скачать книгу бесплатно
– Как всегда.
– Надеюсь, скоро кто-нибудь утрет ему нос!
– Он хороший полицейский.
– Твой отец называл таких, как он, «к каждой бочке затычка».
– Ты говоришь так потому, что не знаешь его!
– И слава богу!
Франк вздохнул:
– Он вдовец. Ему часто бывает нечем заняться. Вот в чем его трудность. В каком-то смысле он женат на своей работе.
– Ты тоже, – заметила мать.
– Наша работа очень цепляет, как рыбу на крючок… И никуда не денешься.
– Как так?
– Взять, например, последнее убийство. Я не могу не думать о нем. Думаю постоянно. И хочу только одного: поскорее его раскрыть!
– Значит, во всем виновата работа? А может быть, ты только прикрываешься ею, чтобы не решать другие важные дела?
Ну вот, опять начинается. Франк в отчаянии покачал головой. Но ответить не успел, потому что зазвонил телефон.
– Помянешь черта… – буркнула мать Франка. – Вот и он, Малыш Наполеон, звонит своему пехотинцу!
– Ты один? – спросил Гунарстранна.
– Как макрель в проливе Дрёбак, – ответил Франк, выходя с радиотелефоном в гостиную.
– Скажи, когда будешь один.
– Сейчас. – Франк снова плюхнулся на диван. – А я думал, ты в театре.
– Ян иду в театр. Скоро. Завтра съезди в реабилитационный центр. Поговори с тем типом с козлиной бородкой. Спроси, не было ли у него чего с девушкой. Вообще расспроси всех, кто хорошо знал ее… Да заткнись ты!
– Я молчу, – удивился Франк.
– Я не тебе. У меня под окном треплется какая-то дура… Ну вот… Теперь она до чертиков разозлилась. Все, считай, день прожит не зря.
– Пока, – сказал Франк, глядя на трубку.
Глава 8
Дом в пригороде
Женщине, открывшей дверь, было лет сорок восемь – пятьдесят; судя по всему, в молодости она была настоящей красавицей. Стройная, среднего роста. Ей очень шел серый костюм с юбкой почти до колен. Она смотрела на Гунарстранну выжидательно, с легким интересом, как медсестра на больного.
– Можно войти? – сразу спросил он.
– Конечно, дорогой мой. Прошу, простите меня. – Она широко улыбнулась и стала еще симпатичнее. Волосы у нее были совершенно седые, как серебро; Гунарстранна заподозрил, что она их красит. Наверное, когда-то она была блондинкой. – Аннабет все нам рассказала. Мы, конечно, в ужасе… Но я не ожидала, что ко мне так быстро нагрянут из полиции.
Все ее движения были плавными, изящными, бесшумными. Она провела незваного гостя в гостиную, предложила сесть.
– Я сейчас!
Из спрятанных динамиков лились звуки музыки. Классика… «Волшебная флейта» Моцарта, одно из немногих произведений, которые Гунарстранна хорошо знал. Он невольно расчувствовался. Слушая дуэт «До свидания, до свидания…», он вспоминал Эдель.
Инспектор огляделся по сторонам. Коробка от диска лежала на кофейном столике рядом с сегодняшней газетой. В комнате вообще было много столов: маленькие, антикварные, очень изящные столики красного дерева, по одному в каждом углу, по одному у каждой стены. И почти на всех лампы с абажурами из разноцветной мозаики… Тиффани?
Гунарстранна прошелся по овальному ковру, закрывавшему дубовый паркет в середине комнаты. Ковер с восточным узором приглушал шаги. Он стоял на коврике, покачиваясь на пятках, и слушал арию Памины из «Волшебной флейты». Сигри Хёугом звенела чашками на кухне. Краем уха он слышал шум льющейся воды. Очень уютный дом. Правда, в гостиной нет ни книг, ни телевизора, только дорогая мебель, столики, лампы. На стенах картины. Заметив на подоконнике цветочный горшок, Гунарстранна направился к окну. Деревце бонсай… похоже, оно болеет. Он поднял горшок, внимательно осмотрел деревце и понял, что оно умирает. Гунарстранна задумался и посмотрел в окно. Оно выходило на юг. Сразу за живой изгородью проходили две трамвайные линии. Но дальше открывался прекрасный вид на внутреннюю часть Ослофьорда, острова, Буннефьорд и Несодден. Синий лайнер судоходной компании «Колор Лайн» огибал мыс и направлялся в сторону пролива Дрёбак и в Скагеррак.
– Сахару, молока? – послышался голос у него за спиной.
Обернувшись, он понял, почему не слышал шагов хозяйки: она была босиком.
– Я пью черный, спасибо. – Он поставил деревце на место, сел в изящное кресло за низким овальным столиком с винно-красной столешницей.
Сигри Хёугом села на диван наискосок от него. Через какое-то время она взяла со стола пульт и выключила звук на середине арии Памины. Хозяйка и гость переглянулись.
– Гунарстранна, – произнесла Сигри, словно пробуя его фамилию на вкус. – Необычная фамилия! – Она прищурилась; на ее губах заиграла дерзкая улыбка. – Вам она нравится?
Инспектор, который внимательно осматривал изящную фарфоровую чашечку, удивился. Сигри задала ему очень личный вопрос без всякого смущения. Он провел пальцем по позолоченной каемке блюдца, посмотрел ей прямо в глаза и с улыбкой ответил:
– С чего вдруг? Кажется, собственные фамилии никому не нравятся… разве не так?
– По-моему, вы правы. – Она склонила голову набок, видимо удовлетворенная таким ответом.
– Да. – Гунарстранна попробовал кофе, едва заметно кивнул и одобрительно поджал губы, давая понять, что кофе хорош. – Так повелось, чтобы фамилии меняли женщины; мужчинам приходится мириться с фамилией, полученной при рождении, и передавать ее по наследству.
Какое-то время она рассеянно смотрела перед собой, очевидно собираясь с мыслями.
– Но, если вам не нравится ваша фамилия, ее, наверное, нетрудно сменить. В наши дни возможно все.
Гунарстранна откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.
– Я пришел к вам не для того, чтобы говорить обо мне. Но раз уж вы завели такой разговор… В детстве мне очень не нравилась моя фамилия. И я долго думал, что у других тоже так – то есть что свои фамилии не нравятся никому. Потом все стало наоборот. Став взрослым, я понял, что мне не нравятся люди, которые берут псевдонимы. – Он помолчал. Затем обвел комнату рукой, как бы подтверждая и прекрасный вид, и изящную обстановку, и непринужденность хозяйки. Затем продолжал: – И почему же вы решили пойти…
– В центр по реабилитации наркозависимых? Ничего не может быть естественнее, – ответила Сигри. – Я – типичная представительница жителей Западного Осло. Мне надоело быть домохозяйкой, ходить за покупками, проводить выходные на южном побережье. У нас принято выходить на работу после того, как дети начинают ценить друзей больше, чем родительский дом.
– Когда это происходит?
– Когда у детей начинается переходный возраст… точнее, как в нашем случае, у одного ребенка. Мы учились одновременно: Юаким заканчивал школу, а я поступила в университет в Бергене по специальности «социальная работа». С Аннабет я работаю уже три года.
– Юаким – ваш сын?
Она кивнула.
– Чем он занимается сейчас?
– Он в США, изучает экономику в Йеле.
– Неплохо.
– Хотите сказать – все очень верно и правильно для семейства Хёугом из Грефсена.
– Значит, вам не очень нравится специальность, выбранная вашим сыном?
– По-моему, по сравнению со спасением наркозависимых капитализм и финансовая политика Запада несколько отходят на второй план.
– Любопытно!
– Почему? – Она подсунула под себя ноги.
– Потому что вы, по всем приметам представительница среднего класса, предпочитаете спасать наркозависимых и не одобряете… – Он задумался, подыскивая нужные слова.
– Официальную политику по отношению к наркотикам, – закончила за него Сигри, задумчиво и сосредоточенно глядя перед собой.
– Как складываются ваши отношения с пациентами?
– А знаете, очень неплохо. По-моему, я нашла свое призвание.
– Вам нравится ваша работа?
– Да, и пациентам тоже нравится, что я делаю.
– А Катрине?
Сигри кивнула:
– Катрине была молодая и глупая. Извините, что я так говорю. Я очень ее любила. Молодая, красивая, модная… Как говорится, у нее вся жизнь была впереди. И в то же время она мне завидовала.
Гунарстранна улыбнулся в знак того, что понял.
– Она завидовала тому, как я живу… какой у меня дом, какая машина… сколько у нас денег. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Такая зависть – чувство здоровое. Однако молодым девушкам вроде Катрине нужны ясные, четкие образцы. Катрине еще не созрела как личность; представления о самой себе у нее были довольно туманными. Ей трудно было смириться с тем, что жизнь часто бывает несправедливой и жестокой. Именно поэтому такие, как она, столкнувшись с действительностью, с бедами, с несправедливостью, ищут спасения в наркотиках. Им кажется, что они смогут вовремя остановиться. Как вам известно, подобные заблуждения очень распространены в их среде… Даже в самом тупом телесериале вы не встретите столько пустых, бессодержательных разговоров и столько бессмысленных фраз, как в беседе двух наркоманов.
Гунарстранна отпил еще кофе.
– Извините. – Сигри вдруг поникла. – Никак не могу привыкнуть к тому, что Катрине уже нет! Конечно, я знаю, что она умерла, и все же странно…
– Если бы она умерла по-другому, – ответил Гунарстранна, – допустим от передозировки, то есть ее смерть стала бы обычным делом… наверное, мы бы сейчас с вами не говорили о ней.
Сигри Хёугом закрыла глаза и глубоко вздохнула. Повисла пауза. Гунарстранна устроился в кресле поудобнее, прищурился и стал наблюдать за ней. Сигри подвинулась ближе к краю дивана, кашлянула и сказала:
– Конечно, мне и раньше приходилось сталкиваться со смертью. Иногда наши пациенты умирают… Мы чуть ли не ежедневно говорим о смерти от передозировки… обычная тема, да-да. Но еще никогда наших пациентов не убивали… точнее, они убивали себя сами. – Сигри опустила глаза.
Гунарстранна кивнул:
– Что вы подумали, когда фру Ос пригласила Катрине в субботу к себе домой?
– Я была против, так как считала, что приглашать ее на подобные сборища преждевременно.
– Что значит «преждевременно»?
– Наши пациенты довольно скоро понимают: для того чтобы выжить, им придется во многом сурово себя ограничивать. Нельзя принимать никакие стимулирующие вещества, в том числе спиртные напитки. Им приходится порвать с бывшими приятелями, изменить круг общения. Понимаете? Но реальный мир устроен несколько сложнее, чем наши представления о нем. Мир состоит из взаимно пересекающихся, перекрывающих друг друга коллег. Приходится постоянно идти на компромисс… Повсюду территориальные войны и двойные стандарты. Да, сотрудники нашего центра время от времени устраивают вечеринки и приглашают друг друга. Как везде. Да, я была против того, чтобы Аннабет приглашала к себе Катрине. Нашим пациентам становится не по себе, когда они понимают, что врачи и психологи тоже люди… День за днем они вытаскивают пациентов из болота наркозависимости, но иногда им тоже хочется расслабиться, и тогда они пьют… Конечно, большинство не переходит границ… Хотя и не все. Некоторые напиваются до бесчувствия. Разница между зависимым и так называемым нормальным человеком заключается в том, что последний как-то приспосабливается к требованиям повседневной жизни. На работу так называемые нормальные люди выходят трезвыми, пьют пиво на солнышке – и на том останавливаются. Лично мне приемы, которые устраивает Аннабет, представляются отвратительным ритуалом. Да, я не оговорилась. То, что происходит на приемах у Аннабет, кажется мне отвратительным, и я против такого «неформального» общения. Когда же на подобные сборища приглашают пациентов, как в тот раз Катрине, все становится еще хуже. Прием оборачивается своего рода конфирмацией. Пациент должен доказать, что способен справиться с той жизнью, в которую ему предстоит вернуться.
– Своего рода приемный экзамен в нормальный мир?
– Я бы выбрала другие слова, но вы меня поняли.
– Вы встревожились, когда ей стало нехорошо?
Сигри Хёугом долго молчала. Тяжело вздыхала, смотрела в окно и медленно почесывала ногу. Было тихо; тиканье настенных часов напоминало шум дождя. Гунарстранна посмотрел на них: старомодные, кустарной работы, с циферблатом из матового фарфора, покрытого пятнами. Римские цифры были нарисованы очень аккуратно, с той же аккуратностью изготовили стрелки. Сверху деревянный корпус украшал резной орел. Маятник покачивался из стороны в сторону между двумя гирьками, похожими на еловые шишки.
– Если бы она не умерла… конечно, ее состояние вызвало бы у меня тревогу, – произнесла наконец Сигри, тряхнув своими серебристыми волосами.
– А тогда, у Аннабет?
– Я пробовала поговорить с ней, но мне показалось, что ей стало легче. Наверное, съела что-нибудь, что не могла переварить, а потом все прошло…
– Значит, тем вечером ее состояние не вызвало у вас тревоги?
– Раз уж вы спросили… сейчас я жалею, что не отнеслась к происходящему серьезнее. По-моему, нам всем нужно было отнестись к ней повнимательнее.
– Такое уже случалось раньше? То есть… чтобы пациенту вашего центра стало так плохо?
На губах Сигри заиграла красноречивая улыбка.
– В ту субботу я впервые была в гостях у Аннабет и для меня было внове видеть стольких сотрудников центра… в неофициальной обстановке. Подобные приемы устраиваются нечасто.
– По какому поводу собрались в субботу?
– Официально в честь начала лета… Наверное, Катрине пригласили, потому что скоро ей предстояло нас покинуть и вернуться в большой мир. Ее лечение подходило к концу.
– Много ли у вас пациентов, которых можно считать излеченными?
– Показатели не слишком высокие… нет.
Гунарстранна посмотрел в пол.
– Так везде? – спросил он.
– В некоторых клиниках и центрах добиваются лучших результатов… Цифры выше ненамного, и все же… Вот Катрине добилась выдающихся успехов. Но не думайте, что нам можно почивать на лаврах. Многие считают, что наши провалы напрямую связаны с нашими законами. Пациенты попадают к нам принудительно; их направляют органы опеки. Но удерживать их у себя насильно мы не имеем права. Они часто убегают. То же самое происходит и со многими так называемыми нормальными людьми: они идут по пути наименьшего сопротивления.
– Как вы думаете, почему в тот вечер Катрине тошнило? По-вашему, она что-то не то съела?
