Тайны темной стороны

– Ага…, – пронеслась у меня в голове несложная мысль.

Наконец, после нескольких попыток моей провожатой угодить в сугроб, мы все-таки пришли к нужному дому. Меня усадили за стол, все было очень вкусно, хоть и немного жирновато. Ни на темы магии, ни астрологии меня, слава богу, завлечь не пытались, за что я был очень благодарен всем присутствующим. Спустя пару часов, вся компания уже изрядно попритерлась друг к другу, и, насколько я помню, даже дошли до состояния, когда начали обсуждать какие-то мировые события. Вдруг хозяйка – дама солидная и представительная – ни с того ни с сего встала над столом и спрашивает, обращаясь ко мне:

– Послушайте, у меня тут есть череп… Вы бы не хотели его забрать? А то все домашние уже на меня сердятся…

Я, признаться, оторопел. Но хозяйка и не ждала моего согласия, она убежала в другую комнату, и затем – действительно, словно священный Грааль, внесла в комнату череп без нижней челюсти. Знаете, я ведь тоже не носорог, какой-нибудь, и, надо сказать, что от удивления я потерял дар речи. Но хозяйка, видимо, так загорелась идеей отдать мне этот череп, что ее моя оторопь явно не заставила ее остановиться ни не мгновение. Она вообще не заметила во мне никаких перемен. Напротив! Она была весьма энергична, она тотчас нашла какой-то полиэтиленовый пакет, сунула туда анатомический препарат, а затем, предложила засунуть его в мой рюкзак, что тотчас же сама и проделала, опять же не ожидая от меня никакого согласия.

Вечер, наконец-то закончился, я поблагодарил за все, и за череп в особенности, и затем провез его в трамвае через весь город в простом полиэтиленовом пакете, а после я так же вез его и в поезде, и таким образом, привез домой… Надо сказать, что Руте было легче поверить в то, что где-то в Харькове я совершил человеческое жертвоприношение, а затем привез череп так сказать, в ее честь. Ну, как это водится у аборигенов Полинезии. Поверить в то, что мы сами создали некую альтернативную реальность, вероятность реализации которой вряд ли была больше, вероятности попадания метеорита в каминную трубу Лувра, она никак внутри себя не соглашалась. Но деваться было некуда – череп был вполне осязаем, и никуда не делся на другой день. Экзамен мы успешно сдали, и, затем были и другие экзамены….

Но, спустя какое-то время, что-то расстроилось в нашем союзе. Сначала мы перестали вместе Видеть, а потом все просто закончилось. Магу нельзя жить без веры. Более того: безверие – смерть мага. Поначалу, видимо, мир отпускает начинающему некий «кредит», но если он не в силах поверить даже в то, что сам делает, то сила его постепенно иссякает, и тогда он или она остается просто один на один с дефицитом, очередями, квартирным вопросом, враньем политиков и чиновников… В общем, со всем тем, что и наполняет жизнь нормального человека, твердо стоящего обеими ногами на этой земле.

Омата

Плотный, словно обезжиренное молоко, туман стоял уже несколько дней. И за всей этой завесой где-то глубоко в лесу что-то клокотало, кто-то, казалось, ворочался, недовольно порыкивая. Откуда-то слева раздались леденящие душу вскрики и всхлипывания. Видимо, это проснулась белая куропатка. Слышалось, как кто-то-то пробежал совсем близко от кромки леса, хрустя валежником, и уносясь, куда подальше от запаха ружейной смазки, исходящего от всей нашей компании…

Мы пробирались почти на ощупь в темноте около часа, стараясь идти как можно тише: в тумане звуки разлетаются очень далеко. Брайан остановился и махнул рукой: стой, заряжай. Стараясь не лязгать затвором, я загнал три патрона и поставив ружье на предохранитель, повесил затем его на шею, параллельно земле. Брайан сделал горизонтальное движение рукой, похожее на магический пасс и мы двинулись, тихо и не спеша, каждый уже в свою сторону. Мы шли очень медленно не издавая звуков, словно призраки, практически неразличимые в ночи, хотя оранжевый цвет шапок уже понемногу стал различаться на коротком расстоянии.

Добравшись до большого дерева на северном склоне, я огляделся, и, отметив направления, куда двигались остальные, стал налаживать крючья. Минут через двадцать я уже сидел наверху. Сидение было прихвачено цепью к толстому стволу намертво. Подвесив рюкзак на суку за карабин, и положив ружье на две горизонтальные ветки, я сел, облокотившись о толстый замшелый ствол. До рассвета еще оставалось что-то около часа. Время тянулось медленно, было холодно и сыро, и лес плакал, собирая клочья тумана в большие капли, и роняя их – то там, то тут на палую листву. Несмотря на легкий ветерок, серая мгла вовсе не прояснялась, но местами, казалось, что она наоборот собирается в большие плотные стога. Птицы в массе еще не проснулись, и было по-прежнему очень тихо. Единственным звуком, кроме падающих капель, был едва слышный тепловозный гудок, подающий голос откуда-то издалека, словно бы даже из другой вселенной. Впрочем, и он вскоре канул в какую-то одному ему известную даль. Небо стало сереть и спустя какое-то время уже рассвело настолько, что можно было рассмотреть циферблат часов. Еще немного, и вот я уже начал различать оранжевые пятнышки курток моих приятелей, рассевшихся по сторонам на опушке леса. Вот уже можно стрелять. Я сидел и вслушивался в шорохи леса: олень ходит очень тихо. Меня всегда удивляло, что всякая пузатая мелочь вроде белки или енота, создает шума гораздо больше, чем два оленя, пробирающихся сквозь густые заросли кустарника.

Внезапно, я увидел в тумане какое-то движение. Это было что-то вроде медленного проявления фотографического изображения. Вот проявилось дерево, а вот… Это был олень! Нет, точно! Правда, он стоял далеко: метров двести от меня, но может быть, он пойдет в мою сторону, или же на кого-то из ребят. Я взял бинокль, решив понаблюдать, куда он намерен двигаться. Но олень исчез… Вот оно, дерево, а оленя под ним нет! Что за чертовщина! Убираю бинокль – стоит… Смотрю в бинокль, пытаюсь менять резкость – тщетно. Никого… Я взял ружье, поставил на прицеле среднее увеличение, смотрю… Перекрестье есть, дерево стоит… Оленя нет… И тогда я вспомнил одну историю…

      Случилось это сколько-то лет назад, когда наша дружба с Джейсоном, одним из самых странных людей в моей жизни, еще теплилась. Он, хоть и был в основном немногословен, но все же иногда вносил в мою жизнь какую-нибудь интересную, доселе неслыханную историю. Я бы, наверное, сегодня не вспомнил об этом, если бы не случай, оставивший, как и тогда в душе нечто странное, похожее на какое-то глубокое, но совершенно бесполезное сострадание…

Случилось так, что мы уже третий день гнали лося вдоль хребта Чахо-Коа, что на языке могавков33 значит, вроде бы «звериные тропы». Мы шли уже часов десять, почти непрерывно, через болота и буреломы, лишь изредка останавливаясь хлебнуть воды, осмотреться или поставить отметку на GPS. К вечеру мы его настигли в широкой, почти безлесной долине. Сил радоваться уже не было…

      Солнце скрылось за горами, стало темно и тихо. Только что, выпотрошив тушу, растянув ее на распялках и завесив на дерево, мы, наконец, помылись в ледяном ручье и сели ужинать. У костра все сидели молча, ковыряя в миске макароны с тушенкой: от усталости есть не хотелось совсем. Чугунная тяжесть слилась в ноги и поясницу, и сразу, как только мы сели, мгновенно словно бы затвердела. Вскоре, стало по-настоящему холодно, с гор начал сползать туман. Кое-как расправившись с едой, я и мои приятели повалились возле костра на рубленый лапник. Джейсон покуривал трубку, а мы с Чаком потягивали из фляжки время от времени что-то крепкое. Костер стал гореть слабее: никто не хотел вставать за дровами, и потому становилось все прохладнее. Чак в очередной раз хлебнул, и, передавая мне фляжку, вдруг изменившись в лице, потянулся за винтовкой.

– Что случилось? – испугался я.

Вместо ответа он лязгнул затвором, и дослал патрон в патронник. Я вскочил, схватил свой карабин и стал глядеть туда, куда смотрел Чак. Но там был просто мрак: ничего особенного я не увидел.

– Что случилось? – повторил я вопрос.

Чак по-прежнему молчал. Он уже встал, и, держа карабин на полусогнутых руках, по-прежнему всматривался куда-то в темноту. Джейсон невозмутимо курил.

– Да что такое, черт побери!– не выдержал я.

– Медведь, – прошептал он. – Метров пятьдесят отсюда, или меньше…

– Не вижу…– сказал я, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме.

Джейсон повернулся и тоже стал всматриваться. Затем он снова повернулся к костру и затянулся своей трубкой. Меня это окончательно сбило с толку.

– Ты видел что-нибудь?

Джейсон лишь махнул рукой:

– Это не медведь, – коротко ответил он и стал выбивать трубку об носок сапога.

Чак посмотрел на него:

– Ты что ослеп? Вот же он… Стоит до сих пор, – сказал он почти шепотом.

– Да видел я… – ответил Джейсон немного лениво. – Оставь его. Пусть идет. Не наше это дело…

– Да ты чего! Он же на мясо пришел! Не понимаешь, что ли?

– Сядь, – спокойно ответил Джейсон.– Это не медведь. Это – омата.

– Что за «омата»? – удивился Чак.

– Ну… омата…– Джейсон покрутил пальцами в воздухе,– это, на языке могавков – что-то вроде призрака… Только, это – призрак зверя.

– Пошел ты!?– возмутился Чак, – Нашел себе пацана мозги пудрить! Говорю, вон медведь стоит!

– Сядь, я сказал, – ответил Джейсон спокойно,– И успокойся. Не трогай его! Если вообще хочешь здесь охотиться когда-нибудь еще…

– Ты что угрожаешь мне?– Чак возмутился. Он вообще-то бывал очень заводной.

– Да на хрен ты мне сдался, угрожать тебе. Я тебе дело говорю. Если сам дурак, так послушай умных людей. Может, тоже поумнеешь со временем.

Джейсон улыбался, он уже явно дразнил Чака. Тот понял, взял себя в руки, и чтобы не подыгрывать, сел, поглядывая все же время от времени туда, где ему привиделся медведь. Он ждал объяснений, но Джейсон молчал.

– Ну, ты, может быть, объяснишь, что происходит?– Чак уже становился спокойнее, но карабин все же из рук не выпускал.

– Что?

– Ну, что ты тут нагрузил? Омата какой-то…

– Ну, я же сказал: это у могавков есть такое поверье. Хотя, скорее всего, так оно и есть, я потом не раз видел нечто похожее.

– Что видел? Что ты темнишь все время?

– Ну не люблю я болтать про это. Сам знаешь. – Джейсон снова пыхнул трубкой.

– Ну, так не начинал бы тогда. – Чак нервничал: он то и дело подбирал с земли какие-то веточки, вертел их в руках и снова выбрасывал.

– Тогда б ты пальнул, что я тебя не знаю?.. – лениво ответил Джейсон. – А это – нельзя!

– Слушай, Джейсон, – сказал я, – да расскажи ты все по порядку? Кто такой этот омата?

– Ну, сказал же! Это – призрак, который остается после смерти подранка. Он не уходит к своим предкам, а ходит по земле.

– Почему?– настаивал я.

– Что, почему? – удивился Джейсон.

– Почему не уходит? – снова спросил я.

– Ну, откуда я знаю? Так устроена жизнь. Если ты какое-то животное подстрелил сразу, или ранил, но потом добрал, то тогда его дух уходит к его предкам. А если ты его ранил, а после потерял, то он после того, как околеет, становится омата. Так мне могавки рассказывали, когда я с ними охотился… Ну и ходит себе… Некоторые говорят, что тот, кто его ранил, уже больше никогда не сможет охотиться, поскольку омата будет отгонять от него дичь. Но, я не знаю… Так или нет. Я подранков не оставляю. Не хорошо это, вот и все. Если я не чувствую, что застрелю наверняка – так и не пробую даже.

– А что омата, – спросил я, – как же его увидеть можно, если он призрак?

– Не знаю почему, но в тумане их иногда бывает видно, – ответил Джейсон.

– Что за чушь!– сказал Чак, как-то нервно и нарочито громко засмеявшись. По всему было видно, что история его проняла, но он просто боится в нее поверить окончательно. Джейсон лишь махнул рукой, мол – как знаешь.

– Я и сам с трудом в это верю…– сообщил он и снова стал набивать трубку. Раскурив, он немного поерзал на лапнике, устраиваясь поудобнее, и после паузы продолжил:

– Я говорю то, что слышал. Надо тебе – бери. Не надо – забудь. А только помню, охотился я с одним типом года два назад. Собственно, он меня нанял как проводника. И вот смотрю, я уже два оленя завалил за три дня, а он все никак: мажет и мажет. И ствол у него знатный был, и оптика очень сильная… Короче говоря, как водится, забрал он одного оленя, да с тем и уехал. А после встречаю старого знакомого, мы с ним несколько раз на лосей ездили на север. И разговорились о том, о сем, про охоту поговорили, и я рассказал про того чудака, который меня нанимал. И оказалось, что он – довольно известная в кругу охотников среднего запада личность. В своем роде. С ним уже давно никто охотиться не хочет. Все по разным причинам, но все-таки все сходятся в одном – удача от него ушла совсем, и потому многие думают, что и им из-за него не везет… А еще говорил, что типчик тот часто подранков оставляет. Мол, добирать ему лень, понимаешь ли, через лес продираться, по полям скакать… Да… так вот, я думаю, что медведь тот – это омата чей-то. Живой медведь иначе ходит. Тоже неслышно совсем, но все же иначе. И запаха от этого не было… Знаешь, как медведь пахнет? За милю услышишь, не перепутаешь…

Джейсон пыхнул пару раз трубкой. Все молчали, но тут я заметил, что Чак побелел.

– Ты чего? – спросил я, – перебрал малость?

– Та нет, – ответил он задумчиво.

– А что такое?

– Примерно два года назад у нас здесь недалеко медведь-подранок ушел…

– Да ну! А чего ж не добрали?

– Да, не смогли мы: через болото он рванул… Собак отпускали, но и они не смогли его найти. Кстати, Джейсон, а вот если подбитого зверя волки доберут, или медведь тот же, тогда как? Уйдет он к предкам или же станет омата?

– Не знаю, – отрезал Джейсон. – Просто помни, что подранков оставлять нельзя. Вот и все. Лучше не стреляй совсем.

Мы еще долго сидели и молчали. Джейсон пыхтел своей трубкой, Чак просто лежал и думал…

      И вот, в этом году передо мною прошел олень-омата. Почему Джейсон не сказал, что его в бинокль не видно? Может, не знал? Да кто ж его разберет. Странный он, этот Джейсон… Однако я сразу вспомнил, что у Брайана-то на прошлой неделе – подранок ушел. Не смог Брайан найти его без собаки. Своего пса я, понятно, ему не дал, а сам он не смог. Очень трудно это без собаки, да в одиночку: я не смог остаться ему помочь, времени было в обрез. А, может, и вовсе было невозможно того подранка найти – лес там уж больно непролазный был.

      Впрочем, в туже ночь оленя того волки и растащили… Но, так или иначе, а удача нас оставила в этом году. Ни одного оленя никто не взял. А на будущий год Брайан вроде собирался переезжать куда-то, кажется на Юкон… Это хорошо, наверное… Может омата уйдет из этих мест и пойдет к Скалистым горам, туда, где Брайан нашел свой новый дом.

Миниатюры

Дух капитана Моргана

Давным-давно, лет тринадцать назад, я сидел ночью на деревянном пирсе острова Кайе-Калкер, попивал местный ром, который стоил почти как минеральная вода и курил сигару. Это был, кстати, последний случай, когда я курил. Рядом сидела пьяная вдрызг студентка из Ливерпуля по имени Чарли.

Дело в том, что начал я пить ещё в баре на берегу, но местный бармен решил, что он имеет дело с сопливым пионером, не пробовавшим нормального рома, и налил мне какой-то разбавленной бурды. Тогда я эту гадость вылил в песок прямо у него на глазах и пошёл в близлежащую лавку, которую держали два китайца. Там я и купил местный ром и сигару. Далее я спросил у бармена стакан апельсинового сока, куда снова на его глазах налил принесённый с собой ром. Он все понял и скривился.

Когда Чарли увидела во мне счастливого обладателя бутылки, мы быстро подружились. Ей оказалось и нужно-то было – только «понюхать пробку», а далее мы болтались по острову, по чуть-чуть добавляли (я прихватил в баре стаканчик), я ее ограждал от всякого хамья, и, в общем, души мы друг в друге не чаяли. Наконец мы забрели на пирс, где и уселись, свесив ноги к волнам. Я закурил и вдруг почувствовал нечто странное. Это было, так необычно, как если бы мы не сидели, а парили в воздухе, все также свесив ноги к морю. Чарли тоже это почувствовала и стала вертеть головой по сторонам. Помню, мы долго трепались по этому поводу и решили, что нас посетил не иначе как дух капитана Моргана, а может – Дрейка. В этой части Карибского моря пиратское прошлое почему-то ощущалось очень остро. Так мы, хотя, конечно, в основном – я, одолели бутылку. Мы даже хотели после затолкать туда записку, с весьма свежей мыслью о том, как прекрасен мир вокруг и пустить ее в кругосветное плаванье, но тут за спиной раздался треск… Кто-то явно приближался к нам, скрипя гнилыми досками пирса. Я медленно обернулся и даже выронил от удивления окурок. Это была Ребекка – подружка Чарли. Ну, как – подружка… – они жили, если я правильно понял, в одной комнате и, вроде бы даже учились в одном колледже. Ребекка гневно пускала молнии то в меня, будто я совершил изнасилование целого детского сада, то в Чарли, будто та попрала все возможные идеалы самым циничным образом. Впрочем, Чарли было на все наплевать, она уже посапывала у меня на плече. Ребекка начала орать и вполне по-шекспировски вырывать «невинное дитя» из когтей Калибана, меня то есть.  Она пыталась волочить тщившуюся изрыгать проклятия, полностью  обмякшую Чарли за руку. Вообще, как я потом понял блюсти нравственности подруги – одна из важных составляющих женской дружбы. Ребекка в этой «дружбе» явно доминировала, и потому все безнравственные выходки, произошедшие без ее разрешения, должны были классифицироваться как постыдные и пресекаться на корню. Я попытался ее послать подальше, но понял, что эта дура закатит жуткий скандал, а Чарли уже лыка не вяжет, так что разумнее было бы все тихо оставить до завтра. В общем, Ребекка потащила Чарли чуть не на себе, спать. Мои услуги в качестве переносчика тела были гневно отвергнуты, как отягчающее мое преступление обстоятельство.

Я лишь махнул рукой, тем более, что ничего кроме романтической болтовни между нами не было. Потом посидел еще с час, отмечая, что дух капитана никуда не делся, пытался с ним общаться, да что толку? Ром-то закончился. В общем, я посидел еще немного, наслаждаясь тишиной, отсутствием женских визгов и звёздами, да и пошёл после спать.

А вчера я снова сидел на деревянном пирсе, уже совсем на другом острое. Снова пил ром, уже без сигары, правда, и, слава богу – один, как перст. Я ждал, что и как тогда что-то случится. Что-то особенное. Дело было почти сразу после шторма. Прибой еще шумел, растрачивая уже последние силы. Я все ждал и ждал, но капитан так и не пришел. А может быть, капитан не пришёл именно потому, что я был один, а он как раз-таки любит не бородатых седеющих мужчин, а пьяных легкомысленных студенток из Ливерпуля?

За чередой затмений…

Когда-то, я тоже на это западал. Был большой соблазн, какой бывает у всех людей в этом мире. Соблазн получить что-то, без труда, в обход законов, которые подчас пишутся индивидуально для каждого из нас. В этом смысле любая магия такова, и астрологическая магия не является исключением. Ну конечно, что-то работает, что-то включает, заставляет вращаться невидимые колесики Мира, но туда ли они вращались, и нужно ли было им вообще вращаться, иногда остается неясным до конца дней… Трезвость же приходит после, и, как часто бывает – с большой бедой. Но хмель кажущейся свободы заставляет новых и новых людей пускаться в подобные эксперименты, не заглядывая в те горы предостерегающих книг, написанных мудрецами за многие тысячи лет. В книгах ли мудрость? Кто знает – не говорит, кто говорит – не знает… И у ж я то…

Надо сказать, что женщины я этой никогда не видел, что впрочем, неважно в наше время. Давать советы можно с материка на материк мгновенно, и вовсе не обременяя себя встречами. Впрочем, главное, что случилось в этой истории, случилось до меня, и, тем не менее, это не должно звучать оправданием, поскольку, даже в случае, если бы у меня спрашивали совета, я бы вряд ли нашел, что сказать кроме банальных фраз. Да и как можно найти оригинальные советы для вечной темы, что можно посоветовать Раскольникову, Гамлету или же Фаусту? Поиски женщиной любви, семьи – тема вечная и потому любые попытки увести с пагубного пути в этих поисках всегда выглядят жалко или смешно, и уж во всяком случае, почти никогда не дают должного результата.

Она никогда не говорила, что именно произошло, но я догадался лишь по косвенным признакам. Быть может, если я понял что-то неверно, я готов сжечь эту рукопись, ибо всякая неправда должна сгореть, и уйти в небытие.

Так или иначе, я встретил ее на подъеме, она ликовала, жизнь била ключом, все было так прекрасно, так светло… В сентябре приближалось новое затмение: вначале солнечное, а затем и лунное и она всем своим знакомым советовала загадывать желания. Я, наверняка, тоже согрешил, ибо, рассказав, как проводить инициацию, я не рассказал толком, какого рода желания можно пытаться инициировать. Мое наказание было относительно легким… Два месяца сплошного кошмара, и затем вынужденный побег из собственного дома. Теперь уже, как понятно, навсегда. Затем осознание и смирение…

Затмения прошли. Я, как всегда не делал ничего для себя: все хорошо и так. А в ноябре прозвучал первый удар… ее мужчина ушел, оставив ее на седьмом месяце… Она держалась хорошо, да и мы все, как могли, поддерживали, а под Новый Год, оставив лишь небольшую записку о том, что, кажется, начались схватки, она исчезла. Возможно потому, что предсказав еще летом преждевременные роды и некоторые осложнения, я почему-то был уверен, что все обойдется, и особенно не волновался.

И вот почти сразу после Нового года, когда она, видимо, уже смогла писать, я прочел ее записи, и впервые за долгие годы слезы выступили у меня на глазах. Я казнил себя, что видел, но не уберег, что был занят собой и своими проблемами, в общем, я чувствовал себя, да и чувствую теперь, полностью причастным, но не способным даже на малое…

Возвращаясь же к прошлому, я должен сказать, что не знаю, но лишь догадываюсь, о том, что на весеннее затмение она инициировала себе «настоящую» любовь и дитя… Дитя – мальчик родился с большим трудом, и умер, не прожив и двух дней.

И вот сегодня, по истечении цикла Меркурия, она осталась с тем, как и была, но с гораздо большей печалью, которую я пытаюсь сегодня с ней разделить, если вообще возможно так говорить, находясь на противоположном полушарии нашей планеты.

Сдвиг по фазе

Этот случай я, признаться, не очень-то люблю вспоминать, но, тем не менее, он не дает мне покоя. Я чувствую, что мне был дан какой-то урок, или намек, и я до сих пор не понимаю, в чем он состоял, хотя прошло уже много лет. Консультировал я как-то женщину по имени Люба. Консультация, надо сказать, была очень обширная и включала в себя не только прогноз, выявление личностных особенностей, но также и анализ психологической совместимости с ее мужем, и кое-какие другие вопросы.

Я брал ее данные непосредственно, а не по телефону. Я не мог ослышаться или записать неверно, поскольку Люба видела, как я записывал. Затем, я тщательно подготовился и принял ее у себя в кабинете. Консультация прошла очень хорошо. Все вопросы освещены правильно, события прошлого выявлены точно. Люба была довольна и мы уже собирались расставаться, как она задала еще один вопрос. Я ответил, но ее он не удовлетворил. Она почему-то стала рассматривать построенную мною карту и вдруг вскрикнула:

– Вы взяли дату на 8 лет раньше! (Год рождения отличался на 8 лет!)

– Как? Я же при Вас записывал!– удивился я.

– Да нет, я на восемь лет моложе, – настаивала Люба.

Мы договорились встретиться еще раз и побеседовать по уже правильно отстроенной карте, и с тем и разошлись. По дороге я все думал о том, как карта с таким гигантским сдвигом могла дать столь точные результаты? Я уже не говорю о совмещениях и определении психотипа, но события прошлого!

Мы встретились через два дня. Я пришел с новой картой и… консультация провалилась! Не совпадало практически ничего.

Более я Любу не видел и к карте ее не обращался. Но странный привкус от этой встречи остался по сей день. Он похож, наверное, на то состояние, как если бы ты обнаружил на столе не допитую до половины, еще горячую чашку кофе, в доме, в котором уже восемь лет никто не живет…

Звезда Альфард

34

«Яркие звезды Гидры воздействуют как Сатурн и Венера».

К.Птолемей. «Тетрабиблос гл.9»

«В большинстве случаев эта комбинация влияний  (свойства Венеры, Сатурна и Нептуна) неблагоприятна, так как несет с собой то, что так или иначе связано с ядами или имеет «дурной привкус»: заражение крови, убийство через отравление, ядовитая ненависть женщины, отравление газом, опасность для жизни при неправильном употреблении лекарств, злоупотребление деликатесами, курение, угроза удушья, укусы змей, ядовитых насекомых или бешеной собаки».