скачать книгу бесплатно
, три старухи видьмы Чудилинского дома. Туто Роня
Станиславна, тайное взрослое дитё, картиномазка-расшивалка, шляпница-шапшечница, полячка.
И ещё одная куча, какб красная туча?–?над ней солнце, в ней?–?Тимка Волександровасильевны да Сруша, тяпкатаньская пророчица шемашедшая в краснорыжей рубахе, Тимка?–?в красношёлковой, обои?–?босяком, косяком. Туто Череша Юро?довищще, пророчек. И Тихон рыжий, тожь само?—в красных гультиках даже.
Всеж те кучи разно жужжат, разно себе держут в поведении?–?и слове, внеодинаковь и поведение в разницу?–?а все вопче.
И вот, ста пред ними и пред нами, видение,?–?но какб и живец, Тяпка, Яков. Одёжа на ём?–?зипун
да пояс наборной
, да сам он, ста, озорной. Рразбойничок! Только, видите, разбои не однаковенны, эх, совсем: не татьины
разбои! Он, скорей, со Емельян Ивановичем сродством, с Пугачём
. И опять, какб не совсем. Ничего царского, боле псарского. Мужичок. И заговорил Тяпка с каждоей кучей поиначе, каждому его же воздашь.
С первоей:
“Власти вреддержащии! Страсти?–?чортедасте прям от вас!?–?во хрови, в башке! Без вас?–?не дохнуть, а после вас?–?вольней воздохнуть, прям неиздохнуть! Челом бьём, гвоздём прибиваим! Рабы ваши?–?земли-луги наши! Чортишто?–?Христос на кресте, а вы на песте,?–?а видьмы на хвосте у его высокородия, козла на огородия, ийяях! Батюшки наши, а где мамочки ваши? У нас в клетях, ладно жопами верьтят и гирудями по шерсти трутся, труды праведные, подвижницы ягодныи! И ты, владыко шить те лыком, расшивать те каменем честным, а вянчать?–?горшком пешным! И ты, попе, <нрзб.> перевернёсси на пуп и ляжешь как свинья под дуб. И вы холуйчики, в заичьих тулупчиках
, в лисьих подде?вках, час спите при девках ночуити под жёны ваши! Купцы, как вонялы огурцы! Капитал! Сколь грязи в сибе попитал. И трахтер и про?цент и отходник говенник, всим пробагател! Вотка!?– вот как в холку в чреве всим деревням-слободам въела ят! А водичкя для тибя?–?в Дону, а ну, ну, ну, ну, ну! Не перепо?лощищь в нём ветошь, партков, партянок, онучей, ей! Грязен, батюшки, шкаликов да штофов опора!
Нну, куча,?–?и тух от тибе вонючий! Нну, ирои-ироды, тпппрру! Нну!! Задавить вас на старом хряну!
А теперь?–?прощаитя, не взыщитя, ваши благородия! чем есь?–?воздадим вам чесь! Прощевайти!”
В третию кучу чётом:
– Здорово, рабы божьи, человецкой обшиты кожей! Здорово, хлопчики-топчики-храпцы! Коды храпнём, а то всеи тихо бзднём. Какы вы этто не пропотели на цыганьском морозе вродь скопецьких святых! Вы ишшо и ишшо стараитесь, в лапти белыи обувайтесь, в посконь
разубираитесь, всё равно выше их не перепрыгонешь не рыгнёшь! А как б вы, рабы, мине, раба тоже вольново Тяпку послушали. Да и эх, дубинушкой ухонули б
! Да и эхх! камышком по темешку зашпайдорили-ббб! Да эхх,?–?норову в вас нету! Холову на жопе, жопа на верху на шее?–?вот вы хто. Прах! Прах в пыль вас расшиби, дермаедов почётныих. Какб опомнились! да б восподнились! даб боляр и горождан побладарили! Эдак-дак! Ярморок, штоль, вустроили, только не конёв попродавали’б,?–?а вот ихних блаародиев вон повымели’б, даб и продали, по копейке грош цена. Даб и мене воспомнили! поцарствовать дали б, вместях?–?вы мене, я вас, всех?–?грех один, расплата разна?. А теперь, ещщё одно, вон, там, в последях?–?хто стоить??–?чево вы все его не зрите, как следоваить? Отроча то, Тимку то?–?прынец мальчишка, большо-о-й будет, толькя не фартовый
инно, дож и влетить ему ото всех мест, ото всех властей-волостей-мастей и от чёрных и от красных, червенных! Масть ему всласть?–?бубны козыри!! туз на спину безвинно. Пропадёт принец, а выидеть?–?пересидентом, всеех пересидить на своём мисти
.
А теперь?–?ннно-оо! поехалии: а мне сильно некода. Нук, крути круг, зачиняй двих, дубась в тулумбац
, вай в желейки, а вы все?–?в пары?–?в вспа?рьё?–?и старьё и молодь, ато быть тут х..хх-оллл-одд-ду напушшу!!
И пропал: в дым, в доску, в земь. Как не было. И зачалось содвижение всех в один круг хоровод?–?в один ярый ярморок, восгудели волынки, завыли желейки заскрыпели ширманки, бухнули бубены и бацнули барабаны, дюже. Пошла музы?ка, отдирай примёрзло-что! Закружилось всё, в парах во пара?х, как во облацех, рыба с раком, питрушка с пустернаком, щука с куком, кук-кукишь со скукой, злодейкой худой-индейкой судьбой! И пошёл срам велий: владыко был поят блудницей Махорой, самой ярой блядию и как ни упиралси владыко?– а пошёл, тряся высокой главой, в паре, перьвой! Вторая пара, кая понеслась за перьвой, такова: женщина?–?Волександра Чудилина, а муж в парный, к ей прилепе, пастух Яков, Париц Тяпкатанский, иже любец и жёнами возлюблен бысть всеми в граде, с желейкой;?–?облапилась сия пара дюже срамно и в плясе неслось вслед владыке с Махорой. Третья?–?Сруша блаженная прильнула к воеводе-болярину Хорь-Абралову и, играя в скоку его царской брадой, оголилась срамно до жопы, кажа её, грязную и красную, тьфу!! И с Митрием?–?протопопом новособорним, неслась Клавдиана Победоносиха-мессалинка, ухватясь за ево то, что ни описать ни сказом выразить не мощно кажному, тем менее мне, ангельский чин на себе хроняща до кончины, непостыдно и мирно. И в пятой паре были ещё: Чудилин Василиск и подмонастырская жонка подстилка подо всех мирян, а такожде и монасей, что мне описать мыслимо лишь как летописцу правильному, о том ежеденно скорбя.
И дале, холопи смесились со боляри, власти со смердами, по полам: жено и мужи вместе, но и дальнеише неслись соединении, жопниками и секольницами однородные полы, срам велий удесятеряя.
И неслися, се, по выгону-лугу, под игру всех энструментов и ворудий игряных, музы?чков. И смотряше на ны деревьи, растении и строении?–?и всё сие тряслось и качалось и плыло, соединяясь в шабаше, коего не видали и древние горы и средние века-годы. И сорвалась разная оутварь, и оторвясь со своих мест,?–?коотлы, кострюли, таазы, лошки, лопаты, кирки, молоты, скамьи и стали и понеслись вовместях, кощунно соединясь в пары: таз с лошкой, молот с плошкой, улей с кострулей. Под конец не выдержала сама природа живая, деревья и цветы, и травы и грыбы. И вышли из мест и пор понеслись и кружились со всея тварью и вещьми.
И бысть месяц, на небе, кровавый, огромадный, как таз с месячными женскими, и звездь и млечный почернели, притменились?–?и кровли жилья сорвались?–?и, вверх уидя, образовали над нижнею круговертью?–?воронку, вертящуюся на диво всем. И зазвонило на всех колокольнях пасхально седьмичный
трезвон
?–?И запыла? пожар всетяпкатаньский и команда пожарная не увидела: вся, и со брандмейстером, была на гульбище бесовском?–?что попусти бог всемогущей и царь всесильной земнои?–?зна, что творяй. И туто в конец появился на коне-оргамаке-мерине Гнедке опять Тяпка и содеял вот что: останови силой бесьей мановения круг-шабаш?– и примёрзло всё враз на корню, как в писании.
И нача восход?–?нача всходить пурпур солнца багрового, при луне, багровой тож. И запылал монастырь и коланча на полицеи и от пожара занялись все пять слобод, горя кольцом рубиново огненным и персты Тяпкатани, леса и рощи,?–?были одеты сими перстнями пожаров. И тут натрави Тяпка всех против всих?–?и разделишася круг на две стены и одна пойдя на другую войной непощадно-кулачной. Был бой. В одной стене?–?холопи, служки, рабы, во другоей?–?власти и горождане белоей кости.
И началось стражение, воина, бой, говорю и пишу, злой бой, на смерть, последний, в остань. И завалялись вповал оубитые и сраненые, звукнули мечи, сабли, шашки, штыки, и забухали оружия?–?и винтовки и фузеи
, и пистолеты, и кольты и ружья кремневые тожь.
И звон со седьмичного перешёл в набат
. И закричали женчины и жоны, сметясь в кучу, вижжа, стеня и царапали землю, кусая друг друга зубами, и грызя такожде землю и деревья на ней.
И затмися солнце и луна и звездь, и пала звезда с верху вниз и смерклось всё, навек, уйдя вон в смерть, под скрежет зубовный и вой зверей и людей.
Аминь.
Так видеста все воедино один сон, едино видение, един мо?рок. И очнувши,?–?лежали вси в безмолвии и великой думе: кто как мог. И притече после ко мне выборныи и сообща тайно, меня скромного инока
просили толкования что и в знак чего всё бысть, но я отженя
соблазн, записал лишь сей сон, такожде, как говорили словами очновидцы граждане града Тяпкатани, что и свидетельствую сице, иные <так!> и присно, и во веки, во славу и благословение имени господа нашего бога и всех святых.
Аминь».
4. Рождение?–?Смерть, станции
Когда кончится сон, вступает явь в силу и владение. Когда исчезает яко дым, видение наступает, как день морозный?– отрезвленье?–?и явно, видимое бытие
. И вот, о сём явно видимом и деликатном бытии, быте, будет сия описательная часть всего этого манускриптия, рукописания. Утром июньским, вечером майским, полднем декабрьским и полунощию осенией, истово двигалась сея гистория о Тяпкатани-городе, норове-бытии-сне-житии и о природе и населении его. Како постелеши, тако и возляжешь, такожде пожнешь.
И показа тут всем дом Чудилина, Василиска. По Тульской, рядом бок о бок бысть трактир, рядом склад, кабак и харчевня, истерия австерия,?–?целых Чудилинских полквартала.
Запишем о доме-додоме, об унутри ан-терриере, по заграничному диалекту. Если поидешь чрез калитку в полисадник, то по махонькой песошной дорожке приидешь по ступени каменной лествицы. Сея вступит к стеллянной двойной двери. Та?–?внид в красную горницу гостиную издавни. Гостиная сея счас будет вам, милосливые государи-дарыни, показано вся, до задницы её вплоть. Когда внидешь в неё?–?а я, грешный иеромонах
, входил суда часто
?–?перьвое: подкова, вправленная в по?рог, показывает, что здесь мир торговный, либо магозен, либо какой торговный пункт исздесь бывал?– и верно: было ап-тека.
Аптеку открыл, приехав в Тяпкатань из Бороншвейха, неметц-аптекарь Васильвасиличь КАПФЕЛЬ
. Приехав, и оснувавшись в доме Чудилиных, женился на сестрице Волександрвасильны, Розевасильне
, раскрасавитцы?–?тож, всей в неметцком аппетите: тучная, розовая, глаза с поволоклой?–?речь колоколами угличскими. От нейя родиша сына?– Францеля, видом?–?мать, худого как шкилет и чехоточного
. Уродился сей неметц в красной гостиной?–?а аптека была в то время игде почта, тож в Чудилинском доме. Резиденцию имел Капфель тогда в Чудилинском доме главном?–?там зачал, там?–?родил?–?и пошли рождения в гостиной, станции отправления: Жизнь?–?к станции назначения: Смерть.
Там ж родились две гнедых девочки от Василиска и Волександры и будучи спущены на мокрый пол после мытья?–?померли. Были гнилые-шелудивые, в отца дурнобольного. Не жалко их было Волександре, чрез три законных дня после похороночек?–?заиграла на гармонье вальц-невозвратное время
, зашто раскастили её на весь город кумы? и свахи?, до исподней перебрали грязь. А Чудилин Василиск, загнал чорного жеребца на смерть, гоняя по рощам и лесам насмерть?–?и рад был: вороных не любил.
Ну, а через годик повезло гостиной вновь: вороной рабёнок там родился?–?матери в любовь и муку, а вотцу (вотциму)?– на позор и горе и нелюбу?–?вы-бляд-док!! Дда жидовский!! Да от учёнова-попровизора
. Аптека то?–?для всяково человека: и скапидар пользу принёс, сына наддал, наследново прынца, с участью необыкновенной: выдвинул ево городд, выбросило навек своё сословье?–?не купецкой и не человецкой, свой,?–?вы-бляд-ок!! и чужой гой, гой.
Три роженья, две смерти, все в гостиной, красной горнице: вороной рабёнок не даром родился в стенах сиих
. И ныне, на склоне лет, глубоким старцем, близко к сотне-веку, довелось мне свидеться с ним, всё живым
и жизнь-жар
дающим. Робёнок был мужем, рекомым издревле?–?виром
; вороная масть блестела уже нитьми серебра, как прозумент на бархате лиёнском, был он, как измолоду, гнут?–?и всё прям, и стокрасо прям!! а венчал его левый бок?–?красный цвет, родной ему, рожденье венчавший,?–?на кипейной
рубашке, у левого карманцу, как кровь кипел знак всего ныне властвования рабочих и крестьян?–?Трудовое Знамя!!!
И вспомнил я: чужак-то, тот выблядок-то, шемашедший, чудной, жид,?–?свой он ныне.
А я, иеромонах, духовный отец предстатель-жрец того, в кого ныне не верят разумом и сердцем заслонившимся и охолонувшимся новым?–?я был чужак и, должно, теперь?–?незаконный изблядыш тоже. Но кипело мохлое моё, слабное сердце чужим кипом, чужим цветом,?–?а я и радовался, ибо содружил ему всяко и в то время, помыслом и слабодействием коекако. И пили мы с ним красное вино и вкушали елей животный: сливное масло с поклёванным хлебом?–?а вино сие некощунно, было кровию нового века и рода, а хлеб?–?плотию их дел. И пред смертию, близящейся, как сон, желанно и прямо, не кривя помыслом и душою, вписывая вперёд далеко забегшие, помню: был он близок, был, страшно аж, был и я недалёк до сегодняшних дней, днищщ великих ныне и присно, аминь.
Но забегая вперед, борзо, как млад конь, не забываю, что повествовать должно не о конце, а о начале: рождение. Рождение вороного ребёнка было в майе, семнадцатого дня
, за что, по поверью, молоденец рождающийся всю жисть должен был маяться. Маялся он всю жизнь, чему был свидетель и я грешный, а я летописец, но потом и вознёсся и стал не майским, а красномайским, перьвом в городе и мире, за что я и благодарю не судьбу, не бога, а то, что властвует ныне всесильно и правдиво, жизнь свою утверждая повсемирно. И пред фактом рождения должен я повествовать о причинах рождения, и виновниках его и о прочем всем порядком, чинно.
Он, ребёнок вороной, сын Волександры и Василиска Чудилиных, не был насамделишне сыном Василиска. Отец ему был на факте аптекарь-попровизор чорный тоже воронец, Волександр Кицнер
. Чудилина Волександра увидела его, прибыльца из Москвы,?–?и ошаломела. Крепкой, коренастый, чорный-вороной, в золотоочках, как доктор иль прохвессор?–?он был хорош и дивен. Он был как сон, как песня: чуден, но с заманчивыми светлыми глазами. Умный и развитой москвич, весёлый и бойкий, в сертуке чорном и антиресном галстуке рыжищеколадном, с чёрнобелым зегзагом?–?он покорил, он взял её сердце и чуй
. Он был грех и был словно бес, но нужен ей, как песня.
И вот как он взял её и сделал незаконной женой, своей вещию.
Аптека была, как говорилось уж, в другом доме, потом почте, почтовой конторе.
Жили ж Чудилины в доме-додоме, у угла, на перекрёстке у трактира. Там жили и Капфель с женой и Чудилины со свояченицами-сёстрами Волександры?–?Вольгой, Розой, Одарьей
. И Вольга, горбатая, но раскрасавица-девица-барышня
обстряпала дело: завлекла Кицнера?–?да и передала сестрице. И вот первая встреча, как июльская зорька на земи, а было в августе, золотом от пожаров и солнца и месяца нощного. Вышла Волександра на балкон верхний?–?а в саду Кицнер с Капфелем за сигарами и пивом играют в винт при подколпачных садовых ланпах?–?чудо-юдо в Тяпкатани, изомление и чудоба на весь город: как смотрины либо похороны. А Вольга вышла тоже прохладитца?–?вышла да и подсунула сестрице гормонью дамскую системы Миллера, на серебре и платине, сто семьдесят пять серебром стоимость!
Отпихнула, застыдобилась было сестрица младшия (почуяла подвох)?–?да сестрица средняя
как зыкнет в неё: слушайся, коль говорю!?–?и всучила гармонью?–?а сама за дверь. Села покорно на стуло сестра младшия, не хотела играть, да растянула меха?–?и вскрикнули голоса, заныли лады и запело чуть, ну тут пошла песня, а за ней?–?событие. Вдруг запел воздух и вся ночь непоздняя, одиннадцатичасье; запел август, запел месяц багровый, запели звёзды?–?и там аукнулись серафимы: осс-са…аннн… а-а-а-ааа!! Запели полисаднишки и деревья и ландушей лисчья, кусты земьчужного дерева, и запела жизнь смело и предерзко, запела младость, запел воск мёртвых венчальных свечей у иконы. Запел дом. Запел город и мир.
А на нижнем балконе перервался винт, игра картошная. Уснули сигары в руках. Замёрзло в фужерах пиво, замерли ламп языки?–?и ветр ночной помер.
Но проснулось по разному в двух свиньях, одной неметцкой, другой?–?онеметчившейся, их то, что бывает раз в жизни навсегда. Оба сидели и жили, кажный по-свойски. А народ собирался всё боле у дома, шёл и ставился у оградцы?– и слушал тожь. Вот Эхгумновы?–?игрец загранишный, пришёл, Кинстантин
, и стал сталбом. Вот прислуга усыпала вторые перилы ограды. Вот извозцы остановились. И всё слушало —
ПЕСНЮ.
Песня пелась, гармонья пылала, все спали въявь, но жили во сне. И вдруг?–?событие вдругорядь пошло: за спиной у игрицы встала сестра средняя и смотрела?–?а на устах её шла волнами злыми змеями, оулыбонька-гадюка-козуля-головня. Шла улыбка, шёл поход в головке башковитой, ух. И вдруг кончилась песня, перестала гармонья, опустила на колени её Волександра?–?всё.
Проснулся низ, задвигались людие, вскочили двое на нижнем балконе.
Всё!
И поманила Вольга попровизора на?верх. И пошёл попровизор. И встала было Волександра, домой итти?–?а в дверях стоял он, бес, чужой-свой, родной ростакой, ой.
А сестрица?–?брысь! вон. А попровизор подошёл да не будь дурак и взял её за руку.
А Волександра стояла ни мертва, а жива. А Василиск был в Ельце, на суде, позаседателем. А старухи-видьмы спали! А и встала ночь, как день, и встала ночь, как стоокий, стоцветный день. И пропала Волександра-жена и победил бес-попровизор.
А в итоге августа некакого дня-нощи зачался рабёнок вороной, бес не бес, но и не андел. А чрез девять законных тридцатников
в красной гостиной лежала Волександра у стены, как войдешь с полисадника, направо
. У стены, где пятны. И кричала так, что, кусая трубку, чертыхался, материл и скрипел зубами и молился Василиск у себя в горнице, а в кухне пищали мыши и стучали зубами в пол?–?крысы. И тараканы в щели улезли со страху. И были с Волександрой Волександра Васильна, акушорка, тёзка её
, и ещщо бабка Анниканорна из богодельни
, сподрушния ей. И дохтур Ворнольд
два раза приезжал-уезжал. Было готово шенпанское на льде, бокал стоял, для поддержки сердешной и духания. И разостлан плат с гробгосподня и ещщо плат с гроба великомученика Пантилимона. И в аптеке сам Кицнер приготовил свежий мохус
на случай серьоза в положении. И в седьми церквах, восьмом монастире, при открытых царских, шёл молебен о здравии и об облегченьи родов. И аз, грешный иеромонах, зна о сем факте, не молился, а сидя в келии, думал горькую думу, как мудрец, но не посторонний и хладный сему мышлитель, ибо знал Волександру, и зная, терзался песнями её, игрой, ликом её терзался и терпел, иноческого ради чина. И молча перелистывал Четью-Минею в пергаменте, иногда углубляясь зором в страницу, сопоставляя и укрепляясь сравнениями мучениц святых и долготерпящих зело.
Но вот, в полдень, семнадцатого маия, после мошуса и шенпансково, при Ворнольде и Волександрвасильне и Никаноровне и Надеше-шкилетной
, явилось дитё вороное на свет?– и зарало благим ором-матом. И отстрадалась мать и уснула. А сын принят был акушоркой на руки и обрезана пуповина и спелёнут бысть, громадная голова, чёрные волосы, мужеска пола молоденец, Тимка впослетствие, ворон и лебедь тяпкатаньский чёрный
.
И кричал грай в полисаднике, цвели ландуши, жасмин и райское яблочко и земчужное дерево. И полил дождь и загромыхала первая поздняя гроза и град пробарабанил по стёклам. Притом мерой с голубиное яицо. И играла музыка: проходил в лагеря шацкой резервной б’атальон
, стоявший в Тяпкотани <так!>.
А вечером, трактир полный до нужников, гудел безплатным народом: Василиск поил даром слободы и город. Шёл дым столбом, от зе?ми и до?низу. И три дня?–?два даровых?–?пили слободы, город, и, опившись, выбросили в смерть десять пияниц?–?их свезли в покоиницкую часовню, на вскрытие?–?властей повеление.
И в эти три дня на выгоне разъярился кулашный бой?–?и тут убили на смерть кузнеца, Максима и подростка Малахова, сына ямщика отчаянного и любимца. И пили власти вреддержащие; от исправника до стражников и десятских три дня шенпанское и Чудилинские пития: вотку, стасорокотравник на чортекаком бесьем спирте, Шешковском адовом. Пил город, слободы и округа?–?кабаки Чудилинские личные: сто шестьдесят штук патентов!!
Щёт
Майя 22 18… году
