Личный закон

скачать книгу бесплатно


И в этот самый момент за спиной раздался строгий и до боли родной голос:

– Что тут происходит?

Молодой тренер растерянно застыл, лихорадочно пытаясь стянуть с рук перчатки. Юра не торопился оборачиваться. Он освободил руки, начал разматывать бинты и только тогда повернулся к Иванычу лицом.

– По-онятно, – протянул пожилой тренер и, улыбаясь, направился к канатам. Выпрыгнув из ринга, Юрка сразу попал в его объятия. Иваныч растроганно похлопывал своего воспитанника по спине, потом отстранился и с нежностью ткнул кулаком Юрке в челюсть.

– Засранец, за два года два письма! А мне гадать, где ты и что… Только у матери твоей и узнавал новости.

Юрка виновато развел руками.

– Не обижайтесь, Виктор Иваныч. Просто служба – какие там новости? А за то, что маме помогали, огромное спасибо!

– Когда приехал? – легонько двинув его по шее, спросил Терехов.

– Вчера вечером. Даже на учет не встал – сразу к вам.

Тренер довольно хмыкнул.

– А матери почему только через месяц позвонил, что ранен?

– Виктор Иваныч, – Юрка нахмурился, – ну хоть вы не воспитывайте! Заживать стало, тогда сообщил. В общем, все нормально. Здоров полностью. Как у вас дела?

Старик неопределенно взмахнул рукой.

– С Генкой, я вижу, уже познакомился? Он у меня молодых тренирует.

Гена открыл рот, собираясь вклиниться в разговор, но Иваныч осадил:

– Помолчи уже. С тобой я еще поговорю. Ты хоть понимаешь, с кем спарринг устроил? Да он тебя в первом раунде положит, даже с поломанной рукой!

Увлекая Самохина к окну, он проворчал:

– Его дело парней натаскивать, а не спарринги устраивать! Помощничек… Но без него никак, у меня ж теперь два зала, Юрок. Вначале прямо на складе отгородили небольшое помещение, сделали душевую, раздевалку и небольшой зальчик. А год назад я убедил директора обогатительного комбината открыть при предприятии секцию бокса для детей. Он распорядился для занятий целый этаж административного здания выделить, ремонт сделали – получился отличный спортзал с рингом на помосте. Интересно стало работать. Есть пацаны перспективные, но, если честно, таких, как ты, нет. Ты у меня один такой… КМС в семнадцать лет!

– Так это и ваша заслуга! – отозвался Самохин с искренней благодарностью.

Терехов довольно улыбнулся и спросил:

– Ну а ты как? Уже решил, чем будешь заниматься?

Юрка потянулся и резко ударил по ближайшей боксерской груше.

– Через год в институт попробую, а сейчас найду работу. Ну и бокс, само собой. Очень соскучился я по всему этому.

Виктор Иванович подхватил его под руку и потащил к выходу.

– Пойдем, новый зал покажу, здесь недалеко.

Он привел Юру в просторный светлый зал с рингом на помосте. Канаты, маты, груши – все было добротное, новое, и вообще зал блистал чистотой и порядком. Несмотря на то, что сейчас здесь тренировалось около двадцати человек, воздух был довольно свеж и прохладен.

– Неужели и кондиционеры поставили? – удивился Юра.

Терехов рассмеялся.

– Ну, ты уж совсем замахнулся! Просто промышленные вентиляторы с шахты. Тянут так, что к решетке присасывает.

Юра уважительно покачал головой.

– Честно говоря, не ожидал. Это кто же так раскошелился?

– Я же говорю, директор, Малахов Ваня. Помнишь его? Он иногда тренироваться приходил. Любит бокс.

Юра вспомнил, что примерно раз в неделю у них в зале появлялся человек в строгом костюме. Он приходил довольно поздно, когда тренировка уже заканчивалась, переодевался в спортивную форму и начинал колотить грушу. С пацанами он никогда не общался.

– Кстати, это он тогда не дал тебя посадить, – неожиданно выдал Терехов.

– Честно говоря, я думал, это вы меня отмазали, – удивленно распахнул глаза Юра.

Тренер скривился:

– Что за жаргон, сынок?! Отмазали… Восстановили справедливость! Ну, я, можно сказать, тоже поучаствовал. Когда Косматенко позвонил, я сразу к Малахову – так тот даже утра дожидаться не стал, прямо ночью к начальнику милиции домой, он ему кум. Ну а утром они уже всех собрали и придумали, как тебя… как справедливость восстановить. Вот так все было.

Юра молчал. Он мысленно вернулся в прошлое. За время службы он проделывал это неоднократно, вновь оценивая случившееся, и каждый раз в нем всё больше и больше крепла уверенность в том, что поступил правильно. Да, жизнь могла сложиться по-другому – проще, легче, – но тогда сегодня он бы не чувствовал себя настолько уверенно, до сих пор оставался бы напыщенным, восторженным юнцом. Служба и война практически полностью изменили его взгляды на жизнь. В каком-то смысле он стал циничнее, многие прошлые проблемы и мечты теперь казались мелкими и никчемными. В принципе, не всё ли равно, кто сыграл главную роль в его судьбе? Ясно одно: есть близкие люди, которым он дорог и которые дороги ему, а остальные просто должны не мешать им жить. Всё просто и понятно, как армейский устав.

После минутной паузы Юра пожал плечами и подвел итог разговору:

– Всё! Отболело. Теперь другая жизнь, будем смотреть вперед.

Терехов согласно кивнул. Хлопнула входная дверь. Юрка не успел обернуться, как кто-то запрыгнул ему на спину. От неожиданности он на секунду застыл, потом захватил руку нападавшего, рванул ее вниз и резко упал на колено. Через мгновение он уже всем телом прижимал к полу широкоплечего, модно одетого парня, налегая предплечьем ему на кадык. Тот хрипел, судорожно перебирал ногами, тщетно пытаясь сбросить с себя тяжелое тело. Только через пару секунд Юрка смог рассмотреть нападавшего в лицо и разом отстранился.

– Витал, ты?!

Он вскочил на ноги и помог Виталику подняться. Парень явно пребывал в шоке, потирал горло, громко откашливался и отплевывался. Виктор Иванович гневно прикрикнул:

– Нашел где плеваться! А ну-ка прекрати!

Юрка укоризненно взглянул на тренера, покачал головой. Он хотел обнять друга детства, но тот уперся ему рукой в грудь. Виталик всё еще не мог прийти в себя, делал глубокие вдохи, жмурил глаза. Наконец хрипло проговорил:

– Юрок, ты чё, рехнулся? Так и придушить мог!

Самохин схватил его за плечи, на секунду прижал к себе.

– Прости, братуха, инстинкт сработал. Не отошел я еще.

Виктор Иванович, скрестив руки на груди, наблюдал за друзьями. Он понял, что его воспитанник очень изменился, только не мог решить, хорошо ли это.

– Ну что, Виктор Иваныч, мы пойдем? – обернулся Юрка к тренеру. – Завтра мне во сколько можно прийти?

Терехов неопределенно мотнул головой.

– Зал открыт с девяти. Так что прямо с утра можешь подтягиваться. Посмотрим, что с твоей «физикой», а там видно будет…

На прощание Самохин крепко пожал руку тренеру.

– Куда пойдем? – спросил Виталик, когда друзья покинули спортзал.

– В военкомат. Надо на учет встать.

– Я с тобой. Долго там?

– Минут пятнадцать, полчаса, – пожал плечами Юра.

– Тогда я сгоняю кое-куда. Только ты без меня не уходи!

Когда Юра вышел из дверей военкомата, его друг сидел на лавочке с большим газетным свертком в руках.

– Давай к реке, отметим твое возвращение, – сказал он, поднимаясь и слегка тряхнув пакетом.

Когда Юрка оказался на безлюдном сентябрьском пляже, ему сразу вспомнился день, с которого все началось. Короткая драка, Рита, плачущая у Ромки на плече…

Девушка друга, в которую он был влюблен. В учебке он еще вспоминал Риту, а потом… Потом все это отошло на второй план.

Несмотря на жару под тридцать градусов, вода была довольно холодной. Юру всегда удивляло, что ровно первого августа река остывала. «Илья-пророк в воду камень холодный бросил», – говорила ему когда-то бабушка. «Для чего?» – спрашивал маленький Юрка. «А чтоб люди помнили: скоро лету конец».

Постояв немного у кромки воды, он все-таки решил окунуться. На призыв рвануть вплавь наперегонки Виталик только лениво отмахнулся.

Сбросив парадный мундир десантника, в который облачился по случаю посещения военкомата, Юрка сделал несколько упражнений, разминая мышцы перед заплывом.

Виталий прилег на траве под ивой и молча наблюдал за другом. Да, это был все тот же Юрка Самохин, веселый парень, но почему-то сейчас рядом с ним Виталик ощущал себя неопытным подростком. От Юрки исходила какая-то настороженная стариковская мудрость. Когда они спускались к реке в поисках места для пикника, Виталик заметил, что друг ступал, немного пригибаясь, и как бы все время рассчитывал, куда поставить ногу.

Разминаясь, Самохин повернулся, и Виталик рассмотрел шрам от пули чуть ниже левой грудной мышцы. Перехватив его взгляд, Юрка машинально погладил рукой место ранения.

– Больно было?

Уловив сочувствующие нотки в голосе друга, Юра улыбнулся.

– Ты, блин, еще прослезись! Боль – ерунда. Самое страшное – неизвестность. Лежишь в госпитале и не знаешь, чем все это закончится. А вокруг парни: кто без руки, кто без ноги, кто трясется контуженный. Насмотришься всякого, и такая дрянь в голову лезет… Врач говорил, что мне страшно повезло. И пуля неглубоко, и не задела ничего серьезного. Не болит уже давно, только иногда ноет немного, – чуть помолчав, он завершил: – Вообще-то ты, Витал, правильно сделал, что от армии откосил.

– Что сразу «откосил»! – возмутился Виталик. – Во-первых, мне, в отличие от тебя, восемнадцати не было, а во-вторых, если бы я даже не поступил в институт, батя все равно бы никуда не пустил. Тебе известно, что он про Афган думает.

Лицо у Самохина помрачнело, глаза настороженно замерли.

– Знал бы ты, насколько он прав… Война, она только с виду – подвиги, слава и ордена, а на поверку это полное дерьмо, перемешанное с кровью и смертью. Так что ты батю своего благодарить должен. И, знаешь, не чеши языком почем зря. Никому, кроме органов, не интересно, что твой папаша на самом деле думает.

Григорий Иванович Лядов, отец его друга, всю жизнь проработал парторгом на шахте. Работа непыльная, зато дающая немалое влияние и авторитет в городе. Обычно с таких должностей выдвигали в райком или горком партии, и многие, с кем он начинал, пошли по карьерной лестнице выше, но Григорий Иванович никогда не рвал жилы, чтобы достичь большего. Ему тоже не раз предлагали перейти в горком, однако он всегда находил причины вежливо отказаться. Не то чтобы Лядов был лишен честолюбия, только направлял он его в другое русло, а «высоко летать» считал делом небезопасным и глупым – оттуда падать больно. Где теперь те, кто обошел его на старте и поглядывал свысока?.. А он спокойно просидел в своем кабинете до самой пенсии. Семья Лядова имела и уютный трехкомнатный коттедж в шахтном поселке, и «жигули», и все остальное, считавшееся престижным в стране тотального дефицита. А главное, за годы работы парторгом он приобрел связи. Большинство сотрудников горкома партии не имели доступа на продуктовую спецбазу, где отоваривались только партработники высокого ранга, а отцу Виталика привозили заказ прямо на дом. Связи и доступ к материально-производственной базе шахты открывали почти безграничные возможности.

Несмотря на благосостояние семьи, Виталий рос отнюдь не маменькиным сынком, хотя папаша и держал его в ежовых рукавицах. Характер у парня был довольно грубый, своенравный, а от отца он унаследовал житейскую хитрость. В детстве Виталик часто ввязывался в драки, приобрел колоссальный опыт уличных боев и мог спокойно постоять за себя. Крепкий и сильный от природы, он стал бы неплохим спортсменом, но после месяца занятий в секции бокса умудрился измордовать двух одноклассников, за что Виктор Иванович с треском его выгнал.

Живой и общительный, Виталик имел огромное количество друзей. Нельзя сказать, что он был душой компании, но ребята почему-то тянулись к нему. Однако близких друзей было всего двое: Юрка и погибший Рома. Виталик понимал, что в их компании играет роль ведомого, но это не тяготило парня – он никогда не стремился стать лидером.

Закончив махать руками, Юрка разбежался, нырнул в мутную воду и, отфыркиваясь, размашисто поплыл на середину реки. Метров через тридцать он резко повернул назад.

– Ну как? – с издевкой спросил Виталик, глядя, как Юрка, дрожа, сгоняет ладонями воду с тела.

– Холодная, но кайфово!

– Ну-ну, – хмыкнул друг.

Юра опять начал махать руками, теперь чтобы согреться, но вдруг перестал.

– А ты у Семеныча на похоронах был?

Дед умер через год после его ухода в армию. Мать писала, что однажды после рыбалки он зашел к соседке и сказал: «Пойду помирать». Та, занятая домашними хлопотами, не придала особого значения его словам: старики любят о близкой смерти поговорить, а этому с чего помирать – сроду не болел. Через пару часов она решила отнести деду свежих пирожков и нашла его уже мертвым. Семеныч, необычно гладко причесанный, в новой рубахе, лежал на лавке, сложив руки на груди. Станичники были поражены его смертью: еще вчера дед бодрячком ходил, а тут вдруг раз – и всё. Будто сам себе срок наметил.

– Нет, я тогда летнюю сессию сдавал, – пожимая плечами, ответил Виталик. – И потом, я ведь с ним так близко, как вы, не общался. Недавно мимо с батей проезжали, видели: хата стоит заколоченная, никто не занял.

Юрка задумчиво покивал. После войны он уже довольно спокойно относился к смерти, как к неизбежной составляющей этого мира, да и прожил дед немало, и все равно было жаль. Для него Семеныч был вроде исповедника: ему можно было рассказать обо всем, зная, что дальше это не пойдет.

Пока друг обсыхал, Виталик расстелил под деревом газету и выложил нехитрую снедь. Последними на импровизированной скатерти появились две бутылки сухого вина. Выставляя их, Виталик взглянул вопросительно. Юрка усмехнулся, присел на корточки, ухватил бутерброд с колбасой и скомандовал:

– Наливай!

Потом они долго лежали в тени раскидистой ивы и перемывали косточки друзьям и знакомым. Витал был в курсе всех городских новостей: кто, где, с кем…

– А Рита как? – вдруг спросил Юра.

– Понятия не имею. Последний раз видел ее на похоронах Ромы. Может, уехала?

Юрка не рассказывал ему, что был влюблен в эту девушку, и подумал, что сейчас признаваться тоже не стоит.

Они возвращались, когда над городом сгустились серые сумерки и в окнах домов зажегся свет. Виталик явно не хотел расставаться.