скачать книгу бесплатно
Заметив, что он засыпает, директор вызвал его к доске:
– Что такое урбанизация?
– Ну, это когда папа римский Урбан Второй… – начал Яков, запутавшись в разных эпохах.
Все долго и громко смеялись – даже господин Агасфер, который поставил Якову двойку и велел садиться на место. Все думали, что ответ его был остроумной шуткой – но на перемене Яков признался Маргарите, что думал так на самом деле.
– Не люблю историю, – сказал он.
А Маргарита всё думала о хмуром мальчишке, который часто сидел за одной партой с Яковом. Она следила за ним довольно давно, уже дня три: хмурый мальчишка был очень серьёзный, ни на кого не похожий, и над фокусами Якова не смеялся только он один. «Противоположности притягиваются» – говорила себе Маргарита.
Его звали Марк, и был он лучший друг Якова Берлинга. Головастый, обманчиво худой – мужчины в его семье вырастали к шестнадцати, а ему пока было тринадцать – всегда аккуратно одетый и стриженный ёжиком. Чтобы встретиться с ним – как бы случайно, ненароком – Маргарита ждала у дверей лицея. И ради этого – подумать только! – она приходила за полчаса до начала уроков.
– Привет! – кричала она ему.
– Привет, – осторожно отвечал Марк.
– Как дела?!
– Прости, я немного спешу, – говорил Марк. Он был очень худым, часто дрался с мальчишками старше себя – и всегда побеждал – носил галстук-бабочку и клетчатый жилет под чёрным лицейским мундиром. Марк Арзонсон – таково было его полное имя – мог показаться нелюдимым. Даже одиноким: довольно симпатичный и не слишком популярный, как раз такой молодой человек, на которого Маргарита могла рассчитывать – так ей казалось.
На самом деле Марк не был непопулярным: он был просто-напросто сноб. Снобизму он научился у отца – Демьяна Арзонсона, или Демона – как это имя читалось в Ингермаландии. Прабабка Демона по матери, Иоганна Лист, приходилась дочерью императору Александру VII. Дед Демона по отцу в 2724-м женился на Дарье Карениной, светской даме древнерусских кровей. Их сын – отец Демона, дед Марка – был губернатором Западной Лапландии, ингрийской провинции на самой границе со Шведским Халифатом. Провинция была утрачена в ходе внезапно разразившейся восьмилетней войны, что не помешало экс-губернатору Арзонсону основать акционерное общество и сказочно разбогатеть на военных займах. Сын его – Демьян Арзонсон, он же Демон – сие богатство многократно приумножил и возглавил партию имперских банкиров. В молодости он храбро сражался со шведскими ассасинами в рядах механизированных рейтаров. А вернувшись с войны – с демонической силой вспахал сотни две молодых дворянок, заслужив славу самого высокомерного жеребца в той конюшне, какой является ингермаландская аристократия. Сын Демона, Марк, пошёл в отца: высокомерный, умный не по годам, способный гипнотизировать и подчинять людей одним только звуком своего голоса – такое свойство называется «харизмой». Однажды он поколотил Евгения Савойского, дебошира и драчуна на три года старше себя самого – после того случая Евгений перевёлся в Данциг. Марка Арзонсона боялись все лицейские хулиганы. Учитель гимнастики говорил про него уважительным шёпотом: «порода!»
В него-то Маргарита по глупости и влюбилась.
– Я хотела тебя подождать, – сказала она после уроков.
– Не веди себя как ребёнок, – буркнул Марк.
Можно было вести себя иначе – но Марк как будто не замечал её. Не хотел замечать. Ей вспомнилась фраза, которую она вычитала в одной из отцовских книг – это был старинный немецкий роман, там был доктор, он говорил: «Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя нет дела». Позади Лицея был парк: заросший и мрачный. Когда ей казалось, что жизнь особенно несправедлива, Маргарита бегала туда плакать – парк был небольшой, он тянулся до самого моря и кончался отвесным скальным обрывом. На обрыве рос одинокий старый дуб – совсем сказочный – было видно на сотни вёрст: бескрайнее море, маленькие (как будто игрушечные) броненосцы и клиперы в водах Залива, Город по серым свинцовым небом (таким же свинцовым и серым, как море, в котором оно отражалось).
Маргарита не знала, что Яков влюблён в неё. Когда-то подозревала об этом, но – влюбившись в Марка – забыла напрочь. А между тем Марк отказал ей, лишь уважая чувства своего друга – Маргарита была очень милая, хотя знать не знала об этом.
Ей казалось, будто она не знает вообще ничего – и казалось хорошей идеей спросить обо всём у Якова, которого она отыскала на окраине парка, рядом с Лицеем. Тот лежал на траве, под кроной красно-зелёного клёна, закинув руки за голову, глядя в осеннее небо и посасывая травинку.
– Ты не хочешь оставить его в покое? – раздражённо спросил Яков, когда Маргарита пожаловалась на жизнь.
– Нет. Я люблю его.
– Ты совсем его не знаешь.
– Ну и что?
– Глупая девчачья влюблённость с первого взгляда.
– Нет, совсем нет! Я долго об это думала, и решила… решила… – собственные слова показались Маргарите неловкими. – Что мы подходим друг другу! Вот!
– В таком случае, это рациональная влюблённость. – отвечал Яков. – Древние греки называли это словом «прагма». Ты напридумала себе глупостей. Это воображаемая влюблённость.
– Нет! Я пестую в себе эту влюблённость, как цветок. Она растёт. Расцветает. Я бы сказала, – задумчиво проговорила Маргарита, глядя на небо, – Что это трогательная любовь-дружба, которую древние греки называли «филия».
– Это трогательная любовь-дружба, которая есть только в твоём воображении.
– Заткнись! – воскликнула Маргарита.
– Просто оставь его.
– Ни за что на свете.
– Какого чёрта?
– Я очень сильно его люблю, и чем дальше он бегает от меня – тем сильнее. Это мучительное чувство я не променяю ни на что на свете, хоть оно и питается моей болью. Я автономный источник любви! – радостно заявила Маргарита.
–Ты сумасшедшая.
– Сам ты дурак.
– Нет, я серьёзно, – отвечал ей порядком озадаченный разговором Яков. – Ты как будто свихнулась.
–Так, Яков… скажи-ка мне, на чьей ты стороне!
– Марк – мой лучший друг, а ты… ты ведёшь себя, как ребёнок.
– Нет!
– Да.
– Нет!
– Ты ведь знаешь, что я прав.
– Но я добьюсь его.
– А если не сможешь?
– Тогда я умру, – ответила Маргарита. Старинные романы влияли на неё не самым лучшим образом.
– Нельзя просто так взять и умереть.
– Я убью себя.
– Как? – спросил у неё Яков бесцветным голосом.
– Отравлюсь.
– Ты думаешь, в аптеках продают яд для маленьких девочек-самоубийц?
– Заколю себя кинжалом, – протараторила Маргарита.
– У тебя нет кинжала.
– Сброшусь с обрыва.
Яков побледнел.
–Ты струсишь, – выдавил он из себя.
– Я прыгну с разбега.
– Тогда… тогда беги! – крикнул он. – Беги прямо сейчас, если больше никто тебе не дорог!
– И побегу!
– Беги. Наш разговор окончен.
– Ну и хорошо.
– Оставь меня в покое. Беги! Прыгай! Делай с собой что хочешь! Только оставь! Оставь! Оставь меня в покое!
«Оставь моё сердце» – хотел сказать Яков, но вовремя сдержал себя. Маргарита развернулась и пошла – прочь от лицея, прочь от Якова, прочь от Марка – интересно, где он сейчас? – но прочь, прочь от него, вглубь лицейского парка.
– Стой! – донеслось ей вслед.
Маргарита побежала: бежалось легко. Парк позади Лицея был небольшой – и чем дальше, тем менее ухоженным становился. Начинались места, облюбованные старшеклассниками – окурки на вытоптанной земле, чем-то остро воняло, кто-то – кажется двое – шумел и пыхтел в кустах. Кажется, она наступила на чью-то руку – вслед донеслись возмущённые крики: Маргарита не без удивления узнала противный голос Гильермо Тоца.
«Вот и на его улице праздник… – на бегу подумала Маргарита. – Хотя какая разница? Чужая радость, чужое горе – всегда так далеко, как будто бы за стеклом…»
А почему бы и правда не прыгнуть с обрыва? Маргарита насчитала несколько причин «за» – вечно чем-то недовольная и громко ругающаяся гувернантка Матильда, школа, учителя, сверстники, Яков, Марк. И ни одной причины «против». Хотя Яков наверняка потом скажет, что она поступила неправильно – как ребёнок.
«Ребёнок!» – с болью думала Маргарита.
Чем дальше, тем сильнее парк зарастал, становился совсем непролазным: пробежав его насквозь, Маргарита оказалась на отвесном скальном обрыве. Он был открыт всем ветрам, только простор и далёкое море – а внизу, метрах в тридцати, бились о камни белые барашки волн.
Шум моря и далёкие крики чаек.
Даже здесь, на обрыве – запах солёных брызг.
И рос на обрыве кряжистый старый кряжистый дуб – один против хмурого моря. Маргарита решила, что это место отлично подходит для того, чтобы умереть, и утвердилась в своём намерении прыгнуть с обрыва.
С моря дул ветер.
«Надо было чаще бывать в этом месте, – подумала маленькая Маргарита, – Раньше, когда ещё можно было жить!»
Она решила прыгнуть с разбега – чтобы наверняка. Отошла шагов на десять, побежала к обрыву – но остановилась на полпути, решив, что надо разбежаться получше.
Она снова разбежалась – и снова остановилась перед обрывом. Ноги тряслись, тяжело отчего-то дышалось – маленькая Маргарита поняла, что всё-таки боится смерти.
«Знаю я, ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь» – твёрдо сказала себе она. В маленькой Маргарите жила та наивная честность духа, которая придаёт самому безрассудному поступку почти будничную простоту.
Она подошла к самому краю, закрыла глаза и храбро сделала шаг вперёд – но шаг был недостаточно длинным, до пустоты чуть-чуть не хватило. Тогда она сделала ещё шаг, совсем короткий, и ещё один – даже короче предыдущего. Потом она решила, что настоящие храбрецы умирают с открытыми глазами, и храбро занесла ногу над пропастью – но не удержалась и посмотрела вниз. Кое-где на отвесном склоне росли кусты; белая пена набегала на чёрные камни.
«Бррр!» – подумала маленькая Маргарита.
– Для начала скажи, почему, – произнёс кто-то сзади. Маргарита обернулась, но никого не увидела: только большой чёрный кот, и этот кот вдруг показался ей знакомым.
– Перед тем как прыгать, перечисли все причины. – промяукал кот самым будничным тоном.
– Так ты и правда говорящий! – радостно воскликнула маленькая Маргарита.
– Нет, я просто твоя предсмертная галлюцинация… конечно да, а как же ещё. А теперь рассказывай, мяу.
– Ну… – задумалась Маргарита. – Есть один парень…
– Поня-я-я-тно. Несчастная любовь.
– Пожалуй, даже два парня…
– Мурр?
– Но просто у меня совсем нет друзей. И родных нет. Совсем-совсем никого. И я понятия не имею, как их найти. Никто – совсем-совсем-совсем никто – меня не любит.
– Хм, понятно.
– И всё?
– Мяу?
– Ты не будешь… я не знаю… – Маргарита вдруг испытала что-то вроде разочарования. – Ты не будешь отговаривать меня от самоубийства?
– Мяу, нет.
– Ты не помешаешь мне спрыгнуть…
– Мурр, зачем? Я скабрезный бродячий кот, звеню яйцами где хочу, а кому хочу в лоб хвостом даю. Я не могу всё время следить за одной маленькой девочкой, которая хочет спрыгнуть с обрыва. Мрр. Пускай прыгает, если хочет.
–И прыгну!
– Мяу. Пр-р-р-рыгай.
– А я ведь и правда собиралась прыгнуть! Но…
– Мурр.
– Почему ты стал со мной разговаривать? Ну, задавать все эти вопросы?
– Мне всегда интересно взглянуть на вещи в непривычной для себя перспективе. Это позволяет вначале отвлечься от своих проблем, а потом лучше их понять, – сказал кот, прыгая на старый кряжистый дуб – с ветки на ветку, с ветки на ветку. Небо над ними было серым, точно отражалось в нём свинцовое море, и весь окружающий мир – включая дуб и поросший травой обрыв – казался довольно мрачным.
– А какие проблемы могут быть у говорящего кота?
