Самая холодная зима

«Да, да, да…»

Он положил одну руку мне на шею, не сжимая сильно, но удерживая настолько, что мои ощущения стали гораздо ярче, чем я ожидала. Это было что-то новое, и мне это нравилось… Мне нравилось, когда он меня душил.

Приблизившись, он облизал мои губы снизу вверх, прежде чем прошептать:

– Кто хорошая именинница?

Его глаза расширились, и моё сердце подпрыгнуло, когда я прошептала ответ:

– Я.

Я не желала ничего, кроме как раствориться в нём на какое-то время. Он обнимал крепко, как будто ему было не всё равно. Он ласкал каждую частичку меня, как физически, так и морально. Он успокоил кричащую во мне неуверенность.

– Правильно, – тихо сказал он. – Ты моя хорошая именинница.

В этот момент я потеряла себя.

В этот момент он нашёл меня.

Мои ноги дрожали, и он зарычал от удовольствия, когда я ощутила новый оргазм. Дик тоже почувствовал всё это. Когда я задрожала, он застонал от удовольствия. Я могла сказать, что он боролся изо всех сил, чтобы не присоединиться ко мне в этой финальной точке. Но не собирался прекращать празднование в ближайшее время.

Дик повернул меня на бок, обхватил ногами и скользнул в меня сзади.

– О, чёрт возьми, – выдохнула я, обнаружив, что под разным углом он попадает в разные точки. Мне нравилась каждая секунда этого процесса.

Он прижался щекой к моему боку, и слова слетели с его языка.

– Мне это нравится, – сказал он мне. – Мне нравится, что я могу разглядеть тебя всю.

Его руки упали на мою грудь, массируя. Прикусив мочку моего уха, он повторил:

– Мне нравится, что я чувствую всю тебя.

Мы наслаждались друг другом, отбросив время и все факторы, что нас сдерживали. Я не знала его боли, а он почти не знал моей, но в те священные моменты мы чувствовали себя одним целым. Одним поразительно красивым беспорядком.

Он перевернул меня на спину и снова встретился со мной взглядом. Эти каре-зелёные глаза вызывали привыкание. Тогда он мог попросить меня о чём угодно, и я бы исполнила любое его желание. Если бы он попросил звезду, я бы нашла лестницу достаточно высокую, чтобы дотянуться до неба. Вот насколько сильно я жаждала отблагодарить его. Я хотела его так же сильно, как он, казалось, хотел меня.

– Кончи со мной, – приказал он, когда его член потёрся о мой клитор.

Он вошёл в меня, сохраняя зрительный контакт, удерживая пристальный взгляд, как будто я была единственным человеком, на которого он когда-либо хотел бы взглянуть снова. Я сделала так, как он приказал.

Он вошёл в меня, и я кончила быстро, сильно, долго и свободно.

«Да, да, да…»

Когда мы закончили, он рухнул на меня.

– Чёрт, – пробормотал Дик, довольный.

Он осыпал поцелуями мою шею, а затем перевернулся на бок, полностью мокрый от наших американских горок.

– Это было… – выдохнул он.

– Да… – согласилась я.

Он наклонил голову ко мне, и на его лице появилась хитрая ухмылка.

– Говорил же тебе, что ты будешь сидеть у меня на лице.

Я закатила глаза, чувствуя себя слегка неловко.

– Пофиг.

Вдруг на него что-то нашло: он прищурился и слегка наклонил голову, наблюдая за выражением моего лица. Озорная улыбка, игравшая на его губах, испарилась. Затем он поспешно встал с кровати и собрал свою одежду. Он двигался так, словно только что увидел привидение.

От его поспешных движений у меня по спине пробежали мурашки.

Секунду назад он смотрел на меня так, как будто я была всем. А затем моргнул – и я стала никем?

Я натянула одеяло, надеясь, что оно послужит щитом и сбережет моё робкое сердце. Меня охватила волна тревоги. Разум вернулся к реальности. Стоило теплу чужого тела испариться с моей кожи, как возникло странное чувство отверженности. Я спустилась с самой крутой высоты, чтобы встретить печальные последствия в виде одиночества. Дик всё ещё был в комнате, но на самом деле он находился где-то далеко. Может быть, не физически, но мысленно он каким-то образом исчез, как только его ноги оторвались от кровати и встали на твёрдую землю.

Вся эта ситуация оставила у меня во рту странный привкус, но я попыталась его проглотить. Чего я вообще ожидала? Я даже не знала его имени. Дик мне ничего не был должен. Даже если он не попрощается, то останется в своем праве. Логично, что мозг это понял, но сердце? Было ощущение, что оно слегка надломилось.

Я прикусила нижнюю губу.

– Уже уходишь?

Его глаза встретились с моими, и я увидела это снова – его обиду, его растерянность. Что-то гложет его разум и путает мысли. Возможно, мы столкнулись с одним и тем же противоречием. Разве он не чувствовал то же, что и я? Это был не просто секс. Иначе и быть не могло. Я никогда не чувствовала что-то настолько личное с кем-то, кого я знала, не говоря уже о незнакомце. Но, возможно, именно в этом и состояли связи на одну ночь – фальшивые ситуации, выглядящие реальными.

Дик остановился на краткое мгновение. Его губы слегка приоткрылись, он будто бы собирался выразить свои мысли, но сдержался и продолжил одеваться. Он хватал одежду, как будто был парамедиком, отправляющимся на место происшествия. Я никогда не видела, чтобы кто-то так торопился уйти. Я бы спросила, чем его обидела, но сомневалась, что получу честный ответ. Даже не зная Дика, я чувствовала, что его глаза говорят больше правды, чем могут сказать губы.

Меня переполняло чувство вины. Что же могло пойти не так?

– У тебя есть девушка? – спросила я.

Поэтому он спешил уйти? Была ли я его Мередит в этой ситуации? Была ли у него своя коробка «Чириос», сидящая дома?

– Что? Нет.

– Тогда почему ты так торопишься?

– А чего ты ждала? – поморщился он, любой ценой избегая зрительного контакта. – Обнимашек?

Я не ожидала обнимашек, но это было бы здорово.

То, как он избегал моего взгляда, казалось очень странным. Не то чтобы я представлялась ему бедствием вроде чумы. Скорее, я была его любимым наркотиком, а он отчаянно пытался протрезветь.

– Эй, – позвала я, заставляя его посмотреть на меня ещё раз. – Ты в порядке?

Я хотела изучить выражение его лица. Чтобы иметь ещё несколько мгновений, прежде чем он отпустит всё, что мы только что сделали. Но на этот раз, когда он посмотрел в мою сторону, то уже был другим.

Его выражение утратило нежность. Он не был весел, как во время сцены, которую мы устроили. Холодность и отчуждённость вернулись, но я не могла сказать, кто он на самом деле. Был ли он тем джентльменом, который спрашивал разрешения? Тем, кто иногда выглядел как самая грустная душа на свете? Или он был просто мужчиной на одну ночь, который ничего не чувствовал?

– Я в порядке. Это не какой-то сказочный финал. Мы потрахались. Теперь разбежимся, – сказал он, натягивая джинсы. – Добро пожаловать в реальный мир.

– Ты такой придурок.

– Я сказал тебе это с самого начала. С днём рождения, – повторил он. – Спасибо за угощение.

Как только он ушёл, я осталась в постели ещё на несколько секунд. Эмоции накатили, и я не могла им противостоять. Слёзы наполнили глаза, и я начала рыдать, закрывшись руками, осознавая, что я только что сделала. Я не знала, кем была в ту ночь, ведь у меня всегда было сильное чувство собственного достоинства. Я была надёжной. Ответственной. Стабильной. Хорошей девочкой, которая никогда не делала ничего плохого. Всё, что происходило в этой комнате, было неправильным. Этого никогда не должно было случиться. Я вообще никогда не должна была оказаться в такой ситуации. И всё же мне хотелось пережить каждую секунду этого события в замедленном темпе. Его руки сжимают мою талию… его язык лижет мою шею… его губы касаются моих…

«Нет, Старлет. Это было неправильно».

Мой разум и сердце боролись, из глаз лились слёзы, и я никак не могла понять одно…

Как что-то настолько плохое могло быть таким хорошим?

Глава 3

Старлет

Я проснулась без единого намёка на головную боль.

«Это чудо двадцать первого дня рождения!»

Я догадывалась, что одного глотка волшебного пунша будет недостаточно, чтобы вызвать у меня похмелье.

Первым, что пришло на ум, когда я потянулась на кровати в комнате общежития, было то, что Джон мне изменил. К счастью, вторая мысль, которая врезалась в голову, была о Дике – и о нем самом, и о его фаллосе.

Моё тело всё ещё болело от того, как он вертел меня, будто блин на сковороде.

Я сказала ему, что я хорошая именинница?

«О боже, Старлет. Что за ночь, что за ночь».

Встав с кровати, я направилась в душ. Одно из преимуществ учиться на старших курсах колледжа – иметь душ в своей комнате, вместо того чтобы делить его с двадцатью другими девушками на этаже. Бонусы за прогресс в учёбе.

Выйдя из душа, я стала сушить волосы, и тогда Уитни пошевелилась в своей постели. Она широко зевнула, а затем пять раз похлопала себя по животу, как делала каждое утро.

– Доброе утро, соседушка, – заявила она.

– Доброе утро, соседушка, – ответила я.

Она села и вытянула руки.

– Похмелье?

– Ни капельки.

Её бровь тотчас взлетела.

– Серьёзно?

– Может быть, у меня иммунитет к похмелью.

Или я вчера вечером не выпила ни глотка.

– Не сглазь, подруга. Помнишь тот раз, когда я выпила двадцать один шот с желе?

Я вздрогнула от воспоминаний.

– Помню.

Тогда она вернулась в общежитие словно сама сделанная из желе.

Уитни улыбнулась:

– В итоге я оказалась в кабинете медсестры, и мне сказали, что похмелье настигло меня два дня спустя. Я никогда в жизни не пила столько «Гаторейда».

– Будем надеяться, что это не мой случай, – хмыкнула я. – Я чувствую себя довольно хорошо.

– Хорошо. И даже отлично, учитывая, каким придурком оказался Джон. Но потом, судя по той ночи, которая у тебя была… – Она лукаво ухмыльнулась и пошевелила бровями. – Нам даже не удалось поговорить о том, что произошло, когда ты сбежала с горячим-горячим.

Это верно. Мы с Уитни вернулись домой, хихикая как школьницы, над всем и вся. Я еле-еле переставляла ноги из-за того, что произошло в спальне, а она шла боком из-за волшебного пунша. Мы даже не начали погружаться в мои приключения с Диком.

Я почувствовала, как щёки вспыхнули от мыслей о прошлой ночи. Мне было не очень комфортно говорить о своей сексуальной жизни, главным образом потому, что секс с Джоном был довольно обыденным и скучным. Но прошлой ночью?

«Прошлой ночью…»

Я села за стол и достала расчёску.

– Прошлая ночь была… другой.

– У него была большая дудка? Или маринованный перчик?

Я усмехнулась, покачав головой:

– Почему ты такая?

– Я не знаю. Мои родители странные. Я думаю, что этот ген передался и мне. А правда, как это было?

– Это было… – Я на мгновение закрыла глаза и погрузилась в мысли.

– О боже мой, – ахнула Уитни, заставив меня открыть глаза, и сурово указала в мою сторону пальцем. – Он растряс твою вагину!

– Он растряс мою вагину, – повторила я, недоверчиво покачивая головой, вспоминая прошлую ночь.

– Чёрт возьми, да! Я так горжусь тобой, соседушка. Так теперь я права? У Джона был маленький член?

– Я не думаю, что мы можем даже классифицировать это как член. Это был, скорее, арахис.

– А у мистера горячего-горячего?

– Хобот слона.

Уитни победно вскинула руки:

– С днём рождения, Старлет Эванс!

Действительно, с днём рождения.

– Надеюсь, ты не сможешь ходить прямо все выходные. Кстати о… По шкале от одного до десяти, насколько немощными мы себя чувствуем сейчас? На уровне тостов с авокадо? – спросила меня Уитни, пока я пыталась распутать мокрые растрепанные пряди.

Мои вьющиеся каштановые волосы каждое утро представляли из себя комедию положений. Я думала о том, чтобы их сбрить, не менее пятидесяти раз за день.

Субботы для Уитни означали одно и только одно – поздний завтрак. Это был её любимый способ протрезветь после бурных пятничных вечеров. По большей части моя соседка по комнате была книжным червём, да и к своему образованию относилась серьезно. Но когда наступали пятницы! Как у прилежной студентки, у неё было не слишком много времени на отдых, но она вносила вечеринки в расписание.

Уитни называла это идеальным жизненным балансом. После вчерашнего вечера я поняла почему и была несколько разочарована тем, что пропустила два года студенческих вечеринок, сосредоточившись на учёбе.

– «Тосты» звучат потрясающе. С яичницей, – предложила я.

– Нет, лучше с яйцами, сваренными вкрутую, а после натёртыми, – поправила она. – И козий сыр с «Горячим мёдом Майка».

Она застонала от предвкушения.

– Пойдём в «У Евы»? У тебя день рождения, я угощаю.

«У Евы» было нашим любимым местом для бранча по двум причинам: кафе находилось в нескольких минутах ходьбы от кампуса и предлагало меню длиной с моё предплечье. Если хочется поесть как ЗОЖник или утонуть в кленовом сиропе, «У Евы» всегда найдётся подходящая позиция.

Отказавшись от расчёсывания волос, я собрала их в небрежный пучок на затылке.

– Я не могу пойти на бранч, помнишь? Я пообещала отцу, что в мой день рождения он заберёт меня на все выходные.

Уитни вскрикнула от отчаяния, как будто я сказала ей, что Лондон пал.

– А как же наша традиция бранча на выходных?

– Традиции придётся взять перерыв. Если только ты не хочешь присоединиться к нам.

Она задумчиво прищурилась:

– Эрик очень красивый.

Я вздрогнула.

– А, забудь, ты не сможешь поехать со мной.

– Ты уверена, что не хочешь новую мачеху?

– Ты и так мешаешь мне каждый день.

Я усмехнулась, схватила кроссовки и надела их, потом взяла розовое пухлое зимнее пальто, шарф и варежки.

Укутавшись и упаковав рюкзак, я подошла к Уитни и поцеловала её в лоб:

– Съешь тост с авокадо за меня.

Она ворчливо отмахнулась:

– Передай моему будущему мужу привет.

Я усмехнулась и, прежде чем выйти, схватила корзину с одеждой – постираю в папином доме. В Чикаго я добиралась на своей машине. Учиться в Висконсинском университете в Милуоки было очень удобно, учитывая, что до дома моего отца было всего два часа езды. Мы проводили каждое воскресенье вместе, время отца и дочери. Это был тот день, когда он не работал в тату-салоне, и день, который я тратила на стирку. Было бы здорово провести с ним субботу и воскресенье в эти выходные. День за днём я всё больше становилась папиной дочкой.

Я поехала прямо в «Инкед», зная, что именно там папа проведёт субботнее утро. Он жил и дышал этим салоном, и я была почти уверена, что и сегодня он и его сотрудники будут работать над фантастическими произведениями искусства. Когда я была ребёнком, я проводила много времени, наблюдая, как папа, его ребята и девчонки рисуют. Удивительно, сколько заказчиков плакали от радости, видя, как их шедевры оживают.

Если бы я ещё не начала свою карьеру, имела бы твёрдую руку и некоторые художественные способности, я бы с радостью провела жизнь, работая в папиной студии.

Припарковав машину за углом салона, я выскочила на мороз – по щекам бил холодный ветер – и бросилась к входу.

– Сюрприз! – прокричала толпа в холле, повергнув меня в шок.

Салон был празднично украшен.

– С днём рождения, Старлет! – пели собравшиеся.

Одной из самых крутых вещей в мире было увидеть группу мускулистых татуированных мужчин-байкеров, держащих розовые и фиолетовые воздушные шары, чтобы поздравить меня. Вся команда состояла из лучших друзей папы, и я выросла и прожила всю жизнь в их окружении. Нельсон первым поспешил ко мне и заключил в медвежьи объятия.

– С днём рождения, самородок, – сказал он, потирая кулаком мои вьющиеся волосы.

Нельсон вёл себя как рок-звезда, а с виду походил на игрока в американский футбол – непринуждённо крутой и непринуждённо гигантский. Нельсон был ростом шесть футов четыре дюйма и весом не менее двухсот девяноста фунтов. Хотя он не был пухлым. Он был весь в мускулах. Нельсон поднял меня с пола, как будто это было проще простого. Следующей на моём пути оказалась его жена Джой. Джой была красивой темнокожей женщиной, покрытой чернилами с головы до ног. У неё были яркие седые волосы и выбритые виски. Она всегда носила каблуки высотой не менее пяти дюймов – и всё же была ниже мужа.

Я почти считала их своими тётей и дядей. Папа называл их «любовью до гроба». Нельсон и Джой поддерживали нас в самые мрачные времена, и я, честно говоря, не думаю, что мы бы справились, если бы не их свет и забота.

Харпер обнял меня следующим. Ему было за шестьдесят, и его знали как одного из лучших татуировщиков в мире. Люди прилетали со всех уголков света, чтобы стать клиентами Харпера. Он был крутым, спокойным человеком, соприкасающимся с энергией и Вселенной. Иногда, если он чувствовал, что человек нервничает перед нанесением татуировки, то доставал колоду карт Таро и раскладывал их, а затем проводил быстрый сеанс рейки-терапии. Мы называли его нашим гуру-хиппи.

– Светлый привет, наша любимая.

Харпер улыбнулся и обнял меня. Он обнимал крепче всех, так, будто всю жизнь ждал момента объятия; от такого приветствия человек таял.

Дальше был Коул – тусовщик. Он уже разменял четвертый десяток, но всё ещё веселился так, словно ему только что исполнился двадцать один год. Коул был покрыт пирсингом, последним был «укус дельфина», прямо под нижней губой. Стройный, с лохматыми светлыми волосами и зелёными глазами, которые радостно сверкали, – я никогда не видела, чтобы у него был плохой день. Коул был человеком, который жил ради острых ощущений. Никого не удивило, что он вышел вперёд, держа поднос с шотами.

– Двадцать, чёрт возьми, один!

Коул прокричал это, не вынимая изо рта праздничную дуделку.

– С днём рождения, ковбойша, – сказал он, ставя поднос на стол и целуя меня в лоб.

И наконец был папа – лучший папа на свете.

– С днём рождения, принцесса, – сказал он, обнимая меня. – Я не могу поверить, что ты уже такая взрослая.

Он несколько раз поцеловал меня в лоб.

Мы с отцом были очень похожи. Не считая татуировок. В течение многих лет он предлагал набить мне что-нибудь, но я всё ещё не была готова. Быть может, однажды. В один прекрасный день.

Папа был красивым мужчиной. Когда он смеялся, а делал он это очень часто, на его щеках появлялись ямочки. У меня были такие же. У меня были и его карие глаза, и широкая улыбка. Ростом он был шесть футов два дюйма, и у него была лысая блестящая голова, которую все любили потирать на удачу.

– Я думал, что твой парень тоже приедет, – удивлённо сказал папа.

Я сморщила нос:

– Скажем так, не вышло, и я надеюсь, что больше никогда его не увижу.

Папа прищурился, раздумывая, стоит ли спрашивать подробности, но затем пожал плечами:

– Хорошо. У него были дерьмовые татуировки.

Я улыбнулась:

– Худшие из худших.

– Шоты! – крикнул Коул, сунув один мне в руку.

Я засмеялась.

– Хорошо, но мы не будем буйствовать. В понедельник у меня важный день, и я не должна переходить черту, – предупредила я.

Коул отмахнулся от меня:

– Это твой двадцать первый день рождения. Дай себе волю.

Если бы он только знал, какой свободной я была накануне вечером. От одной мысли об этом мои щёки вспыхнули.

– Не волнуйся, лютик, – сказал папа. – Я позабочусь о тебе.

Собравшиеся выглядели настолько радостными, что я не могла их подвести.

Кроме того, разве может быть что-то хуже волшебного пунша?

Я приняла шот от Коула, мы чокнулись и опрокинули рюмки.

– О боже! – вскрикнула я.

Хуже. Намного-намного хуже волшебного пунша.

Харпер хихикнул и похлопал меня по спине:

– Позволь приготовить тебе настоящий напиток. Тот, после которого не захочется блевать. Поверь мне. Это говорит человек, ненавидящий вкус алкоголя.

«На Харпера уповаю!»

Он приготовил мне напиток, и это был настоящий волшебный пунш, потому что я не могла сказать, что в нём есть хоть капля алкоголя.

Я пила коктейль за коктейлем, как моряк. Мы весь день включали музыку, танцуя в салоне, ощущая полную свободу. Я не знала, что могу пить так много, пока не выпила слишком много, и следующим, что я помнила, было наступление субботнего вечера. Я обнимала унитаз, пока отец держал мне волосы.

– Я чувствую себя мёртвой, – сказала я после того, как меня вырвало в третий раз.

Похмелье, которое, как мне казалось, я пропустила субботним утром, очень любезно встретилось со мной в субботу вечером.

Папа хмыкнул:

– Я помню своё первое похмелье. Мне было четырнадцать, и меня вырвало в любимую пару туфель отца.

– Четырнадцать?! – ахнула я.

– Не все были такими хорошими детьми, как ты, принцесса. Некоторые из нас изо дня в день делали неправильный выбор.

– Я больше никогда не буду пить, – простонала я, прислонившись к ванне.

Папа сел рядом, и я положила голову ему на плечо.

– Так все говорят, когда им плохо от выпивки. Но потом, что ты думаешь? Наступает ещё одна ночь, которую нужно забыть, и цикл повторяется.

– Нет, – поклялась я. – С меня хватит.

Он поцеловал меня в лоб.

– Прими душ и надень пижаму. Ты пахнешь как задница. Я приготовлю тебе немного попкорна, чтобы успокоить желудок. Ты сегодня мало поела.

Он заставил меня принять стоячее положение.

– Как насчёт «Тако Белл»? Это немного облегчит похмелье.

Глава 4

Майло

Когда мама была рядом, дом был полон смеха и света. Каждое утро она танцевала на кухне под громкую музыку, готовя мне завтрак перед школой. И это никогда не был простой завтрак. На столе дожидалось нечто особенное: свежеиспечённые кексы, фриттата или ещё какая-нибудь ерунда.

Мама заваривала самую большую чашку кофе, выпивала почти весь, а потом пыталась увлечь меня танцами. Я никогда не танцевал, поскольку я совсем не был жаворонком. Эта черта досталась мне от отца.

Я не осознавал, насколько воспринимал всё как должное, пока те дни не исчезли. Ещё мне не нравилось, что они исчезли быстро. Когда мама заболела, музыка уже никогда не играла так громко, как раньше. Потом и танцы стали более размеренными. Наконец, она больше не могла готовить изысканные завтраки. Я знал, что ей тяжело, поэтому иногда готовил для неё. Я включал музыку, когда она забывала. Я танцевал время от времени, чтобы рассмешить её.

Её смех…

Больше всего мне не хватало её смеха.

Ещё мама готовила большую кастрюлю домашней подливки для нашего воскресного ужина. Это был соус для пасты медленного приготовления, вкус которого будто бы придумали боги. Воскресные ужины в нашем доме имели большое значение. Раньше к нам на обед приходили десятки людей, включая некоторых моих друзей, и мы смеялись до захода солнца, и все тогда теряли головы от маминой стряпни.

Я скучал по вкусу её любви. Я знаю, что это звучит безумно, но дело было не в ингредиентах, которые она использовала, а в том, как она их использовала. Папа всегда шутил, что волшебство заключалось в её любимой деревянной ложке, которой она мешала подливку. Теперь ложка просто лежала в кладовке вместе с остальными кухонными принадлежностями, нетронутая.

Было странно думать о том, каким оживлённым был дом раньше. Теперь каждое утро стояла тишина, особенно по выходным. Когда я просыпался, папы уже не было. Несмотря на то что я не был жаворонком, я обычно вставал на рассвете, чтобы поймать восход солнца, – это я начал делать после смерти мамы. Я понятия не имел, куда и зачем уходил папа. Я просто знал, что его нет дома.

Когда я вставал по выходным, я готовил завтрак, заползал обратно в свою комнату и сидел в темноте, сторонясь места, которое когда-то было мне домом. Здесь каждый угол был полон навязчивых воспоминаний о том, какой хорошей была жизнь раньше. В дни, когда тишина становилась слишком громкой, я делал одно из двух. Либо занимался сексом, либо встречался с друзьями – чтобы отвлечься.

Секс был моим главным увлечением с тех пор, как несколько лет назад я потерял девственность. В моей части города я пользовался популярностью. Это не было секретом. Меня знали под разными именами. Некоторые называли меня мальчиком-шлюхой, другие называли меня папочкой, но большинство женщин называли меня Диком.

Как именинница.

Чёртова именинница.

Что это было?

Прошлая ночь была не такой, как планировалось. Ну, всё было по плану, до определённого момента.

Я продолжал думать о ночи в доме студенческого братства и о женщине – странной, даже эксцентричной. Что-то в ней меня будоражило. Она смотрела так, будто видела меня настоящего. Меня, которого большинство людей упускало из виду, не считая небольшой группы близких друзей. Это меня сильно задело. Или заинтриговало – одно из двух.

Еще и секс…

Это была одна из самых приятных ночей в моей жизни, а я даже не узнал, как именинницу зовут. Я спал со многими людьми, но никто не заставлял меня чувствовать себя так, как эта женщина, причём она мне даже не отсосала.