Screenplay 5. Забывшая

– Могу.

– Хэлло-о-о, мадам! – протянул скрипучий голос у меня над ухом.

Первое, что я увидела, обернувшись, это широко улыбающийся рот без половины зубов, заискивающе-умоляющие глаза, потом костыль, а затем и отсутствие одной ноги. Передо мной стоял нищий калека с протянутой засаленной бейсболкой кверху дном.

– Не обращай внимания, Лу, – взял меня за руку Артём. – Их тут много таких ходит. Жертвы режима Пол Пота, подорвались на минах.

– Мы можем дать ему что-нибудь? – спросила я, с трудом отрывая взгляд от пустой штанины.

– Не стоит. Запомнят твою щедрость, потом не отвяжутся. Будут подходить каждый день и просить ещё и ещё. Просто не обращай…

– Хэлло-о-о, мадам, – калека слегка качнул своей бейсболкой перед моим носом, с трудом устояв при этом на одной ноге.

– Иди! Иди отсюда! – рыкнул на него Артём.

– Артём! Как ты можешь?! Неужели тебе не жалко инвалида?

– Раньше я подавал им, Лу. Мы подавали. Поверь, у них нет ни стыда, ни совести. Как только почувствуют слабину, встанут над душой и будут стоять. И ещё куча таких же наползёт, они знаешь, какие глазастые! Поесть спокойно не дадут!

Я проводила взглядом удаляющегося к соседнему столику калеку и повернулась к своей тарелке. Немного помедлив, ковырнула рыбу.

– Ты говоришь, их много? Подорвавшихся на минах?

– Да уж хватает. Здесь же на протяжении тридцати лет шла гражданская война. Жуткое время… Люди жили спокойно в своей стране, пока к власти не пришло чудовище и не начало рубить всех направо и налево. Пол Пот хотел создать аграрное государство, выгонял всех из городов на поля выращивать рис. Ему нужны были рабы, интеллигенция уничтожалась – врачи, учителя, работники умственного труда, все те, кто не был задействован в сельском хозяйстве. Даже если кто-то просто носил очки, его тоже убивали. Чтобы не тратить патроны, людей рубили мотыгами… В землю закопали миллионы мин и снарядов, их до сих пор не все нашли и обезвредили. Калек тут много, к ним нужно просто привыкнуть, они тысячами подрывались на минах, люди по сей день оставляют в лесах и полях свои руки и ноги.

– Артём! Здесь что, опасно ходить по улицам?

– Нет, конечно! Все города уже давно разминировали, твоим конечностям ничего не угрожает, не беспокойся. В том случае, если ты не собираешься ловить змей в джунглях или пасти скот на полях.

Я услышала странные шаркающие звуки, как будто по земле рывками волокли брезентовый мешок.

– Хэлло-о-о!

Голос доносился откуда-то снизу. Опустив голову, я увидела человека без нижней половины туловища и чуть не поперхнулась тем, что было у меня во рту.

То место, которым оканчивалось его тело, было обмотано чем-то, что я так и не смогла идентифицировать – ткань или клеёнка, грязная и ободранная, она служила калеке чем-то вроде башмака на нижнюю часть тела, ладони его между тем были продеты в старые запылившиеся сланцы. Отталкиваясь от земли руками, он подползал всё ближе и ближе ко мне.

– Хэлло-о-о-о…

Я с трудом проглотила еду, тут же почувствовала приступ тошноты и отвернулась, сделала пару глубоких вдохов. Калека оказался рядом со мной.

– Хэлло-о-о-о, мадам!

Я заставила себя улыбнуться ему, протянула тарелку с рыбными деликатесами.

– Хотите есть?

Заметила, что правая половина лица его изуродована, возможно, огнём, правого глаза не было. Калека секунду взирал на тарелку единственным глазом, затем поднял его на меня.

– Уан долла, мадам?

– Иди отсюда!

Артём спас меня, прогнав попрошайку. Я больше не могла выносить странное и страшное смятение чувств, охвативших меня при его появлении. Смесь жалости, вины и отвращения.

– Ты был прав, – опустила я глаза в тарелку, – зря мы сели здесь ужинать. Прости, я виновата.

– Виновата достаточно, чтобы начать прислушиваться ко мне?

Я поднялась к себе в спальню. Постояла, оценивая обстановку, в которой мне предстояло провести самую странную в своей жизни ночь. Решительно, чуть ли не чеканя шаг, снова спустилась вниз.

– Мне не нравится моя кровать, – заявила без каких-либо вступлений, боясь засмущаться не к месту.

– Да? – удивлённо отозвался Артём, подняв голову от ноутбука. – Почему?

– Под кроватью не должно быть щели.

– Щели? – переспросил он с выражением беспокойства на лице.

– Есть такие кровати, у которых боковинки закрытые и доходят до самого пола, чтобы между ним и матрасом не было зазора, – пыталась объяснить я, не вдаваясь в подробности насчёт монстров, которые в любой момент могут метнуть ужасное щупальце из тёмного подкроватного пространства.

– О чём ты вообще? – сморщил он лоб.

Через полчаса мы уже были в мебельном магазине, ещё через два часа мастер, собравший мне новую кровать, отряхивал руки и раскланивался, уходя. Поразительно, на что способны деньги, даже вновь открыть закрывшийся на ночь магазин!

– Теперь всё в порядке? – спросил Артём с лёгкой иронией на дне серьёзных глаз.

– Теперь да. Приятных снов.

– Ну, приятных, – ответил он, стоя в дверях.

Какая-то смертельная усталость навалилась вдруг на меня, не терпелось поскорее остаться одной, чтобы… нет, конечно, я не усну, просто так о многом нужно подумать.

– Что-нибудь ещё? – спросила я его, рассеянно переминающегося с ноги на ногу.

– Нет, просто…

– Просто?

– Спокойной ночи, – он наконец вышел в коридор, и я смогла закрыть за ним дверь, но сразу распахнула вновь.

– Я разве не говорила тебе раньше про то, что кровать мне не нравится?

– Нет, – пожал он плечами, обернувшись, – не говорила.

– Странно, – пробубнила себе под нос, прикрывая дверь, но тут же решила, что зря придаю такое значение мелочам.

Едва я начинала впадать в полузабытьё, как мне тут же вспоминались слова Артёма о том, что наутро я могу себя не вспомнить. Обычно сон обладает способностью возвращать ясность мыслей, и в других обстоятельствах я бы непременно постаралась уснуть, чтобы проснуться со свежей головой, в которой уже всё расставлено по полочкам, но не теперь.

Лёжа в кондиционированной темноте, я всё никак не могла отпустить своё сознание, уговаривала себя не забывать больше. Чувствовала себя измотанной, замученной. Была уверена, что причина этому – колоссальный стресс, который я испытывала каждое утро из-за того, что мне приходилось заново осознавать себя. Заново мириться со своим положением. Очевидно, моя нервная система просто не справляется. Я должна запомнить, должна! – повторяла я про себя, как мантру…

Никак не догоню его. Иду за его спиной, но его шаги шире моих, а бежать я не могу, очень хочу, но не могу. Вокруг темно, и я не разбираю, что это – стены или деревья, вижу только его фигуру впереди, всё время впереди. Я так устала догонять, совершенно выбилась из сил, но стоит остановиться, как ступни тут же начинают вязнуть в рыхлой почве. Я измотана, я в отчаянии, пытаюсь кричать, звать его, но мой голос преодолевает пространство медленнее, чем его ноги.

Бывают такие мгновения полусна, когда ты уже вроде бы осознаешь, что сон – это всего лишь сон, но кто ты на самом деле и какое место занимаешь в реальном мире, вспомнить ещё не можешь.

Обычно я наслаждалась этими мгновениями. Они дарили мне странное чувство спокойствия и обновления, как будто бы я появлялась на свет заново. Но не этим утром. Не было сегодня этого плавного блаженного перетекания из одного мира в другой, сегодня оно было замещено чувством глубокого животного испуга. Меня будто вырвали из забвения и встряхнули что было силы. В ужасе я села на кровати, вцепилась в одеяло. Завертелась по сторонам. Мне не пришлось вспоминать, кто я и где. Я испугалась от того, что знала это. Через какое-то время я успокоилась осознаванием того, что помню вчерашний день, и снова упала на подушку.

С удивлением обнаружила, что нос заложен, а подушка вся мокрая, а когда пошла в ванную чистить зубы, увидела, что глаза красные и опухшие. Скорее всего, во сне я плакала. Чуть позже и Артём подтвердил мои догадки.

– Что случилось? – спросил он, когда я спустилась к завтраку.

– Приснился плохой сон.

– Ты ревела во сне?

– Кажется, да.

– Что именно тебе приснилось?

Я уже и сама забыла подробности. Что-то шевелилось в глубинах памяти, что-то мощное и тревожное, но не способное принять отчётливой формы, как огромная тень под водой.

– Точно не помню. Какой-то человек, я всё догоняла его, но никак не могла догнать.

– И всё? – спросил он, наливая мне кофе.

Я пожала плечами. Как можно пересказать сон? Пытаться наполнить смыслом свой рассказ так же бесполезно, как пытаться наполнить водой кувшин с отбитым донышком. Весь смысл постоянно утекает, как ни старайся.

Глава 4

Первое время я держалась напряжением, шоковой собранностью, а чуть попривыкла к своей новой жизни, и вот, пожалуйста – впала в какое-то меланхоличное отупение, расклеилась.

Тянулся уже третий день моей новой жизни. Проходя мимо зеркала, я каждый раз вздрагивала, уверенная, что рядом со мной вдруг материализовалась на миг незнакомка. Когда я тянулась за каким-нибудь предметом, то пугалась собственной руки. Казалось, я сижу в чьём-то чужом теле и управляю им. Рука была незнакомой, слишком худой, даже костлявой, удивительно рельефной. Под кожей пролегали жёсткие мышцы, тоненькими змейками тянулись вены, а пальцы, казалось, растут не из ладони, а сразу из запястья – до того сильно выпирали из-под кожи тонкие косточки. Если я поднималась по ступеням, то видела острые коленки и загорелые ляжки, слишком худые, чтобы быть моими. Когда мне случалось улыбнуться, в голове тут же проносилась мысль о том, какие белые и красивые теперь у меня зубы.

Я всё никак не могла привыкнуть к жаре, и мне пришлось просто научиться жить с ней. Воздух казался таким тяжёлым и влажным, что лёгкие отказывались от него, я всё ждала, когда у меня вырастут жабры и станет легче дышать. Большую часть времени я проводила в каком-нибудь случайном месте – в кресле, в кровати, иногда даже на ступеньках террасы, поджимала под себя ослабшие вдруг ноги и сидела, застигнутая врасплох туманом задумчивости. Я часто бывала рассеянной и совсем не замечала, как течёт время. Часами могла сидеть на одном месте в полном бездействии и ни о чём не думать.

Артём как мог старался занять меня, развлечь и отвлечь. Рассказывал мне что-то, предлагал съездить куда-то, посмотреть то или иное место, поесть в каком-нибудь ресторане, но я не могла заставить себя остаться с ним наедине. Избегала его. В основном находилась в своей комнате, с диковинной штукой – планшетом на коленях, делая вид, что изучаю новости за последние шесть лет. Изучать было что, но я всё больше сидела, глядя сквозь погасший экран, погруженная в своё прошлое.

Меня терзало ощущение, что прежде я была занята каким-то важным делом, которое занимало все мои мысли и про которое я забыла теперь. Порождало его чувство постоянной тянущей пустоты, чувство того, в моей жизни чего-то очень и очень не хватает. Несколько раз принималась плакать. Размазывала слёзы по щекам и не могла понять: почему я плачу? По какому поводу? Начинала чувствовать себя глупо, и это чувство собственной неразумности было тем единственным, что хоть немного отрезвляло и успокаивало. Я придумывала для себя массу разных идиотских и не очень занятий, чтобы хоть чем-то заткнуть сквозящие бреши в своей нестабильной психике, однако противное до костей пробирающее ощущение голой пустоты никуда не исчезало. Оно всегда было внутри, как бы я ни исхитрялась замаскировать его.

– Не представляю, как можно вот так в одночасье собраться и покинуть насиженное место, не взяв с собой ничего? – вздыхала я, разочарованно перебирая скудное содержимое коробки из-под сигар.

– Пока мы с тобой в спешке собирались, наши друзья уничтожали документы, жёсткие диски, флешки. Всё, что несло хоть какую-то информацию о нас. Всё, что мы с собой прихватили, лежит здесь. Ничего, Лу, не переживай, наделаем новых фотографий.

– Ага…

Когда он уезжал по каким-то своим или нашим делам, я чувствовала себя свободнее, ходила по комнатам, как унылое привидение, подолгу стояла возле окон, глядя пустыми глазами на чужой для меня двор. Это так странно, когда за стенкой никто не живёт, и не ходит, и не стучит. Ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Никого. Нигде. Будто одна в целом мире. Холодное, несмотря на постоянную жару, чувство, непривычное и пугающее. Иногда, не очень часто, я выходила погулять в сад, сидела возле декоративного фонтанчика, смотрела как рвёт радугой мраморного дракона. Буквально. Лучи солнечного света преломлялись изрыгаемыми потоками брызг и превращались в маленькую радугу.

По сути, всё, что я теперь могу о себе вспомнить, можно уместить в ящик размером с небольшой гроб. И похоронить. Всё равно эти воспоминания никак не увязываются с нынешней реальностью, а значит, не очень-то и нужны.

Мы много гуляли по городу или по пляжу, но о прошлом разговаривали мало. Я почему-то никак не могла заставить себя довериться Артёму, почему-то мне казалось: что бы он ни начал рассказывать, правды в его словах будет немного. В основном обсуждали происходящее вокруг нас, архитектуру, погоду, местных жителей и их нравы, ходили по магазинчикам, покупали разные безделушки в дом и одежду для меня.

Вечерами прощались и расходились по своим комнатам. Потом я долго лежала в своей кровати, перебарывая страх засыпания, всё ещё боялась не вспомнить на следующее утро то, что было сегодня. Как только глаза слипались, как только я проваливалась в блаженное забытьё, этот страх снова выдёргивал меня на поверхность. Засыпала я лишь тогда, когда сил бороться уже совсем не оставалось. И тогда в моей голове вспышками мелькали яркие образы, проносились, как кометы по небу. Иногда они затягивали меня в себя, в вязкую неразбериху, в жуткий бедлам сна. Иногда я слышала чей-то голос, тут же просыпалась, но никого рядом не было, однако голос какое-то время продолжал звучать в моей голове, непонятный, приглушенный и будто бы на чужом языке. В такие моменты мне становилось жутко, казалось, будто так мои сны стремятся проникнуть в реальность.

Я вздрогнула и открыла глаза. На кровати кто-то сидел. Женщина. Тёмный силуэт на фоне темноты.

– Кто вы? – прошептала я, прижимая к груди одеяло.

Голова её шевельнулась, но ответа не последовало. Она внимательно изучала пустоту впереди себя, до меня ей не было никакого дела. Я не видела лица, но её фигура и осанка напоминали мне кого-то… Кого-то очень знакомого, очень близкого.

– Кто вы такая? – повторила я уже громче.

Голова её чуть опустилась и повернулась немного в мою сторону, будто она рассеянно соображала, не послышался ли ей мой голос. Теперь я видела её профиль, видела, как опускаются и поднимаются ресницы.

– Эй… – позвала её одними губами.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и от этого взгляда меня пробил озноб. Я так часто вижу эти глаза! Эти чужие, но принадлежащие мне глаза! Это она – женщина из зеркала!

Она поняла, что я её узнала, и снова отвернулась к своим мыслям.

Почему так холодно? Я же не включала на ночь кондиционер! Воздух вдруг стал непригодным для дыхания, будто в нём летала ледяная крошка. Я старалась не дышать им и молча дрожала под одеялом, а она сидела на дальнем конце кровати и не обращала внимания ни на меня, ни на мои терзания. От неё исходил этот могильный холод, и мне было страшно, страшно от того, что, если она снова обернётся, я увижу кишащие червями пустые глазницы и белую оголённую кость вместо лица.

– Пожалуйста, уйди! – попросила я, стараясь ничем не выдать своего страха.

– Я уже ушла, – сказала она тихо.

– Нет! Ты сидишь тут! В моей спальне! – в моём голосе появились истеричные нотки.

Она снова повернулась ко мне, печально улыбнулась, потеребила краешек простыни.

– Я ушла, – повторила она и поправила волосы.

Я следила за ней, не отрываясь. В жизни не видела таких красивых волос. Длинные, густые, мягкие. И мягкие движения изящных рук, пальцы тонкие…

– Как тебе живётся? – прервала она мои мысли.

– Что?

– Как ты живёшь? Хорошо?

– Ну, допустим, хорошо. А тебе какое дело?

– Хорошо, что хорошо. Я… – голос её оборвался, она глубоко задышала, будто насильно успокаивая себя. – Я рада за тебя.

Мне вдруг стало её жалко. Жалость эта зародилась где-то в глубине грудной клетки и в одно мгновение горячим потоком разлилась по всему телу. Весь её вид кричал о том, что она глубоко несчастна и одинока. Так одинок может быть человек, отброшенный невиданной силой глубоко во вселенную, где кругом только темнота и пустота на миллионы километров вокруг. Ни до кого не достучаться, и никто не знает, где ты.

– А тебе как живётся? – спросила я и из вежливости, и из жалости.

Она долго молчала, постепенно всё сильнее сжимая в кулаке простынь, потом сказала:

– Нельзя было его слушать. Я должна была сделать это.

Голос, преисполненный отчаяния и сожаления, но твёрдый, как сталь.

– О чём ты?

– Я должна была…

Как быстро меняются её настояния и её интонации. Теперь она плакала.

– Не могу, не хочу ждать! Это было страшной ошибкой! Непростительной ошибкой!

– Что было ошибкой?

– Я застряла. Ничего не могу делать!

Я вслушивалась в каждое слово, но всё равно никак не могла уловить смысл.

– Мне жаль, но я совсем тебя не понимаю, – сказала я. – Расскажи мне лучше про Артёма. Он ведь твой муж?

– Муж?

– Ты ведь выходила за него замуж, а теперь мне приходится с ним жить. Расскажи мне о нём, он хороший человек?

– Да не пошёл бы он к чёрту? – фыркнула он с ненавистью и рассмеялась: – Артём! Это ж надо!

Меня удивила её странная реакция.

– Что с ним не так? – насторожилась я.

– Это он заставил меня! Только он виноват! Ненавижу его!

– Что заставил? Почему ненавидишь?

– Если бы не он… Я уже была бы там…

– Где там?

Её все время нужно было возвращать. Она мгновенно забывала обо мне.

– Где там?

– Всё сначала! – вдруг разрыдалась она, прислонив ладони к лицу. – В очередной раз всё сначала!

– Ты можешь нормально объяснить мне?..

Она отбросила с лица волосы, окинула меня спокойным холодным взглядом и набросилась. В один страшный момент она, как дикий зверь, вскочила мне на грудь и вцепилась в глотку. Я забилась под ней, пыталась кричать, пыталась вдохнуть хоть немного воздуха, раздирала ногтями кожу на её руках…

Проснулась я от своих же криков, села на кровати судорожно глотая воздух, всё ещё чувствуя сильные пальцы на своей шее. Я не знала раньше, что значит «холодный пот», но теперь я поняла. Тысячи и тысячи ледяных игл впиваются в тело, пронзают его насквозь. Этот пот начинает стекать по лицу, и рука сама смахивает капли. Через секунду в спальню ворвался Артём.

– Что случилось?

Он включил свет, подошёл ко мне, сел на кровать. Волосы растрёпаны, на щеке след от подушки, глаза тревожные.

– Кошмар, – выдохнула я. – Мне приснился кошмар.

– Уф, я перепугался! Ну ничего, – он гладил меня по голове, пока я бешено вращала глазами, – кошмар – это не страшно.

– Нет! Это как раз было очень страшно! От начала и до конца.

– И что же тебе приснилось? Ужасные ужастики? Монстры под кроватью?

– Нет, хуже! Мне приснилась она…

– Кто?

– Она вышла из зеркала и стала меня душить.

Артём нахмурился, погрузил пятерню в волосы, какое-то время ерошил их.

– Почему она стала тебя душить?

– Сказала, что я… Я ей мешаю.

Глава 5

– О, привет-привет, дорогая! – суетился вокруг меня кучерявый упитанный мужчина в расстёгнутой гавайской рубахе, держал меня за руки, трогал мои волосы. – Новая стрижка? Неплохо. Ладно, не буду врать – мне всегда нравились твои волосы, жаль, что отрезала. Ну, проходите, не стойте в дверях.

Он приобнял меня за плечо и повёл внутрь дома, крича на ходу раскатистым басом:

– Мэри! Мэри!

– Вы уже здесь? – выплыла из-за угла молодая красивая кхмерка. Её английский был хорош, лёгкий мелодичный акцент добавлял ему шарма.

– Знакомься, – развернулся к нам кучерявый. – Это Луиза. А это Артём.

Мэри улыбнулась нам широкой белозубой улыбкой, подсветившей её тёмные кошачьи глаза, и протянула ухоженную руку.

– Привет.

– Привет, – я пожала маленькую ладошку и тут же очутилась в её объятиях.

Ответно обняла её хрупкие плечи, ещё испытывая небольшое замешательство, в котором пребывала по пути к их дому. Отпустив меня, Мэри быстро обняла Артёма и повернулась к хозяину дома.

– Проводи их на веранду, Пан, – сказала она ему. – Салаты уже готовы, а я на кухню за бутылками.

– Пан? – ухмыльнулся Артём, потрепав своего друга по кучеряшкам. – Звучит!

– Что поделать, – развёл он руками, – это ей проще выговаривать, чем «Стёпа».

Степан был тем самым товарищем, поспособствовавшим нашему переезду сюда. Это он помог с документами, с жильём и с дорогой, и вот теперь Артём привёз меня к нему знакомиться. Ну как знакомиться? По рассказам Артёма, мы были знакомы ещё в Москве, иногда, не очень часто, выбирались вместе куда-нибудь на охоту или на рыбалку в общей компании. Я-то, конечно, его не помнила, а вот Степан меня, судя по всему, знал неплохо. Два года назад он по схожим с моими обстоятельствам перебрался в эту страну, успел ассимилироваться и обзавестись женой-кхмеркой.

Пока Мэри расставляла стаканы и разливала напитки, я разглядывала её исподтишка. Стройная, гибкая, ловкая, как маленькая подвижная обезьянка, она лучилась гостеприимством и дружелюбием. И счастьем. Ей удалось выйти замуж за белого богатея, о чём тут, по словам Артёма, и во сне, и наяву грезит каждая, и она прекрасно осознавала свою удачу.

– Ну! – встал Степан, многозначительно поднимая бокал. – За знакомство! И, кстати, не только за него. Буквально на днях Мэри сообщила мне одну очень радостную новость…

Он притянул жену к себе, чмокнул в макушку, потёр её маленькое плечо.

– Расскажем им, любимая?

– Расскажем, – зарделась она и гордо, и стеснительно одновременно.

– Ну, ты даёшь, брат! – полез к нему Артём, не дожидаясь озвучивания новостей.

Пока они все втроём на радостях обнимались и целовались, я сжимала свой бокал, чувствуя себя неуместной на чьём-то чужом празднике.

– Ну, даёшь! – повторил Артём, восхищённо качая головой и усаживаясь обратно на стул.

Всё ещё радостно улыбаясь, Степан повернулся ко мне.

– Вы давайте тоже не затягивайте с этим! Хочу, чтобы наши дети вместе играли у меня на заднем дворе. Рабочие уже копают бассейн и ставят карусели.

Я попыталась мило улыбнуться, но вышло скорее криво. Артём залпом выпил свой виски и откинулся на спинку стула.

– Не думаю, что мы куда-то торопимся, правда, милая? – взглянул он на меня с пониманием.

– А чем здесь ещё заниматься? – добродушно пробасил Степан, не дав мне сказать ни слова. – Впрочем, ладно. Поживите хотя бы полгодика и сами всё поймёте. Эта страна будто специально создана для того, чтобы иметь большую дружную семью, больше здесь заниматься особенно и нечем.

Артём прислонился своим виском к моему. И снова что-то в его движении, в его запахе показалось мне знакомым, но это чувство сразу исчезло. Неужели теперь всю жизнь у меня будет это противное, сбивающее с толку ощущение дежавю, от которого я впадаю в транс, будто по мне выстрелили дротиком с обездвиживающим препаратом?

Какое-то время мы пообсуждали проблемы воспитания детей в интернациональной семье, а также перспективы их обучения в Сиануквиле, затем разговор плавно перетёк в обсуждение русских эмигрантов и рода их занятий, из чего я сделала заключение, что наших соотечественников здесь действительно хватает. Выслушали несколько дельных советов относительно нашего будущего в этой стране. Артём сосредоточенно покивал, рассматривая предложение принять долевое участие в строительстве какого-то рыбного завода, я послушала рассказы об игорном бизнесе и перспективах его развития здесь. Обсудили несколько вариантов по недвижимости. Мэри всё время двигала ко мне поближе то одно, то другое блюдо, ласково улыбаясь, предлагала отведать её стряпню, и из вежливости я брала какие-то кусочки. Есть хотелось, но вместе с тем подташнивало.

Вся моя жизнь превратилась в какую-то сборную солянку из совершенно непривычных, неперевариваемых ингредиентов, и я никак не могла усвоить её. Заставляла себя проглатывать то, что в меня запихивали, но всё это тут же просилось обратно, отказываясь приживаться во мне. Я хотела домой. В Москву. В холод, в грязь и в неустроенность. Хотела, чтобы мне вернули меня прежнюю…

Артём раскачивал мир вокруг меня, подталкивая мой гамак. В молчании мы наблюдали за тёмным океаном с веранды, а мои мысли витали далеко-далеко.

Неужели я больше никогда не нагряну нежданно-негаданно к своей лучшей подруге с упаковкой пирожных? Неужели она, уплетая за обе щеки бисквиты, никогда больше не будет ругать меня за то, что я покушаюсь на её фигуру? Неужели мы никогда больше не соберёмся втроём в нашем любимом маленьком кафе и больше никогда, перебивая друг друга и самих себя, не будем делиться последними новостями? Не посплетничаем? Не посмеёмся? Не поплачем вместе?