Лабиринты Иитоя

На пороге узкая высокая двустворчатая входная дверь также казалась странной, лишённой единства пропорций, как будто она всеми силами старалась не допустить и не пропустить кого бы то ни было внутрь. При одном взгляде на неё мне стало дурно, я почувствовал приступ удушья и клаустрофобии, хотя никогда ничего подобного не испытывал и такими болезнями не страдал. «Чудно», – подумал я, выжидая, пока мне станет легче.

Через минуту я взялся за тяжёлый дверной молоток и постучал им о потёртую деревянную поверхность двери. Пришлось подождать прежде, чем где-то там внутри лязгнул замок, и высокая дверь бесшумно приоткрылась. Из тёмного помещения на меня глядел безупречно одетый мужчина преклонного возраста. Отточенность движений и идеальный внешний облик наводили на мысль, что, скорее всего, это прислуга, ибо какой сумасшедший педант станет вылизывать себя настолько превосходно по своей воле, не будучи к этому принужденным. За дверями позади человека угадывалась большая роскошная зала, разглядеть интерьер которой мешал сгустившийся внутри полумрак.

– Добрый день, сэр. Я рад приветствовать вас в доме Абрахама Меннинга. Чем я могу быть для вас полезен? – вежливо отчеканил он заученную фразу.

– Здравствуйте. Я по поводу работы, – немного сконфузившись, сам не знаю от чего, ответил я.

– Да, вероятно, – бесстрастным тоном подвёл итог нашей короткой беседы слуга, оглядев меня с ног до головы. – Дело в том, что сейчас хозяин занят: принимает важных посетителей. Не могли бы вы зайти позднее. Скажем, в семь часов по полудню. Я думаю, что к этому времени господин Меннинг освободится и будет рад вас принять. В том случае, если вы, конечно, сможете повторить ваш визит.

Повисла пауза, в течение которой я раздумывал, как поступить: ведь ко всему прочему мне ещё по-прежнему требовалось найти жильё.

– Если вы беспокоитесь о том, что придётся возвращаться затемно, прошу, не переживайте. На такие случаи в доме предусмотрены так называемые гостевые комнаты. Так что грядущую ночь вы можете провести здесь, в гостях у мистера Меннинга.

– О, это было бы очень кстати и выручило бы меня, поскольку я только сегодня прибыл с Хэвен-Гейтс и ещё не успел подыскать жильё.

– Тогда я предупрежу господина, что в семь у него гость с вопросом о работе. Как вас представить?

– Джон Уинтропп, сэр. Благодарю вас.

– Мы будем ожидать вас, – сказал он и бесшумно закрыл дверь.

Я остался один перед роскошными дверями на широком крыльце огромного дорогого дома. Казалось, что в миле вокруг никого, лишь только ветер шумел в пожелтевших кронах деревьев, принося с кингспортских верфей глухие перестукивания плотницких молотков.

Той же дорогой я вернулся в Кингспорт, где около полудня, блуждая в глубине лабиринта гниющих складов, случайно наткнулся на какую-то закусочную. Над входом висела табличка «Канат и якорь», и я, будучи сильно голодным, вошёл внутрь. Было душно и накурено, грязно, темно, но несмотря на скопившийся за столами люд, царила довольно тихая атмосфера. Кое-как отыскав себе место, я подумал, что, по-видимому, бар пользуется популярностью. Позднее я узнал, что «Канат и якорь» служил местом отдыха старых моряков-янки и рыбаков.

Быстро справившись с двумя сэндвичами и кофе, я поспешил покинуть лишённое свежего воздуха помещение таверны и вышел на улицу, желая скоротать оставшееся время за прогулкой. Солнце стояло высоко и своими лучами изо всех сил старалось прогреть осенний воздух, когда я, оглядевшись по сторонам, на противоположной стороне улицы на углу одного из зданий приметил сидящего на груде досок и ящиков мужчину, который активно махал мне рукой, приглашая подойти к нему поближе. Убедившись, что эти знаки и его внимание обращено именно ко мне, я, немного поколебавшись, перешёл дорогу и оказался рядом с ним. Это был жалкого вида калека, лишённый обеих ног, немного грязный и неопрятный, однако обладающий острым умом и располагающим к себе нравом, что он с лёгкостью продемонстрировал в последующей завязавшейся между нами беседе.

Джаггер – именно этим именем он назвал себя – сразу же признал во мне приезжего, ибо всех местных он знает в лицо, а сам он, своего рода, кингспортская знаменитость. Нищий сразу же извинился, что отнимает у меня время, и подобная вежливость ещё больше расположила меня к нему. Он поинтересовался, не из-за «Ллойгора» ли я приехал в этот город. Когда он услышал отрицательный ответ, то сразу же расслабился и, казалось, повёл себя ещё оживлённее и приветливее.

– Очень хорошо, мистер Уинтропп, что вы здесь не из-за «Ллойгора». Знаете, многие приезжают отведать нашего знаменитого вина, да слетают с катушек. Не нужно его пробовать. Не стоит. Глядите на меня! Разве это дело!? – сказал он, указывая на культи.

Далее последовал его жалобный утомительный рассказ, который я не стану здесь пересказывать, но лишь отмечу, что его итогом стала просьба подкинуть ему деньжат на пропитание, сколько мне позволяет собственное материальное благосостояние. Он в свою очередь в долгу не останется и будет рад поделиться со мной любой информацией, какая только может понадобиться приезжему, оказавшемуся в чужом городе.

– Поверьте мне, мистер Уинтропп, я тут всё про всех знаю.

Я задумался: по натуре я добрый человек и всегда готов помочь нуждающемуся, поэтому решил исполнить просьбу Джаггера, хотя, признаться, моё положение на тот момент не было безоблачным. Зато взамен калека мог бы рассказать мне про Абрахама Меннинга. Нищий, услышав его имя, как-то приник и стушевался, даже попробовал вернуть мне отданную ему мелочь, однако всё же, подумав, засунул её в карман.

– Меннинг – истинный кингспортец. Он уже обитал в своём особняке, когда я впервые появился на восточном побережье Новой Англии. Поговаривают, что его дом якобы был высечен в скале тогда, когда Уильям Баттен впервые поднялся на Кингспорт-Хэд, чтобы выстроить свой загадочный дом на краю туманного утёса. Особо сумасшедшие твердят, что Абрахам бессмертный и является одним из пассажиров того самого легендарного «Мэйфлауэра», – сказал Джаггер и посмеялся сам себе. – Личность незаметная и непрочная, ей богу, как доски в порту и все многочисленные кингспортские слухи и легенды. Вы, простите, откуда о нём услыхали?

Я ответил ему, что нашёл объявление о найме в «Рабочем вестнике».

– Знаете что, мистер, у нас нет такой газеты, – усмехнувшись, ответил Джаггер, не обращая внимания на мои попытки возражать и доказывать обратное, ведь только это мне и оставалось, поскольку имеющийся экземпляр вестника я бесследно потерял.

– За то время, что я живу в Кингспорте и наблюдаю за всем здесь происходящим, могу сказать, что это не самое странное, что мне доводилось видеть и слышать. Несуществующая газета? Что ж, возможно, несуществующая газета вполне себе реальна, – он посмотрел мне прямо в глаза. – Сложно оценивать реальность вещей в мире, объективность которого нам познать не суждено. Что же касается Меннинга, – старик покачал головой. – Он есть, но, вроде бы, и нет. Богач, но к влиятельным семьям Кингспорта его никто никогда не относил. О нём все как будто бы забыли, но, похоже, это его вполне устраивает. Редко появляется в свете, деньгами не сорит, чем зарабатывает – да Бог его знает. Все местные твердят, что он помешанный коллекционер. Что коллекционирует, не ведает никто. Те немногие, кто входили в его дом, либо не выходили оттуда вообще, либо не выказывали большого желания распространяться об увиденном. О его же подземном лабиринте, который тоже своего рода легенда, судачат многие, однако мало кто знает, действительно ли он существует. Я уверен, что под скалой расположены многочисленные коридоры, тоннели и ходы. Это всё точно есть, поскольку я сам их видел. Но это ли и есть лабиринт Меннига, я не знаю. Кингспортцы, верующие в существование лабиринта, твердят, что тот якобы древний и выстроен в честь бога Иитоя индейского племени О’одхам, что в Аризоне, но, вроде как, и у нас здесь квартируются, – Джаггер запнулся, закашлялся и достал бутылку, которую я не видел дотоле у него. Это был тот самый «Ллойгор», несколькими глотками которого тот смочил себе горло.

– Лабиринт – что-то типа символа жизни у них, понимаете? Твердят, что за последние сто лет лишь двоим удалось найти выход из круга Иитоя: Филиппу Ховарду и господину Фауллеру – он вновь запрокинул бутылку и сделал четыре больших глотка. Почему-то мне показалось, что сама тема разговора толкала его к бутылке, как будто говорить о Меннинге и его доме здравомыслящему человеку с трезвым умом не положено.

– Человек оказывается у входа в лабиринт не по своей воле, – продолжил Джаггер. Его речь стала медленнее, язык перестал слушаться, зато мозг, спущенный с поводка, бродил по широким просторам дотоле недоступных для разговора тем. – Чаще всего обстоятельства жизни или иная неведомая непреодолимая сила извне подводит беднягу к огромным двустворчатым воротам. Неизвестность, тьма, коварные сквозняки, монстры прошлого и чудовища будущего охраняют выход из него. И пускай даже тебе посчастливиться, удача окажется на твоей стороне, и ты сможешь выбраться из самого эпицентра тьмы, из этого сердца ада, ты никогда не будешь прежним. Ежедневные ночные кошмары во снах станут твоими палачами, а днём ты будешь трястись от страха в ожидании тварей из плоти и крови, которые будут мерещиться тебе за каждой дверью, – он уже не говорил со мной. Теперь он сам был собственным собеседником, я перестал быть ему нужен. Он же в свою очередь перестал интересовать меня, поскольку чем чаще он прикладывался к «Ллойгору», тем меньше веры было его словам.

– Что стало с Филиппом Ховардом? – тем временем продолжал Джаггер. – Куда он исчез? А второпях с отплывшим в Европу Роджером Фауллером? А я тебе скажу: их обоих, скорее всего, уже нет, ибо слуги Иитоя могущественны. Они достанут любого, кто играет не по правилам. Говорят, Ховарда лишили жизни в собственном доме, а корабль Фауллера разбился, и бедолага лежит на дне морском. Хотя, может, и живы оба: ведь тела так и не нашли. Боги взбалмошные создания, могли и сохранить им жизни на их горе, чтобы ещё пострадали, – сказал, оскалившись, старик и зашёлся в сильном кашле, что заставило меня брезгливо отвернуться и пойти прочь.

Без пяти минут семь я стоял перед дверью дома Абрахама Меннинга. Меня вновь встретил всё тот же с иголочки одетый слуга, который без единого слова повёл меня в приёмную. Холл, в котором я оказался, переступив порог особняка, поразил меня своим величием: высокие потолки в два-три этажа с атриумом, огромные окна по обеим сторонам от входной двери повторяли её контуры; открытые теперь шторы пропускали слабый серый свет уходящего осеннего дня, который заливал всё пространство зала. Скромный лаконичный интерьер говорил о хорошем вкусе, чувстве меры и стиле, присущем хозяину. Преобладавшие мягкие серые тона всех оттенков располагали к гармонии и спокойствию, пришлись мне по душе и оказались сродни присущей мне в последнее время меланхолии.

Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж, где в той же мере по стенам, потолку, словом, повсюду была разлита идеальная ничем не запятнанная серость и белизна. Казалось, что всё здесь должно было быть лишено своего истинного смысла и облика: эта дорогая мебель, известные картины, люстры и бра, узорчатые балясины в балюстраде балкона, вычурная лепнина, глядящая на тебя из углов, в наш кричащий пошлостью и безвкусицей век должны были быть яркими пятнами и обращать на себя внимание всякого, должны быть громким свидетельством растущего благосостояния своего владельца. Однако ничего этого нет. Вся роскошь, окружавшая меня, была скрыта строгостью серого, зеленовато-морского и глубоко синего. Всматриваясь в эту безукоризненную чистоту, я чувствовал головокружение, иной раз у меня захватывало дух, а мысли мои зачастую уносились прочь, отчего Родерик, как впоследствии оказалось, звали слугу, несколько раз окликал меня, когда я, застывший на месте, пялился на кусочек стены или всматривался в простые, но от того не менее чарующие изгибы узоров колонн и развешанных по стенам барельефов.

Мне никогда не доводилось находиться в таких удивительных местах. Даже убранство протестантской церкви Аквиннака, казавшееся мне дотоле завораживающим и поразительным своей простотой и изяществом прямых линий, которой я с детства восхищался, не шло ни в какое сравнение с увиденным мною в доме мистера Меннинга, который, я повторюсь, притягивал и пленил взор отнюдь не роскошью, а желанием скрыть и обезличить эту самую роскошь. Таким образом я, ещё не успев познакомиться с хозяином особняка, уже проникся к нему уважением и готов был стать ему другом и приятелем до конца своих дней.

Остановившись в конце коридора, Родерик открыл передо мною дверь:

– Это комната ожидания, – пояснил он, жестом предлагая мне первому проследовать в неё. – В другом её конце есть ещё одна дверь. Она ведёт в кабинет хозяина. Когда он будет готов вас принять, над дверью загорится Жёлтый знак. Только после этого вы можете войти.

– Жёлтый знак? – переспросил я, немного озадаченный формулировкой.

– Да, в нужное время вы без труда поймёте, что я имел в виду. А сейчас проследуйте в зал ожидания и присядьте. Расслабьтесь и поразмыслите. Перед встречей с мистером Меннингом это может пригодиться.

Немного поколебавшись, сам не знаю почему, под безучастным и безразличным, пустым взглядом Родерика я вошёл внутрь. Дверь за мной бесшумно закрылась.

Я оказался в длинной узкой комнате, похожей на пассажирский вагон паровоза, только лавки здесь стояли не поперёк, а вдоль обеих наиболее протяжённых стен. В остальном это была абсолютно пустая комната с двумя узкими неудобными белыми деревянными скамьями от начала и до конца, от одной двери до другой, которые, к слову, тоже были одинаковыми. Зал ожидания, рассчитанный на внушительную очередь из огромного количества персон, подумалось мне, однако кроме меня здесь никого не было. Разве что только эхо. А ещё мне подумалось, что здесь легко можно потерять ориентацию и перепутать дверь, ведущую в коридор, с дверью, за которой расположен кабинет Меннига. Лишь таинственный Жёлтый знак должен указать мне нужное направление.

Голые стены были выкрашены в белый до боли в глазах цвет. Однако самым необычным в этом месте помимо формы комнаты было то, что пол и потолок представляли собой огромные во всю ширину и длину помещения зеркала, в бесконечности своей отражавшие друг друга. Ступая по зеркалу, я медленно прошёл в центр комнаты. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего подобного: два не имеющих конца пути, один из которых уходил в небеса, а другой спускался в самые недра земли. Я глядел в бездонную даль под собой, потом поднимал глаза наверх, чтобы утонуть в таких же бескрайних глубинах, раскинувшихся над моей головой.

Наконец, насмотревшись и немного привыкнув к странному убранству зала, я опустился на скамью. Тишина. Пустые белые стены. Зеркальная иллюзия вертикального коридора, и настоящие разделённые несколькими десятками шагов вход и выход через две идентичные двери в противоположных концах зала. Бред, похожий на сон, который в данную минуту являлся частью моей реальности. Странное ощущение, прислушавшись к которому начинаешь невольно задумываться над тем, куда ты попал.

Неужели я действительно пришёл сюда по объявлению о работе? Помнится, первое, что сказал Джаггер о газете, в которой я узнал о существовании дома Меннинга, – «Приятель, её не существует!».

Я закрыл глаза и постарался более не думать об этом. Я вернулся мыслями к Грете и своему решению, обещающему перемены и новую жизнь. Интересно, когда я стал таким ограниченным, тем, кем являлся до последней встречи с Гретой? В какой период своей жизни я поставил себе границу, загнал себя в рамки и посадил себя на поводок точно дворнягу? В юности я был иным. Тогда мне казалось, что я полностью свободен, волен делать, что захочу. Мне было всё по плечу, я мог всё, на что бы ни решился. С чего я взял, что заработок в несколько десятков долларов в фирме отца, это то, что мне нужно? С чего я взял, что отдых для меня – недоступен, и я обязан работать из кожи вон? Почему я ограничил себя своим родным городом и решил, что никуда не могу уехать, потому что на это нет и не может быть времени? Почему я, послушав отца, отказался от приобретения автомобиля? Разве я доволен своей маленькой квартиркой? С какого момента своей жизни я смирился со всем этим, позволив кому-то или чему-то обрезать крылья за спиной, которые некогда взращивала во мне моя юная душа, и махнул рукой на свою жизнь? Разве не это ли предательство собственной мечты и себя самого? А главное – в угоду кому? По чьим лекалам текла река моей судьбы последние годы? Вчерашняя кошмарная ночь – это моя малодушная попытка найти компромисс, договориться, но с кем? Лень? Трусость? Желания отца? Кто управляет моей жизнью? Чья рука? С кем, чёрт возьми, я торгуюсь за свою жизнь?

С другой стороны, не будет ли эгоизмом желание жить лишь в своё удовольствие? Господи, как я устал от этих метаний…

Наконец, я увидел Жёлтый знак. Только он появился не над дверью, как говорил Родерик, а прямо на ней, или лучше сказать внутри её самой. Не знаю, сколько времени я молча просидел, погружённый в собственные думы, прежде чем на одном из входов-выходов начала медленно проступать полоса жёлтого цвета. Сначала тускло и еле заметно, потом всё явственнее и ярче. Казалось, что светилось само дверное полотно, как будто кто-то невидимый вычерчивал краской прямо на нём какой-то замысловатый узор. Через мгновение символ проступил целиком, ярко вспыхнул, приглушив белизну стен и блеск зеркал, и исчез.

Я подошёл к двери и осмотрел её: никаких следов только что произошедшего видения. Ни хитрых встроенных в панель ламп, ни иных фантастических механизмов. Дверь, как дверь. У меня возникло ощущение, что, может, всё это мне померещилось, и ничего не было? А потом резко, ни с того ни с сего я ощутил, что всё происходящее со мной сейчас – реально, а вот газеты в порту никакой не было. Мысль, неожиданно поразившая меня, пришла и ушла. Но в том, что она верная, я не сомневался. Раздумывать над тем, как такое могло произойти, времени у меня не осталось.

Я обернулся и окинул взглядом пустую комнату ожидания. Что это было? Стараясь не раскручивать нить размышлений, я отвернулся и почувствовал сильное желание как можно скорее покинуть это место, и, не теряя времени, подошёл и открыл дверь, противоположную той, где несколько секунд назад был начертан Жёлтый знак.

ГЛАВА 3. Абрахам Меннинг

– Что-то мне подсказывает, что не сюда ты хотел попасть из того коридора, убегая от предначертанного тебе Жёлтого знака, – проговорил кто-то, кого я не видел. – Ничего, не переживай. В этом нет твоей вины. Иной раз мы сами не знаем, чего хотим. Со мной тоже иногда такое случается. Только я в отличие от вас эту нашу слабость знаю, а ведь осознание существования проблемы позволяет кардинальным образом пересмотреть пути её решения!

Поначалу после яркого света зала ожидания кабинет мистера Меннинга, в котором мне каким-то фантастическим образом всё же не посчастливилось очутиться, несмотря на желание поскорее убраться отсюда, показался мне сосредоточием и центром тьмы. Глаза блуждали в потёмках, и только шесть маленьких тусклых ламп, расположенных на стене позади хозяина дома, отбрасывали бледный слабый свет, из-за чего я видел лишь силуэт говорящего, который в вольготной позе сидел за большим письменным столом.

– Признайся, тебя тоже, как и меня, мучает вопрос постоянной ежедневной, ежеминутной необходимости выбора, – нисколько не смущаясь и не переживая о моём неудобстве, продолжал тем временем Абрахам Меннинг. – Порой самые заурядные решения оборачиваются личной катастрофой, однако случается и такое, что чей-то глупейший поворот не туда, становиться фатальным для всего человечества! Меня, например, не перестаёт волновать вопрос: ну, зачем ей понадобилось это дурацкое яблоко? Вежливо же попросили: не трогать! Или вот ещё: почему именно красная таблетка? Господи, да возьми ты синюю! – в сердцах восклицает он, но потом уже спокойнее продолжает. – Таким образом, личный выбор оборачивается катастрофой для миллионов. Как жить, когда каждое твоё решение может стать эсхатологическим? Стоит только это представить, как жизнь превращается в сущий ад! Но, слава Богу, большинство об этом не задумывается: они слепо коротают свой век на ощупь, наугад. Не так ли?

– Ведь никакой газеты не было? – спросил я невпопад, желая разобраться, в какой именно момент привычная почва стала уходить у меня из-под ног, а я начал проваливаться в бездонную яму.

– А это так важно? Не знаю. Наверное, нет. Могу лишь утверждать, что никаких объявлений мы не издаём: ни о работе, ни о выставках, ни о похоронах, ни о продаже чего бы то ни было, – ответил тёмный силуэт таким тоном, как будто эта беседа уже успела ему наскучить. – Все попадают сюда по-разному, но самостоятельно, и, собственно, причина появления каждый раз всегда одна и та же: «Я заблудился в сумрачном лесу, земную жизнь пройдя до половины», – излишне наигранно продекламировал он. – Не многим выпадает шанс искать ответы на свои вопросы в Лабиринте Иитоя. Одному на миллион, быть может. Так что считай, что в каком-то смысле тебе повезло!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.