Сплетение судеб

Обоз медленно пополз вперёд. Казаки спрашивали друг друга:

– Сколько ещё до умёту?

– Рукой подать уже.

– Покуда доберёмся, все жилы зараз вытянем.

– Вытянем – не вытянем, а топать надо б…

Сдвинув брови, напрягая мышцы, вперив упрямо вперёд глаза, навострив слух – казаки упрямо следовали в посёлок. И каждый, подавляя внутреннею дрожь, вызванную холодом и нервным напряжением, думал: «Ничего, уже доберёмся. А там пожрём, да и в баньке попаримся!».

Телега Ураева жалобно хрустнула и застопорилась. Тащившая её пара измотанных лошадей тоже встала, даже не пытаясь сдвинуть её с места.

– О Аллах! Нет больше мочушки!

Архип оглянулся и увидел Гафура. Тот качался, и было видно, что он вот-вот рухнет прямо в грязь. От его промокшей одежды валил пар.

Казаки посматривали на него и ничего не говорили. Ураев, опустив голову, сел на куст корушатника. Он долго безучастно слушал, как пыхтят казаки, ладя его телегу. Неожиданно Гафур вскочил и бросился помогать им. Но Архип легонько отстранил его.

– Отдышись покуда.

Ураев хотел возразить, но покорно сел.

Подладив телегу, казаки вернулись к своим повозкам. И Гафур, думавший, что больше не может, снова взял вожжи в руки. Дождь прекратился, и на лес опустилась ночь.

– Не поспели засветло добраться, – сказал Ураев и тут же свалился в телегу, вытянувшись рядом с опостылевшим трупом Салима.

Архип, не оставлявший его без внимания, помог Гафуру подняться и усадил на место.

Гафур пожевал ссохшимися губами:

– Сколько ещё осталось?

– Сейчас сам чёрт не поймёт, – взглянув на небо, ответил Архип.

Ураев с усилием выдохнул:

– Ничего, всё одно дотянем. Али мы не казаки?

Архип видел, что Гафур болен. Его вдруг охватила такая усталость, что тоже захотелось махнуть рукой и послать всё к чёрту.

Обоз прополз сквозь лес ещё немного. Архип утешал себя мыслью, что дорога стала лучше, как вдруг первая телега встала посреди очередной лужи.

Сбежались казаки. Подошёл и Ураев.

– Ступай обратно, без тебя сдюжим, – сказал ему Архип.

Мужики вертелись около телеги, загородившей проезд всем остальным. Пробовали и так, и эдак – ничего не выходило. Телега прочно застряла.

– Давайте разгружать, казаки! – вздохнул Архип. – До умёту всево ничаво осталось, а тама и отдохнём зараз…

Никому не хотелось разгружать. И ноги, и руки уже отказывались слушаться. Но делать было нечего. Начали выгружать и относить в сторону от повозки тяжёлые брёвна. Ураев тоже присоединился. Архип нахмурился, но не препятствовал: каждая пара рук была нужна.

Освободив телегу, попытались вытолкнуть её из лужи. Гафуру вручили вожжи. Он как мог погонял уставших коней, а казаки выталкивали сзади повозку. Они крепко ругались, скользили, падали и снова наваливались на неё. Вскоре повозка выскочила. Её протолкнули ещё немного вперёд и стали нагружать брёвнами.

Архип осмотрел лужу критическим взглядом, почесал залепленный грязью подбородок:

– Браты, выпрягай коней и айда до умёту!

Казаки недоумённо посмотрели на своего атамана, но промолчали.

– Что зазря пупы рвать будем! – гремел в ночи простуженным голосом Архип. – Мы с этой телегой сколько промудохались, а их ещё вон сколько. Ежели каждую выгружать да в обрат загружать станем, то…

– Не дури, атаман, – прохрипел простуженно Гафур. – Дождь вон как из ведра хлыщет. Ежели сегодня лес не доташшим, то до зимы об нём можно и не вспоминать вовсе.

– Ты что мелешь, Гафур? – спросил Архип, подойдя к нему.

– Атаман, уже морозы на носу, сам ведаешь, – прошептал обессилено Ураев. – А сколько ещё дожди лить будут – одному Аллаху известно. Дороги уже размыты, а завтра…

– Что, думаешь, дотянем?

– Выдюжим, не сумлевайся!

Подошедшие казаки уложили Гафура на брёвна, закутали его снятой с себя промокшей одеждой.

Изнемогая от усталости, казаки всё-таки умудрились перевезти гружёные лесом повозки через злополучную лужу и продолжили свой путь. Настроение немного улучшилось. Остаток ночи люди надеялись провести в посёлке.

Далее дорога была лучше, лужи встречались реже. «До полуночи дотянем, – думал Архип. – Вот ведь невозможно казалось, а щитай дотянули!»

Вскоре обоз дотащился до посёлка. Архип едва управлял повозкой. Он боролся с усталостью, уже ни о чём не думая, сосредоточив все физические и духовные силы лишь на том, чтобы не свалиться без сил на мокрую землю…

Архип увидел бегущих к обозу людей только тогда, когда они были рядом. Он сошёл с повозки и тупо смотрел, как подбегавшие казаки сменяли своих измотанных собратьев и разгружали брёвна. Потом до его сознания дошло, что рядом с ним стоит Ерофей Хмелёв и теребит за плечо.

– А тебе чего в тепле не сидится? – спросил Архип.

– Дык невтерпёж стало, – ухмыльнулся старик.

– Что, соскучился?

– Можно и эдак сказать.

– А мы в лесу Салима нашли, – вдруг вспомнил о страшной находке Архип. – Его бы…

– Ужо позаботимся, не сумлевайся, атаман, – заверил его Хмелёв. – А сейчас марш в баню. Телеги разгрузят, я сам за выпряжкой коней пригляжу. И ещё, там тебя казак от Ивашки Кирпичникова дожидается. Он с вестью к тебе пожаловал. А уж с доброй али нет, сам рассуди.

Архип кивнул и поплёлся домой. Что за весть ждёт его? Почему Кирпичников сам не приехал в умёт?

Архип так ничего и не понял. Он пошагал к своей землянке, позабыв об усталости. Навстречу ему выскочил Ерофей Злобин, и первое, что увидел Архип даже в сумерках, – были его сияющие каким-то особенным светом глаза.

* * *

Войдя в землянку, Архип почему-то сразу обратил внимание на руки посланца Ивана Кирпичникова. Широкие крепкие ладони, с толстыми короткими пальцами. И эти сильные, натруженные руки вызвали в нём ещё большее почтение к человеку, прибывшему от атамана, который оставил о себе очень хорошее впечатление.

В ожидании чего-то необычного Архип натянуто улыбнулся гостю, которого знал как казака Сафрона Щуплова. Но усталость после многочасовой езды по лесу сказалась именно в этот момент, и он едва не упал. Щуплов схватил его и поддержал.

– Да ты прямо с ног валишься, атаман! Садись скоренько к печурке, а то ещё продрог до соплей, как я погляжу?

Архип сбросил с себя пропитанный водой полукафтан и присел на табурет между столом и пышущей жаром печуркой. Ерофей Злобин и вошедший только что в землянку Матвей Беспалов расположились на нарах напротив. Сафрон Щуплов посмотрел на Архипа. Лицо его было серьёзным.

– С чем пожаловал к нам, Сафрон? – спросил Архип, разглядывая при тусклом свете лучины гостя.

– Вот тебе на! – ухмыльнулся тот. – Сразу не в бровь, а в глаз.

– С делом государевым пожаловал, – ответил за Щуплова Злобин. – А ты наберись терпения, атаман, зараз всё и услышишь!

– Иван Кирпичников послал, – ответил гость. – Вот уже соберусь с мыслями и как на духу обскажу зараз всё.

– А каким боком дело государево прикипелось? – насторожился Архип. – Нас что, на службу сверстать хотят?

– Можно и эдак назвать, – ответил загадочно Щуплов, покосившись на притихших Злобина и Беспалова.

Он вскочил и сделал несколько шагов взад-вперёд по землянке, а потом снова сел на тихо скрипнувший табурет.

– Дык вы не ведаете, что вокруг творится? – заговорил он. – Я вам сейчас обскажу, и вы всё поймёте. Вы узрите, что времячко нынче нашенское пожаловало, и мы отомстим зараз всем, кто на вольности наши казачьи роточки разевал! – Щуплов грохнул кулаком по столу.

Архип слушал его, широко раскрыв глаза.

– Царь-государь наш, Петр Фёдорыч Третий, в степи объявился! – выкрикнул Сафрон.

– Дык разве у нас теперь не государыня на престоле? – удивился Архип.

– Покудова она ещё, – скрипнув зубами, ответил гость. – А кто она, знате? Немка… Змеюга подколодная! Скинула Петра Фёдорыча с престола, а сама евоное место заняла! А он-то жив оказался и сейчас в степи объявился! Вот как оно.

– А для чего он к нам пожаловал? – вытаращил глаза Архип.

– Защиту и справедливость искать, – охотно пояснил гость.

– У кого? У нас? – прошептал обалдело Архип.

– У всех, кто в степи проживат! – важно, со знанием дела ответил Щуплов. – Мы, казаки, самые что ни на есть защитники государства, признающие только одну родину – Россею! И чтоб доказать это, мы должны вычистить отсель всех еёных врагов! Вот почему все казаки сейчас к государю примкнули. Сейчас войско у него крепкое. Вы поняли, казаки?

Поняли или нет гостя Архип, Матвей и Ерофей, но до них дошло, что сейчас им говорили что-то очень важное. И с чувством глубокой озабоченности они лишь утвердительно кивнули.

– Ну вот, – восторженно продолжил Щуплов, – а прибыл я нынче за вами! Всё бросайте зараз и к войску государеву поспешайте!

Но его призыв не заставил слушателей тут же подскочить и бежать седлать коней. Они лишь задумчиво переглянулись. Азарт, в котором пребывал Щуплов, вызванный собственной речью, развеялся. Лицо его посерело. Положив руки на колени, Сафрон уныло посмотрел на догоравшую лучину.

– Вы что, али сумлеваетесь в моих словах, казаки?

– Нет, – сказал Архип. – Я вот только не уразумею никак, для какого ляда мы государю понадобились? И взялся откель «государь» этот?

– Издалека он прибыл, – оживляясь, вскочил Щуплов. – Из-за границы, где от супружницы своей хоронился, – объявил он с такой гордостью, словно сам всё это время находился с «государем» рядом и расценивал это как наивысшую честь. – Поймите, казаки, что мы зараз все должны любить и почитать Петра Фёдорыча и быть готовы завсегда помереть за него!

Громкие и возвышенные призывы совсем оглушили Архипа. Он с усилием пытался запомнить всё, о чём так горячо ему втолковывали, и выяснить, каким же образом он сможет вернуть «государю» отнятый у него трон. Из вежливости, ради поддержания разговора, спросил у гостя только об одном:

– Почто государь, ежели это взаправду он, к нам пожаловал, а не к донцам али кубанцам?

– К донцам? – переспросил ошеломлённый Щуплов.

– Ну да.

– А, почто к ним, а не к нам? – Гость укоризненно покачал головой. – Знать, к нам у ампиратора доверия гораздо больше! А хотите знать, почто так?

Стараясь не заснуть, усердно раздирая слипающиеся веки и зевая, Архип выслушал полный восторга, хорошо заученный рассказ о том, почему «государь» выбрал себе в союзники именно яицких и оренбургских казаков. И почему все казаки готовы отдать свои жизни за спасение «ампиратора»!

Архипу стало не по себе и тоскливо оттого, что «государь» громит крепости на своём пути. А если он пожалует в умёт Степные огни? Но он ничего не сказал Щуплову, его одолел сон, голова безвольно упала на грудь.

– Спокойной ночи, Архип, – недовольно пробормотал над ним Щуплов, с помощью Злобина и Беспалова помогая ему перебраться на кровать. – Ежели вдруг, не дай Господи, жизнь государя будет зависеть от эдаких вота атаманов, то…

Он не договорил, только озлобленно сплюнул себе под ноги.

Архип проснулся рано утром. В землянке никого не было. Голова болела, в горле пересохло. Встав с постели, он прошёлся взад-вперёд по землянке. «Государю помощь казаков нужна в восстановлении справедливости…» Он потряс головой, думая, что в ней всё ещё кружится хоровод вчерашних слов Щуплова, но это долетали обрывки фраз с улицы.

Архип прислушался. За стенами землянки раздался гул десятков голосов. Немного огорчившись, что его как атамана не удосужились позвать на круг, Архип вышел на улицу и присел на пенёк.

Равнодушно следил он со стороны за тем, что происходит в центре умёта, у колодца.

– Казаки! Нам оказана великая честь! К нам прибыл гонец от самого ампиратора Петра Фёдорыча Третьево! – кричал, обращаясь к собравшимся, Ерофей Злобин. – Мы снимаем шапки перед ним!

Он сорвал с головы шапку и осмотрел всех, желая убедиться, что казаки дружно последуют его примеру.

Архип, сидя на пеньке, с сожалением отметил, что большая часть казаков тоже поснимала шапки.

Щуплов, сидевший недалеко от Злобина, довольно улыбнулся и удовлетворённо потёр ладони. Он встал и махнул рукой.

– Я хочу вам сказать, казаки, – выкрикнул Щуплов, – цените время и государево доверие!

Он принялся пересказывать слово в слово всё то же, что говорил ночью в землянке.

В голове Архипа всё перемешалось. Щуплов твердил о всеобщей борьбе за «государя ампиратора» и обещанные им вольности. Он говорил, что казаки – сила, которая сметёт всех недругов Петра Фёдорыча, и в России не останется никого, кроме вольного казачества.

Круг заволновался. Крики ликования переплелись с воинственными возгласами. Обычно рассудительные и трезво мыслящие казаки вдруг превратились в спесивых и невыдержанных мальчишек.

Едва страсти улеглись, а гул у колодца затих и смолк, Щуплов рубанул рукой воздух и воскликнул:

– А ну, собирайтесь в путь-дорогу, казаки! Государь ждёт нас!

Архип встал с пенька и подошёл к Сафрону:

– Почто без меня горло дерёшь? Почто не разбудил меня?

– А какой от тебя прок? – зло рассмеялся Щуплов. – Я мыслил, что ты атаман. И Иван Кирпичников эдак же мыслил. А ты? – Он грязно выругался в адрес Архипа и отвернулся.

– Из штанов гляди не выпрыгни, смутьян горластый! – крикнул оскорблённый Архип. – Ты почто людей зазря баламутишь, ирод? Наплёл с три короба, а ещё…

Щуплов замахнулся и ударил его плетью по лицу.

За первым ударом последовал второй, третий…

Архип закрыл лицо руками, но удары плети обрушились на его голову и плечи.

Ерофей Хмелёв, повинуясь чувству жалости, подбежал к нему, чтобы прикрыть своим телом, но Матвей Беспалов потянул его за ворот полукафтана и негодующе закричал:

– Прочь! Не трогай, не пачкай руки. Этот нелюдь обскорбил государя нашего и евонова посланца!

– Что произошло с вами, казаки? – оттолкнув Беспалова, закричал, потрясая клюкой, Хмелёв. – Мы вам кров дали, к себе допустили, а вы?

– Оставьте их, казаки, – распорядился Щуплов, незаметно для всех беря «бразды правления» в свои руки. – Ступайте и к походу готовьтесь. А умёт этот… Да пущай горит себе синим пламенем сообча с трусливым атаманом и стариком ополоумевшим!

Глава 10

Татищева крепость никогда не испытывала своими стенами всей мощи вражеского натиска. За краткую историю своего существования она довольствовалась мирным спокойствием, нарушаемым лишь мелкими набегами кочевников, которые рыскали небольшими отрядами вокруг да около, даже не пытаясь штурмовать крепкие бревенчатые стены.

С приближением войска Пугачёва крепость переживала крайнюю тревогу.

Комендант Елагин схватил бригадира Билова за грудки и закричал:

– Дайте мне свою шпагу, Иван Карлович! Немедленно отдайте её мне!

– Пожалуйста, любуйтесь, – спокойно сказал Билов, передавая ему свою шпагу. – Можете идти с ней на Пугачёва. Я не буду против.

– Вы подлец и трус! – выкрикнул Елагин, хватая шпагу и ломая её об колено. – Эта шпага запачкана, осквернена! Она не вынималась из ножен. – Он швырнул презрительно обломки в ноги остолбеневшего Билова, который густо покраснел и закричал, сотрясаясь от гнева:

– Свинья! Как ты смеешь обвинять меня в трусости?! Я старше тебя по должности… да я…

– Ты не достоин носить оружие, трус!

– А это мы ещё посмотрим! – сказал Билов, гордо выпрямляясь.

– Вы трус и мерзавец! – продолжал обвинять Елагин. – Вы трусливо вернулись обратно, когда требовалось оказать помощь коменданту Харлову!

Побледнев, бригадир замахнулся, как саблей, своей длинной курительной трубкой и бросился на Елагина.

– Не подходи, зарублю, негодяй! – Комендант выхватил саблю и приготовился к схватке. Но, вовремя опомнившись, он опустил руку. – Но нет. Я этого не сделаю. Рука моя не тронет безоружного, не тронет офицера, хотя и трусливого, как заяц. Иди, беги, Иван Карлович! Бери коня. Ты ещё успеешь спасти свою шкуру, ускакав в Оренбург!

Билов шагнул к двери.

– Иван Карлович, – остановил его Елагин, – ещё одно слово. Выслушайте меня!

– Что вам угодно, господин полковник? – спросил холодно бригадир.

– Мы здесь одни в канцелярии. Не кажется ли вам, что вы поступили подло?

– Отход отряда решал не я один, а все мои офицеры, – оправдывался, хмурясь, Билов.

– Хорошо. Забудем распри, – справившись с собой, заговорил примирительно Елагин. – У нас около тысячи солдат и казаков, пятнадцать пушек. Дадим отпор самозванцу?

– С этого и надо было начинать, – пробубнил недовольно бригадир, возвращаясь на место. – Ломать шпаги всяк сможет, а вот противостоять смутьянам…

Войско Пугачёва расположилось в трёх верстах от стен Татищева. Минула ночь. Сторожевые на стенах не сомкнули глаз. Но в лагере противника не замечалось никакого движения.

Защитники крепости немного приободрились, но бдительности не утратили. Тяготившие всех опасения казались напрасными.

Комендант Елагин пребывал в недоумении: почему мятежники не атакуют крепость? А может, хотят взять измором, рассчитывая, что голод заставит защитников сдаться?

Полковник не переставал призывать людей к бдительности и осторожности. Он был уверен, что войско мятежников может напасть неожиданно и нужно с удвоенной бдительностью следить за врагом. Лицо его осунулось и сделалось хмурым. Он понимал, что солдаты в крепости могут не выдержать напряжения, а казаки… Он не верил прибывшим из Оренбурга с бригадиром Биловым людям, а особенно разбитному сотнику Тимофею Падурову. Сотник больше заглядывался на девок, чем готовился к смертельному бою с врагом.

Ближе к полудню комендант Елагин снова подошёл к стене и заглянул в бойницу. Он был погружен в свои мысли, но сразу очнулся и вздрогнул, когда подошедший сзади Билов сказал, что мятежники – он указал в сторону лагеря пугачёвцев – не атакуют потому, что ждут подхода артиллерии. Таково было мнение и самого Елагина.

– И ты боишься этого? – резко спросил он барона.

– Бояться не боюсь, но их много, и воюют они на удивление умело.

– А у тебя душа в пятки прячется, Иван Карлович? – И Елагин презрительно рассмеялся.

Билов покраснел и хотел что-то ответить, но в это время лагерь мятежников пришёл в движение. Послышались крики. Сидевшие вокруг костров казаки вскакивали и приветствовали радостными криками медленно приближающийся к лагерю обоз.

– Вот и артиллерия пожаловала, – вздохнул полковник и посмотрел на притихшего у бойницы Билова. – Вы тут присмотрите, Иван Карлович, а я пойду, пожалуй, попрощаюсь с семьёй.

* * *

– Зря, государь, ты меня не послушал, – вздохнул Анжели, хмуря брови. – Эта крепостица сама бы покорилась тебе без боя, когда её защитнички прознали бы, что ты уже завладел Оренбургом.

– Что мне теперь Оренбург, господа советчики! – ухмыльнулся самодовольно Пугачёв, глядя на него и притихшего Флорана. – Мы ещё до столицы дойдём и ковырнём Катьку! Сейчас вот возьмём Татищеву крепостицу, апосля Чернореченскую, и Оренбург у моих ног!

– Сейчас самое время на столицу двинуть, – высказал своё мнение Флоран. – Царица погрязла в войне с Турцией, и там задействованы лучшие войска. Дошагав только до Москвы, мы соберём такое войско, что императрице и не снилось! А когда мы с Божьей помощью усилимся, то и ударим по Петербургу.

Пугачёв задумался, а слово взял Анжели.

– Людей посылать надо, государь! – сказал он. – Пусть поднимают народ по тем областям, где потом пойдём мы, поднимайте его и дальше, у башкир, у Самары. Сейчас все крепостные ненавидят своих господ. Потому-то и война ваша с успехом набирает силу! У вас есть деньги на содержание войска. Офицеры получают плату в десять раз больше, чем офицеры в армии Екатерины.

– Ваши советы мудры и предусмотрительны, господа, – ласково посмотрел на французов Пугачёв. – Я пошлю людей везде, куды укажете.

Флоран и Анжели делали вид, что внимательно слушают «ампиратора», потягивая вино. Но при последних словах Пугачёва Флоран поднял голову:

– Послушай, государь, ещё один мой совет. У вас будет большое войско, но состоящее не из кадровых военных, а из народа; народ же, знаете, колеблется, как ковылинка на ветру. Войско могут и разбить. А потому не следует казнить офицеров, которые добровольно согласятся перейти к вам на службу!

– Штой-то я не вразумляю, об чём бормочешь, Егор? – сказал Пугачёв.

– Надо убеждать пленных офицеров в том, что вы истинный царь, а не палач! – продолжил Флоран. – Вы же казните их направо и налево, даже не пытаясь переманить к себе на службу.

– Дык вороги они все проклятущие! – воскликнул Пугачёв удивлённо. – Они же Катьке-лярве уже присягнули?

– Как присягнули, так и отмахнутся от присяги той, если в вас настоящего царя увидят.

– Да ты что, ошалел что ль, Егор? – вспылил Пугачёв. – Апосля жди от них предательства али удара в спину? Я что, хороших полковников средь казаков не сыщу?

– Государь, прав Егор, – вступился за Флорана Анжели.

– Слухай ты, советчик, – вскочил Иван Зарубин-Чика, – ежели твой паршивый язык ещё эдак болтать будет, я тебе и Егорке зараз сдавлю бошки так, што мозги сами наружу вытекут! Офицеров щадить… Да разве можно верить этим гавнюкам в париках с косичками? Подите вы к чертям на рога, советчики хреновы!

Анжели, побледнев, пожал плечами и промолчал. В шатёр вбежал замешкавшийся Андрей Овчинников.

– Государь, пушки подвезли! – выпалил он, сорвав с головы шапку.

– Вот это ужо по-нашенски! – воскликнул Пугачёв, вскакивая. – Теперь за дело, господа. Сейчас покажем пердуну старому Елагину, на чьей стороне сила и правда!

* * *

Защитники крепости пришли в смятение. Намерения бунтовщиков, устанавливающих пушки, были слишком красноречивы. Ни у кого не оставалось сомнений, что скоро начнётся штурм.

– Сдаваться надо! – вопили одни в отчаянии. – У царя-то вон войско какое. Вооружённое с ног до головы! А у нас какое оружие? И помощи ждать нам неоткуда.

– Молчать, ироды! – загремел Елагин, выбегая из дома.

Он успел переодеться в свой парадный мундир с боевыми наградами и шагал к воротам твёрдой походкой уверенного в себе человека. Бодрые возгласы со всех сторон поддержали его боевой настрой.

Но и сторонники «сдаться» не остались без поддержки, причём значительной. Многие из тех, на чью храбрость уповал комендант, оказались трусами и паникёрами.

– Не слухайте его, люди! – орал кто-то из толпы, прячась за спинами других. – Всех, кто сдастся, государь всенепременно пощадит! Разве вы желаете, чтоб ваши избы пожгли, а вас перевешали?

– Пусть жгут, пусть вешают! – гремел Елагин. – Но живым я не сдамся! Лучше пусть меня убьют, чем я самозванцу в ноги буду кланяться!

В крепости поднялся невообразимый шум. Люди спорили и кричали. Все были так возбуждены, шум и гам был такой, что никто не слышал упреждающих возгласов караульных.

Вдруг раздался оглушительный выстрел, и голоса разом стихли. Следом за первым выстрелом грохнул другой, третий… По степи прокатился грохот пушечной пальбы. Белые дымки выстрелов, клубясь, сползали на землю.

Возле орудий сотнями выстраивались казаки. Пока прильнувшие к бойницам защитники, поражённые и растерянные, смотрели на построение бунтовщиков, комендант подбежал к бригадиру Билову, который с побелевшим лицом осматривал свои пистолеты.

– Ну, и вы ещё собираетесь воевать? – крикнул взволнованно барон, указывая на готовящихся к штурму пугачёвцев.

– Я собираюсь подороже продать свою жизнь и жизни моих близких! – закричал в ответ Елагин. – И тебе советую того же. Хватит труса праздновать, и все те, кто ещё верен присяге, за мной!

Дочь коменданта Елагина, одетая в чёрное вдовье платье, горько плакала в объятиях матери. Из её глаз катились слёзы, а губы вышёптывали молитвы. На улице грянула пушка. Лидия Фёдоровна вздрогнула, изменилась в лице и вскочила. Второй выстрел, третий… Зазвучал церковный колокол. Лидия Фёдоровна задрожала. С улицы, через распахнутое окно, слышались крики и бряцание оружия. В испуге она подбежала к окну и закрыла створки.

В комнату ворвался бледный слуга Гришка.

– Барыня, – закричал он в отчаянии, – мы пропали! Казаки идут стеной на крепость!

– Пусть идут, – воскликнула в гневе комендантша, и глаза её засверкали, – мы будем защищаться!

– Не выдюжить нам, барыня! Не выдюжить! – зарыдал слуга. – Казаки с Тимошкой Падуровым предали нас и к самозванцу переметнулись. А сейчас разбойники уже ворота топорами ломают и, как тараканы, на стены лезут!

– Ничего, этих собак пушками посшибают! – закричала комендантша в остервенении.

– Господин полковник уж этим занят. Но всё напрасно. Ядра летят в толпу бунтовщиков, десяток их падает, а взамен пять десятков лезет.

Громче зазвонил колокол. С улицы в дом просочился запах гари. Это наступающие подожгли намётанные возле крепостных стен большие стога сена. Теперь раздавались выстрелы из ружей; пушки слышались лишь изредка.

Вдруг раздался такой треск и грохот, что казалось, изба подпрыгнула на месте. Крепостные ворота были сломаны, и полная торжества толпа казаков хлынула в крепость. В комнату ворвался бледный, окровавленный сержант Сбруев.