скачать книгу бесплатно
«Я имею убеждения, которым противоречит несение военной службы. Поскольку я считаю войну явлением аморальным, а наличие армии и политики вооружения необходимыми условиями существования войн, то не могу принимать участие во всеобщей воинской повинности. Точно так же считаю присягу средством подавления свободной воли человека, посягать на которую никто не вправе. Поэтому не хочу становиться частью механизма, направленного на уничтожение человечества. В связи с вышеизложенным, прошу направить меня на прохождение альтернативной гражданской службы, не связанной с военной сферой».
Так как сроков прохождения АГС устанавливалось два – как гласило постановление о ней – связанный с военщиной и обособленный от неё с соответствующими один год и шесть месяцев и год и девять месяцев, то условия службы определялись, исходя из специализации. Факт, что избранный вариант АГС был продолжительнее, только подчёркивал не боязнь Леонида службы как таковой, а её непринятие по утвердившемуся у него мнению в пагубности не просто данной деятельности человека, а сфере жизни.
По вопросу о направленности службы сроком на год и девять месяцев, как, собственно, и на полтора года, ничего конкретного не указывалось. Слишком размыта специализация. Но Леонид не беспокоился – уверенность всё росла в нём, и он решил, что если род занятий, уготованный государством в противовес созданию из людей солдат, посчитается им приносящим вред, отказаться от его выполнения даже под угрозой тюремного заключения.
Спустя неделю Леонид вновь был принят девушкой из тридцать второго кабинета. Леонид вручил заявление. Автобиография и характеристика с университета прилагались. Девушка бегло осмотрела его на наличие всех обязательных частей, не углубляясь в написанное, – это было вызвано ценившимся в наше время, да, наверное, и во всякое иное, внешним видом чего угодно или кого угодно, но не внутренним содержанием, и банальным отсутствием какого-либо понятия, что должно быть отражено в документе.
– Подпишите и отдайте в двадцать второй кабинет для проставления печати.
– А потом опять к Вам?
– Зачем? – изумилась девушка? – Оставите его там.
– Хорошо, спасибо, – Леонид отправился к выходу, – до свидания.
– До свидания.
Тридцать второй на неопределённое время ушёл в прошлое. Теперь встречал двадцать второй.
Леонид постучал и, не дожидаясь разрешения, вошёл. За столом с важным видом напускной занятости сидела та же женщина, что встречала Леонида в прошлый раз. На вид ей можно было дать не больше пятидесяти пяти и не меньше пятидесяти лет. Из темени, точно стог сена, поднимались башней волосы, того же цвета. Очки придавали суровый вид и без того серьёзному лицу. Но Леониду не было до мелочей никакого дела – он пришёл сюда со своим, заполнявшим его существо. Да и думать о человеке, опираясь на внешность, считал, по меньшей мере, не правильно.
– Здравствуйте, – поздоровался он, – у меня заявление об альтернативной гражданской службе, и мне сказали передать его Вам.
– Здравствуйте. Альтернативная гражданская служба? Это что такое? – с удивлением встала женщина.
– Служба взамен военной. – пояснил Леонид.
– Таак… И что мне с ним делать? – по-прежнему недоумевала она, тараща глаза.
– Поставить печать и передать его членам призывной комиссии на рассмотрение. В течение полугода они должны огласить вердикт.
– И кто Вам это сказал?
– Девушка из тридцать второго кабинета направила меня к Вам, а информацию о заявлении я взял в интернете.
– В интернете? – вскинула брови женщина и наклонила голову так, что стали видны её глаза из-под очков.
– Да. Мне сказали, что образца заявления в военкомате не имеется, и всё, что нужно, можно взять из интернета. Я посмотрел, почитал, приблизительно составил, и вот, оно у Вас.
– Ясно. Ну, что ж, давайте, я поставлю печать. – Открыв верхний ящик стола, женщина извлекла печать и неуверенным движением (сказывалась необычность в её практике случая) надавила на листок. – Так.
– Давайте, я сейчас подпишусь под ним. – Леонид одолжил лежавшую на столе шариковую ручку и вывел подпись.
– Поставьте номер, – добавила женщина, – сейчас посмотрю, – Она прошла к шкафу, где хранились многочисленные папки с делами. – Номер пятьсот шестьдесят пять.
– Прям здесь, под печатью? – уточнил Леонид.
– На обратной стороне.
Леонид, сомневаясь, неловко нарисовал три цифры.
– Ага. Положу его к этим делам. – Взяв заявление, женщина, будто до сих пор не понимая, что происходит, подвинулась к шкафу и засунула листы в одну из папок с документами.
– Теперь всё? – вопросил Леонид.
– Всё, – улыбнулась женщина.
Чуть помыслив, Леонид озабоченно (дело касалось его жизни) спросил:
– А не затеряется?
Лицо женщины мгновенно переменилось: из приветливо-добродушного сделалось каменным. Ни одной эмоции не выражалось на нём; улыбка исчезла, будто её и не было, и не понятно, как вообще она могла вырисоваться на таком гипсовом лице; голос из неуверенно-доброго трансформировался в утвердительно враждебный.
– Знаете, что?! Это Вам не базар, это военкомат! – гневно прозвучал ответ. – Всё! До свидания! – указала она кивком на дверь.
Всё произошло за какую-то долю секунды, Леонид не успел перестроиться, не был готов. Более того, задавая вопрос, он, решив поддержать доверительное отношение, установившееся между ними, обращался с улыбкой. А женщина, не глядя на него, уже возвращалась к столу с оскорблённым видом. Озадаченно, недоумевая, чем вызвана столь разительная перемена, Леонид промычал:
– Ладно… Извините… – и покинул кабинет.
«Странно было», – спускаясь по лестнице, думал Леонид, – «Какую гордость демонстрировала эта особа, выражая компетентность в возложенных на неё обязанностях и отстаивая честь военкомата, но при этом не имела абсолютно никакого понятия по поводу моего вопроса и что требуется для его решения конкретно от неё». Но Леониду не хотелось сейчас измышлять над психологией человека – он желал хоть на время освободиться от бремени возложенной государственной машиной ноши и удовлетвориться совершённым начинанием.
«По крайней мере, я сделал от меня зависящее».
Спустя три месяца раздался звонок по мобильному телефону. На экране мигал неизвестный номер. Отчего-то у Леонида задрожало в груди. За прошедшее с подачи заявления время звонков неизвестных абонентов накопилось изрядное количество, и от каждого такого звонка Леонид ожидал вызов в военкомат. Но всё было не то: или кто-то ошибётся номером; или друг сменит старый; либо очередная, идущая тебе в убыток услуга от банка или оператора мобильной связи, страстно желающих улучшить жизнь клиента, описывая в ярких красках твоё будущее, если согласишься принять предложение. И каждый раз, когда выяснялось, что звонок не из военкомата, Леонида отпускало, возвращая к действительности без переживаний. С другой стороны, призыв приближался, точнее, уже шёл, а значит, скоро в списках появится и его имя. Но почему-то нежелательного напоминания всё не следовало; и данный факт озадачивал Леонида, заставляя натягиваться нервам и бродить мыслям в раздумьях о том, почему человека, обозначившего себя оригинальным символом, тем самым, как бы вышедшего из общего строя, до сих пор не беспокоят. «Не плюнули ли?» Должно же оно было как-то заинтересовать сотрудников – не рядовой случай – если, конечно, заявление не вылетело в трубу, чего так боялся Леонид. Боялся, и тем не менее пока не ясно представлял, как начнёт утверждать, что сделал, что от него зависело, а утеря – вина сотрудников. Здесь же мелькали слова возмущения от неосведомлённости работников военкомата о праве человека на замену службы на АГС, как и о существовании самой АГС.
Леонид нажал на кнопку принятия вызова, поднёс телефон к уху и ответил:
– Да.
– Леонид Сергеевич? – спросил молодой голос.
– Да.
– Это вас из военкомата беспокоят.
– Ага.
– Двадцать девятого числа, во вторник, к одиннадцати часам Вы должны явиться на медицинскую комиссию. С собой Вам надо взять паспорт и предписной билет.
– Хорошо. Только я оставлял заявление с просьбой заменить мне военную службу альтернативной гражданской. – уверенно отвечал Леонид.
Молчание. Очевидно, очередное лицо органа военного управления на той стороне телефона находится в ступоре. Прошло секунд пять, прежде чем развязный пацанский голос (именно развязный, настолько, что складывалось ощущение, будто разговаривающий перед звонком залил горлышко бутылкой горячительного) возобновил звуковую связь.
– Хорошо. Приходите, будем разбираться.
– Ясно, до свидания.
– До свидания.
«Значит, заявление никто не рассматривал. Возможно, даже не доставали, если вообще оно сохранилось», – перебирал догадки Леонид. Нет, он вовсе не считал, что председательствующие члены комиссии, словно львы на антилопу, набросятся на писанину какого-то мальчишки, проведут селекторное совещание и вынесут постановление, заранее его о том уведомив. Но внутренне надеялся, что о нём хотя бы узнают, взглянут, примут к сведению; а на комиссии вызовут, расспросят и решат.
Такого не случилось, что, в принципе, ожидалось от подобных организаций, вечно требующих чего-то от человека и не слышащих, когда уже к ним обращаются с вопросом. Они и не привыкли к такому.
Так или иначе, а идти приходилось. До встречи оставалось ещё три дня, а Леонид был весь, как на иголках. Представлял, о чём его будут спрашивать, что он будет отвечать. И отвечать следовало убедительно, не оставляя никаких недомолвок; так, что бы задающие после его ответа не могли найти не то что встречного вопроса, а даже обходного. Днями напролёт он загружал свой мозг только предстоящим следствием; ночами долго не мог уснуть, ворочаясь в волнообразно сменяющих друг друга видениях возможных вариантов, и к назначенному дню испытывал страшное психологическое утомление и чувство смятения.
По пути ему никак не удавалось отвлечься на чём-то окружающем, постороннем; отдельные слова витали в сознании, за которые тут же цеплялась мысль, пытаясь их развить в полемику. И всякий раз что-то новое, более убедительно перефразированное выходило из хаотичного блуждания частей речи. Внимание заострялось на кажущемся лучшем варианте довода, и мозг стремился сохранить выработанное неприкосновенным. Но двадцать шагов – и слова улетали, путались, изменяя довод до не узнаваемости, оставляя ответ неполноценным.
Леонид устал и постарался абстрагироваться от наваждения, воткнув в уши музыку. Вскоре (впервые так быстро) он стоял уже на третьем этаже. И сейчас здесь присутствовало полно народу – человек тридцать; и подходило ещё. Не то что в предыдущие оба раза, когда в призывном семестре обозначился перерыв: коридоры пустовали; в кабинетах тишина; некоторые закрыты; некоторые пусты. Зверь пребывал в спячке. Теперь он бодрствовал. Жужжанье, беготня, хлопанье дверьми.
Заняв очередь, оставалось ждать. Ждать бесконечно долго. Прошло, должно быть, часа полтора, когда очередь дошла до него. Он постучался и вошёл.
Оба стола были заняты – за ними восседали двое ребят. Леонид поздоровался и вручил паспорт с предписным тому, кто сидел справа.
– Скажите, я писал заявление по поводу альтернативной гражданской службы…
Очередная заминка.
– Кому Вы его передали? – поинтересовался парень с бакенбардами.
– В двадцать второй кабинет. Мне сказала девушка, здесь работающая.
– Понятно, Катя. Подождите, я сейчас схожу за ней. И вышел.
Минуты через две вошёл тот же парень в сопровождении названной Кати.
– А, это Вы! – поприветствовала она Леонида и стала копаться в папках с делами, переходя от полки к полке. – Как фамилия?
– Ивлев.
– Что-то не могу найти… Дим, выдай ему дело, пусть пройдёт медосмотр, чтобы время не тянуть; а я пока поищу заявление.
Дима извлёк из пузатой прозрачной папки бланки с Леонидом и указал ему направление на медицинское обследование.
– Кабинет тридцать.
– Хорошо. – И отправился по назначению.
В приёмной его встретила старушка-врач. Как оказалось, врачи в военкомате все преклонного возраста.
– Снимите верхнюю одежду, оставьте только футболку, носки (про трусы нечего было напоминать). Вас позовут.
Ивлев снял кроссовки и шорты – стоял май – и сел в ожидании на покрытую дерматином скамью. Через минуту дверь открылась, и ему разрешили пройти. Это было широкое помещение, разделённое перегородками на кабинеты, сообщающиеся длинным коридором. Эдакая анфилада. Включая приёмную, комнат было шесть. В каждом присутствовал врач, только в терапевтическом сидело двое. Весь осмотр занял не более пяти минут: быстро взвесившись на маятниковых весах, проверив слух, Леонид перебрался в соседнюю комнату, где безмятежно склонился над столом офтальмолог; тот, не дожидаясь окончания прочтения Ивлевым строчки слева-направо и справа-налево, остановил его фразой «довольно» и, вручив карту, отправил дальше по коридору к хирургу. Хирургом оказался мужчина с то ли уставшим, то ли измождённым, то ли заспанным – не поймёшь – лицом. Вяло, не глядя на посетителя, а уставившись в тетрадь, он спросил автоматом:
– Переломы, травмы, хирургические операции были?
– Нос ломали, на колене мениск…
Врач, не дослушав, вальяжно вписывал в графу «здоров». По-прежнему, не поворачивая головы, протянул карту рядом стоявшей женщине в халате из соседнего кабинета.
«И для чего вся эта показуха, – улыбался он, – медосмотры, где годным признают безногого или человека без одного лёгкого? – Леонид помнил случаи, когда годным признали мальчишку ростом в метр сорок, впоследствии комиссованного прямо с вокзала. Как не выслушали паренька, твердившего, что ему провели операцию, в ходе которой удалили часть лёгкого, считая его выдумщиком. – Отчётность. Мёртвые цифры важнее чувств. А врачи – лишние звенья, просиживающие часы жизни, не удовлетворённые своим поприщем, но вынужденные им заниматься, чтобы хоть какие-то деньги получать; звенья, создающие видимость качественного, всестороннего, правомерного порядка приведения подростка к службе при внутреннем безразличии всё к тому же подростку».
Одевшись, Леонид вернулся в подросшую толпу томящихся призывников.
В течение получаса Катя с охапкой медкарт вернулась в тридцать второй. К соседнему, тридцать первому, выстроилась дополнительная партия детей. На бордовой табличке золотилась надпись «Главврач». И слышно было, как мужчина, соответствующий указанному титулу кого-то распекал за стенкой. Он изъяснялся на понятном каждому русскому языке – на матерном. Но вовсе не обязательно было видеть главврача, чтобы понять, кого он из себя представлял, – акцент явно указывал на принадлежность к горным народам Кавказа. Особенно яркую окраску выговору придавало произношение матерных слов, что отчего-то привносило некую комичность положению.
Вскоре дверь отворилась, и из кабинета выбежал испуганный хлипкий юноша. В след ему суровый голос прокричал:
– И в следующий раз, чтоб такого не было! Ты меня понял? – негодующе пробасил вышедший в коридор врач.
Юношу на ходу обернулся и, трепля кудрями, замызганно кивнул. Невысокий кавказец с мыльной щетиной и волосами с проседью, убедившись, что он понят, повернул голову к близ стоящему пухлому, круглолицему, коротенькому парню с жиденькой бородкой сальных угольных волосиков и, презрительно взглянув, будто оказывая незаслуженную любезность, прорычал:
– Заходи. И дверь закрой! – грозно добавил армянин (почему-то Ивлеву показалось, что он армянского происхождения – так и будем к нему обращаться).
Парень зашёл, прихлопнув дверь. С этим гражданином подобной перебранки не стряслось – разговор шёл на спокойных, выдержанных тонах. Точнее, говорил только один врач. Мальчугана не было слышно, что порождало домысел, будто он точно так же безоговорочно кивает.
– Значит, в следующую среду я поеду, отвезу. К этому дню ты должен всё обойти, подготовить и принести мне сюда же. Понял?
Ответа не последовало. Во всяком случае, в звуковой форме.
– Только не подведи, – продолжал, – а то всё бестолку, тебе ясно?
Снова молчание и приближающиеся шаги. Дверь открылась, и на пороге пухлый с армянином, положившим одну руку на плечо, а другой, сжатой в кулак с оттопыренным указательным пальцем, размахивающим перед носом.
– Только не забудь, не создавай проблем! – сурово напомнил он.
– Хорошо.
– Ну, давай. – Улыбнулся армянин и отправил парня, потом обернулся к следующему и, сохранив презрительные нотки, возвысил голос:
– Ты?
– Да. – Ответил очередной призывник из соседней очереди.
– Пошли. – С недовольным видом кивком пригласил его.
Леонид задумался над увиденным. Что это за доктор, вечно орущий, вечно недовольный и что-то требующий от посетителя. И ему придётся к нему направиться? Кажется, нет. Ведь те призываемые, толпящиеся перед его кабинетом, к тридцать второму не подходили, а прямиком с улицы направлялись к тридцать первому.
Но его размышления были прерваны вызовом его фамилии. Он зашёл в кабинет, и девушка, именуемая Катей, объяснила:
– Сейчас спуститесь в двадцать второй кабинет, и Вас вызовут.
– Без всего?
– Да, заявление мы пока не нашли, но Вам надо идти туда. Вас позовут.
Недоумевая, что происходит, мы делаем то, что нам скажут. Так и Леонид с лицом философа, выражающим усиленную задумчивость, спустился на второй этаж. Здесь было не так многолюдно – четверо молодцев и снующиеся сотрудники. Среди ожидающих (эти четверо тоже были направлены к двадцать второму) сидел рыжий парнишка – ровесник Леонида, Антон Рогов. Ещё подходя к кабинету, Леонид узнал его, а Рогов, всматриваясь в подходящего Ивлева, состроил физиономию смеси улыбки и удивления.
– А ты чего тут забыл? – не дожидаясь, когда он поравняется с ним, издалека приветствовал Рогов.
