скачать книгу бесплатно
– Темно было… Не разобрал…
– Темно?! У нас?! – поразился Смирнов. – Да ты пьяный никак! Точно пьяный! Весь день как ненормальный какой-то: то смеется, то песни поет. Думал: влюбился. А ты, брат, укушался. Ну конечно, вон морда вся пылает. Ну все… Ну я тебя…
Ванзаров спросил, чья это чашка стоит на конторке. Смущенно потупившись, Ельцов признался, что это его кофе с молоком. Прихлебывает между делом. Маэстро порывался разорвать нерадивого приказчика, но Ванзаров убедил фотографа, что полностью доволен и узнал все, что хотел. Даже выразил благодарность от имени сыскной полиции.
– Да за что же меня благодарить? – поразился Смирнов.
– Во-первых, за бесценную улику. Но самое главное, что на фотографиях ставите подпись ателье яркими золотыми буквами. Издалека видно.
Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича
Так вот, Николай, информация был столь срочная, что я решил разыскать начальника. Дежурный чиновник сказал, где Родион Георгиевич может быть сейчас. Хоть он и знаменитость, а обязан оставлять сведения о своем местонахождении. Мало ли что вдруг понадобится. Одно беспокойство, но нельзя иначе – служба. И вот как пригодилось.
Прискакал я в ателье Смирнова, вижу через дверь: Ванзаров допрос с кого-то снимает. Юнец какой-то совсем поник. А рядом господин с бантом на шее бесится. Ну, все понятно. Мешать нельзя. Я на Невском решил ожидать. Принял самый непринужденный вид. Даже насвистывал, хотел огорошить новостью. Не все ему меня в тупик ставить. Выходит он и сразу ко мне:
– Уже сведения раздобыли? Похвально.
Я ему: так точно! И уже хотел огорошить, а он говорит:
– О потере паспорта мистер Санже не заявлял и новый не представлял.
Честно скажу: растерялся. Стоило в министерство ездить да из чиновников душу вынимать, чтобы вот так взял человек и угадал. Не понимаю, как это у него выходит. Просто загадочный талант.
Тут Родион Георгиевич улыбается в усы, думает, незаметно, а я-то все вижу, вытаскивает фотографический снимок, сильно помятый, и указывает на господина, развалившегося на ковре.
– Узнаете? – говорит.
У меня глаз наметанный, такую задачку враз раскушу. Отвечаю: это же наш покойный Санже. Вернее, не Санже, а как назвать – не знаю.
– Верно заметили! – говорит. – Только этот господин сегодня утром, примерно часов в десять, заходил в ателье забрать негатив.
Думаю: опять проверяет. Ладно, не лыком шиты.
– Не может быть, – отвечаю.
– И я того же мнения, – Ванзаров мне. – Лебедев так тщательно произвел вскрытие, что прогуливаться ему крайне затруднительно. Тогда что?
– Врет свидетель.
– Возможно. А возможно, и не врет. И это самое интересное. Курочкина на поиски снарядили?
– Так точно… Все ему передал.
– Благодарю. Тогда еще одно поручение. Отправляйтесь в Бестужевские курсы и выясните, в котором часу вчера вечером к ним на бал приехал профессор Окунёв. Вот он на фотографии в самом центре восседает. Фигура колоритная, его все знают. Вроде бы пригласили почетным гостем.
– Поручение выполнено! – рапортую.
Тут уж Ванзаров попался. Смотрит удивленно:
– Каким же образом?
А я ему:
– Новогодний бал Бестужевских курсов будет… только завтра вечером. Знаю наверняка. У меня там… Меня пригласили. Они и залу только-только украшать начали.
– Интересно, – говорит Ванзаров. – Какое ценное у вас знакомство.
– Скажу больше: не мог господин Окунёв быть там почетным гостем. Она мне… У меня точные сведения: Окунёва на Бестужевских на дух не переносят. Как-то раз пригласили читать лекцию, так он такое начал проповедовать против религии, что сама начальница выставила его вон. Так ведь он в долгу не остался, закатил истерику, кричал, дескать, жалкие обыватели не могут понять великий замысел Фауста, и все в том же духе. Скандал вышел ужасный. С тех пор ни за что его не пригласят. Врет ваш профессор как сивый мерин.
– Может, и врет, – кивает Ванзаров. – Раз вы так хорошо осведомлены, не вспомните ли еще какое-нибудь происшествие, в связи с которым упоминалась бы фамилия Окунёва. В сводки ничего не попадало?
– Еще как вспомню! – докладываю, аж удовольствие испытываю. – В начале декабря было сообщение о странном происшествии в лекционном зале Соляного городка. Помните?
– Нет, не помню…
– На воскресной лекции пьяные приказчики устроили скандал, кажется, хотели побить лектора. Но тут из толпы зрителей возникла дама и хладнокровно выстрелила в хулиганов. Когда прибыл городовой, дамы и след простыл. Кто она такая, установить не удалось. Лектор заявил, что видит ее в первый раз, и устроил форменный скандал в участке. Знаете, кто был этот лектор?
– Профессор Окунёв.
– Так точно!
– Как все интересно, – говорит Ванзаров, а сам о чем-то думает. – Что ж, Мечислав Николаевич, вы превзошли себя. Блестящий результат. Вы очень помогли.
– Благодарю! – А у самого мурашки по коже от такой чести. Нет бы удержаться, так ведь дернуло меня за язык. На радости говорю: – А давайте этого профессора отвезем к нам на Офицерскую или в арестантскую 2-го Васильевского!
– Это зачем еще? – спрашивает.
Слышу, голос у него изменился, но меня уже несет:
– Солгал – значит, скрывает. Раз скрывает – значит, он и убил этого Санже. Вернее, не Санже, а как его…
– Поспешный вывод. Обман не красит Окунёва с моральной точки зрения, но преступником не делает. Теперь у него нет алиби на вечер 30-го.
– И только?
– Существует множество других причин, по которым он не может быть с нами откровенным.
– Какие же?
– Скажем, он принимал даму, замужнюю. Боится скомпрометировать.
Тут я и говорю:
– А давайте его… – и показываю, как бы вытряс из профессора душу.
Родион Григорьевич помрачнел и говорит:
– Головой надо работать, ротмистр. А вот это, – передразнивает мой жест, – оставим жандармам и охранке. Кулаки в сыске бесполезны.
Ну что тут поделать? Опять в лужу сел. И как ему это удается?!
Распекать меня, как обычно, Ванзаров поленился, а поручений насыпал целую кучу. Во-первых, аккуратно опросить соседей и дворника о привычках и манерах профессора. Затем проверить по картотеке, не числится ли за ним каких-нибудь подвигов. И самое главное – установить за домом филерское наблюдение. Ну а на сладкое выяснить, где проживает и чем занимается господин Наливайный.
Задание принял, чуть было не козырнул ему, все не могу от этой привычки отделаться, и поймал пролетку. Пролетка тронулась, я обернулся. И вот такая картина: праздник бурлит, витрины магазинов роскошью блистают, публика в приподнятом настроении фланирует. А среди радостной суеты бредет молчаливый господин, словно никого не замечая, и о чем-то размышляет. И нет ему никакого дела до праздника, а только до своей логики. Такой вот удивительный человек. Счастлив, что служил под его началом. Да вы, Николай, и сами знаете…
Материалы к событиям 1 января 1905 года
Папка № 6
Только сейчас я заметил, что, вспомнив кабинет Ванзарова, ни словом не упомянул кабинет Лебедева. Место это было уникальным, если не сказать – исключительным. В давние годы, когда я был еще юным чиновником, этот кабинет производил на меня ошеломляющее впечатление. И не на одного меня.
Кабинет Аполлона Григорьевича располагался в здании Департамента полиции на Фонтанке, стенка в стенку с антропометрическим бюро. Собственно говоря, это и не кабинет был вовсе. Всякий попавший в чудовищное нагромождение вещей чувствовал себя как на складе забытых вещей. Великий криминалист имел привычку не выбрасывать ни единой вещицы.
Здесь скопился миллион предметов, проходивших по всяческим делам. В банках со спиртом плавали человеческие органы, коллекция ножей, кастетов и заточек соседствовала с отличным собранием огнестрельного оружия, на стенах висели театральные плакаты вперемешку с анатомическими таблицами. Шкафы лопались от папок с журналами и специальной литературы. Кое-где богатство вываливалось на пол.
На рабочем столе расположились лабораторные реторты, химикаты, баночки, стеклышки, а в центре беспорядка находилось главное богатство – великолепный английский микроскоп. Кабинет представлял собой нечто среднее между лавкой старьевщика и лабораторией алхимика. В святилище криминалистики витал нестерпимый запах: смесь исключительных сигарок с химреактивами.
Настенные часы пробили полдень. Открыв дверь без стука, Ванзаров протиснулся меж стеллажами и полками, стараясь не получить по голове свалившейся рухлядью. Хозяин кабинета, скинув сюртук и засучив рукава, что-то рассматривал в микроскоп и яростно пыхтел.
– Попался, зараза! – прорычал он и добавил: – Я все слышал, Ванзаров, ко мне нельзя подкрасться незаметно.
Глаза Аполлона Григорьевича покраснели, как у кролика. Его спросили о самочувствии, не заболел ли часом.
– Нет, не заболел! Болезни боятся меня как огня. По вашей милости встретил новый, тысяча девятьсот пятый год в лаборатории. Такой подарочек преподнесли.
– Вас никто не заставлял.
– Попробовали бы заставить!.. Хоть с толком провел бессонную ночь. Это значительно интересней, чем пить шампанское и волочиться за юбками, да. В мои-то годы…
Лебедев явно напрашивался на комплимент. Ванзаров протянул мятую фотокарточку:
– Проверить бы по картотеке антропометрического бюро.
Взглянув на групповой портрет, Лебедев обрадовался:
– Это же тот полугосподин, которого я имел честь препарировать. А вот эта – просто редкая красавица, руки домиком держит, надо же. Хотя я с такой роман крутить не стал бы. Что-то есть в ней опасное. Кто она?
– Вскоре узнаем.
– Интересная женщина… Да и эти, что ручки растопырили, тоже ничего. Кто они?
– Вскоре узнаем, – повторил Ванзаров.
– А владелец гарема?
– Профессор Окунёв. Читал мне лекции по древнеримской литературе.
– Собрались отомстить ему за студенческие мучения? Хитро!
– Удалось что-нибудь выяснить? – спросил Ванзаров.
Из хаоса появилась пробирка, наполненная белым порошком.
– А как же! При помощи новейшего метода хроматографии. Заметьте, разработан нашим отечественным ученым Михаилом Цветом, добрейшим человеком и уникальным ботаником. Господин Цвет придумал использовать трубочку с мелом для разделения пигментов зеленого листа. А я приспособил хроматографию для криминалистики. Про это изобретение у нас мало кто знает, но я предрекаю ему грандиозное будущее.
– Так что же нашли? – напомнил Ванзаров.
Лебедев выудил мятую бумажку и сказал:
– Это надо слушать стоя. Ну, вы и так стоите… Извините, сесть некуда… Итак, жидкость из желудка господина Наливайного – смесь молока, меда и мочи животного, возможно, коровы. Есть подозрение, что бедняга употреблял коктейль регулярно.
– Как лекарство?
– Скорее как стимулирующее или возбуждающее средство. В его положении это резонно. С душевными муками надо как-то бороться.
– Замена морфия?
– Вполне возможно. Используя оптическую методику Александра Пеля по определению растительных ядов…
– Нашли какой-нибудь яд? – перебил Ванзаров.
– Яда не нашел, – Аполлон Григорьевич нагло ухмыльнулся. – Зато обнаружил кое-что другое. В состав жидкости входит вытяжка из Amanita muscaria.
– Я в ботанике не силен.
– Всеми любимый мухомор. Присутствие этого грибочка многое объясняет. Знаете, в сибирских деревнях мухоморы едят сырыми.
– От голода?
– Для поднятия настроения. Мухомор богат микотропиновыми кислотами, вызывающими галлюцинации. Это грибок быстрее китайского опия приведет в мир грез и фантазий. Но чтобы им отравиться, надо очень постараться. Но это еще не все!
– Ну, порадуйте, – согласился Ванзаров.
– Я обнаружил следы Cannabis.
– Поганка, что ли?
– Конопля.
– При чем здесь конопля? Из нее веревки делают.
Лебедев победоносно улыбнулся:
– В Англии с середины прошлого века конопля вошла в лечебные справочники фармакологии. Южноамериканские индейцы еще в доколумбовы времена сушили ее, набивали в трубки и курили с большим эффектом для фантазии. Но убить коноплей невозможно. Вывод: отсутствие отравления доказано научно.
Помолчав, Ванзаров сказал:
– Получается, дело можно закрыть.
