Сонеты определений. Карантинные дни

Но это отступленье в зиму

Навряд ли остановит ход

И дух весны неудержимой.

            Она придёт.

     * * *

Где-то, где-то, где-то

Нервно курит Грета:

Ейный когнитивный диссонанс

Разрывает в Грете

Мысли о планете,

Создавай некий дисбаланс.

Нервно чешут писи

Чудики в Гринписе,

Вирус оказался их шустрей,

Тысячи комиссий

И десятки миссий

Без границ остались и врачей.

Ко Дню поэзии

Вот каких только праздников нет!

И сегодня у нас – День поэзии.

Чтоб напиться по праву поэт

Мог мальвазией (иль магнезией?)

Ведь поэты возвышены так,

Что они даже пи́сать не писают.

Каждый первый из них – чудак

Со своей личной музою-кисою.

Настоящий поэт не ест —

Он подпитывается энергией

Из каких-то возвышенных мест,

Находясь с богами в синергии.

Настоящий поэт не груб —

Он изящен в своей куртуазности.

Потребляет не ке́тчуп – кетчу́п,

В ударениях знаючи частности.

В общем, он – не от мира сего,

Он – творец с бесконечной фантазией…

Ну, вы поняли сущность его?

Всё?

     Жена, подавай мальвазию!

     * * *

Всех голых королей не переубедить —

Им переубежденье не желанно.

Но самосохранения инстинкта прыть

Когда-нибудь отринет их жеманность.

Когда-нибудь застанет их лихой пожар,

Иль как-то в час прогулки по предместью

За голый зад укусит пёс, или комар

Устроит пир на непотребном месте.

И может быть, тогда они поймут,

Что с голым задом… не совсем удобно.

Но переубеждаться – этот тяжкий труд —

Не каждому по силам, безусловно.

     * * *

Будто бы сила какая-то вытерла

          С неба астральный узор —

Всё, что гореть там должно, точно вымерло,

          Кончился люминофор.

Только Венера, лучистая, яркая,

          Чистая, словно слеза

Портит не к месту собой, как помаркою,

          Угольные небеса.

     * * *

В заржавленных доспехах

Заржавленный герой,

Кичась своим успехом,

Над бездною сырой

Стоял, маша ретиво

Зазубренным мечом,

Не видя перспективы

Свержения в пролом.

И вот в момент какой-то

Грунт съехал из-под ног,

И ржавый рыцарь бойко

Пал в адовый чертог.

И долго-долго, эхом

Помноженный стократ,

Был слышен лязг доспехов

И истеричный мат.

     * * *

Если есть объективы,

                                  значит,

                                           есть субъективы,

Видим мы через них

                                   фотографику дней.

Шепчем нервных стихов мы

                                                речитативы,

В них сплошной субъектив,

                                              он без полутеней.

Черно-белая суть,

                             даже полная красок,

Приучила нас с детства

                                    мир бескрайний делить

На своих и чужих,

                           на героев из сказок,

И героев былин,

                        и на «быть иль не быть».

     * * *

Когда мечтаем мы о чём-то там,

То не задумываемся,

Что мир – не только эта комната

И даже не планета вся:

Клубкообразное сплетение

Людских судеб, чужих пространств,

Истолкований, разночтения

Произошедших окаянств…

А здесь – всего лишь эта комната,

Скучна, сера, пуста, но здесь

Возможно намечтать о чём-то там,

Отринув разночтений взвесь.

     * * *

Мир словно на волне искристости,

Пришедшей свыше и извне:

Дождь придаёт

                        блеск

                               серебристости

Любой

         подвернувшейся

                                    фигне.

Вот так и жизни треволнения

В её сумбурной беготне.

Легко даём мы

                      объяснение

Любой

          приключившейся

                                    фигне.

     * * *

Туман рассеялся немного,

И отсыревшая с утра

Кинжалолистая осока

Была особенно остра.

Был слышен разговор нечёткий:

Незлобно споря и брюзжа,

Два рыбака возились в лодке

В просвете узком камыша.

Потом раздался скрип уключин

И вёсел приглушённый плеск —

Уплыли. Сделался беззвучен

Мир снова на версту окрест.

Пока туман не растворится

В рассвета солнечной волне,

Я буду радостно дивиться

Чудесной ватной тишине.

Три улитки

Три улитки как-то раз

Развернули мастер-класс —

Где и как улиткам жить,

Жизнь куда свою стремить.

– Я вот стану сибариткой, —

Говорит одна улитка, —

Буду нежиться и спать,

О возвышенном мечтать,

Буду томно тешить чувства

Современным лишь искусством,

Много есть и за сезон

Вырасту большой, как слон.

– Я, – твердит другая особь, —

Знаю жизни лучший способ:

Буду стройной как модель.

Есть не буду вермишель,

Буду чествовать салат,

Фрукты, овощи, шпинат,

Нюхать розы и герань…

Буду стройной, словно лань.

– Я же, – третяя улитка

Слово молвила внакидку, —

Знаю, где, как не крутись,

Мы свою закончим жизнь.

Будь ты слон, и будь ты лань,

Будь ты инь, и будь ты янь,

Будь ты трижды сибариткой

И модельною улиткой,

Будь ты вышедший с игры

Царь улиточной горы, —

Путь один судьбой нам дан:

Во французский ресторан.

Разным только соус будет,

Коим нас приправят люди.

     * * *

Их драконы многоголовее,

Пострашнее, но сутью вшивее.

И твердят о свободословии,

Но выходит – свободолживие.

Хайли лайкли не подтверждённые,

Утверждения голословные.

Это всё бездной ада рождённое,

С сатанинскою родословною.

     * * *

Ствол изящной сосны

Будто вырван из тьмы

Уличным фонарём.

Вся округа темна,

Только эта сосна

Медным тлеет огнём.

В мире нет никого,

Кто бы ночь-волшебство

Мог вознести на алтарь.

И остались – вразброд —

Мне от прежних щедрот

Ночь, сосна и фонарь.

     * * *

Не всегда беспросветны

Те мгновенья, когда ты

Нарочито бесцветный

Взгляд направишь куда-то

В многосекторный веер

Возможных событий,

Поджигая фальшфейер,

Призывая: «Изыди…»

Тьма отступит – на время,

Но пока свет живёт,

Выбор есть – ногу в стремя,

            Вперёд!

     * * *

     Да живы ли

Мы были там, когда

     До гибели

Осталась ерунда?

     По-быстрому

Закончится сюжет:

     Два выстрела,

И вот – патронов нет.

     Но, гаврики!

Нас просто не возьмёшь!

     Пока в руке

Ещё остался нож.

     * * *

О как же обидно-болезненно вербам

В преддверии вербного воскресенья,

Когда им и набожно и немилосердно

Ломают ветвей симпатичных плетенье.

     * * *

Сейчас в поездах «романтизьму» нет:

          Не тот перестук колёс,

Он был романтичным назад этак лет

          Пятьдесят. А сейчас не всерьёз:

Какие-то скрипы, гудения, треск, —

          Непериодический шум.

То гул равномерный, то грохота всплеск —

          Не для размеренных дум.

А может, ушёл «романтизьм» от того,

          Что возраст уже не тот,

Чтоб чувствовать в стуке колёс волшебство,

          Отраду от серых скукот.

     * * *

Коты поют на крыше про cat love,

А мы считаем, что кричат мяв-мяв.

В кошачьем языке так мало слов,

Но каждый третий мяв – он про любовь.

А первых два – мне не дадут соврать,

Звучат как «эй, хозяин, дай пожрать!»

Рыбные мотивы

Быть, наверно, очень вредно

Жареным анчоусом,

Сдобренным довольно щедро

Кисло-сладким соусом.

Также не совсем желанно

Быть солёной килькою,

Скрытой пахнущею пряно

Луковой мантилькою.

И уж точно быть не нужно

Тюльковой обрезкою,

Сжаренной в биточках южных

Жёнушкой одесскою.

     * * *

Эх, попрёт сейчас поэтов

Сочинять про осень

Разномастные куплеты

Про листву и просинь,

Про уныние от плясок

Листопадных роев,

Про багрянец, игры красок

И про всё такое.

Каждый год народ поэтит

Осенью про осень.

Но никто вам не ответит,

Что такое просинь.

     * * *

Натура на ищет верлибра,

Натура желает структуры,

Отмеренных до миллилитра

Стихов желает натура.

Всё нынешнее поветрие

Безрифмого стихописания

Не вызывает доверия

И требует – спиртования.

И только лишь после отмеренных

Двухсот иль трёхсот миллилитров

Возможно воспринять потеряно

Корявые строки верлибра.

     * * *

Сколь не точи, мой друг, своё

Уменье сочинять для масс,

Сколь не старайся – это всё

Уже написано до нас.

Уже описаны листвы

Багрянец, золото, янтарь,

Весь сонм эпитетов, увы,

Возлёг на осени алтарь!

Весь спектр уныния и грусть

От подступающей зимы

Познал читатель наизусть!

Ну что ему добавим мы?

Наш развращённый эстетизм

Изыщет разве что какой

Изящненький неологизм

О видах осени благой.

Оставим рвение пера

Нанизывать бусинки фраз…

Увы, осенняя пора

Стократ описана до нас.

     * * *

Мыслевращеньем

                              соосным

Мозг

     разжижает скука.

Лучше

          блуждать

                         в трёх соснах,

Чем

     средь побегов

                              бамбука.

Сосны ведь

                  как-то понятней,

По-настоящему

                         ближе,

Чем частокол-бамбучатник,

Давящий

               как пассатижи.

Он вызывает

                    чувство

Иноземны́х

                  антипатий,

Где неуютно

                    и пусто,

Где не по-нашему,

                              мать их…

Там —

     непомерно ярко,

Там —

     слишком много

                              света

Там —

     постоянно жарко,

Там —

     слишком много

                              лета.

Там —

     непонятные люди

С их

     непонятной жизнью.

И в их

     непонятных буднях

Разум мой

               просто скиснет.

Здесь же

             в объятии сосен,

В неяркости их

                         цвета

Радуюсь

               в зиму и осень

Непостоянству лета.

     * * *

Вряд ли звучит заманчиво:

Пить поутру невзначай

Кофе в бумажных стаканчиках

И уж тем более – чай.

Кофе в затейливых чашечках

Будет вкуснее стократ

Для кофемана-бедняжечки,

Коий картону не рад.

И чаехлёбства избранники

Ставят бумагу не в грош —

Только стакан в подстаканнике

Будет для чая хорош.

Но, выходя из трамвайчиков,

Маршруточек или метро,

Мы пьём из бумажных стаканчиков

Их жиденькое нутро.

И тут уже не до радости,

Что эти напитки несут,

Согреться бы да усла́диться,

К чему этот выбор посуд.

P.S. Пейте вожделенный

Кофе чёрный, пенный!

Пейте сладкий, крепкий

Чай душисто-терпкий!

Перевод с английского

Мой цикл удач,

прошу не тормози.

Ты можешь кувыркаться,

Пасть в грязи,

Но миру льда

Тепло моё неси.

Последние из могикан

А ведь мы последние из племени

Не считавших жаркий спор за ругань,

Наслаждавшихся общением и временем,

Духом чая полуночных кухонь.

Мы делились счастьем, сыром плавленым,

Радостью, последней сигаретой,

Вдохновеньем, иногда разбавленным

Запахом портвейна и беседой.

Были эти прелести и шалости,

Были мы невинными, счастливыми,

Обладая, как казалось, малостью:

Чаем, «Дружбою», «Иверией» и «Примою».

     * * *

Обед субботний во дворе

С трудом описывать берусь я,

Где чечевичный суп-пюре

Пьянил имбирным послевкусьем;

Где хрустко трескались гренки

И с пряной сладостью фасоли

Шли мяса тонкие куски

С лимоном и морскою солью.

А после чай. Обычный чай

Под пряники и под печенье.

Субботний кулинарный рай.

А что же будет в воскресенье?

Две строфы невосхищения осенью

1.

Ангелы осени больше похожи на дьяволят:

С виду красивые, пышные, яркие, милые.

Осень – не столько чистилище, сколько дорога в ад,

Из красоты – в пустоту, из веселья – в унылое.

2.

Осень золотая, золотая осень —

Можно так и этак, слух – он есть не просит.

Осень с золотинкой, осень-золотуха,

Золо осень тая – всё едино слуху.

Бронзовая баллада

Не будучи альфонсом

У благосклонных муз,

Ценил парнишка бронзу —

Таким его был вкус.

Бетон архитектурный,

И мрамор, и гранит,

И прочий гипс халтурный —

Не признавал на вид.

Он как дрянной философ

Мир чёрно-белый чтил,

Но бронзовых колоссов

Почти боготворил.

Бронзоволицых фурий,

Бронзоволобых лиц,

Пред коими – по дури —

Почти что падал ниц,

Считал почти Иными,

От них чего-то ждал,

И чуть ли не живыми

Себе их представлял.

     Ох, будет-будет литься

     На бронзовые лица

     Прозрачная водица —

     Плач бронзовой души.

     Любая небылица,

     Что в голове теснится,

     Быть может, испарится,

     Счудить её спеши.

Твердят ему: не может

Души иметь металл,

Скопцам бронзовокожим

Бог живизны не дал.

Парнишка ж оппонентам

Ответствовал, язвля:

Зачем на постаменте

Им жизни кренделя?

И жизнь как таковая

Колоссам тем зачем?

Их вечность согревает,

Взнося над бытием.

Вне времени сознанье

Бронзоволицых див,

Не видят наши тщанья,

Не слышат их мотив.

За это вневременье

Их, дескать, и люблю.

И ваши поученья

Уж как-нибудь стерплю.

     И будет-будет литься

     На бронзовые лица

     Прозрачная водица —

     Плач бронзовой души.

     Любая небылица

     На сайтах и страницах

     На многое сгодится, —

     Вникай и не спеши.

Народ почухал репы,

А паренёк не глуп.

Как не звучит нелепо,

Что он – бронзоволюб.

Но мы-то знаем точно,

Лишь мрамор и гранит

Любви достойны прочной,

Их бронза не затмит.

Мы к извращенья всяким

И бронзовой любви

Относимся двояко —

От «вау» и до «фи».

Порой отводим взгляды,

Порой вперяем взгляд,

Порой мы им не рады…

А впрочем, как хотят.

     И будет-будет литься

     На бронзовые лица

     Прозрачная водица —

     Плач бронзовой души.

     О, как же часто лица,

     В которых бес вселится,

     Городят небылицы

     Из разной формы лжи.

И я проснулся… Фу ты,

Приснится же фигня.

Ведь, пусть и на минуту,

В неё поверил я.

В затишье перед бурей

Пойду гонять чаи.

Бронзоволицых фурий

Не нужно – есть свои.

     * * *

Радости разбросаны повсюду,

Стоит только встретить и открыть

Триста тридцать три конкретных чуда,

Что должны сегодня удивить.

     * * *

В неком чёрно-жёлтом мире

Некий многоцветный кот,

Людям зря глаза не мыля,

Потихонечку живёт.

И не понимает то, что

Уродился не как все;

Что его соседям тошно

Видеть цвет во всей красе;

Что он, кошкин сын, простите,

Даже какает не в тон,

В этой мерзости не видя

Несомненный моветон;

Что он, видом будоража

Чёрно-жёлтый полусвет,

И не сожалеет даже,

Что несёт народу цвет.

     * * *

I carried my soul, limp and lifeless

To the feet of Him who knew every pain

And laid her there to rest

Hoping He'd bring her to life again

–amelia

Свою безвольную, безжизненную душу

Сложу к ногам Познавшего печаль.

И буду ждать с надеждой обнаружить,

Что оживит её Он невзначай.

–амелия

     * * *

Мне говорят, что осень – не тоска,

Что осень как процесс – не умирание,

А лишь незавершённая строка

И некое природы засыпание.

Скажите это бабочке лесной,

Скажите это листику дубовому,

Что вскоре лес проснётся, и весной

Природный цикл завертится по-новому.

Но только лист и бабочка умрут.

Не чувствуя себя частями целого,

Их индивидуальности уйдут

В заоблачные плёсы малоценного.

Но ценен человек для нас весьма,

И ценен мир его самосознания,

Его мечты, стремления, желания

Накопленные навыки и знания,

Которые бездушная зима

И осень жизни рушат – не без тщания.

Об этом думали и вы, наверняка,

На бренность бытия при том доса́дуя.

Вот потому осенняя тоска

Меня красою увядания не радует.

31.10.2019

Нафотошопленная осень

Ярка, прекрасна, хороша.

Но организм другого просит:

Апреля требует душа.

Причём, глубокого апреля —

В цветах и зелени травы,

Не звонкой, радостной капели —

А освежающей листвы.

Не робких – из проталин – взглядов

Подснежниковой мишуры,

А полноценнейшей отрады

От разнотравия игры.

…Пока ж под смурь и серость неба

И срывы первого снежка

Хотеть в апрель весьма нелепо,

Но мысль о тёплых днях сладка.

P.S. Чтоб осени окаянство

К октябрьским чертям забыть,

Мы двери в апрель сквозь пространство

И время должны пробить.

Дуновение скромности

Мир наш, да, не безупречен,

Но чудесен и красив.

Как прекрасного предтечи

Мы, поэты, души лечим,

Разгоняем депрессив.

Рифмой, сильными словами,

Радостно ли, грустно ли,

Сухо ил со щегольствами,

В прыткой пляске с бубенцами —

Мир ярчи́м без у́стали.

     * * *

Счастье дарованных свыше

     Радости и упоения

Чувством, что ты рядом дышишь,

     Что ты моё вдохновение.

     * * *

Ночным котам на наших крышах

Раздолье, радость, благодать…

И сердце радуется, слыша

Их ор и мяв… Твою же мать!

Ноябрьское цветение хризантем

Мороз и холод отступили

И в потеплевшем ноябре

Сплин с меланхолией почили

На настроения одре.

Погоды путанными стали:

Июль холо́ден, тёпл сентябрь,

Порадовавший нас в начале

В конце испортился октябрь.

И стала как-то забываться

Погоды норма. Какова

Была она назад так двадцать

Иль сотню лет от Рождества?

И помнится, в моих широтах,

Отнюдь не северных, порой

Снег в сентябре вполоборота

Ломал шутя деревьев своды

С непожелтевшею листвой.

     * * *

Не всё есть подвиг и забава,

Но если применить пиар,

То можно сотворить удава

Из червяка. Как аватар.

И будет червь, суровый, грозный,

Вертеться, извиваться, чтоб

Народ, пугливый и нервозный,

От страха чувствовал озноб.

Чтоб ужас вытеснил брезгливость,

Застопорив наверняка

Желание топтать, ретивость

Давить удавочервяка.

Катерине Невское-Облако

Местами, конечно, Кёнигсберг.

Но чаще – Калининград.

Всё это в одном флаконе сверх

Того, что мешалось стократ.

     * * *

Обычный взгляд в обычное окно,

И строк родится враз полным-полно.

Собака или кот мелькнули, чем

Всё это не сюжеты для поэм.

А уж грозы искренье и бабах —

Здесь матерьяла на роман в стихах…

     * * *

Невозможно до конца высказаться,

Если многое просто не сказано,

Если только стараешься вырваться

Из пространства противопоказанного…

     * * *

С граблями случай особый,

Солома там не поможет.

Лоб сохранить чтобы,

Нужно себя обезножить.

     * * *

Блеснёт искринкою слеза:

То ли со сна, то ли от мысли,

Что не додумалась вчера

Под едкий сыр и кислый рислинг.

А что за мысль, что за сыр,

К утру всё как-то подзабылось.

То ль в сыре было много дыр,

То ль дыры в памяти скопились.

Осталась только бирюза

В дрожащем уголочке глаза —

Неиспаримая слеза

От сырно-винного экстаза.

Мозг всё ненужное забыл —

Одно лишь память сохранила,

Что рислинг несколько кислил,

А мысль – явственно горчила.

Новогодние предчувствия

1.

На Новый год возможно всё:

И чудо, и чудачества;

И радости; и «ё-моё!»

От вин плохого качества;

Маринование мясца,

Нарезка мясо-сырная,

Шашлык, дрожанье холодца,

Закусочка обширная;

И наслаждение едой

До майонезных коликов;

И нескончаемый запой

Домашних алкоголиков;

Крик собутыльников, табак,

Сопивники, сохлебники;

Инфаркт у кошек и собак

От шумной пиротехники;

Гулянье, музыка, танцпол

Везде – в домах, на улицах,

На площадях, в садах, у школ —

Повсюду, где танцуется.

Ночь новогодняя резва,

Гуляньем будоражится…

Но в ней всё меньше волшебства…

Иль это мне так кажется?

2.

На фабрике Дедов Морозов

В декабрьские дни суета,

Запарка, горячка, неврозы

От всеприсутствия льда.

Весь год простоявший конвейер

Сейчас, надрываясь, гудит.

По ленте его словно веер

Из баб белоснежных труси́т.

Из них там, как из заготовок,

Используя снежный остов,

Добавив немного обновок,

Ваяют морозных дедо́в.

Справляют им красные шубы

И валенки им раздают;

В меха рукавичек грубых

Их чистые руки суют;

Вручают огромные шапки,

На лица – от старых щедрот —

Им тщательно клеят накладки

Из ватных усов и бород.

Репризы и песенки спамят

Им в мозг, как пекут пирожки,

А в оперативную память

Записывают стишки.

А после, когда костюмеры

С гримёрами лоск наведут,

То Дедов Морозов курьером,

По точкам заказов везут.

Вот только не к каждому Деду

В комплекте Снегурка идёт.

Ну, разве что, если в смету

Поставки она попадёт.

А так этих девочек снежных

Креачат в соседнем цеху

Из льда карамелей нежных

И шубок на тонком меху.

И видится нам в новогоднем

Предпраздничнье дорогом

Предчувствие сказки сегодня

И отрезвленье потом.

Поэзии яркие краски

Скрывают прозы утиль.

Мы страстно желаем сказки,

Но обретаем быль.

3.

Пусть Дед Мороз щеголеватый,

Неутомимый бородач,

На год две тысячи двадцатый

Преподнесёт молодцевато

Две тыщи двадцать вам удач!

4.

Всем Дедам Морозам, увы, суждено

Ходить в меховых полушубках.

При нынешнем климате видится «но»:

В них жарко, как в душегубках.

А нужно и тёплую шапку носить,

И валенки, и рукавицы.

Не так же, как Санта, задохликом быть,

Кургузым и бледнолицым.

Им, Сантам, не стыдно в ночных колпаках

И куценьких телогрейках

На крыши взбираться и впопыхах