Золотой запас Колобка – 2. Сборник

***

– Хозяин, ты что, Кольцо продал? – ахнул Сэм.

Фродо посмотрел на него с жалостью, как на деревенского дурачка.

– Сэм, окстись. На мне Кольцо, никуда не делось. А колечек этих я вчера десять штук в ювелирной лавчонке прикупил.

– Понял, хозяин.

– Что ты понял? Нам ещё через полстраны идти, а денег ни шиша. Завтра пойдёшь к западным воротам, так же будешь подаяния просить. Уловил, как надо? Расписываешь тяжёлое сиротское детство, дядю-кровопийцу, злые люди из дома выгнали, подайте, господа, кто сколько может… Пару колечек я тебе дам, постарайся кому-нибудь жалостливому всучить. Имей в виду, меньше чем за три серебряных пенни не отдавай. Я по два брал. Ну, Гэндальф, ну, хрен седобородый, устроил командировочку… А я тоже, лох кудрявый, купился… «Спаси Средиземье, сынок!» Тьфу! Кто ж знал, что путешествие столько денег требует? Теперь приходится дядюшку Бильбо злыднем расписывать, аж стыдно. Кстати, Сэм, имей в виду, если мало наберёшь, я тебя заставлю Кольцо надеть, и невидимкой пойдёшь у меня домушничать. Хотелось бы без этого обойтись. Ладно, на сегодня лицедейство закончено, пойдём в таверну, поужинаем.

Батат

Старинная африканская сказка

Один старый бабонго1 очень любил печёный батат.

Вот пошёл он как-то в гости к пятиюродному племяннику в соседнюю деревню. Долго в гостях пировал. А когда уходил – спёр на память клубень батата и посадил его у себя за хижиной.

Так что теперь в этой сказке есть батат.

А ещё в этой сказке есть Великий Нгурра, Создавший-Африку. Он целую вечность сидит у истоков реки Конго, пьёт пальмовое вино и знает абсолютно всё, что в Африке происходит. И вот Великий Нгурра решил пошутить.

Он прилетел на тёплом восточном ветре, приземлился ночью на делянке старого бабонго, три раза обошёл батат против круглого танца луны и звонко пощёлкал пальцами, приговаривая:

– Расти большой, как бегемот! Нет, как слон! Нет, как два слона!

После этого Великий Нгурра позвал с неба облако, действительно похожее на слона, взобрался на него и улетел обратно к истокам реки Конго. Он там живёт.

Когда старый бабонго пошёл по Очень Важным Утренним Делам за хижину, то, увидев выросший батат, он от неожиданности сел в термитник и стал жевать свою набедренную повязку.2

– Э-э-э-э, – только и сказал он и попытался вытянуть батат из земли. Тянул-тянул – вытянуть не смог. Старый был бабонго, куда ему против такого большого батата!

Всё племя прибежало на батат смотреть. Смотрели, охали, восхищались.

Позвал старый бабонго всё племя на помощь. Батат вытягивать. Тут же у всех какие-то дела нашлись срочные. Муравей икнуть не успел – уже, глядь, и нет никого.

Позвал тогда старый бабонго свою старую жену.

– Хватит циновки плести, дура! Иди сюда, батат тянуть будем!.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Тянут-потянут – вытащить никак не могут. Слабо. Батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!

Тогда старый бабонго и его старая жена решили позвать на помощь дочь дочери старого бабонго, которая жила в соседнем посёлке. Дочь дочери старого бабонго долго красила лицо синей глиной, полировала кольца в носу, вплетала в причёску свежие попугайские косточки, но, наконец, пришла и стала помогать тянуть батат.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Тянут-потянут – вытащить никак не могут. Напоминаю. Батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!

Пошёл тогда старый бабонго в джунгли и позвал на помощь павиана. Павиан сначала потребовал за работу десять долларов, но потом прикинул, что ему скучно и делать всё равно нечего, а потому пошёл помогать.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Павиан был отнюдь не дурак. Он ухватил дочь дочери старого бабонго не за набедренную повязку, а несколько повыше и принялся её лапать, вместо того, чтобы тянуть батат. Дочь дочери старого бабонго тоже, вместо того, чтобы тянуть батат, начала радостно визжать.

Старая жена старого бабонго побила павиана палкой по голове и прогнала обратно в джунгли.

Тогда старый бабонго пошёл в буш и позвал на помощь гиену.

Гиена сказала:

– Половина батата – моя.

– Десятая часть, не больше, – упёрся старый бабонго.

– Тридцать процентов.

– Двенадцать. И больше не дам.

– Ну хотя бы пятнадцать?

– Ладно, договорились,3 – сказал старый бабонго.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.

Тянут-потянут – вытащить никак не могут. А всё почему? Потому что наш батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!

Тогда старый бабонго пошёл к мангровым зарослям, нашёл там благородного оцелота и позвал его на помощь.

Благородный оцелот выслушал просьбу старого бабонго, неторопливо вылизал свои лапы и поинтересовался – а шо он таки будет с этого гешефта иметь? Сошлись на том, что старая жена старого бабонго будет два дня чесать оцелота за ушком. Оцелот величаво проследовал вслед за старым бабонго к его хижине и соблаговолил принять участие в сельхозработах.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.

Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.

Тянут-потянут… Тут у старого бабонго порвалась набедренная повязка и все рухнули на землю.

А потом встали, посмотрели на старого бабонго и снова рухнули. От хохота. Потому что ЭТО было у старого бабонго всего каких-то жалких сантиметров двадцать пять, что для настоящего африканца просто смешно.4

Старый бабонго обиделся и завязал набедренную повязку покрепче.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.

Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.

Тянут-потянут – вытащить всё равно не могут. Пыхтят, а толку-то? Потому что батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!

Тогда старый бабонго пошёл в буш, постучал палкой по кустам и позвал на помощь опоссума.

Опоссум охотно согласился помочь, но заявил, что ему предварительно необходимо подкрепиться.

Старому бабонго, и его старой жене, и дочери дочери старого бабонго, и гиене, и благородному оцелоту – всем пришлось три часа ждать, пока опоссум нажрётся на деревенской помойке.5

Наконец, заметно округлившийся в размерах опоссум пришёл и заявил, что готов помогать.

Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.

Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.

Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.

Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.

Ухватил опоссум оцелота за заднюю лапку.

Тянут-потянут – вытащить не могут. Сидит в земле батат мощно, аки телеграфный столб. Потому что батат большой. Как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!

Тут проползал мимо один маленький термит. Посмотрел он на всех этих запыхавшихся недоделанных биндюжников, и недолго думая, тяпнул опоссума за розовый хвост.

Опоссум взвыл и вцепился зубами оцелоту в ляжку.

Благородный оцелот неприлично мявкнул и вонзил когти гиене в бока.

Гиена пролаяла что-то уж совсем неприличное и укусила дочь дочери старого бабонго за правое полужопие.

Дочь дочери старого бабонго завизжала звонче тормозящего паровоза и вцепилась старой жене старого бабонго в жидкие волосы.

Старая жена старого бабонго от неожиданности вскинулась и дёрнула старого бабонго за торчащие из набедренной повязки жалкие двадцать пять сантиметров.

Старый бабонго взвыл, как раненый самец антилопы нильгау, затопотал, рванулся и….

Выдернул из земли этот треклятый батат!!! Огромный! Как бегемот! Нет, как слон! Нет, как два слона!

И вот тут все – и сам старый бабонго, и старая жена старого бабонго, и дочь дочери старого бабонго, и жадная гиена, и благородный оцелот, и обожравшийся опоссум, и маленький термит – все они стали громко хлопать себя по щекам, танцевать танец победы, который обычно танцуют на животе врага, и петь лунную песню радости.

А потом маленький термит пополз за хворостом, чтобы разжечь большой костёр, чтобы были большие угли, чтобы было много горячей золы, чтобы испечь в этой золе огромный батат.

Старый бабонго начал резать батат и вдруг замер…

Все подошли поближе и посмотрели…

А потом начали говорить друг в друга обидные и нехорошие слова.

Потому что внутри батат оказался гнилой и пустой, так как весь день в нём пировала вечно голодная личинка земляной мухи Нга-Мга.

А Великий Нгурра сидел у истоков реки Конго, смотрел в мутной коричневой воде всю эту комедию, пил пальмовое вино и громко ржал.

Макс Дарк,

Александра Уланова

Кто Мазай, а кто Харон…

Русско-эллинская народная песня

Как мазаевская лодка уплывала в темноту,

Лишь оболы тихо звякали у заяцев во рту.

Светит месяц, светит ясный, серебрится дивный Понт.

Речь надгробную бесстрастно пробубнил седой архонт.

Ждёт не Сочи вас, не Тарту, лишь сова во тьме кричит.

Ждёт вас опустелый Тартар и эринии в ночи…

Вот фиал с водой из Леты мёртвым зайцам поднесли.

Забываются рассветы с влажным запахом земли.

Своды Тартара всё ближе, тяжелеет голова,

Эх, едрёны пассатижи, засыхает трын-трава!

Тёмной влаги чуть касаясь, поднимается весло.

Ах вы, зайцы, мои зайцы, эк вас, зайцы, занесло…

В кипарисовом ландшафте зайцев в жертву принесли

И отброшенные лапти вдоль по Стиксу поплылИ.

Лёгок запах асфодели, фимиам белёс и мглист.

Ах, у ели, ах, у ели зайцам ставят обелиск.

Вам не пить из чаши Гебы, на пирах не возлежать,

Вам в объятия Эреба путь свой горестный держать.

То ли вас в глухую полночь ламия подстерегла?

Звали ль вы тогда на помощь,

смерть нашедши от весла?

Лапкой призрачной потрогай —

Стикса холодна ль вода?

В царство мёртвых вам дорога на бессчётные года…

Как под авлос заунывный станем горестно рыдать.

Будет хор зайчих надрывный

горько пеплос вдовий рвать.

Где слепой рапсод бормочет героический рассказ,

Траурный гиматий ночи навсегда укроет вас.

В тёмном царствии Аида вам эоны коротать…

Ты не вейся, Немезида, трижды в Зевса душу мать!

Пусть в хитон одетый старец направляет утлый чёлн —

Однова живём, брат заяц, нам печали нипочём!

Немезида, что ты вьёшься над ушастой головой?

Ты добычи не дождёшься, мёртвый заяц – он не твой!

И не различить по ходу, кто Мазай, а кто Харон.

Лишь уныло катит воды равнодушный Ахерон…

Евгений Колобов

Квантовая теория происхождения Колобка

Однажды два колобка затеяли мериться спинами и так раскрутились, что их моментом по сусеку в муку разметало. Старик со старухой долго потом их отскребали, но наскребли только на одного.

Гимнастика

Морозко, Жар-птица, Царевна-лягушка,

Пьеро, Винни-Пух, Кот Баюн, Дровосек,

Хоттабыч, Кикимора, Мышка-норушка,

Мы ваши дела не забудем вовек!

Припев:

Красная Шапочка, Карлсон и Золушка,

Курочка Ряба, Конёк-горбунок.

И наше всё, наше Красное солнышко —

Непревзойдённый никем Колобок!

Садко, Айболит, черепаха Тортила,

Гарун-аль-Рашид, Кудеяр, Ланселот,

Дюймовочка, Оле-Лукойе, Страшила,

Лернейская гидра, Синдбад-мореход!

Припев.

Бессмертный Кощей, Робин Гуд, Буратино,

Сестрица Алёнушка, Кот в сапогах,

Коза-дереза, Аладдин, Чиполлино

Живут в наших душах, умах и сердцах!

Припев.

К пампушкам!

Лежит на окошке, глядит на порог

Вспечённый из теста ржаной Колобок.

Лежит – остывает, а старый проглот

Уже на него разевает свой рот.

Свой рот разевает, пускает слюну

И мысль он лелеет лишь только одну,

Она у него на челе, как печать:

Схватить Колобка и с урчаньем сожрать.

Мы вольные плюшки; пора, брат, пора!

К пампушкам рвать когти с родного двора;

Туда, где в пампасах, согласно молве,

Ржут синие кони на красной траве.

Металлургическая история

Дед с бабой решили испечь Колобка —

В сусеках у них завалялась мука.

Баба собралась замешивать тесто,

Хвать – нет яйца. Кличут Рябу с насеста.

Та раскудахталась: «Что за дела!

Глаз не сомкнуть, только-только легла.

Ах, вам – яйцо. И какого рожна

Посреди ночи нестись я должна?

Для Колобка? Это, право, так мило —

Я буду рвать в напряжении жилы,

А этот блудный десерт спозаранку

С песней укатит в леса на гулянку!»

Короче, взыграло в ней ретивое:

Яичко снесла, да не простое.

С усмешкой смотрела она на потуги,

На то, как яйцо вскрыть пытались супруги.

Сказала им Ряба, довольна собою:

«Пилите, пилите, оно – золотое».

Дед с бабой умаялись, спали с лица —

Ведь Колобок, если он без яйца,

Не Колобок, а какая-то плюшка.

Ну что за свинью подложила несушка!

Вдруг мышь появилась, чёрт знает откуда,

Хвостом помахала с большой амплитудой,

Случайно яйцо уронила на пол —

Оно раскололось. Но весь был прикол,

Не в силе и мощи сего грызуна —

Яйцо снесено было из чугуна.

Чугун, как известно, достаточно хрупкий,

Из золота были лишь только скорлупки.

Мораль несложна у истории сей:

Никогда не будите спящих курей.

Не забудем! Не простим!

Удрал из дома КолобокВ чём баба испекла     И по лесам,     И по лесамКрутился, как юла.Вращался он среди зверейИ за еду им пел,     Стихи читал     И танцевал —Талантлив был пострел!Однажды встретил он лису,Спел аферистке в долг     И с той поры,     И с той поры,И с той поры умолк.И если ты когда-нибудьС лисой столкнешься вдруг,     От всей души     От всей душиОтвесь плутовке хук.

Побег

Мы видим горный монастырь,Похожий на острог.Бежал оттуда юный мцырьПо кличке Колобок.Сбежал он к озеру Разлив,Где, спрятавшись в шалаш,Собрал друзей на партактив,На вводный инструктаж:«Берём мосты и телеграф,Поллитру для сугрева,Докажем смертью смерть поправ,Что Колобок – forever!»

Судьба Колобка

Степь да степь кругом,Путь лежит далёк.По степи ползкомКрался Колобок.Встретился в степиОн с глухой лисой,И вот тут сглупилКолобок слепой.Он полез ей петьПро свои делаИ попался в сетьПорожденья зла.Мастерством певцаНе проникся зверьИ сожрал слепцаКак глухих тетерь.Слышен бабкин вой,Дед от горя слёг,Ведь в степи глухойСгинул Колобок.Выплакали слёзТьму над Колобком,А потом всерьёзЗанялись яйцом.

Судьба Колобка (продолжение)

В далеких степях Забайкалья,Где золото куры несут,Дед с бабой, судьбу проклиная,Яйцо, не смыкая глаз, бьют.Лупцуют его батогами,Молотят дубовой бадьей,Меняясь друг с другом местамиИ мышь призывая порой.Но мышь уж какую неделюНезнамо где крутит хвостом.Дед с бабой вконец похуделиВ борьбе с ненавистным яйцом.Их силы совсем на исходе,Лежат бедолаги пластом.Соседи же видели вроде,Что мышь загуляла с котом.Встречали и рядом с БайкаломДвух этих бесстыжих проныр:Они воровали там сало,Колбасы, сметану и сыр.Изладили логово в сопках,Чтоб их не нашли невзначай.Всем местным устроили трёпкуИ в страхе держали весь край.Однажды, вернувшись с налёта,Поссорились вдрызг меж собой:Не поделили вдруг что-то.И мышь воротилась домой.Когда, возвратившись в пенаты,Взмахнула там мышка хвостом,Упало яичко из златаИ трещину дало притом.Яйцо оказалось-то хрупким.Пришёл тому, видимо, срок:Упали с него все скорлупки —Воскрес из яйца Колобок!

Я же памятник

Я памятник себе воздвиг нерукотворный:

Когда пыталась проглотить меня лиса,

То песню во всю глотку голосил упорно —

Её услышали леса.

Нет, весь я не умру – а затаюсь в амбаре,

До времени прикинусь белым порошком,

И у сказителей былин в репертуаре

Я буду назван Колобком.

Слух обо мне останется в Руси навеки,

Как птица Феникс снова оживу в печи,

Лишь только стоит людям поскрести сусеки,

Когда закончатся харчи.

И долго буду тем любезен населенью,

Что духовит и добродетелен нутром.

Я напитаю плоть мукой, а душу – пеньем.

Как говорится, два в одном.

Веленьем божиим, народ, о, будь уверен,

Тебе я буду послан в самый трудный миг:

Во время светопреставленья в атмосфере

Проявится мой круглый лик.

Не будите спящего Колобка

Целую ночь Колобок нам расписывал,

Как совершил беспримерный побег,

Как он с волками, медведями, лисами

Бился, покинув родимый сусек.

Как он метелил их мощными бивнями

В тёмных лесах и в болотной глуши.

Боже, какими же были надрывными

Вопли, летящие сквозь камыши.

Годы пройдут, но и внукам и правнукам

Сказывать будут у братских могил

С самого раннего детства наставники,

Как на дедов Колобок накатил.

В час, когда ветер бушует неистовый,

В час, когда рушится вниз потолок,

Вы оставайтесь, друзья, оптимистами —

Это лишь буря, а не Колобок.

Просьба юного пекаря

Там на неведомых дорожках

Везде следы от Колобка,

Рассыпаны из теста крошки,

Заплесневевшие слегка;

Там волей русского пиита

Старуха плачет у корыта

Над развалившейся избой;

И тридцать витязей прекрасных

Чредой из вод выходят ясных

И тянут репку за собой.

Евг. Колопушкин

Переведи меня через леса,Через поля, дубравы и чащобы,Туда, где много вкусной круглой сдобы.Переведи меня через леса.Переведи меня через леса,Там дед и баба рыщут по сусекам,В которых покати шаром от века.Переведи меня через леса.Переведи меня через леса,Где тесто месит бабка на сметанеВ обшарпанной и треснутой лохани.Переведи меня через леса.Переведи меня через леса,С моей любовью к кушаньям из тестаИ неприязнью у моей невесты.Переведи меня через леса.Переведи меня через леса,Там Колобок мелькает временамиВ густой траве, во мху и под кустами.Переведи меня через леса.Переведи меня через леса,Где Колобка на приключенья тянет,И ищет их он с ёжиком в тумане.Переведи меня через леса.Переведи… Услышал Колобок,Крутнулся, взял и вёл меня по лесу,На выучку к лихому тестомесу.А дом пустой стоял,                             закрытый на замок.

Сказочная жизнь abintus

Всё в мире сказочном не ново:Что называется, ab óvo.У бедных стариков разбитоТо ли яйцо, то ли корыто.Махнёт хвостом не мышь, так рыбка,И старики с кривой улыбкойAbóvoúsqueadmálaОбломки уберут устало.Разрушен быт их немудрёный,А в это время кот учёныйИ прочая братва с хвостамиВсё ходят по цепи кругами.

Весть о яйце

Весть разнеслась по всей земле,По всем каналам:Яйцо лежало на столе,Яйцо лежало.Дед с бабой били по яйцуВ изящном стиле,По острому его концуС размаху били.Не поддавалось им яйцо —Всё понапрасну.Их крики слышало сельцоИ стук ужасный.Вся жизнь их в беспросветной мглеИз-за скандала:Яйцо лежало на столе,Яйцо лежало.А дело было, налицо,В их странной вере,Что золотое то яйцо,По крайней мере.Мышь пробежала из угла,Хвостом махнула.Яйцо упало со стола,Как ветром сдуло.По миру весть разнёс гонец:– Таки свершилось!Яйцо разбилось, наконец,Яйцо разбилось.

И повторится всё, как встарь

Дед, баба, курочка, яичко,Бессмысленный и нудный стук.Простая вроде бы вещичка,Но ведь не колется так вдруг.Бежала мышь, хвостом махнула…Да это было всё уже:Яйца осколки возле стула,Дед, баба, Ряба Фаберже.

Нерест

Дед с бабой в трансе,Мышь пришла в изнеможенье.Курочку несло.

Мужик и щука

Жил-был красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Дети его выросли и разбрелись по белу свету, куда глаза глядят. Жена? А и жена тоже разбрелась. Так и жил, не зная горя, потому что почти всё остальное у него было. Почти. Ведь как ни бился, одну вещь он никак достать не мог.

И вот однажды ударился мужчина оземь и, обернувшись белым стерхом, улетел к самому синему морю. Закинул он в море невод и вытащил амфору. «Не иначе – джин. Вот и славно, самое время освежиться», – подумал он, достал из кармана перочинный нож и, изнывая от жажды, соскрёб печать с горлышка сосуда. Как только пробка выскочила из амфоры, земля задрожала, и перед мужчиной появилась огромного размера щука:

– Чего тебе надобно, Волька? – промолвила щука.

– Тут, понимаешь, какое дело… Достиг я высшей власти, уж третий срок рулю в ручном режиме. Но нет ни сна, ни отдыха измученной душе! Грызёт меня – твою ж, карась! – одна, но пламенная страсть: не в силах я, скрывать не стану…

– В граните не отлить цветок?

– Да чёрт с ней, с этой икебаной – я репку вытащить не смог!

– Нет, с репкой я не помогу, вот если только подковать блоху…

– Ну и пошла тогда в уху!

Так вот по сию пору и есть в Москве только Царь-пушка и Царь-колокол. А Царь-репку тянут-потянут, да всё хрен по деревне, два – по селу.

Роман Кулешов

Про девицу одну

Жил в королевстве одном фельшар. Не стар, не молод, деньгами не кидатся, но и лебеду на обед не ест. И была у него дочка. Уж и весела, и работяшша, и личиком бела, попой кругла, очи долу, косища до полу, красавица неописуема, вся в мамку свою. Да только мамка-то ейна заболела да померла в одночасье, ни один лекарь хворобу не вылечил.

Погоревал вдовый, поплакал за штофом горьким да женился на другой. А друга-то мало, что сварлива да высокомерна, так и падчерицу невзлюбила. Шпынят её кажну минуту, да дочки ея тож не отстают. Похаживают гоголицами, да сестрицу сводну то шпилькой кольнут, то золой с печки присыпят. К обеду не зовут, по имени не величают, гнобят девоньку, да тихонько, змеи подколодные, чтоб только папенька не прознал. Только она безответна, да злобу в сердце-то не таит.

Одним днём пришёл фельшар домой, да грит:

– Был я давеча во дворце, фрелину одну пользовал от болести иностранной, трипыром зовущейся, да слышал, что король наш бал учинят. Зовет всех девок, которы на выданье, прынцу-то женицца пора пришла!

Мачеха-то, слышь, козой заскакала, кличет дочек своих, мол, скорей лучши наряды одевайте, губы да брови-то подмазайте, будем прынца охмурять!

Забыл сказать-то: нова жена всю власть в дому забрала, бедный фельшар пикнуть не моги, тако ж и дочка евойная. Всю работу на девицу взвалила: дров поколи, коровку подои, исть приготовь, да платья нам погладь! А сама-то с дочками только и знат, что наряды да брульянты меняет, да на фельшара покрикиват, мол, пошевеливайся, старый!

Вот уж и бальный день настал, собрались мадамы, расфрантились, хвосты распушили, да укатили в город. А девоньке-то обидно как, сидит да плачет. Вдруг гляди-ко, крёстна ейная на пороге стоит, да грит:

– Могу, девонька, подсобить горюшку твому. Неси-кось тыкву каку, будем тебе карету делать. Негоже на бал пехтерём ходить-то.

Крёстная, слышь-ко, ведуньей местной слыла. Старики баяли, палочка волшебна есть у ей, силы великой. Прикатила девка тыкву, да большу таку, чуть не с колесо тележье. А крёстна снова грит: