скачать книгу бесплатно
– Поллитровку на одиннадцать персон?
– А на закуску завтрак студента за две копейки. Не слышал? Ну! Самый популярный в былые времена. Кусок хлеба за две копейки намазываешь толстым слоем бесплатной горчицы, которая имелась на каждом столе общепита, и запиваешь стаканом бесплатного кипятка.
– Вы так питались?
– Мы так шутили. И дошутились.
– Что вы имеете в виду?
– Да всё то же.
– Понятно, – посочувствовал богатырь.
Кафе было рядом, на втором этаже примыкавшего к театральной площади дома, такое же, как и в прошлый раз, полупустое. Мы заказали кофе, бутерброды с красной рыбой, поскольку была пятница. Всё было дорого – и кофе, и бутерброды. Но у меня с утра не было ни крошки, ни маковой росинки во рту. Илья сказал, что сегодня угощает он, хотя в прошлый раз угощал он же. Я возразил, мол, теперь очередь моя, но он и слушать не захотел, сказал, возведя очи горе:
– Замолвите там за батю словечко.
– Как его имя?
– Николай.
– Тезки с моим отцом.
– У вас живой?
Я сказал, слава Богу, оба родителя пока живы-здоровы.
Напомнил о своём присутствии телефон. Звонили из отделения местной полиции. Сказали, что им пришла информация из 38-й больницы о поступлении гражданина Виноградова А. И. с полученными в результате избиения травмами, и спросили, когда можно больного опросить. Я ответил, что его уже опросили по месту жительства. «И дело возбуждено?.. И «КУСП» имеется?.. Случайно, не с собой?.. Продиктуйте номер». Я достал и продиктовал.
– Из местных органов, – пояснил Илье.
– Понятно, – сказал он. – Пока время есть, давайте о деле поговорим?
– Давай.
– Вот я чего выездил. Только между нами. – Для солидности он даже оглянулся, не подслушивает ли кто, хотя кругом ни души. – О фээсбэшнике, помните, говорил? – Я кивнул. – Сказал, если в суде не получится, он эту проблему решит.
– Каким это образом?
– А вы не знаете, как они это решают?
– Как?
– «Тегеран-43» смотрели?
– Ну.
– Помните, как на глазах у Костолевского грузовик телефонную будку с Белохвостиковой снёс?
– Что, и у нас такое могут устроить?
– Как и на всём белом свете.
– Фээсбэ?
– Вы как будто с луны свалились. Кагэбэ разве не так расправлялось?
– Я думал, мы это уже прошли.
– Вот что значит жить в тундре!
Я сказал, что городской до мозга костей, что родительский дом в двух шагах отсюда и что я не только тут родился и вырос, но и учился и работал когда-то.
– Кем?
– Газетным червём, а потом директором Дома учителя.
– Газеты печатали?
– Печатали.
– А в Доме учителя… училок окучивали?
– Какой ты сообразительный.
– Понятно, – посочувствовал опять богатырь. – О бате, кстати. Если бы те без ружья были, он бы и стрелять не стал. Он бы их и так отделал. В лёгкую.
– А ты что?
– А я лень-перелень, как он мне всё говорил. Нет, здоровьем Бог не обидел, грешить нечего, а в секцию, в самом деле, лень было ходить. Так… руки вместе, бег на месте… обтирание… после бани… Приготовили бумагу? Можно посмотреть?
Я достал из портфеля заявление и протянул ему. Он взял, деловито глянул.
– А шапка где?
– Какая?
– Бумага кому.
– А кому?
– Здрасти! Председателю Общественной палаты при ГУВД, Треушникову Валерию Антоновичу. Напишите.
– Ничего, что от руки?
– Да хоть от ноги, было бы написано.
– Понятно, – скопировал я его.
– Х-хы.
Я написал. Он оценил:
– Вери гуд.
И стал читать. И читал медленно, как будто по складам, да ещё слегка шевеля губами. Мне даже пришлось напомнить:
– Нам не пора?
Он оторвался от бумаги, заученным движением вскинул шуйцу с крутыми ходиками.
– И впрямь! Летим!
Сунув под блюдце купюру, одеваясь на ходу, мы сбежали по ступеням вниз, выскочили на уже тёмную улицу и скорым шагом направились к театру, а точнее шагал только он, а я за ним едва поспевал из-за подрясника.
Нас уже ждали в условленном месте двое. Один невысокого роста, плотный, в черном пальто, в шляпе, второй высокий, с военной выправкой, в сером полосатом пальто и такой же кепке. Нетрудно было догадаться, кто есть кто.
– А мы уже уходить собрались… – начал было выговаривать Карчак, но мой подрясник, видимо, произвёл на него успокоительное впечатление.
Илья извинился, представил меня. Я коротко изложил ситуацию, заметив при этом, что полиция делает всё, чтобы развалить дело.
– Каким это образом? – с недоверием остро взглянул на меня Треушников.
Я сказал, что всё подробно изложил на бумаге.
– Где она? Давайте. – Я достал. Он сложил её вчетверо и сунул во внутренний карман пальто. – Всё?
– Не могли бы вы помочь с адвокатом? Хороший нужен.
– Андрей Маркович, кто у нас адвокатурой заведует, Саломтин?
– Да.
– Оставьте телефон. Я с ним свяжусь и вам позвоню.
Я сказал, что телефон имеется в бумаге. Наверное, на том бы и расстались, да Карчак поинтересовался, знал ли я покойного митрополита.
– Ещё бы! Он меня рукополагал!
– Что о нём скажете?
– А что о нём можно сказать? Это был человек с большой буквы! Доступный, открытый и всё понимающий с полуслова.
– Это верно. Мы с Валерием Антоновичем частенько его вспоминаем. Не чета нынешнему, а? Как он вам, кстати?
– Да никак… – ответил уклончиво. – Да и никто он теперь нам. Свой имеется.
– Во-во. И мы того же мнения… Ну, до свидания. Чем сможем, поможем.
Мы пожали друг другу руки, и они ушли. Илья тоже откланялся.
13
– Ты где-э? – спросила Катя.
Сколько себя помню, никогда в интонации её голоса не было и тени упрека или возмущения, вроде того, мол, ты куда запропастился или где тебя черти носят? Всегда тактично-певучее, с одним и тем же подтекстом: переживаю, скучаю, люблю.
Я ответил, что только со встречи с «большими людьми» по нашему делу, но это не по телефону, а теперь иду к родителям.
– Поклон передай.
– Хорошо.
– Позвони, когда выезжать будешь.
– Обязательно.
В былые времена, во всяком случае, до второго ноября, частенько, чаёвничая или просто сидя за кухонным столом, мы взглядывали друг другу в глаза и, ни слова не говоря, начинали смеяться. Не могу сказать о чём, но одинаково весело. Ничего общего в этом смехе не было с тем, которым надрывали животики для здоровья концертные залы. Смех наш был счастливым, совершенно таким же, как в день нашей первой встречи. На этой самой улице, кстати.
Тогда мы оказались одни в совершенно пустом автобусе – в одном из последних в ту незабвенную майскую ночь. Уже цвели наши старые липы, под ними, сквозь круглые чугунные решётки, среди окурков пробивалась молодая трава.
С гитарой за спиной, помнится, я вошёл в заднюю дверь на площади, купил билет у зевавшей во весь рот пожилой кондукторши и сказал весело, потому что был навеселе, поскольку ехал со встречи майских дембелей:
– Мерси, мадемуазель!
– Какая я тебе мадемуазель? – тут же перестав зевать, огрызнулась она. – Ты мне в сыновья годишься, шутник.
– Пардон, мадам!
– И никакая я тебе не мадам, а тётя Клава.
– Виноват! А это, стало быть, дочь ваша?
– Моя в это время давно уже спит.
– Значит, ей не повезло!
– Это почему же?
– А я откуда знаю? Судьба! Тут уж ничего не попишешь!
– Иди давай, умник нашёлся!
В том же приподнятом настроении я прошёл вперёд и расположился напротив сидевшей у правого окна девушки. Она была в светленьком, заманчиво распахнутом плаще, модной в ту пору коротенькой юбке, светло-русые пышные вьющиеся волосы на роспуск были небрежно раскиданы по плечам, серые глаза светились какой-то беспечной младенческой радостью. Разумеется, она всё слышала, поскольку сидела в трёх шагах, спиною к нам, а говорили мы громко. И, как теперь помню, взглянули друг другу в глаза и сначала одновременно фыркнули, а потом уже все больше и больше заводясь, расхохотались.
– Ещё одна сумасшедшая! – сердито заметила кондукторша.
А мы, не обращая на неё внимания, продолжали весело хохотать всю дорогу. Мне давно уже надо было сойти, но я решил прокатиться. Любопытно же, где такая весёлая леди живёт. Оказалось, на второй, отходившей от центральной площади и тоже старинной, но не такой старой, как наша, улице, в одном из сталинской постройки домов, как потом оказалось, в двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепным тяжёлым балконом, на которые почему-то никто никогда не выходил, будто приделаны они были для одной красоты.
