скачать книгу бесплатно
– Нет…
– Где он обедает?
– Что?.. Нет…
– Он обедает дома?
– Не знаю… Да…
– У него кухарка?
– Кухарку он выгнал… Нет…
– Он готовит?
– Не знаю… Нет…
– Ходит за продуктами?
– Нет…
– Он заказывает обеды на дом?
– Я, право… Откуда мне знать! Что за безумные вопросы?
Случайно или нарочно Шмель сбил темп допроса. Это было уже не важно. Я нащупал: Шмель избегает разговора о питании профессора. Случайность? Или за этим что-то есть?
От своего предшественника я был наслышан, как блестяще Шмель умеет входить в доверие к людям, и ни секунды не сомневался, что полоумный Окунёв рано или поздно выложит все.
А если это случилось? Если агент пытается скрыть именно эту, самую главную тайну? Возможно, потому, что профессор действительно изобрел нечто опасное?
Я всмотрелся в красивое лицо Шмеля, пытаясь найти в нем отгадку. Агент спокойно выдерживал взгляд. Следовало просчитать возможные варианты.
Первый: Шмель ничего не знает, чист как стекло. Профессор – безобидный сумасшедший.
Второй: Шмель узнал что-то, что может использовать в личных интересах. И теперь ставит дымовую завесу.
Третий: профессор Окунёв перевербовал Шмеля, а мы проглядели новую революционную организацию.
Первый вариант можно было отмести. Третий тоже показался нереальным: если б профессор был причастен к организации, то неминуемо попал бы в поле зрения наших агентов. Сеть у нас была раскинута обширная. Следовательно, вариант номер два.
Что же в таком случае открыл профессор?
Молчание затягивалось. Шмель по-кошачьи потянулся в кресле:
– Господин Герасимов, если у вас больше нет вопросов, позвольте удалиться. Время позднее…
– И вот еще что… – Я нарочно взял паузу.
– Да?
– Что за вещество принимает профессор?
– Какую-то микстуру. Кажется, от нервов.
– У какого доктора выписан рецепт? В какой аптеке куплен? Сколько раз в день?
Шмель невинно улыбнулся:
– Такими вещами мне не приходилось интересоваться.
– Выясните, где и у кого получает это вещество. Или сам делает?
– Понятия не имею.
– Необходимо выяснить подробным образом все об этой микстуре и доставить мне образец. Это возможно?
– Разумеется, господин полковник.
– Жду вас здесь четвертого января. В полдень. Надеюсь, двух дней хватит?
– Постараюсь, господин Герасимов. Это все?
– Вы свободны…
Шмель выпорхнул.
Я опять подошел к окну и отодвинул шторы. На той стороне улицы агент садится на извозчика. Я стал припоминать все наши встречи: первый раз Шмель телефонировал сам, а затем я назначал время. Но у меня не было никаких сведений о его месте жительства. Этот маленький факт я упустил из виду. Быть может, адрес указан в его личном деле? Но если вдруг Шмель решит исчезнуть, где его искать? Но с чего бы агенту исчезнуть? Маленькая ложь – еще не признак предательства. Вот если Шмель оборвет связь, это будет значить…
Я не хотел признаться сам себе, что это будет значить. В моей карьере подобного провала еще не было. И быть не могло. И хоть я не мог отделаться от тревожных мыслей, но заставил себя поверить: Шмелю можно доверять.
Только интуиция, которую я не пожелал слушать, твердила, что я совершил ужасную ошибку.
Донесение о наблюдениях за домом профессора Окунёва
2 января 1905 года. Весьма секретно
Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что, по сделанному Вами распоряжению от 31 декабря 1904-го, было установлено наблюдение за домом № * по 3-й линии В. О. и особо за квартирой, занимаемой профессором И.А. Окунёвым. На филерский пост мною было выделено по два наряда филеров на смену, которая начиналась в 8-м часу утра и заканчивалась в полночь, в составе двух сотрудников отдела филерского наблюдения.
За истекший срок были зафиксированы следующие лица:
Тридцать первого декабря в 5-м часу пополудню прибыла молодая барышня под вуалью. Объекту филерского наблюдения присвоена опознавательная кличка Вертля.
В 7-м часу вечера в квартиру пришла дама, прикрывавшая лицо вуалеткой. Приехала на извозчике. Объекту филерского наблюдения присвоена опознавательная кличка Рыжая.
В 9-м часу вечера объект Окунёв вышел из дома, поймал извозчика и отправился в ресторан «Медведь», где ужинал до одиннадцатого часа. После чего сел на извозчика, вернулся домой. Свет в квартире был потушен за полночь.
В этот же день в 8-м часу вечера дворник Пережигин в отвратительно пьяном виде стучался в квартиру профессора и требовал денег по случаю праздника. Дворник Пережигин в квартиру пущен не был.
Первого января в одиннадцатом часу утра прибыла дама в черном под вуалью. Пробыла в квартире не более четверти часа. На улице взяла сани и поехала в сторону центра. Филер Митрофанов проследил даму до Пассажа, где она сошла. Филер последовал за дамой внутрь. Дама вошла в магазин шляпных изделий, из которого не выходила более полутора часов. Когда филер, потерявший терпение, заглянул в магазин, упомянутой дамы в нем не было. По словам модистки, дама ушла из магазина больше часа назад через черный ход. Объекту филерского наблюдения присвоена кличка Ласка.
Около полудни объект Окунёв вышел из дому. По виду можно было сказать, что он пребывал в скверном расположении духа. Объект взял извозчика. За ним был отправлен филер Пономарев. Профессор поехал в Шувалово, где остановился около зеленого дома. Зашел не более чем на десять минут. По словам околоточного, это дача Окунёва. Постоялец не появлялся здесь с весны. На даче замечены господин и дама, вероятно, семейная пара, но их уже дня три как не видно. С дачи Окунёв отправился в город, где посетил Пассаж, пил кофе в Польской кофейне и отобедал в трактире Родиона на Офицерской. После чего вернулся в 7-м часу и более из квартиры не выходил.
В 9-м часу вечера дворник Пережигин в пьяном виде кричал на весь двор, что «он всех выведет на чистую воду». Дворник был уведен городовым. Ворота на ночь остались незапертыми.
2 января объект Окунёв квартиру не покидал, к нему никто не приходил, о чем и имею честь Вам доложить.
Подпись: старший филер А.Ф. Курочкин
Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича
Начальник мой прочитал филерское донесение и говорит:
– Вам ничего не кажется странным, ротмистр?
Говорю:
– Конечно, странно. Дама, получившая кличку Ласка, с завидной легкостью ушла от наблюдения филеров. Очень странно. Люди Курочкина революционеров сутками ведут, а тут какая-то нимфа в вуалях.
– Верное замечание. Еще.
– Может, крики дворника, что он кого-то на чистую воду выведет…
– Не надо гадать, ротмистр, все у вас перед глазами, – и дает мне донесение. – Прочите внимательно.
Ну, прочел еще раз. Вроде ничего особенного. Все ясно. Тут Ванзаров и говорит:
– Разве не странно, что барышни Рыжая и Вертля вошли к профессору, но так и не вышли? Об этом в донесении ничего не указано. Куда они делись? Или прижились? Так у него квартирка крохотная.
– А может, он их того… – Не знаю, уж, для чего ляпнул.
– Нет, ротмистр, не «того», а этого. Ваши филеры доблестные их упустили. Непринужденно и легко. Черная лестница под наблюдением?
– Так точно… В смене два человека.
– Передайте мою личную просьбу утроить бдительность. Что говорят соседи и околоточный?
Настроение, конечно, совсем испортилось, опять дурацкая ошибка вылезла, но виду не подаю, докладываю как есть. Соседи о профессоре самого высокого мнения. Вежливый, почтительный. Безобразий за ним не замечено. Иногда допоздна свет горит, но ведь понятно – научный человек. Криков пьяных или прочих скандалов никогда не было. Гости бывают редко, но все прилично. Молодого человека с длинными волосами чуть не каждый день видели, наверняка Наливайный. Но вот барышни красивые до этого не заезжали. Живет один, кухарки или прислуги не держит. Законопослушный незаметный обыватель.
– Какие-нибудь истории за ним в прошлом числятся?
Проверил по полицейскому архиву – ничего. Чист, как новенький патрон. Но околоточный мне по секрету сказал, что профессор был под негласным наблюдением. Лет пять тому назад наблюдение сняли.
– За что попал под наблюдение?
– Политически неблагонадежный. Лет тридцать назад был замешан в какой-то истории со студенческой организацией. Околоточный точно не знал, что-то вроде террористов-революционеров, название какое-то идиотское, с кровью и смертью, проходил по делу свидетелем.
– Интересно… Не знал за ним таких подвигов. Но это сейчас не столь важно. А теперь, Мечислав Николаевич, выкладывайте козырь, что у вас припрятан.
Даже не знаю, как это он угадывает! Ясновидящий, что ли? Делать нечего, признаюсь:
– У профессора мелкое происшествие случилось. Соседи показали, и околоточный подтвердил.
– Окунёв вспомнил бурную молодость и бросал из форточки самодельные бомбы…
– Никак нет, – отвечаю. – Из квартиры раздавались буйные крики. Причем вопли такие, что соседи пожаловались на ведьмовской шабаш.
– Что вы, ротмистр, так смотрите, будто ожидаете медаль «За беспорочную службу».
– Так ведь это произошло вечером 30 декабря, как раз накануне убийства!
– Часто профессор практиковал танцы на Лысой горе?
– Впервые. Соседи околоточному пожаловались. Тот пришел за разъяснениями.
– Как профессор объяснил происшедшее?
– Смехотворно: якобы изучал вокал. Околоточный хотел написать докладную записку участковому приставу, но не решился. Все-таки профессор, уважаемый человек. Первый раз оступился. Вот это и подозрительно.
– Почему же?
– Так ведь крики-то были вечером накануне убийства! А это значит…
– Ровным счетом ничего, – обрывает Ванзаров.
– То есть как?
– Как вы свяжете тело, найденное на льду, с криками в квартире? Жертву ведь не душили, не резали и каленым железом не пытали. Кто-нибудь видел, что Наливайный был у профессора?
– Таких свидетелей не нашел.
– Не сомневался.
– А ложь профессора? Говорил, что был на бале, а у самого из квартиры вопли разносились.
– Это вопрос интересный, но не доказательство. Фактов не хватает. Логическая цепочка слишком короткая. На шею Окунёву не накинешь.
– А улики?
– Их нет, – как отрезал Ванзаров. – Известно, что Иван Наливайный накануне пил непонятную жидкость, которая не могла его убить. Где пил – неизвестно. Поил ли его профессор или кто другой – неизвестно. Приходил ли к Окунёву – неизвестно. На теле жертвы найден пентакль, непонятно к чему относящийся. Профессор зачем-то лжет, что не был дома накануне убийства, но ревет как белуга, узнав о смерти Наливайного. Накануне из его квартиры раздавались крики. Кто и почему кричал – неизвестно. Какая-то барышня забирает негатив с портретом Окунёва, тремя девицами и Наливайным. Когда филеры хотят проследить гостью профессора, она благополучно исчезает. А две другие проскальзывают мимо них. Пока мы никого не изобличили.
Тут я возьми да и скажи:
– Предлагаю арестовать Окунёва и произвести строгий допрос.
Ну, что поделать, характер у меня такой. Родион Георгиевич говорит: глубоко чужда мне рассудительность, зато армейской прямолинейности хоть отбавляй. Так и есть. Позволили б – сначала рубил подозреваемого шашкой, а потом выяснял его вину. Так ведь проще. Враг – он и есть враг. Что с ним нянькаться.
Ванзаров сделал вид, что пропустил мое предложение мимо ушей, вручил мне фотографию помятую и говорит:
