяты меткими выстрелами из пушек и пищалей, которые стреляли из-за стен крепости, которую казаки называли гуляй-полем. От огня пушек многие татары были уничтожены, перегородив дорогу – единственный путь к крепости русских. Пока следующая волна татар добиралась до крепости, наши воины успевали перезарядить пушки и пищали и встречали новых татар убийственным огнем.
Такое смертоубийство продолжалось до самого вечера и лишь тьма прекратила сражение.
Утором татары пустили в бой янычаров с их пушками, надеясь уничтожить русских, но казакам удалось отбить эти пушки у турков, а часть орудий турки утопили в сутолоке у речки Пахры, где татарское войско начало разворачиваться после атаки воеводы Хворостинина.
Утром следующего дня татарам ничего не оставалось делать, как продолжать атаки на крепость, огонь из которой уничтожал их отряд за отрядом: узкая дорога и завалы вокруг нее не давали татарам возможности ввести свое войско целиком в бой, а татарские полчища вступали в бой по мере приближения частей, что не давало им никакой выгоды от своего численного превосходства над русской дружиной.
Так продолжалось два дня: татары бешено пытались уничтожить русскую крепость, сооруженную из телег прямо на дороге, к которой с других сторон было не добраться из-за завалов деревьев, устроенных русскими в окрестностях этой дороги.
Татары отчаянно нападали на крепость, цепляясь за телеги и щиты руками, если удавалось дотянуться, но русские саблями и топорами рубили эти жадные руки, пришедшие на нашу землю грабить и убивать: каждый понимал, что здесь и сейчас решается участь земли русской: быть Руси или вновь попасть под татарское иго.
Я, подьячий Тимофей, все эти дни был возле воеводы Воротынского, ожидая, что Девлет-Гирей вдруг запросит мира и согласится с условием царя, тогда можно будет составить договор и подкрепить его подписями хана и воеводы Воротынского.
Однажды, на второй день осады, татары в небольшом числе прорвались в крепость и даже приблизились к воеводе, но были уничтожены охраной Воротынского. Один из татар метнул в меня копье, промахнулся и был убит самим воеводой.
Надо сказать, что в стане русского войска наступил голод, ибо в крепости не было запасов еды и особенно воды: никто не ожидал, что битва будет длиться днями. От голода и без воды люди слабели, но продолжали бороться с нечистью, зная, что поражение здесь приведет к падению всего государства Российского.
На третий день хан Девлет-Гирей, прийдя в бешенство от сопротивления русских, приказал татарам спешиться и в пешем строе захватить гуляй-город и перерезать всех русских – в плен не брать.
Этот приказ оказался губительным для татар: в пешем строю они вовсе не умели воевать, а пеших янычар наши воины смели огнем из пушек и истребили поголовно. Потери татар умножились.
Наступила ночь. Воротынский с засадным полком, что скрывался в лесу за крепостью из телег, пробрался вдоль реки по ложбине в тыл врага, и поутру ударил по головному отряду татар, гоня их по узкой дороге к крепости. Тем временем Хворостинин ударил из пушек по наступающим татарам, которые оказались зажатыми с двух сторон, истребляемые огнем пушек.
Татары умелые воины на просторе и на коне, когда есть куда нападать и куда бежать при неудаче. Здесь же, в тесноте лесной дороги, отбиваемые с двух сторон русскими, сражающимися за свою свободу и потому с отчаянной храбростью, татары смешались и побежали, побиваемые русскими, словно бараны на бойне.
Часть татар вырвалась из тисков и побежала к реке Оке, преследуемая русскими дружинниками и казаками, которые истребляли захватчиков без всякой жалости, помня слова князя Александра Невского: кто с мечом к нам придет – тот от меча и погибнет.
Едва ли пятой части татар из огромного войска удалось избежать гибели – в Крым вернулись немногие, а турок-янычар и остальных мурз войска воеводы Воротынского истребили полностью.
Это была огромная победа и неожиданная, после прошлогоднего похода татар на Москву.
Крым опустел после этого избиения и десять лет не нападал больше на южные окраины Руси, потому что все мужчины-воины и даже подростки погибли в битве при Молодях.
Султан турецкий Сулейман понял, что поход на Русь потребует от него много воинов и сил и потому более не посылал войск в помощь поволжским татарам и другим басурманам, если они организовывали мятежи против царской власти, желая жить как прежде: грабежом и захватом пленных. Невольничьи рынки в Крыму и Стамбуле опустели от русских пленников.
Так закончилась последняя попытка татар восстановить татарское иго, а начало этой борьбе положил князь Дмитрий Донской на Куликовом поле.
Вот такой мой рассказ о великом сражении русичей с татарами под Молодью, – закончил подьячий Тимофей свое повествование и замолк, предавшись воспоминаниям событий десятилетней давности.
Степана поразил этот рассказ о побоище татар под Молодью, и он осторожно, чтобы не спугнуть старика от его мыслей, спросил: – Почему же о такой великой победе не бьют колокола в церквах, как бывает на день победы на Куликовом поле?
– Понимаешь, Степан, в этой битве царь наш не участвовал и потому хвалить можно только русское воинство, не восхваляя царя, а такого ни царь, ни церковь не любят.
Если владыка страны: царь, князь или король одерживают победу над врагом, и сами участвовали в сражении, то это победа владыки и немного победа воинов, а если победу великую одержало войско под водительством военачальника, то кому будет слава от этой победы? Начальнику войска? Воинам храбрым и умелым? Так начальника можно убрать, войско распустить и некого будет чествовать победителем, что и случилось с князем Воротынским и Хворостининым после победы при Молодях: Воротынский по старости лет ушел в монастырь и там умер, а Дмитрий Хворостинин после опричнины отличился в сражениях Ливонской войны, укреплении обороны Руси со степи и сейчас является окольничим царя Ивана Васильевича.
– Скажи-ка, Тимофей Гаврилович, страшно тебе было там, в сражении под Молодью, когда татары лезут со всех сторон, а ты вовсе без оружия?
– Нет, саблю мне дали по приезду в стан русского войска, ибо никто не знал чем дело кончится: напротив, все думали, что лягут здесь на поле брани, но задержат врага сколь могут, а может быть и обессилят его, и заставят уйти назад в степи Крымские, – ответил подьячий и добавил, подумав, – В победе над татарами никто и не помышлял, может кроме воевод, при таком раскладе сил: один наш воин против четырех татар конных, да еще эти янычары турецкие, что прославились отвагой в сражениях европейских.
Но скажу я тебе, что служба воинская много тяжелее, чем наша писчая служба в Посольском приказе. Там одни доспехи и оружие носить на себе целый день замучаешься! Да еще походы на врага, иногда впроголодь, а уж о сражениях и вовсе говорить нечего. Смотришь, татарин лезет с саблей на стрельца, стрелец извернулся и зарубил татарина насмерть, а в это время другой татарин этого стрельца сзади проколол пикой и тоже насмерть.
Стоишь и смотришь, как льется кровь людская, словно вода ключевая, и страшно становится за себя, за други своя, за страну нашу, на которую эти враги пришли, а особенно страшно подумать, что татары победят и поведут тебя в полон в дальние земли поганые, где церквей нет и помолиться душе христианской негде и некогда – работа каторжная цельными днями без продыха – это я слышал от полонян, что вернулись домой за выкуп.
А если нет в семье выкупа, то и до смерти будешь мучиться на чужбине. Наши с тобой родичи может быть до сих пор мучаются в землях турецких, если их увели в полон.
