скачать книгу бесплатно
– В какой больнице?
– Ты разве не слышал, обрушилась крыша.
Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
– Я слышал. Все прошлое дежурство я только и делал, что принимал погибших.
– Лина и Марк… они…
Он прервался.
– Господи, только не говори…?
– Они живы, но в очень тяжелом состоянии. Приезжай, – он назвал адрес больницы.
– Конечно. Я скоро буду.
Как я одевался, вызывал такси и ехал по городу – не помню. Первое, что действительно отпечаталось в моей голове, как женщина на входе в больницу гаркнула на меня за то, что я попытался прорваться без бахил. Пришлось купить их в автомате за пять рублей. Кажется, один из них я так нормально и не одел, но она этого не заметила.
В американских сериалах отделения реанимации показаны очень эффектно. Палаты со стеклянными окнами в человеческий рост, огромное количество разных приборов с мониторами, медсестры в идеально чистых халатах и шапочках. Думаю, на самом деле американская больничная действительность отличается от американских сериалов. Отличается и наша.
Поднявшись на четвертый этаж в реанимационное отделение, я наткнулся на больничный пост, где сидела тучная женщина в мерзко-розовом больничном костюме и пила чай.
– Вы куда? – спросила она тоном родителя, обращающегося к провинившемуся ребенку.
– Я ищу палату, где лежат Марк и Эвелина Темировы, – ответил я, выглядывая отца в длинном коридоре.
– Вы родственник?
– Да, брат.
– Без разрешения доктора нельзя.
– А где мне его найти?
– Он сейчас на обходе.
– Хорошо, я подожду.
– Только не мешай мне работать.
Я отошел в сторону и набрал отца.
– Пап, я в больнице. Вы где?
– Я у доктора в кабинете. Сейчас выйду.
Он появился через пару минут. Под красными глазами были темные круги, одежда измята.
Мы обнялись.
– Как они? – спросил я.
Отец прикусил губу.
– Эвелина неплохо, у нее всего лишь сломана нога. Врачи возят ее по рентгенам и МРТ, хотят исключить повреждение внутренних органов.
– А Марк?
Отец замолчал.
– Он жив? – спросил я.
Папа кивнул.
– Но очень плох.
– Что с ним?
Он сделал паузу.
– Черепно-мозговая травма.
– Черепно-мозговая? Серьезная?
– Ему сделали операцию пару часов назад. Сейчас он в искусственной коме.
Я зажал рот рукой.
– Все будет хорошо, – отец потрепал меня по плечу.
Я кивнул, но не поверил. Не верил и он себе, его голос предательски дрожал.
– А где Ян? – спросил я, желая перевести тему разговора.
– У бабушки. Я посчитал, что там ему будет лучше. Незачем ему смотреть на все эти больничные ужасы.
Рассуждения моего отца были вполне логичными для переживающего за сына родителя.
– А могу я на них посмотреть? – спросил я.
– Думаю да, я только что у них был. Сейчас спрошу у Дмитрия Аркадьевича.
Дмитрием Аркадьевичем оказался заведующий реанимационным отделением. На мое посещение он дал согласие без каких-либо возражений.
Прежде чем отпустить меня в отделение, отец отвел меня в сторону.
– Если пойдешь к Лине, то не говори ей ничего про Марка. Она думает, что он тоже отделался легкими травмами.
Я кивнул, все прекрасно понимая.
– Ей сейчас ни к чему переживания. Пусть лежит спокойно и выздоравливает.
Я снова кивнул. Отец обнял меня. Я ответил ему тем же.
Тучная женщина на посту, когда я дал ей бумажку с разрешением заведующего, смерила меня недовольным взглядом. Мне показалось, что будь ее воля, она бы вообще меня никуда не пустила. Но приказ начальства она нарушить не могла.
Вступив в длинный коридор, я не спеша двинулся вперед, не желая пропустить нужную палату. Здесь пахло лекарствами еще сильнее, чем в остальной больнице. В нескольких палатах я заметил людей. Видимо это были родственники других пострадавших от падения крыши в «Олимпе».
Марка я нашел в палате №7. Он лежал сразу справа от двери. Остальные три места тоже были заняты, но я не обратил на них внимания. Все мои мысли были с младшим братом.
Выглядел он плохо. Изо рта торчала трубка, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких. Голова обмотана таким количеством бинтов, что он был похож на марсиан из фильма «Марс атакует!». Верхняя часть тела покрыта синяками и кровоподтеками. Невольно, у меня на глаза навернулись слезы. За что этому ребенку досталась такая участь? В чем он провинился?
Я любил своего младшего брата, хотя по-настоящему знал его меньше двух лет. Пока я стоял и смотрел на него под мерное пиканье монитора, отсчитывающего его сердечный ритм, в моей голове пронеслись все наши встречи за эти короткие полтора года. Мы много раз играли в приставку. В основном в футбол. Несмотря на возраст Марк играл лучше меня. Каждый раз, когда он пропускал гол, он весь сморщивался и фыркал. Как ему казалось, он так собирается с силами. Отчасти это было правдой. За эти два года я не выиграл у него ни разу.
Иногда мы гуляли с ним летом в парке. И именно я согласился составить ему компанию на аттракционе «Салют», одного его тетя Лина пускать не хотела. Я до сих пор помню, как он радостно вскрикивал, когда центробежная сила вжимала нас в стену, а наша семья стояла внизу и смотрела на нас, поедая мороженое. Они махали нам руками, а мы махали в ответ. Наверное, именно тогда я впервые почувствовал, что у меня есть любящая семья. Нет, свою маму я тоже люблю, но таких воспоминаний из детства у меня никогда не было. А еще он очень любил Noize MC и слушал все его альбомы по несколько раз. Он даже уроки делал под его песни и иногда включал их, когда мы играли в приставку.
Постояв несколько минут, я вышел из палаты. Атмосфера в отделении стояла тяжелая. Чувствовалось присутствие витающей тут смерти. Я вытер слезы платком и еще немного постоял в коридоре. Убедившись, что мои глаза сухи, как рот бедуина, путешествующего по пустыне, я направился искать тетю Лину.
Она лежала в палате № «3». Это было вызвано чисто практическими соображениями. Когда человек находится в реанимации и для его жизни есть угроза, ему противопоказаны любые переживания. А как не заставить мать переживать о собственном ребенке, когда он лежит рядом? Очень просто. Положить ее в другую палату. Это уменьшит и физический контакт, и психологическое напряжение.
Когда я вошел, тетя Лина, лежавшая у окна, оторвала взгляд от происходившего на улице, и повернулась ко мне. Ее губ коснулась улыбка.
– Добрый день, – сказал я шепотом.
Она протянула ко мне свои руки. Мы обнялись.
– Как вы?
– Все хорошо, только сломана нога. Когда это произошло, мы с Марком стояли в очереди в «Бургер Кинг». Я слышала, многие погибли, так что я еще легко отделалась, – она кивнула на свою загипсованную до самого бедра ногу.
– Да, легко, – согласился я.
– Это какой-то кошмар. Представляешь, такое случилось первого января, в Новый Год, когда у всех людей праздник. Не представляю, как вообще можно такое пережить.
– Да, настоящий ужас.
– Кстати, ты уже был у Марика? – спросила она.
– Нет, к вам я пришел первым, – соврал я, почувствовав себя при этом настоящей сволочью.
– Очень странно, что нас не положили в одну палату, хотя я просила. Не понимаю, почему нельзя это сделать?
– Такие правила, тетя Лина. Если вы будете в одной палате, то можете навредить ему, сделать какую-нибудь глупость.
– Я что дура какая-то что ли? Как я могу навредить сыну?
– Не спрашивайте меня. Эти правила выработаны годами и почти все проверены кровью пациентов, поэтому просто поверьте. Так будет лучше.
– Ну хорошо, тебе я верю, – она улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ, но почувствовав себя еще большей сволочью.
Мы еще немного поговорили. В основном о том, чем она займется после больницы. В планах было съездить в феврале в отпуск. До Нового Года они планировали поехать куда-нибудь, где тепло. Тетя Лина хотела поехать в Испанию, мой отец же голосовал за Перу, он всегда мечтал посмотреть на древний город инков Мачу-Пикчу. Я слушал ее, кивал, улыбался и понимал, что ничему, из того, что она говорит, сбыться не суждено.
Марк Темиров, мой младший сводный брат, умер 5 января 2019 года. Его слабый организм подростка не справился с послеоперационным восстановлением. Отек мозга и нагрузка на сердце, вызванные операцией. Врачи сделали все возможное. С тех пор Новый Год в семье моего отца больше никогда не празднуют.
Похороны состоялись через два дня. Пришли его школьные друзья и некоторые учителя, а так же многочисленные родственники. Народу набралось около двух сотен человек и это дало мне возможность впервые понять, что такое смерть родственника для родных людей, потому что для меня смерть была чем-то обыденным, с чем я сталкивался каждый день в силу выбранной профессии.
В тот день Семен Аркадьевич дал мне выходной. Было холодно. Все погодные порталы в интернете твердили, что температура около минус десяти, но влажность превращала эти безобидные десять градусов в кусачую двадцатку. Похороны проходили на Новодевичьему кладбище. Отец плакал, тетя Лина тоже.
Когда я подошел к гробу, чтобы попрощаться с Марком, то не стал снимать перчатки и только сделал вид, что поцеловал его в лоб. Если бы это кто-то заметил, то мой поступок вызвал бы возмущение и пересуды о моей брезгливости, или, что еще хуже, о моей нелюбви к сводному брату. Все это собачья чушь. Я не поцеловал его, потому что не хотел видеть его смерть, чувствовать его ужас. Я хотел все это поскорее забыть и больше никогда не возвращаться. Он был слишком молод, чтобы умереть, но он умер. Умирать вместе с ним я не хотел.
На поминках, когда показывали фильм о Марке, я вышел. Сдержать слезы не было сил, а я не хотел, чтобы их кто-то видел. В последний раз, когда я был на поминках, хоронили мою бабушку. Я ее тоже очень любил, но тогда мне было всего двенадцать, и в силу своего возраста я не совсем понимал суть происходящего. Тогда я еще мог подумать, что бабушка ушла в лучший мир. Сейчас, в восемнадцать, я понимал, что лучшего мира нет. Нет ни ада, ни рая. Есть просто жизнь и просто смерть. Все.
Мне было тяжело. Помогла поддержка отца, он держался лучше всех, и помощь общества «Олимп-2018», организовавшего психологическую поддержку для родственников погибших в этой ужасной трагедии. Организатором этой группы была Екатерина Ремизова, вдова Александра Ремизова, мужчины, чья воспоминания я увидел в 1 января 2018. В той трагедии она потеряла не только мужа, но и двух детей.
На этих встречах мы не только говорили, но и слушали. Каждый из присутствующих, а иногда на собрания приходили около четырех сотен человек, мог высказаться, рассказать свою историю и получить поддержку от всех остальных. Тут так же работали психологи. Средства поступали из благотворительного фонда, так же организованного Екатериной Михайловной.
Для нас всех, а в особенности для меня, она была по-настоящему воплощением героической женщины. Потерять в этой трагедии так много, и при этом не опустить руки. Мы несколько раз с ней разговаривали, и она всегда находила слова поддержки, хотя я боялся представить, что творится у нее на душе.
На эти встречи я ходил несколько раз с отцом и тетей Линой. Яна мы благоразумно на них не брали. Потом стали ходить только я и тетя Лина, отец погрузился в работу. В конце концов, остался только я. Тете Лине сняли гипс, и теперь она могла посвятить себя второму сыну, как она мне рассказывала, оставшемуся живым лишь чудом. В тот ужасный день они гуляли по торговому центру и уже собирались уходить, но тут Ян сказал, что хочет есть. Все остальные его поддержали. Тетя Лина и Марк отправились в Бургер-Кинг, они хотели взять с собой и Яна, чтобы тот выбрал себе еду, но отец уговорил его пойти с ним на автостоянку вместе забрать машину. Возможно, это желание моего отца провести время с Яном, спасло самому младшему жизнь.
Но не только время и эти психологические встречи спасали меня от ужасных мыслей. В моей жизни появилась девушка.
Среди пропущенных звонков второго января был еще один. Тогда я не придал ему особого значения, да мне было и не до этого. Я предположил, что это очередной банк собирался в связи с праздниками предложить мне «супервыгодный кредит», поэтому перезванивать не стал. Но она перезвонила сама где-то через пару недель.
– Да? – сказал я.
– Алло, Эрлик, привет. Это Кристина.
– Кристина? – я не сразу понял кто это.
– Ты мне проиграл экскурсию по моргу. Удивлен?
– Ээээ, да.
– Не хочешь погулять?
– Что?
– Погулять? Это когда люди ходят ногами по улице.
– Я знаю, что это такое.
– Так ты пойдешь?
– Эм.
