Сказка о принце. Книга первая

– Перестань, – глухо попросил Патрик. Душа его скорчилась, сжалась до одного крошечного комочка, который вопил изо всех сил: «Убийца!». Все на свете отдал бы он, еще тысячу раз под плети встал бы, лишь бы не видеть воскового лица в глубине комнаты, не чувствовать приторного солоноватого запаха – запаха крови и смерти. Он виноват дважды, трижды, на его совести две жизни. Пусть бы они лучше никогда не встретились, но Магда осталась бы жива.

Ночь тянулась без конца, и Патрик потерял счет часам. Время от времени Вета меняла подстилки, бросая их в таз с водой в углу комнаты, пыталась поить Магду чем-то с горьким запахом трав – без толку. В какой-то момент Патрик не выдержал – отключился, привалился к стене и закрыл глаза. В ушах звенело, кружилась голова. Спустя всего пару мгновений он почувствовал, как его плеча коснулась рука Веты:

– Проснись… проснисьскорее!

Патрик вскочил, подбежал к постели. Магда смотрела на него ясным, осмысленным взглядом:

– Если ты отсюда выберешься, – сказала она, едва шевеля губами, – найди мою маму. Южная провинция, Сейра, дом Бартоша, Матильда Левец. Расскажи про меня. И сына… его зовут Терек. Разыщи его. Обещаешь?

– Обещаю, – прошептал Патрик.

– Ну и все, – Магда устало и с облегчением вздохнула. – Спасибо тебе… за все.

Она закрыла глаза, вытянулась на постели. Вета и Патрик с замиранием смотрели на нее. Еще несколько минут – и лицо Магды стало строгим и чистым, уже не принадлежащим этому миру.

* * *

Дождь тихо шелестел, стучал по крыше барака – тихий, мелкий. Весенний. Едва ли не первый в этом году – поил редкую, вытоптанную сотнями ног траву, горы, окружавшие лагерь, и, казалось, даже души людей. Необычная тишина – умиротворяющая, легкая – стояла над лагерем. Потом все станет по-прежнему, и люди будут ругаться, озлобленно глядя на сыплющуюся с неба морось, и дождь будет – лишь грязь под ногами и промокшие спины. Но пока… первый дождь. Первый…

И становилось чуть легче, словно кто-то большой и мудрый говорил: все образуется. Все успокоится, только верь…

Не верилось.

Ян осторожно тронул Патрика за плечо.

– Не спишь?

– Нет, – ответил Патрик, не открывая глаз.

Со смерти Магды минул месяц, и за все это время Патрик не произнес и двух десятков фраз. Возвращаясь с работы, ложился на нары и отворачивался к стене. На попытки друга заговорить невнятно отвечал «Да», «Нет» или «Не знаю» в различных сочетаниях. Ян ругался, пытался взывать к голосу разума, однажды дал ему пощечину – не помогало. Патрик молча потряс головой, потер щеку и отвернулся. Он почти перестал есть, а ночами, просыпаясь изредка, Ян видел, как друг лежит с открытыми глазами и молча смотрит в темноту.

– Ты ведешь себя, как истеричная девица, – заявил Ян однажды, пытаясь разозлить Патрика.

– Не нравится – не смотри, – ответил тот равнодушно.

Ян не знал, что еще можно сделать. Сам он и жалел теперь лекарку, и злился на друга, считая его, пусть и косвенной, но причиной смерти Магды, и досадовал, считая, что если уж сводить себя в могилу, то делать это нужно как-нибудь иначе, а еще лучше – забрав с собой виновника своего несчастья.

В ту страшную ночь, когда умерла Магда, Патрик вернулся в барак на рассвете. Душа его превратилась в черную яму, в которой полыхало пламя вины, отчаянная тоска и горечь утраты. И все уговоры, которые он слышал от Яна, еще больше увеличивали этот сжигающий ком. Он не знал, чего хотел. И чего не хотел, не знал тоже. Ему было все равно.

– Если ты себя уморишь, Магду ты этим не вернешь, – сказал ему как-то Ян.

Патрик вздрогнул, как всегда при имени Магды, обвел глазами барак в безумной, отчаянной надежде. Потом снова угас…

«Поговорили», – подумал Ян.

А еще была Вета. Вета, которая за одни те сутки замкнулась и словно повзрослела на десять лет. Ян мучился от любви и жалости, которые не мог выразить словами. Он видел, как изводится девушка, и знал, что нужен ей сейчас совсем другой – тот, что лежит там, в бараке, лицом к стене, и молчит. Вета отвечала на его слова и даже улыбалась неловким его шуткам, но Ян видел, как вскидывается она на каждый голос, хотя бы отдаленно напоминающий голос Патрика. И злился на него – еще и за это. Тот, кто мог помочь самой лучшей девушке на свете, не мог и не хотел этого сделать.

Как-то раз, после очередной попытки Яна разговорить принца, Джар, наблюдавший за этим, сказал тихо:

– Не изводись ты так… Ты ему сейчас все равно ничем не поможешь, только хуже сделаешь…

– Но нельзя же так, – возразил Ян.

– Он должен сам, понимаешь? Только сам. Если захочет жить – вернется. А ты лишь себя загонишь. Отстань…

Больше никто как будто и не замечал ничего. В сущности, мало кому было дело до другого, каторга живет по своим законам, главный из которых – волчий. А если и попадаются люди, то их мало. И впервые Ян понял и оценил эти крошечные кусочки тепла и участия, что искорками просверкивали в тяжкой черноте. Он с благодарностью пожал руку Джару. А тот лишь усмехнулся.

* * *

Все оставалось по-прежнему, и так же светило солнце, и весна разгоралась во всем своем великолепии, и даже здесь, в лагере, чувствовалось жаркое ее дыхание. Только теперь, приглядевшись, смогла Вета оценить неброскую красоту горного леса, высокого неба и мрачных на первый взгляд, но величественных сосен. Как-то удивительно тихо и спокойно становилось на душе, когда перед закатом поднимешь голову и посмотришь на дальние горные вершины. Теперь, слава Богу, днем есть минутка – когда каторжники уходят на работу, в лагере становится относительно тихо.

Не раз, не два, и вслух, и про себя благодарила Вета Магду за эту вот возможность хотя бы нечастого одиночества. Останься она на общих работах, наверное, умерла бы давно. Не успела сказать спасибо, не успела… как много она, оказывается, не успела; был человек – и нет его, и никто уже не помнит, что была такая женщина, жила, дышала, взглядывала насмешливыми своими темными глазами, усмехалась, поправляя волосы. Восковое лицо Магды маячило перед глазами. Вета не плакала. Но почти каждую ночь видела Магду во сне.

Она просила ее – вернись. Не может же быть, чтобы так несправедливо и быстро, за сутки сгорел человек. Вета не сумела, не могла примириться с этой смертью. Она обещала, что отойдет в сторону, ни разу, ни словом, ни взглядом не помешает им с Патриком, никогда… пусть, все, что угодно, только бы Магда жила.

С тоской и стыдом вспоминала Вета один-единственный разговор, случившийся у них с Магдой вскоре после того, как Вета все поняла про нее – и Патрика. Она изводилась тогда несколько дней, почти перестала есть, из рук валилось все, и лекарка заметила это. Вета прокричала ей все – со слезами, задыхаясь, колотя кулаками по стене. Магда выслушала ее спокойно и долго молчала. А потом проговорила негромко и жестко:

– Если любишь – добивайся. Пусть он увидит в тебе женщину. Если сам захочет. Но просто так я его не отдам, имей в виду. Если хочешь добиться такого человека, то будь его достойна.

И Вета враз замолчала, и больше они на эту тему не говорили. А теперь… а что теперь. Как бы ни было, ничего не вернуть.

Вета старалась поддерживать все так, как было при Магде. Так же утром обходила бараки, так же проверяла запас отваров и мазей, так же стирала бинты. И ежеминутно с досадой ощущала собственное бессилие. Она ничего не знает и совсем ничего не умеет. И с ужасом думала, что делать дальше, и каждую минуту страшилась стука в дверь – вот сейчас придут за ней и велят идти обратно… после тишины и одиночества маленькой каморки Магды – снова общий барак? Уходя туда на ночь, Вета дождаться не чаяла утра, когда можно будет снова остаться одной. А еще – здесь была возможность мыться; Вета и сама не понимала раньше, как много это, оказывается, значит. Как быстро и легко превратиться из человека – в животное, и тогда уже не замечаешь, как от тебя смердит; горячая вода и гребень – как это мало и как много.

Теперь эта маленькая каморка стала ей домом.

Со времени смерти Магды минуло три недели, когда однажды вечером после короткого стука в дверь шагнул на порог, пригнувшись, комендант и остановился, обводя глазами комнату. Вета вскочила поспешно и испуганно посмотрела на него. Штаббс махнул ей рукой: сиди, мол.

Какое-то время комендант молча расхаживал по каморке. Вета следила за ним настороженным взглядом.

Потом он остановился и посмотрел на нее.

– Останешься тут лекаркой?

Чего угодно ожидала Вета, но не этого.

– Я?! – изумилась девушка. – Но я же…

Штаббс вздохнул – и сел рядом с ней на топчан. Вета испуганно отодвинулась.

– Послушай… – медленно произнес комендант. – Послушай меня, девочка.

Он помолчал.

– Во-первых, все равно кому-то надо. Если не ты – то кто? Есть у нас один, целитель милостью Божьей, но ему запрещено… узнает кто – с меня голову снимут, и ему мало не покажется. А больше – кому?

– Да я же не умею ничего, – грустно сказала Вета.

– Так уж и ничего? Неужели Магда за столько времени ничему тебя не научила? Ты девушка грамотная, умная, если чего и не знаешь, то додумаешься сама. Если очень нужно будет – спросишь потихоньку этого, Альхейра… он не откажет, я знаю. Потихоньку, полегоньку – вытянешь. О людях подумай… хоть и отребье, мразь, а ведь все равно живые. Нам тут только эпидемий, мора повального и не хватало.

Вета опустила голову.

– Во-вторых, продолжал Штаббс, – пристально глядя на нее, – неужели тебе так хочется снова на общие работы? Ни в жизнь не поверю. И ты там не протянешь долго, максимум год, ну, два – и загнешься. А так… и жить здесь будешь, в каморе этой… не дворец, но все ж таки не в бараке, ведь правда?

Девушка молча кивнула.

– Мне жаль тебя, поэтому и уговариваю. Не захочешь – держать тут не стану, иди себе, пожалуйста, обратно. Но ведь здесь тебе самой лучше будет.

Он помолчал.

– Работы много, конечно, и уставать будешь, но все равно не так, как там, – он мотнул головой в сторону бараков. – Магда, поди, тебе растолковала уже, что к чему. Я, если честно, не особенно вникал, что она там и как делала… ты просто продолжай так, как она – и все. А по ходу дела разберешься. Не так страшен черт, как его малюют, – и он ободряюще улыбнулся Вете.

– Хорошо, – прошептала она. – Я согласна.

– Вот и умница девочка. Ночевать можешь тоже здесь, теперь это твое царство. Только знаешь что… постарайся без глупостей, хорошо?

– Каких глупостей? – непонимающе спросила Вета.

– А таких. Магда тоже, наверное, умирать не хотела.

Вета с испугом посмотрела на него. Знает все? Догадывается? Делает вид? Что он знает?!

– Словом, договорились, – подытожил комендант и тяжело поднялся. – Может, кстати, и друзьям своим когда поможешь… или мозги на место поставишь, – он вздохнул, – дураки ведь, прости, Господи. – И добавил после паузы: – Знаешь… нет ли у тебя чего от бессонницы?

Ту ночь Вета впервые проспала без снов, замертво свалившись на узкий топчан Магды.

Один из дней конца апреля принес девушке новые неожиданности.

За обедом, хлебая горячую похлебку, Вета не сразу заметила подсевшую к ней Алайю. Прежняя подружка все так же была расположена к ней, и при встречах они дружелюбно обменивались парой слов – если была возможность.

– Слушай, – сказала ей Алайя, – такую новость скажу, упадешь!

– Какую? – рассеянно отозвалась Вета.

– Тут на тебя глаз положили.

– Мгм, – пробормотала Вета, думая о своем.

– Ты меня слышишь, нет? Я говорю, тебя один хочет.

– Как хочет? – не поняла Вета. – Поговорить, что ли?

– Поговорить, – хихикнула Алайя, – а потом и полежать. Соображаешь?

Вета отложила ложку и недоуменно посмотрела на нее.

– Как полежать?

– Ну, ты и дура, – покачала головой девчонка. – Объясняю еще раз. У нас тут есть такой, Кныш его зовут. Он многое может. Меня в солдатскую кухню устраивал, когда… в общем, неважно. И ты ему понравилась. Если не будешь выпендриваться и ему угодишь, то горя знать не будешь – устроит он тебя потом на непыльную работу, кормить станет от пуза, знай только ублажай его. Поняла? Опять нет?

Вета отшатнулась в недоумении и ужасе, бросая ложку.

– Чего шарахаешься, дурочка? Это ж удача тебе привалила, радоваться надо!

– Нет, – прошептала девушка. – Ты выдумываешь, наверное…

– Ну да, – усмехнулась Алайя. – Он тебя сам скоро найдет, помяни мое слово.

Вета не вполне поверила. Мало ли что девчонка напридумывала. Кому бы положить глаз на нее – здесь. Вета давно перестала ощущать себя женщиной… существо неопределенного пола, волосы запрятаны под платок, худая – так, что выпирают ключицы и ребра, а руки в запястьях тонкие настолько, что даже, наверное, кандалы не удержатся. Кому она может понравиться?

Бегая из барака в барак, она выбросила разговор из головы.

День сменился вечером, в лагерь потянулись вереницы каторжников, возвращавшихся из карьера. Забрав из каморки миску и ложку, Вета шла мимо бараков за порцией горячего варева и хлеба, когда услышала вдруг рядом с собой:

– Эй, погоди, малышка! Какая ты красивая девочка.

Обернувшись, Вета увидела рядом с собой высоченного мужика, из тех, кого называют «шкафом» – в ширину почти столько же, сколько в длину. Широкое лицо с перебитым когда-то носом выглядело бы добродушно, если бы не холодный взгляд маленьких глаз, прячущихся под густыми бровями. Похожие на оладьи губы кривились в ухмылке. Странно, неужели она ни разу не встречала его раньше? Или новенький?

– Какая хорошая девочка, – пробасил мужик, хватая ее за руку. – Пойдем со мной, красотка?

– Простите, – пробормотала она, отступая.

– Я тебе хлеба дам, – сообщил детина, удерживая ее. – Две пайки, мало не будет!

Вета вырвала руку и еще больше попятилась, ища взглядом охрану. Как назло, ни одного солдата не было видно поблизости.

– Уйдите прочь! – выкрикнула она.

– Ишь, еще кочевряжится, – удивился каторжник. – Благородная, что ль? Пошли, говорю, довольна будешь!

Он схватил девушку за талию и притянул к себе. Огромная лапа алчно сжала ее грудь, другая проехалась по спине, спустилась ниже.

– Ты, красотка, подумай, – прошептал он. – Кныш всегда дело говорит, запомнила? Завтра выходной, приходи сюда. Я тебя не обижу, а будешь моей – никто тебя тронуть не посмеет, и есть будешь досыта, поняла?

– Пошел вон, драная рожа! – выпалила Вета и, вырвавшись, бросилась бежать.

Каторжник расхохотался ей вслед.

– Я дважды не предлагаю, – крикнул он, даже не делая попыток погнаться следом. – Подумай, детка!

Вета мчалась со всех ног, не разбирая дороги. Скорее, укрыться в каморке, туда-то он не сунется, охрана завернет! Пот и слезы заливали ей глаза.

– Вета! – услышала она вдруг знакомый голос и споткнулась. Крепкие руки осторожно удержали ее, не давая упасть. – Что с вами?

Патрик! Девушка вцепилась в него судорожной хваткой и всхлипнула.

– Что случилось? – снова спросил Патрик. – Ну-ка… – он отвел ее в сторону, в узкий проход между двумя бараками, и оглянулся. – Рассказывайте!

Дрожа и все еще цепляясь за его куртку, как за якорь спасения, Вета выложила ему все, и не так уж много слов понадобилось, чтобы Патрик все понял.

– Кто это? – спросил он очень спокойно. – Вы можете его показать или описать?

Вета кивнула. И расплакалась опять, уже с облегчением, прижимаясь к нему.

– Его, кажется, Кныш зовут, он так сказал. Огромный, – выговорила она. – Лицо такое… страшное, нос сломан. Большой очень, на быка похож.

– А, понял, – сказал Патрик, подумав. – Знаю.

Вета подняла голову и посмотрела ему в лицо. И словно впервые заметила, каким холодным стал его взгляд, какими гибкими и точными сделались движения, как заходили желваки под тонкой кожей.

– Давайте-ка я вас провожу, Вета, – проговорил он так же спокойно и вроде бы беспечно. – Идемте. И постарайтесь пока в одиночку не ходить, ладно? Ничего не бойтесь, а если вдруг он снова подойдет – кричите, зовите охрану.

– Я боюсь, – тихо сказала она, идя с ним рядом и радуясь ощущению тепла и защищенности, которое всегда охватывало ее рядом с ним. – Днем-то ладно, а вот ночью…

– А ночью вы будете у себя, туда он не сунется. Не бойтесь, – повторил Патрик. – Все уладится. Вот мы и пришли.

Принц остановился. И улыбнулся ей, тронул за руку.

– Идите, Вета. Не бойтесь, все будет хорошо.

Эту ночь Вета почти не спала. В каждом шорохе чудился ей звук чужих шагов, хриплое дыхание, злобная усмешка. Днем она перебегала территорию лагеря, озираясь, и чувствовала себя в безопасности только в каморке Магды, запирая засов. Ей казалось, что все теперь против нее, за каждым углом чудилось ей затаившееся зло; вот-вот набросятся, схватят, уволокут с собой. И хотя встреченные ей каторжники не обращали на нее ровно никакого внимания, а вчерашнее страшилище больше не попадалось, все равно нервы были натянуты до предела, а сердце гулко билось.

Ближе к вечеру девушка немного успокоилась. Никто не подкарауливал ее, никто не угрожал; солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь маленькое оконце в каморку лекарки, придавали комнате вид мирный и уютный. Во дворе дружно курлыкали голуби, важно бродя по грязи.

Уже вот-вот должен был прозвучать сигнал к отбою, когда в коридоре послышались шаги. В дверь негромко постучали, и знакомый голос спросил:

– Можно?

Под низкую притолоку, пригнувшись, вошел Патрик и остановился на пороге.

– Можно? – повторил он. – Здравствуйте, Вета…

– Патрик! – воскликнула она, вскакивая и краснея от радости. – Как вы здесь…

Патрик тихонько вздохнул. Окинул взглядом маленькую комнату, и девушка заметила, как дернулись его губы.

– Да я… в общем, по делу. Вы мне не поможете?

Он шагнул на свет, и девушка охнула, разглядев его лицо. На скуле чернела огромная запекшаяся ссадина, губы разбиты, костяшки пальцев ободраны.

– Что случилось?! Сядьте, ваше высочество… что случилось?

Еще раз хлопнула дверь, на пороге возникла высокая фигура. Ян.

– Ну, как? – спросил он весело. – Живой? Добрый вечер, Вета.

– Добрый вечер, – обрадовалась девушка и удивилась еще больше. – Что случилось? Почему вы здесь – так поздно? До колокола ведь полчаса…

– Привел вот этого суслика, – сообщил Ян, проходя в угол, чтобы не мешаться под ногами. – Опять ему шкуру попортили.

Вета в ужасе повернулась к Патрику.

Ян вытащил из-за пазухи краюшку хлеба и протянул принцу:

– Ешь.

– Спасибо, – отказался Патрик, – я не голоден. Оставь себе.

– Ешь, я сказал! – рявкнул Ян, всовывая хлеб в его руку. – Живо!

Вета переводила непонимающий взгляд с одного на другого.

– Вета, – сообщил Ян, поворачиваясь к ней с видом исследователя, – перед вами идиот обыкновенный, исчезающе редкий вид. Поглядите на него внимательно. Вы знаете, что вытворил этот… ммм… экземпляр?

– Ян! – резко проговорил принц.

– Сей субъект, – продолжал Ян, не обращая внимания, – вчера учудил драку…

– С кем? – в ужасе выговорила девушка.

– Да есть там один… из третьего барака, кажется. Кныш… может, видели – здоровый такой, с перебитым носом?

– Ян! – опять резко сказал Патрик.

Вета медленно кивнула, прижимая пальцы к вискам.

– Уж не знаю, чем означенный Кныш не угодил нашему высочеству, но только высочество вчера перед отбоем подошел к этому типу и… сначала они, конечно, о чем-то вежливо побеседовали. Слово за слово – и наше высочество красиво так и аккуратно съездил ему, – Ян хихикнул, – не совсем по уху, но не скажу, куда именно. Тот, ясно, в долгу не остался, ну и – извольте видеть, драка. Потом охрана подоспела…

Вета поежилась, представив себе в красках эту картину: огромный, точно глыба, Кныш с пудовыми кулаками и свирепой яростью – и худой, гибкий, как лоза, Патрик, казавшийся, наверное, рядом со своим противником совсем хилым.

– И что?! – прошептала девушка.

– Да ничего особенного, – язвительно ответил Ян. – Плети опять да половинный паек на неделю обоим. А половинный паек – это пустая похлебка без хлеба раз в день, на ней и так ноги протянешь, а уж если норму выполнять надо, так вообще жизнь прекрасной покажется… Да ешь же ты! – рявкнул он опять.

– Кто тебя просил рассказывать это? – поинтересовался Патрик – и, поколебавшись, вцепился зубами в краюшку.

– А дальше что? – перебила Вета.

– А дальше ничего. Привел вот – может, вы ему хоть немного прорехи в шкуре залатаете? По-моему, у вас скоро ниток не хватит спину ему зашивать… только-только на ноги встал – и опять… Так он ведь еще и упирался, идти не хотел.

Тут только Вета заметила, что движения принца очень скованны, что сидит он на топчане преувеличенно прямо, стараясь не касаться спиной стены.

– Было бы из-за чего, – равнодушно сказал Патрик, расстегивая куртку.

– Ну-ну, – хмыкнул Ян и продолжал ехидно. – А еще, Вета, данный экземпляр почему-то не хочет ответить на вопрос, зачем ему это было нужно. Раньше наш принц влезал в драки только по поводу. Теперь, видимо, станет нарываться и без повода… ради интереса, я полагаю. Ему, наверное, врагов не хватает, мало приключений стало. Этого Кныша, – рявкнул он, – даже кое-кто из охраны боится. Он этого так не оставит. Ты хотя бы понимаешь, что делаешь?

Патрик молчал.

– Это из-за меня, – тихо сказала Вета, отчаянно глядя на принца. – Это все из-за меня.

– Почему из-за вас?

Сбиваясь, путаясь, рассказала девушка свою невеселую историю. Не успела она закончить, как Ян заорал яростно, грохнул кулаком по стене и вскочил.

– Почему ты сразу-то не сказала?!

– Сядь, – потянул его за руку Патрик. – Тебя там только не ждали.

Ян резко повернулся к нему.

– А ты… как ты мог молчать?

– Так и мог, – так же равнодушно ответил принц, дожевывая крающку. – Лучше было бы, если б ты туда сунулся, что ли?

Ян сжал кулаки и шагнул к двери.

– Ну, я ему устрою, – процедил он сквозь зубы. – Я эту гниду в землю зарою!

Патрик вскочил, поймал его за плечо и толкнул обратно.

– Охолони. Не пойдешь ты сейчас никуда и ничего не устроишь.

Ян вырвал руку. Но тут Вета метнулась ему наперерез и неожиданно строго сказала:

– Мало нам одного такого… бойкого, еще вас, Ян, потом чинить, да? Сядьте и помолчите!

Ян мгновенно смолк.

– Рубашку снимайте, – велела Вета, подходя к Патрику с чашкой теплой воды и куском полотна.

И – смутилась вдруг, залилась вишневой краской до самых ключиц так мучительно и ярко, что Патрик взглянул на нее – и покраснел тоже, отвел глаза. Потянул через голову рубашку…

– Нет, сначала давайте лицо, – проговорила Вета глухо.

Ян грустно и внимательно посмотрел на них – и промолчал.

* * *

Два дня Патрик ловил на себе взгляды каторжников – то удивленные, то опасливые, то испуганные. Однажды показалось ему даже, что Папаха собирается ему что-то сказать – но никак не решается. Впрочем, он не собирался ломать голову над причинами такого странного внимания.

За эти два дня они с Яном едва не поссорились всерьез. Каждую свою хлебную порцию Ян честно делил на две части – и страшно ругался, когда Патрик отказывался от своей половины. На «половинном пайке» действительно можно было ноги протянуть – у принца от голода кружилась голова и дрожали руки. Но взять хлеб означало, что Ян тоже останется голодным – и Патрик отказывался, стараясь не смотреть на маленький, сводящий с ума полузасохший кусочек в ладони друга. И они препирались вполголоса, честя друг друга последними словами; потом Патрик просто падал на нары и отворачивался к стене.

Вечером, перед самым отбоем, когда все обитатели бараков собирались уже на своих местах и, зевая, занимались кто чем мог в ожидании колокола, Патрика окликнули от входа:

– Эй, Принц! Тебя там спрашивают, выдь-ка сюда!

– Кому бы… – недоуменно пожал плечами Патрик – он едва успел лечь.

– С тобой пойти? – поднял голову Ян.

– Да зачем? Сейчас вернусь.

Ни он, ни Ян не заметили, какими опасливыми взглядами провожал его барак. Яфф дернулся было следом, но Йонар поймал его за руку. Папаха нехорошо ухмыльнулся.

В сенях Патрик столкнулся с вбегающим Джаром.

– Уфф… успел. А ты куда? Колокол скоро…

Принц пожал плечами.

– Говорят, кто-то меня там спрашивает.

– Стой! – резко сказал вдруг Джар, хватая его за руку. – Кто спрашивает?

– Да я-то откуда знаю?

– А ну, погоди!

Патрик недоумевающее посмотрел на него.

– Ты что?

Джар потянул его в сторону от входа.

– Вот что я тебе скажу, мальчик, – тихо, но внушительно проговорил он. – Ты делаешь себе врагов быстрее, чем следует. И по меньшей мере глупо соваться вот так, одному, неизвестно куда.

– Да в чем дело-то?

– Ты дурак или прикидываешься? – зло спросил Джар. – После этой вашей драки Кныш на тебя зуб точит. Понимаешь? Будь осторожен теперь, принц, будь очень осторожен. Здесь у нас случиться может все, что угодно, и если ты еще хочешь жить…