скачать книгу бесплатно
Молодой человек, дабы не разрушать этих самых сомнений, начал именно с того, что пыталась исключить медноволосая работница прилавка.
– Исключить из меня философские начинания – это всё равно, что разлучить сиамских близнецов. Философ – это эгоистичный индивидуалист. Каждый, с целью выделиться среди серой невзрачной массы, пытается нарядить свои изречения, как рождественскую ёлку, не всегда понимая того, что обывателю понятны эта лживая спесь и самовоспевание.
– Чем ты сейчас и занимаешься, – нечаянно подметила собеседница.
– Виолетта, я тебе как брату скажу: я тружусь на ниве философского абстракционизма! – философ-абстракционист натрудил лицо мудростью, чтобы отвергнуть малейшие подозрения в обратном.
– Что-то я раньше о таком течении в философии не слышала, – удивилась Виолетта, закончившая три курса филологического факультета Киевского государственного университета.
– Ничего удивительного, – успокоил мыслитель. – Я стою у истоков этого нового течения в философии – философского абстракционизма.
– Пионер?
– Если не сказать больше – октябрёнок.
– Вам при жизни памятник воздвигнут рукотворный, – проникнувшись уважением к, несомненно, выдающейся личности, перешла на «вы» лоточница, уточнив и его месторасположение, – на Дерибасовской.
– Я согласен и на площади Ленина.
– Рядом с Лениным?!
– Вместо Ленина.
– Ну, ты хам!
– Что в переводе с английского на языки народов Латинской Армении означает – вред, вредить, – не растерялся герой-любовник, нахально остановив взгляд на разрезе халата работницы прилавка, который не был вульгарным, но и чрезмерно скромным его назвать было бы невежливо.
– И что ты там увидел для своей философской абстракции? – организовав на лице улыбку, полюбопытствовала Виолетта, съедаемая лёгкой степенью сомнениями.
– Я увидел там то, что увидел друг моего несостоявшегося детства Альберт Рацимор у подруги своего состоявшегося детства Серафимы Мирзу. Трудное детство – деревянные игрушки, – пояснил Жульдя-Бандя, встретив сочувственный относительно несостоявшегося детства взгляд лоточницы. – Несчастный и по сей день носит почётное звание отца-героина. Бедняга истлел, выращивая себе подобных. У него развился обширный склероз, а склероз, как известно, вылечить нельзя…
– Зато о нём можно забыть, – Виолетта хихикнула, довольная собственным заключением.
– В этом его преимущество перед диареей, – выдвинул железный аргумент собеседник.
Лоточница засмеялась, сотрясая хрупкими плечиками.
Молодой человек, представившийся столь странным именем – Жульдя-Бандя, дождавшись, когда эмоции его новой знакомой несколько поутихнут, поведал о дальнейшей судьбе друга своего так и не случившегося детства – Альберта Рацимора.
– Сейчас бедный Альберт в казённом доме воспитывает кукол и ловит рыбу ивовым прутом… в… – он замешкался в поисках оригинального места, – в унитазе.
– И много налавливает? – с трудом подавляя смех, поинтересовалась Виолетта, играя игривой зеленью глаз.
– Не признаётся.
– Не хо… не хо… – смех душил её, мешая говорить. – Не хочет вы-выдавать рыбные места?!
– Не может. Он о них забывает. Что-то с памятью моей стало… – прозвучал мягкий мелодичный, без признаков фальши тенор ухажёра.
– О боже, боже, неужель, – дама артистично сложила на груди руки, – Карузо сладостная трель! А может, ты сошедший с небес Марио Ланца?!
Обвиняемый кивнул, не исключая такого момента.
– Да нет же! Передо мною восходящая оперная звезда – Дмитрий Хворостовский! Какая удача!
Абстракционист улыбался, наслаждаясь своей популярностью у одной из представительниц нежной половины человечества.
Глава 6. Симпатичной лоточнице, в лице своего нового знакомого, удалось обзавестись ещё и личным целителем
– Признаться честно, я дипломированный экстрасенс, целитель и магистр белой магии. Окончил московскую школу по подготовке экстрасенсов, – открылся профессиональный экстрасенс, если исключить, что школа была передвижная, обучение проходило экспресс-методом, а диплом выдавался на четвёртый день обучения, – после трёх полуторачасовых занятий.
– Мама дорогая! Поём, философствуем и колдуем?!
– Исцеляем, – поправил целитель, а с тем, чтобы рассеять сомнения, вынул из дипломата, в синем переплёте, корочку, высокопарно названную её обладателем «дипломом». – Могу и тебя исцелить…
– Прямо здесь?!
– Здесь не получится. Исцеление – это таинство, а всякое таинство происходит в закрытом пространстве с ограничением естественного источника света.
Лоточница понимающе кивнула, пронизав хитрым зелёным взглядом профессионального экстрасенса, который, сказать откровенно, больше походил на обыкновенного мошенника. Она растворила диплом, читая вслух:
– Сударкин Владимир Константинович. Веня, а как насчёт Бортника-Коновалова?!
– Ничего удивительного. – Это мой психдоним. Все великие люди скрываются под психдонимами: Ульянов-Ленин, Джугашвили-Сталин, Бронштейн-Троцкий, Певзнер-Белостоцкая.
– Белостоцкая – Певзнер?! – лоточница вопросительно подняла глаза с тою степенью удивления, будто звезда эстрады в свободное время подрабатывала лифтёром в ЖКХ. – А я думала – она русская.
– Юлия Гросс, моя одноклассница, тоже думала, что её папа лётчик-испытатель, а тот был простым налётчиком и банально погиб в перестрелке, когда они брали отделение
сбербанка в Армавире.
Медноволосая работница прилавка, возвращая, цвета морской волны, корочку её владельцу, брезгливо подметила:
– В Одессе, на «Привозе», за пару червонцев тебя сделают депутатом Верховного совета, а за две четвертных – Папой Римским.
Молодой человек напустил на себя серьёзности, таинственности и величавости, как всякий целитель пред тем, как облапошить очередного легковерного соотечественника:
– Я кровью, потом и врождённым талантом проникать в грешные души граждан…
– И гражданок?!
– И гражданок, – согласился тот, – заработал этот диплом.
Он поцеловал кормилицу в синюю глянцевую спинку, на миг утонув в воспоминаниях о том, как в подмосковном Серпухове, объявив себя одновременно внуком болгарской ясновидящей Ванги и сыном Мессинга, устраивал целительные спектакли, ни на йоту не отходя от постановки фильма «Праздник святого Йоргена». Заметим, что по теории вероятности Жульдя-Бандя мог быть сыном Мессинга и внуком Ванги примерно один к ста миллионам.
К слову сказать, в качестве внука он больше подходил Мессингу, если учесть, что тот был старше Ванги почти на четверть века и зачать нашего целителя мог разве что в семидесятилетнем возрасте…
Найдя эту тему злободневной для каждого мало-мальски уважающего себя философа и дабы подчеркнуть свою принадлежность к этому утончённому жанру, странствующий бездельник напустил на себя мудрости, что, откровенно говоря, очень плохо сочеталось с его возрастом.
– Болезни, неразделённая любовь, кредиты и угрызения совести поразили современное общество. Поэтому люди вынуждены обращаться за помощью к нам, экстрасенсам, народным целителям, колдунам и ворожеям.
– Меня лично, – Виолетта обозначила себя пальчиком, – не поразили, разве что кредит на стиральную машину, но я погашаю вовремя.
– Кредит – одна из форм финансового порабощения человека! – философ-абстракционист придал указующему персту восклицательное положение. – Разница между человеком и крупным рогатым скотом в том, что с последнего снимают одну шкуру, а с человека кредиторы снимают три.
Лоточница хихикнула, в этой части трактата соглашаясь с молодым человеком полностью.
– А вдруг завтра ваше акционерное общество с неограниченной безответственностью закроют. Сокращение! Платить станет нечем, и начнутся угрызения…
– Не начнутся! – категорично заверила медноволосая работница прилавка.
– Когда придут судебные приставы – начнутся! – не сдавался оппонент.
– Не начнутся.
– Ближе к старости всё равно начнутся. Когда ты станешь упрекать себя в том, что отбила мужа у лучшей подруги…
Собеседница защёлкала ресницами, отчего её изумрудные глазки заморгали, как предупреждающий сигнал светофора:
– Во-первых – не мужа, а жениха, а во-вторых, мужа впоследствии как раз таки отбила у меня она. Ну да бог с ней. Поначалу я его ненавидела всеми фибрами души, но потом улеглось…
– И я его просто презираю, – подсказал молодой человек.
Глава 7. Старость – не радость
Тут диалог разрушила вынырнувшая из подземного перехода старуха, своей старушечьей сущностью выявляющая потребность всюду гадить. Взгляд лоточницы переместился на это полуразвалившееся существо.
«Старая карга», – утробно обвинил соотечественницу в долголетии Жульдя-Бандя.
Пожилая дама, как и все престарелые люди, ни в чём, кроме смерти, не нуждающиеся, сначала проявила интерес к омолаживающему крему для лица.
– Не поможет, – протягивая тюбик с кремом, подумала Виолетта, с трудом сокрывая сарказм. – Крем от морщин – три рубля двадцать копеек.
– Тебе бы, старая, озаботиться поиском уютного, с солнечной стороны, места на кладбище, – не без основания решил оптимистично настроенный молодой человек.
Старуха, в здравом уме и с ясной памятью, соотнесла стоимость крема и стоимость одного килограмма мойвы, коей она могла побаловать себя на остатки пенсии. Помимо неё, с её денежным пособием сожительствовали ещё и дочь с зятем и двадцатилетним внуком, которые на её пенсию могли побаловать себя шашлычками из баранины или свинины…
Выходило полтора килограмма мойвы, чем пожертвовать, даже ради омоложения,
пожилая одесситка была не в силах.
Потом она проявила интерес к носкам. Самые дешевые тянули на 650 граммов мойвы, и та решила, что экономнее будет поставить латки на протёртые. Бубновый интерес старуха завершила тапочками. Услужливый молодой человек с удовольствием помог ей сделать правильный выбор, предложив белые, поскольку те наиболее удачно гармонировали с её возрастом.
Старуха, изжившая в себе способность воспринимать юмор, долго вертела тапочки в руках, в надежде отыскать какой-нибудь изъян, с тем, чтобы претендовать на скидку, и даже померила их, но брать, естественно, не стала. Она потелепала прочь, навеяв на странствующего ловеласа поэтическую музу:
– Старушка медленной стопой подалась прочь, к едрёной Фене. – Жульдя-Бандя бросил сочувственный взгляд в сторону удаляющейся пожилой соотечественницы. – Старость – это когда ты представляешь из себя большой, но изрядно потрёпанный энциклопедический словарь, и когда каждый очередной шаг сопровождается стоном, хрустом костей и междометиями.
Глава 8. Обнаруживаются и иные достоинства бродячего философа-абстракциониста
– Так ты, вдобавок ко всему, ещё и поэт?! – съязвила Виолетта, удивлённо подняв тонко выщипанные чёрные бровки.
– Творю-с в свободное от работы время, – раскрыл свой плотный творческий график
стихотворец.
– Так значит, ты у нас, помимо прочего, – философ-абстракционист, певец, поэт, экстрасекс, – медноволосая улыбнулась, удачно перепеленав одно из достоинств странствующего ловеласа. – Бабник, – она заглянула в его родниковые очи, в которых за лживой пеленой невинного безразличия угадывалось плотоядие. – Без сомнения, ещё и артист… народный…
– Пока только застуженный, – поскромничал тот, стыдливо захлопнув веки, потом, растворив, добавил: – Застуженный мастер с понтом и трижды орденопросец.
Виолетта хихикнула, впервые взирая на настоящего орденопросца:
– Ты, наверняка, ещё и доктор каких-нибудь наук?!
Жульдя-Бандя покрутил головой:
– Нам чужого не надо.
Собеседница вдруг стала серьёзной, как иракский посол в США, вручающий орден Дружбы народов Бушу-младшему:
– А может, ещё и лауреат?..
– Шнобелевской премии, – признал за собой, пожалуй, главный свой титул почётный орденопросец.
– Мама дорогая! Куда я попала? Трижды орденопросец, шнобелевский лауреат, застуженный спортсмен….
– Мастер с понтом, – поправил отъявленный орденопросец, стараясь сохранить присущую всем почётным орденопросцам скромность.
– Лауреат шно-шнобелевской премии, к тому же ещё и застуженный… – с трудом выговаривала зеленоглазая под натиском душившего смеха.
«Так смеяться может только та женщина, которая ради меня согласна на развод», – решил искушённый в этих вопросах бродячий ловелас, не ведая о том, что ради такого ослепительного кавалера Виолетта была согласна на развод тремя годами ранее.
Чувство гордости переполняло душу странствующего бездельника, и он не мог, оставаясь рабом собственных амбиций, не выплеснуть их наружу.
– Скажу по секрету – я гениальная личность! – руководствуясь многолетними за собой наблюдениями, заявил заслуженный шарлатан. – Но об этом, пока, кроме меня… и теперь уже зеленоглазой красавицы, никто не знает.
– Ге-генитальная! – с трудом справляясь с эмоциями, заключила, основываясь на собственном опыте, лоточница.
Глава 9. Покупка трусов для Сени
Совместное веселье, однако, было нарушено среднего возраста супружеской парой, которая не выказала претензий ни к чему, кроме мужских трусов. Впрочем, невысокого роста, лысый, с жизнеутверждающим животиком пессимист, подавленный супружеством и супругою, в частности, не проявлял интереса и к ним. На лице его прочитывалась открытая форма инфантильности.
Супругу звали Мирослава. Она была огромная, как большой энциклопедический словарь, с внушительной круглой, как астраханский арбуз, головой, утвердившейся на исходящей от плеч, как у племенного бугая, шее. Она была суровая и властная, как боярыня Морозова, и не имела ничего общего со своим именем.
Узурпировав власть в доме, она считала стирать своё бельё ниже собственного
достоинства, поэтому сие вменялось в обязанности мужу – Семёну, у которого любая из форм достоинства отсутствовала.
Сеню иногда посещала шальная мысль. Он краешком сознания понимал, что в заключении, при безупречном поведении, у него был бы шанс на условно-досрочное освобождение, чего не скажешь о пожизненном семейном рабстве…
