Тату на нашей коже

– Варь, ты приедешь на новый год? – Нарушаю вновь затянувшееся молчание.

– Не знаю.

– А что мешает? Почти все соберутся за столом, только тебя не будет хватать.

– Не только, – вздыхает Варя, – теперь с нами нет папы и Эммы. И я не понимаю, как ты можешь… так легко рассуждать о каких-то праздниках? Зачем они теперь нужны?

– Затем, что жизнь продолжается. Тем более у тебя. – Мой тон становится суровее. – Ты снова думаешь только о себе. Но пора бы открыть глаза и увидеть реальный мир. Мир, где твоя обожаемая тетя…

Стоп! Остановись, пока не поздно. Варя знает лишь о том, что Эмму посадили за махинации. Об аварии и всех подробностях известно только Стеше и родителям. Детям незачем этого знать. Пока что. Когда-нибудь, когда пройдет время, возможно, ты и расскажешь. Но не сейчас.

Встряхиваю головой и глотаю все плохое, что чуть не вырвалось наружу.

– Варь, мы просто закрываем эту тему, хорошо? Всем трудно смириться с этим, но мы стараемся. Будь добра, пойди нам на встречу и не нагнетай обстановку. Если не ради бабушки с дедушкой и брата, то хотя бы ради себя самой. Ты меня услышала?

– Да. – Неохотно следует ответ.

– Так что с праздником? Приедешь?

– Не хочу. И это мой честный ответ. Ты же к этому призываешь?

– Ладно, – прикрываю глаза и прислоняюсь лбом к оконному стеклу. – Давай тогда разберемся с другим вопросом. Я была в больнице и видела маму Матвея.

– Я тебя поздравляю.

– Это сарказм?

– Нет, это от души и сердца, – взъедается вновь Варя, – ты чего ко мне пристала с этим Матвеем?

– Наверно, потому что у тебя кольцо на пальце. – Парирую в ответ. – О чем ты думала, когда принимала предложение?

– Да что ты заладила со своим предложением? Кто вообще о нем говорил? Да он мне просто кольцо подарил в знак своего постоянства.

– Чего?

– Ну, это как «кольца дружбы» или когда дают какой-то обет. В нашем случае мы просто пообещали друг другу верность на тот период, пока мы вместе. – Объясняет мне дочка так, будто я была совсем отсталой.

– Ага, он тебе кольцо, а ты ему что? Девственность? – Не отступала я от намеченной линии разговора. Пусть даже он уже и пошел слегка не так. Я думала, что мы найдем общий язык и спокойно все обсудим, но снова съехали на споры и ругань.

– Ну, знаешь! – возмущенно воскликнула Варя. – Если ты уж так беспокоишься, то не спали мы с ним!

– Как это? – пытаюсь скрыть удивление в голосе.

– Вот так это. Он…он…отказывался. Постоянно. Находил множество отмазок, а я как дура думала, что он настолько правильный и благородный. Находка, а не парень, который готов подождать пока его девушка созреет, а не тащит ее в постель на первом же свидании. Время шло, а мы так и застопорились на поцелуях и тогда я поняла одну вещь.

– Какую же?

– Он гей!

– Кто? – аж закашливаюсь после ее реплики.

– Любитель мальчиков, вот кто. – Деловито просвещает она меня. – Где это видано, чтобы меня так долго динамили? Я ведь и кольцо это по большей части носила в надежде… ой, да зачем об этом уже говорить? Теперь я на все сто процентов уверена, что он просто мной прикрывался.

Не знаю, что мне сделать первым. То ли рассмеяться на глупые доводы дочери о том, что такой симпатичный парень может быть нетрадиционной ориентации по каким-то странным признакам. Бредово звучит, особенно, когда я сама знаю, насколько горячим был постели Матвей. То ли ужаснуться, что моя дочь уже настолько опытна в этом плане. То ли вздохнуть от облегчения, когда поняла, что между ними ничего не было.

– Варь, даже не смотря на все то, что ты мне сказала, – вздыхаю, – могла бы просто показаться на глаза.

– А ему что, станет от этого лучше? Не думаю.

– В очередной раз поражаюсь твоей жестокости.

– А я тому, как ты стремишься помочь даже малознакомым людям, зато о близких не думаешь.

– Следи за языком Варвара.

– Он на месте. А что я такого сказала? Да тебе же проще встать на сторону того же Матвея, но никак не на мою.

– А ты не задумывалась над тем, почему так? – отлипаю от окна и смотрю на часы. – Может быть дело в отношении? Может, он не сделал мне столько плохого, сколько сделала мне ты? Знаешь Варь, ты сейчас вся такая деловая и такая независимая. Но поверь, жить вообще без родителей паршиво.

– Намекаешь на то, что мне придется приползти к тебе?

– Кто приползет? Ты? – переспрашиваю грустно. – Я уже не питаю надежд.

– И не питай. – Гордо отвечает мне Варя. – Постараюсь обойтись без твоей жалости.

Надо же, говорит дочь, а слышу снова Эмму. Сколько же времени должно пройти, чтобы Варя потеряла ее замашки?

– И вообще, глупый разговор вышел, – хмыкает она. – Ни о чем.

– Почему же, я узнала достаточно много.

– Если ты о том, что я расщедрилась и приоткрыла завесу по поводу моих отношений, то советую не обольщаться. Тема постели для меня сокровенная, я рассказала тебе о Матвее лишь потому, чтоб ты отстала от меня со своими вопросами. Но я не хочу больше слышать никаких дурацких наставлений.

– Да кто бы сомневался.

– Передавай бабушке привет. – Варя замолкает и вскоре слышатся частые гудки.

Очередной проигрыш с моей стороны. Я не знаю, сколько это будет длиться и когда Варя смягчится. Стараюсь быть непредвзятой и отпустить все обиды, но… видимо, этого не достаточно. Оба человека должны идти на встречу. И не говорите мне о том, что взрослые должны все прощать. Родители ведь тоже люди, которым можно сделать больно. Даже мосты можно сжечь. Вот только потом все это восстанавливать будет тяжко. И Варя этого еще до сих пор не поняла. Живет себе, витает в облаках, где ей вечно кто-то и что-то должен. Где она старается быть похожей на Эмму и даже не догадывается о том, насколько можно больно упасть, если вовремя не остановиться.

Глава 13

И снова утро. И снова новый день, который постепенно возвращал меня в привычную колею. Вернулась на работу, благо Наташка вошла в положение и придержала место. После смен стабильно проводила время с Максом. Уроки, спортивные секции, домашние дела. Все это должно было меня максимально отвлечь, но стоило ночи вступить в свои права, как я вновь не могу сомкнуть глаз. И все мысли, от которых я так отчаянно отмахивалась на протяжении всего дня, огромным валуном сваливались мне на голову. Сколько я уже не сплю? Кажется, что вечность. И постоянно думаю, думаю, думаю… Оказывается, что ночь самое благоприятно время суток для этого. Потому что ты свободен и ни на что не отвлечен, ты даже скрыться не можешь, так как все это происходит в твоей голове. Мечешься по постели, встаешь с нее, когда понимаешь, что покоя тебе не будет. А затем сдаешься и почти до самого утра ведешь беседу с самим собой. Раскладываешь все по полкам, споришь и от усталости выключаешься прямо на прикроватном коврике.

Сегодняшний вечер без исключений. Укладываю спать сына, а сама занимаю место у окна на кухне. Наблюдаю за тем, как район погружается в сон и в окнах напротив гасится свет. Я и сама сижу в полной тьме с неизменной чашкой чая в руках и собственными демонами за своей спиной. Они стоят в проеме и ждут того часа, когда я вновь начну истязать себя мыслями. И я начинаю. Неспешно, ворочаясь и возмущаясь, мой внутренний голос ведет со мной диалог, который никто и никогда не услышит. И уж тем более не поймет.

Чего ты хочешь?

Не знаю.

Прощения?

Возможно.

Ну, так прости.

Простила. Уже давно. Время, как стоящий лекарь расставило все по своим местам. Кое – как залатало мелкие дыры, но огромные бреши до сих пор зияют чернотой.

Тебе этого мало?

Мало. Потому что я до сих не могу себя заставить поехать в больницу. Мне настолько стыдно появляться там и тем более смотреть в глаза матери Матвея, зная, что именно моя семья принесла им столько несчастий. Мой поступок с Эммой не был местью и не принес никакого утешения. Ни им, ни мне. Этим я не вернула отца Матвея и Славу к жизни, и не привела в чувства самого парня, который до сих пор был где-то там, но не с нами. Я просто поставила точку в череде этих бед. И, не смотря на все это, чувствовала, как мне самой так остро и так необходимо быть прощенной.

Смотрю в ночное небо и молюсь. Молюсь, чтобы мне свыше дали хоть один знак или указали путь. Потому что самостоятельно я не справлюсь. Я не знаю, как мне поступить и что делать дальше. Боюсь, что сверну не на ту дорогу. И что еще раз оступлюсь. На самом деле я далеко не сильный игрок и все жизненные перипетии высушили весь мой резерв сил. Уставшая, морально израненная и опустошенная. Вот какая я, когда стоит чуть сдвинуть маску спокойствия, которую я успешно натягиваю при посторонних.

Но небо молчит, не свершается ничего сверхъестественного. Нет ни пролетающей звезды над моим домом, нет ни вспышки на окраине, ни внезапного озарения. Ни-че-го. Удрученно поднимаюсь с места и иду в спальню, где забываюсь сном. Как всегда почти под утро. Но и новый день не приносит никакого чувства умиротворения. Наоборот, я чувствую себя странно. Все валится из рук, Макс как назло не хочет идти в школу, завтрак сгорает на плите и я впервые срываюсь криком на ребенка. Конечно же, потом сгребаю его в охапку и извиняюсь, но чувство тревоги никуда не исчезает. Еще больше меня накрывает на работе, когда я начинаю делать ошибку за ошибкой. Понимаю, что нервы ни к черту, когда чуть не вырываю страницу из паспорта девушки, которой нужно было сделать ксерокопию.

Пора, Эля.

Меня словно что-то толкает на улицу туда, откуда ходит маршрутка к больнице. Что-то внутри рвется туда и требует оказаться там как можно быстрее. Будто предчувствуя нечто… но что? Плохое или хорошее?

С бешено бьющимся сердцем, я врываюсь в холл и тем самым настораживаю всех присутствующих. Но те вскоре возвращаются к своим делам, потому что такое явление для них не редкость. Каждый день что-то происходит и люди попадают сюда по разным причинам. Это отделение окутано какой-то своей специфической аурой надежды и в то же время обреченности. И люди здесь с такими же непроницаемыми масками на лицах, как и я, чтобы скрыть все творящееся в душе. Но я-то знаю, что здесь орудует страх. Он тонкими пальцами цепляется за тебя, ищет брешь и без твоего ведома проникает внутрь. Он сковывает каждое твое движение и не дает вздохнуть. И полностью подчиняет себе, когда ты видишь пустую палату. Цепляюсь дрожащими пальцами за косяк двери и словно рыба, глотаю воздух, но не могу надышаться.

– Девушка, что с вами? – Лицо медсестры как-то резко появляется в поле моего зрения. – Вам плохо?

– Парень… здесь был парень. Где он?

– А, – она поджимает губы, – вы о том, что после аварии?

– Да.

– А вы родственница?

– Девушка, – срывается ложь с моих губ.

Почти ложь.

– Я думала, что всех известили.

– Что с ним? Ему стало лучше? Его перевели в другую палату?

– Извините, – она мнется, – мне очень жаль… его не стало этим утром.

Крупная дрожь проходит через все тело и я обмякаю прямо у нее в руках. Нет, я не теряю сознания, я все вижу и слышу, но не чувствую ничего, кроме жжения в груди. Смотрю вниз и вижу, как на клетчатой рубашке проступает алое пятно как раз напротив сердца. Его выдрали живьем или просто прострелили насквозь? Не важно… уж ничего не важно.

– Мама!

Что это? Откуда здесь Максим?

– Мама! Не плачь, слышишь?! Мама! – Слышится его настойчивый голосок и я зажмуриваюсь.

Прости сынуля, я так больше не могу…

А когда открываю глаза, то охаю. Я не в больнице, а дома в своей постели. А напротив меня стоит перепуганный Макс, который от страха сам почти рыдает.

– Ты так кричала, а я… я не смог тебя разбудить и мне стало так страшно.

– Все хорошо, зайка, – соскакиваю с постели и прижимаю ребенка к себе. – Все хорошо, просто дурной сон приснился.

Утираю его слезки и шепчу много нежностей на ушко, а сама украдкой утираю влагу со своих ресниц. Все было настолько реально, что в груди до сих пор печет.

Ты же хотела знак?

И я его получила. Какими бы токсичными ни были наши отношения, насколько бы мы ни делали друг другу больно, я поняла, что без него моя жизнь опустеет. И все переживания о том, что скажут люди, меркнут, особенно когда понимаешь, что будущего у вас может и не быть.

Глава 14

Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три… морская фигура замри…

Не знаю, почему именно это пришло на ум, когда я зашла в палату. Может, потому что я сама как та фигура замираю у постели. А может, потому что хочется, как в детстве, чтобы при первом касании замерший человек вновь оживал. Смотрю на его лицо и несмело тянусь пальцами к впавшим скулам. Разве может человек быть белее больничных простыней? Веду линию по подбородку к губам и очерчиваю их контур. И меня затопляет чувство нежности вперемешку с сожалением.

Что же мы наделали с тобой? Зачем дотянули до такого? Сколько времени потратили впустую на споры и обиды. И зачем? Отталкивали друг друга, надеясь, что так нам будет лучше. Старались забыть, но безуспешно. Можно бесконечно долго убегать от реальности и строить из себя циников. Но разве долго протянешь, когда внутри все протестует? Я больше не хочу обрекать ни себя, ни кого-то другого на эти мучения.

– Эля? – Слышится голос позади и я вздрагиваю.

Поворачиваюсь на звуки и вижу маму Матвея. Она проходит внутрь палаты, аккуратно придерживая дымящийся бумажный стаканчик, видимо возвращаясь из кафетерия. Смотрит на мои руки у Матвея на груди, а затем на меня саму. И я могу поклясться, что вижу легкую улыбку, которая мимолетно проскальзывает на ее губах. Но это не злобная усмешка, в ней наоборот есть что-то понимающее.

– Здравствуйте, – неуверенно топчусь на месте, не зная, как поступить дальше. Приехать я-то приехала, а вот к душещипательным разговорам была вовсе не готова.

– Как твои дела? – женщина ставит стаканчик на тумбочку и плотнее кутается в шаль, даже не смотря на то, что в палате было очень жарко. А может, это просто я сгорала от всех своих чувств. Мне было неловко и стыдно стоять у нее перед глазами.

– Все потихоньку, если это можно так назвать. А вы как? Извините, что так долго не появлялась.

– Все в порядке, – прерывает она меня, – правда. Я просто не знала, где тебя найти и поблагодарить.

– За что?

– Брось, Эля, – она теперь действительно улыбнулась. Открыто и естественно.– Сначала ты забираешь документы, а потом мне звонят из прокуратуры и говорят, что дело закрыто и все обвинения сняты. Что это? Совпадение?

– А может, это новогоднее чудо? – Не могу не улыбнуться в ответ. – Может быть, у вас появился персональный Дед Мороз?

– Скорее Снегурочка, – принимает она эту игру, – но я ей очень благодарна. Думаю, что и сын тоже.

– Жаль, что он не может этого сказать самостоятельно. – Мигом меняется настроение, когда я смотрю на Матвея. – Как он? Мне кажется или трубок стало меньше?

– Медленно идет на поправку, – Мария Васильевна оказывается на противоположной стороне и нежно приглаживает отросшую челку парня. – Нужно немного потерпеть.

Мы так и замираем по обе стороны постели, каждая погруженная в свои мысли. Но что-то мне подсказывало, что суть у них была одна. Украдкой бросаю взгляд на ее лицо и подмечаю усталость, которую уже не скрыть никакими средствами.

– Вы хоть немного отдыхаете?

– Немного, – повторяет она следом за мной.

– Может быть, вас подменить и вы домой поедете?

Почти сразу же жалею о сказанном, потому что я вижу в ее глазах проблеск тоски и горечи. Ведь ее больше никто не ждал дома. Мужа больше нет, а единственный сын в больнице.

– Зачем мне туда? – Женщина как будто читает мои мысли. – Все, что у меня осталось… все здесь.

– Простите.

– Не извиняйся, не надо. – Она устремляет свой взор прямо на меня. – Тебе ведь тоже пришлось нелегко.

– Но не так, как вам.

– Да, – кивает она,– тебе в чем-то пришлось хуже.

Теряю дар речи, потому что не знаю о чем именно сейчас речь. Точнее, откуда она знает. И знает ли вообще? Или же это просто желание поддержать меня и этот разговор? Не знаю, как правильно среагировать и невпопад говорю:

– А сегодня ведь Новый Год.

– Я знаю.

– Если вдруг… если… вы захотите, – задерживаю дыхание, – может, отпразднуете его с нами?

– Нет, нет, Эль, – она отрицательно качает головой, – это ни к чему. К тому же это семейный праздник и я бы хотела провести его со своим ребенком.

– Понятно. Что ж… с наступающим праздником вас. – Мнусь на месте, а затем все же делаю шаг в сторону выхода.

– И тебя тоже.

Не знаю, что еще ей сказать. Не хочу навязывать свое внимание, но и понимаю, что мне бы хотелось сюда вернуться. И Мария Васильевна будто вновь проявляет чудеса чтения мыслей. Потому что почти у выхода меня настигает ее тихий голос:

– Ты приходи Эль, обязательно приходи, как будет время.

И на моей душе становится тепло. Меня не прогоняют и не осуждают. Меня будут ждать здесь, не смотря ни на что. И это немного окрыляет, я даже улыбаюсь ей напоследок и ухожу. И даже не догадываюсь о том, что затем происходило за закрывшимися за мной дверями.

Женщина с грустью посмотрела вслед девушке и, вздохнув, повернулась к ребенку. Еще раз коснулась вьющихся волос и отметила про себя, что в следующий раз нужно взять инструмент и подстричь Матвея. А еще не мешало бы его побрить, но это уже по его желанию.

– Солнце, открой глаза, – зашептала она, наклонившись к нему как можно ближе. – Она уже ушла.

Синие глаза тут же распахиваются и обводят помещение взглядом, останавливаясь на матери.

– Почему ты не хочешь, чтобы Эля знала о твоем пробуждении?– Мария Васильевна не ругалась, но в ее голосе были слышны нотки непонимания. – Девочка же мучается и места себе не находит.

– Боюсь, что она потом не придет. – Слышится хрипловатый голос парня.

– Вот увидел бы ее лицо и думал бы совершенно иначе.

– А что если она приходит сюда лишь потому, что ее гложет чувство вины? – Матвей скривился, стараясь сдвинуться хотя бы на сантиметр вверх по постели, но он был еще слишком слаб для этого. – Удостоверится, что со мной все в порядке и я ее больше не увижу.

– Глупый ты Матвей. – Женщина поправляет съехавшую подушку. – Видно же, что любит тебя до сих пор, как и ты ее. Вас жизнь уже не то, что лопатой по голове бьет, а наезжает бульдозером. А вы все ходите по кругу. Что еще должно случиться, чтобы вы поняли? Разве не достаточно вам страданий?

– Мам, не нервничай, – слабо улыбнулся Матвей. – Тебе же нельзя.

– Надо было об этом думать, когда ввязывался во все это, – не выдержала Мария Васильевна. – А то посмотри, он теперь запереживал. Не поздновато для этого?

– Ну, чуть-чуть. Но я же не специально.

– Не специально он. – Ворчит его мама следом.

– Что мне сделать, чтобы ты прекратила на меня злиться?

– Для начала встать на ноги и не отказываться от помощи. – Она жестом показывает, чтобы сын больше ее не прерывал. – И обязательно вернуть Элю себе. Все это, кстати, не обсуждается. А теперь лежи и думай, как ты все это будешь делать.

Мария Васильевна уходит, но не потому что была в гневе, нет. Она уходит из палаты для того, чтобы сын не видел ее слез. Она до сих пор не верила и каждый раз ставила свечку в небольшой часовне при больнице, чтобы поблагодарить всевышнего за его доброту и за то, что вернул ее сына обратно. А еще она молилась, чтобы две души вновь были вместе и чтобы они наконец-то обрели свое счастье. И она не могла иначе, даже не смотря на то, что много чего знала о Матвее и Эле. Не все было ей по душе и она не скрывала этого. Но всегда считала, что по одной паршивой овце все стадо не судят. Мария Васильевна в свое время едва сама не потеряла веру в это. Только причиной была не сестра, как у Эли, а старший брат, который прослыл заядлым криминальным элементом на селе. Именно его черная слава запятнала всю семью настолько, что с ними почти никто не общался. А на Марии и вовсе ставили крест. Ведь кому нужна в жены девушка с такой родословной? И только Илья, будущий муж и отец их ребенка вернул ей веру в себя. И доказал, что если даже кто-то из близких и допустил ошибку, то ты не должен расплачиваться вместо него.

Глава 15

Я раньше очень любила Новый год. Потому что именно этот праздник всегда пропитан каким-то волшебством, которое вне зависимости от того, сколько тебе лет, переносит тебя в детство. Я любила наряжать елку и квартиру, обожала покупать подарки для детей и остальных близких. Словно маленький ребенок с нетерпением ожидала полуночи, чтобы загадать самое сокровенное желание. Но в этом году магия рассеялась и мы прекрасно понимаем, что собираемся вместе не для счастливого празднования. Мы просто создаем видимость, что мы до сих пор дружная и неунывающая семья. Но все понимают, что это не так. Горе, шок и потери оставили на каждом из нас свой отпечаток. Изредка, в перерывах между играми с Максом, мама украдкой вытирала слезы с ресниц. Мы же со Стешей делали вид, будто не замечаем этого. Сервировали стол, раскладывали салаты по тарелкам, говорили о каких-то мелочах и старались не затрагивать больные темы. И праздничный бой курантов пытались встретить так, будто мы действительно ничем не отличаемся от других сотен тысяч семей. Но, не смотря на все усилия, что-то было все равно не так. Родители уезжают через час после салюта, ссылаясь на возраст и усталость. И я подыгрываю им, благо хоть Стеша никуда не торопилась. Уложив Макса спать, мы с ней почти до самого утра проговорили обо всем на свете. Я благодарна сестре за ее трезвый и свежий взгляд, за ее мысли, неприкрытые сладким обманом. Она говорит жестокие, но правдивые вещи. Только она понимает, почему я не хочу строить из себя скорбящую вдову и более того, поддерживает меня в этом. И это она будит меня ранним утром, чтобы сонную усадить в такси, отправляя в больницу.

Не удивительно, что в такой ранний час персонала толком нет. Я беспрепятственно попадаю в палату и устраиваюсь удобней у постели, хотя жесткий стул не сильно мне в этом помогает. Честно говоря, даже и не знаю, как объясню маме Матвея, зачем я приехала. Может быть, пора бы уже и признаться во всем. Но ее все нет и нет, а я настолько измучена, что умудряюсь уснуть с Матвеем, положив голову у его рук на постели. И сквозь сон чувствую, как будто кто-то меня нежно гладит по голове. Сон обрывается, я фокусирую взгляд, но никого не вижу рядом.

Кажется, пора записаться к невропатологу за таблетками.

Но и эта мысль прерывается, когда я вижу кристально ясный взгляд синих глаз.

– Привет, – улыбается он мне, но улыбка эта выходит напряженной. – Прости, что разбудил.

– Ты… ты… – вскакиваю с места на ноги. – Ты…

– Живой.

– Но… как? – В недоумении кручу головой по сторонам. – Я же только вчера была здесь и твоя мама ничего не сказала…

– Это я ее попросил не говорить тебе о том, что я пришел в себя.

– Давно? – перехожу в наступление.

– Больше двух недель назад, – честно сознается он в ответ. – И на то были причины.

– С удовольствием их выслушаю!

– Эль…

– Что?!

– Я оттягивал, как мог и наслаждался каждой минутой, которую ты проводила рядом со мной. Мне стало страшно, что стоит мне открыть глаза, как ты возьмешь и уйдешь отсюда. – Голос его очень тих, а в глазах раскаяние. – Я был не готов тебя отпустить.

– А сейчас?

– А сейчас я думаю, что пора. Зачем удерживать рядом с собой того, кто так яростно хотел уйти? Ты прости меня Эля, я не хотел привносить в твою жизнь столько бед.

Смотрю на него, а у самой полный раздрай на душе. Я злюсь, обижаюсь и в то же время безумно радуюсь тому, что я слышу его голос. Мне хочется удушить его и зацеловать одновременно.

– Знаешь что, Матвей… – быстрым шагом подхожу к постели и резко наклоняюсь к его лицу, – если ждешь, что я уйду, то не надейся на это.

В его глазах непонимание, которое сменяется облечением. И в подтверждении всех его догадок, я целую его до искр в собственных глазах. Зачем тратить столько ненужных слов, если есть способы получше, чтобы доказать свои чувства.

– Я тебя люблю, – шепчет он.

– Я знаю.

– Очень сильно.

– И это тоже.

– Знаешь, я вчера загадал желание… и оно сегодня сбылось.

– Ты удивишься, – улыбаюсь, – но мое тоже.

А где-то там, за дверями за ними наблюдала мама Матвея, которая даже неосознанно задержала дыхание, чтобы не спугнуть зарождающееся на ее глазах счастье. Что сказать, ее новогоднее желание тоже сбылось. И она теперь готова поспорить с каждым, кто посмеет сказать, что чудес не случается.

Полтора года спустя

Сижу на лавочке и гипнотизирую черный экран телефона. Не верится, что это происходит со мной…