скачать книгу бесплатно
И он, повернувшись, очень быстро зашагал вверх по улице и вскоре скрылся за углом. Хава села на стул. Вокруг ничего не изменилось, и никто не обращал на нее внимание. Все усердно поедали разноцветное содержимое огромных, словно рыцарские щиты, тарелок. Отлетал в небытие третий день Великого праздника.
**** **** ****
Хава вяло крутила руль, механически включая сигналы поворота, время от времени замирая у светофоров и пропуская снующих людей. Солнце завалилось уже куда-то за горы, слабо подсвечивая красным черепичные крыши домов.
Машина тронулась с места и покатилась до следующего перекрёстка. Время от времени на тротуаре встречались «голосующие» солдаты, но Хава решительно никого не хотела брать, впрочем, как и всегда. Вскоре она пересекла площадь, а дальше шоссе разбегалась в три полосы, все перекрестки остались за спиной, и дорога уже не петляла как прежде. Она ехала по правой полосе, и тротуар мелькал вырванными, то там, то тут, кадрами с изображениями людей – мужчин и женщин, тяжело дышащих от жары собак, деревьев, в кронах которых тонули маленькие дома. Внезапно один кадр из этого бесконечного фильма высветился особенно ярко и тотчас стал гаснуть, растворяясь где-то за спиной, да так и исчез, оставшись неопознанным. Хава ехала дальше, но что-то всколыхнуло ее, что-то обеспокоило, какое-то забытое чувство, которое незамедлительно, как и все нераспознанное или непонятое, перешло в тревогу. Но все это длилось недолго – несколько мгновений – и затем улеглось, не оставив после себя даже тени. Хава повернула вправо, и машина покатилась с горы. Здесь тротуар был пустой, и уже ничто не мелькало, не било по боковому зрению, а просто сливалось в единый серо-зеленый фон.
На тротуаре показался высокий человек, и, даже, несмотря на некоторую близорукость, Хава узнала его еще издалека. Однако в тот момент ее заинтересовало не то, откуда он вообще взялся, а то, как он так быстро… «Ну конечно! Это он тогда промелькнул! Несомненно!» – Хава проехала мимо, лишь мельком, раза два или три, бросая короткие взгляды в зеркало заднего вида. Человек стоял, как ни в чем не бывало и, вроде бы, даже улыбался. А, может быть, ей просто показалось. Мало ли кто встретится на дороге, огибающей Вифлеем.
**** **** ****
Древняя полуразрушенная крепость стояла на самом краю каменного русла небольшого ручья, схваченного с обеих сторон густым кустарником. Хава сидела неподалеку на мраморной скамейке и читала. Здесь было хорошо и почти всегда безлюдно, поскольку редко кому приходило в голову, просто так, свернуть с большой трассы.
Он появился внезапно, а точнее, его голос зазвучал смешливыми нотками у нее за спиной. Хава вздрогнула и обернулась. Она обреченно махнула рукой и вздохнула: «Опять это ты!»
– Да, это я, – с готовностью отозвался субъект, перепрыгивая через лужу. – Принес, знаете ли, замечательные прищепки.
– Что за бред опять!
– Ничего не бред, – ответил недавний знакомый и выгреб из кармана пригоршню деревянных прищепок.
Хава засмеялась.
– Вы напрасно смеетесь, – подняв брови, сказал человек, – это, если хотите знать – непревзойденный шедевр прищепочного ремесла.
– Какого?..
– Прищепочного. Извольте, тяните, – и он прицепил прищепку к рукаву пиджака. – Тяните, тяните, не стесняйтесь!
Хава вздохнула и взялась за прищепку, но та, похоже, вцепилась в рукав намертво.
– Вот, – сказал субъект, подняв палец вверх, – я был прав. Впрочем, как и всегда. А между тем секрет прост. Там есть небольшие зубчики и пружинный стопор. Вот и все.
– Какой еще стопор? Что вам от меня надо?
– Ничего особенного. Просто вам нечеловечески везет.
– А, я опять миллионный покупатель?
– Нет, десятимиллионный. Мы уже распространили этот замечательный товар в центральной Африке.
– Слушай, ты что меня за дуру считаешь?
– Секундочку! – незнакомец опять поднял палец. Он явно кривлялся, но при этом очень искусно делал умное лицо. – Я тебя хоть раз обманул? Нет, действительно! Яд превосходный, острова всамделишные. Просто ты струсила и убежала, но тут, как говорится, не сторож я брату своему, а тем более – сестре.
– Сестре… Тебя как зовут хоть? Только не ври.
– Ну зачем же. Зовут меня очень просто – Аристофан.
– Все-таки соврал…
– С чего ты взяла? – субъект, как будто, обиделся.
– Ну хорошо, и что теперь будет, если я куплю твои прищепки?
– Система премирования остается прежней. Ты можешь некоторое время пожить на Сейшельских островах.
– Ага, уже на Сейшельских.
– Ну не все ли равно? Так будешь брать? Недорого – семь шекелей. Всего-то навсего. И потом, это может быть хорошим подарком: праздники не за горами!
– Хорошо, – Хава достала деньги и протянула Аристофану.
Тот взял их и, сунув в карман, на секунду задумался, а затем, словно бы очнувшись от каких-то мыслей, махнул рукой и очень серьезно сказал:
– Поехали!
И вновь все завертелось, и в одну секунду Хава увидела себя, стоящей на берегу какого-то острова, увидела, как бы, со стороны, а потом и воочию, и почувствовала под ногами горячий песок, на который лениво накатывались бирюзовые волны. На этот раз паники уже не было, все воспринималось спокойно, почти как должное.
– Слушай, а что мне здесь делать?
– Как это что? Что хочешь. Здесь можно найти все, что угодно. Все в твоих руках и бесплатно. Но с некоторыми условиями.
– Вот, вот, вот, – Хава саркастически заулыбалась, – а я уж было заждалась – что это он условия не предъявляет.
– Да нет, ну что ты, в самом деле! Я же говорил: главный принцип – добровольность. Это во-первых. А во-вторых… Впрочем, это даже и не условие, а скорее просьба – ты никогда и никому не должна говорить о том, что видела и чем занималась.
– Это почему же?
– Ну, хотя бы потому, что сначала тебе не поверят, а если же ты будешь настаивать, то просто сочтут дурой, а там и до психушки рукой подать. Тут, как говорится: «Язык мой – враг мой». Так что, ты уж помолчи, ради Бога, и, возможно, это вменится тебе в мудрость.
– Ну хорошо, ты, все-таки, может быть мне расскажешь, что здесь есть, чем можно заняться?
– Опять – двадцать пять! Ты помнишь, кем хотела быть в детстве?
– Класса до шестого – астрономом, потом химиком, кажется так.
– Очень хорошо! Там для тебя есть и телескоп, и реактивы, и карты, и посуда всякая, в общем, все, что необходимо. Времени сколько угодно. А хочешь – на яхте катайся или в бассейне плавай. Одним словом, здесь есть все, но это – мир в себе. Впрочем, как и любой другой мир. Просто мало кто об этом задумывался.
– Что значит «мир в себе»?
– Ничего, скоро поймешь. Это очень хорошо, что ты в прошлом астроном и химик… Тебя навещать?
– Но я ведь должна буду отсюда как-то выбраться. И вообще, мало ли какие вопросы могут возникнуть.
– Хорошо. Я буду появляться каждые два дня. Если что-то срочное – позвони по телефону.
– По какому номеру?
– Какая разница, – искренне удивился Аристофан.
Затем, кажется, крикнула чайка и Хава обернулась… Она удивленно завертела головой по сторонам, пытаясь раскрыть розыгрыш, но все было тщетно – Аристофан исчез.
В первый момент хотелось бежать во все стороны сразу. Она сделала пару шагов в сторону виллы, затем неуверенно обернулась и подошла к яхте, что покачивалась у пристани. Все было настоящее. Хава ступила на борт, и душу защемило, захотелось тотчас поднять паруса и понестись неведомо куда…Знать бы как… «Ладно, в конце концов, для начала можно здесь просто спать. Вполне удобно и страшно романтично. Да и вообще, полная свобода включает в себя также возможность спать где хочешь», – Она сошла обратно на пристань и, оборачиваясь время от времени, зашагала к берегу.
****
Массивная деревянная лестница, цепляясь за прибрежные скалы, вела вверх к дому. На лужайке перед входом стоял небольшой столик и два кресла. На столике дымилось кофе. Хава присела и взяла чашку. Она почему-то была уверена, что кофе предназначен ей, или, может быть, она просто устала удивляться, душа, наконец, пришла к порогу своего насыщения, и теперь все, чтобы ни произошло, воспринималось как должное.
Отсюда море было видно как на ладони, и манил синей далью горизонт, и деревья совсем рядом шумели кронами, и какое-то необъяснимое чувство распирало, кружило голову, устремляя желания неведомо куда. Хотелось упасть прямо на траву, и, закинув руки за голову валяться просто так, провожая глазами пролетающие мимо облака. Мысли, одна восторженней другой, прыгали сами собой. « Сколько здесь всего! Жизни не хватит …Счастье, вот оно какое! Это просто свобода и наполненное делами одиночество!»
Хава встала и прошлась вокруг дома. Казалось, что трава была подстрижена только что, и, вообще, создавалось впечатление, что все вокруг: и дом, и лужайка, все это только что, перед ее приходом вынули из магазинного полиэтилена, достали из коробок, и, тщательно подгоняя все детали, собрали и расставили по местам. Хава потрогала траву босой ногой и ощутила приятное щекочущее покалывание и влагу еще не исчезнувшей росы.
Дверь, естественно, была не заперта, и Хава вошла в дом, оглядываясь, будто бы опасаясь кому-то помешать. Внутри никого не было, и общая атмосфера смахивала на ту, что бывает, когда заходишь в хороший гостиничный номер – каждая вещь лежит там, где ты и ожидаешь, но при этом все вокруг хоть и выверено, но как-то безжизненно. Гостиная была выполнена в темных тонах и обставлена готической мебелью: шкафы, уносящие взор куда-то в темную даль под самый потолок, сплошь расписанный сюжетами на мифологические темы; или, скажем, размашистый черный стол с высоченными креслами вокруг; камин с лежащими рядом дровами. Все гладко, официально и неуютно, хотя, может быть, это пока, а там видно будет…
Хава подошла к столу и погладила черную блестящую поверхность. Столешница ответила гладкой прохладой. «Настоящая!» – в каком-то отчаянии подумала Хава, – «Все настоящее!»
Хотелось не то плакать, не то кричать. Вот, если бы столешница оказалась горячей и шершавой, как прибрежная скала, наверное, стало бы легче, и все бы улеглось, и все можно было бы списать на безумие или, хотя бы, сослаться на небольшое затмение, вызванное, кстати, тоже не понятно чем. Но нет, мир вокруг был твердым и неизменным, он был настоящим. Хава стояла и в напряжении вертела головой, будто готовая отразить неожиданный удар какого-то невидимого врага. Почему-то на цыпочках, она пересекла гостиную, и, затем, по винтовой лестнице поднялась на второй этаж, где располагалась огромная библиотека. Там было хорошо и прохладно, пахло книжной пылью и тишиной тайны.
Большой стол стоял недалеко от входа и оттуда был виден почти весь зал. Это был даже не стол, а скорее бюро, поскольку на нем возвышалась груда ящиков светлого дерева, видимо, заполненных картотекой. Она прошла через весь зал, оглядываясь на шкафы, и, шаря глазами по полкам, выхватывала то там, то тут некогда знакомые имена и названия… Уже у последнего стеллажа, Хава деловито толкнула массивную, вероятно, дубовую дверь и вышла на большую террасу, совершенно невидимую с центрального входа. От нее, устремляясь куда-то в сторону гор, убегала желтоватая кирпичная дорога.
– Ух, ты! – мелькнуло в голове. – А остров-то – огромный! И конца не видно, лес кругом
Сама не зная зачем, она пошла по дороге, поднимаясь все выше к перевалу. Затем дорога вильнула вправо, и стало понятно, что она, закручиваясь спирально, ведет на вершину круглой горы, не такой уж высокой, но сплошь поросшей лесом и оттого похожей на чью-то мохнатую голову, наклоненную немного вперед.
Лес казался густым и темным, пугал вздохами и шорохами, мягко прикасался влажными запахами, нависал над головой разлапистыми ветвями. Дорога петляла среди замшелых валунов, разбросанных по всему лесу. Хава вдруг остановилась, почувствовав что-то необычное. Она ни с того ни с сего ощутила себя каким-то пришельцем, инородным телом. С одной стороны вся эта вилла с ее строгой и какой-то искусственной роскошью, а с другой – этот лес, живущий совершенно отдельной, странной жизнью, полной событий, понятных одному ему.
Здесь на повороте дороги валунов было особенно много, и Хава словно почувствовала, что несмотря на кажущуюся тишину и очевидный покой, тут, на самом деле, ничто не стоит на месте, ничто не замерло. Напротив, она ясно увидела, что камни здесь вели тихую борьбу с деревьями. Впрочем, присмотревшись, можно было легко понять, что это всего лишь видимость борьбы, предназначенная для первого, не очень глубокого впечатления. Деревья легко и неотвратимо раздвигали огромные глыбы в стороны, протягивая вверх свои ветви. Скорее всего, они прекрасно понимали, что серые великаны хоть и чужды им, но борьба с ними – это так, и не борьба вовсе, а всего лишь вопрос времени, а настоящая борьба предстоит после, со своими же собратьями-деревьями, когда нужно будет рваться вверх изо всех сил, чтобы схватить хоть немного солнца. И преимущество их настоящих противников только в том и состоит, что они выросли немного раньше и это обстоятельство, пожалуй, не побороть…
Хава прошла еще немного и вышла на вершину, совершенно лысую, аккуратно выложенную серыми плитами. Посередине этой площадки возвышалась округлая башня телескопа. Дух уже не захватывало, и Хава деловито вошла вовнутрь. Телескоп казался огромным и неимоверно красивым – черный метровый рефлектор какой-то современной системы. “Надо же, и тут не соврал!” – Хава даже мотнула головой не то от восторга, не то от удивления. И опять всплыло уже знакомое ощущение, что все это только что вынуто из целлофана. У самой стенки, чуть правее от лестницы, Хава увидела столик и стул. На столе стопка каких-то книг, компьютер и телефон. Она подошла и медленно, будто сомневаясь, подняла трубку. На том конце что-то потрескивало и шумело, и она даже не сразу поняла, что это какой-то странный шум, похожий на сотни или даже тысячи голосов, слитых в единый поток. Она набрала первые пришедшие на ум цифры, вроде бы «74», а потом уже подумала: «А что же сказать? Может спросить… Да нет, он ведь говорил, что можно всем пользоваться».
– Да, телескоп можешь использовать в своих исследованиях, – послышалось в трубке. – Кстати, если ночью будешь по лесу возвращаться – не бойся, это совершенно безопасно. Можешь включить подсветку. Это такой красный выключатель у выхода. Больше, я так понимаю, вопросов нет, а посему – до связи.
И вновь в трубке послышался странный шум, и стало почему-то не по себе, а, может быть, просто одиноко. Она вышла из башни на площадку. Солнце садилось прямо в море, и лес шумел под вечерним бризом.
– Почему с наступлением сумерек становится одиноко? Весь день ничего, и одиночество за счастье, а к вечеру как-то не очень.
Хава села на край горячего каменного выступа и свесила ноги. Бриз затих, и вместе с ним лес успокоился, стал темнеть, все больше сливаясь с небом и наполняясь угрюмой тишиной. Уже спустя пару минут, появился добрый десяток звезд. Хава легла на бортик и стала искать знакомые очертания созвездий.
– Эта, поярче, наверное, Вега. Тогда где Альтаир и Денеб? Как ни крути, летний треугольник построить не из чего. Тогда, наверное, это Арктур. Впрочем, нет, Арктур оранжевый, а эта белая, как Вега. И на Капеллу тоже не похожа, та – желтая. А, понятно! Наверное, я в Южном полушарии, – догадалась Хава,– надо взять атлас.
И она соскочила с бортика и побежала в башню. На ощупь, добравшись до стола, она включила настольную лампу. Книг и тетрадей на столе была целая пачка, но все они были, в основном, инструкциями по пользованию телескопом, спектрографом, камерами и лишь в самом низу лежал атлас звездного неба. Само слово “Атлас” было написано на коричневой папке с тесемками, аккуратно завязанными на бантик. Внутри была стопка бумаг, половина из которых представляла собой машинописные таблицы с координатами и прочими параметрами звезд, в остальном это были рукописные карты, четко и красиво оформленные.На внутренней стороне папки было написано: « Дорогому другу… Преуспей больше!»
Хава полистала карты. Она ничего не понимала, она совершенно не узнавала очертаний созвездий. Если это Северное полушарие, то где, скажите на милость, Полярная? Уже не говорим о летнем треугольнике. А если Южное, то где Крест[3 - Созвездие Южного полушария.], Конопус[4 - Звезда альфа в созвездии Киля.] и Толиман[5 - Звезда альфа в созвездии Кентавра]? Ну, допустим, названия указаны другие, какие-нибудь произвольные, но координаты… Да и где Орион, рассекаемый экватором пополам? Она отложила атлас и снова вышла на площадку. Звезды висели алмазными россыпями, и было странно и страшно, потому что Хава стала медленно понимать – это было чужое небо! Совсем чужое… Она снова забежала в купол и схватила телефон. На этот раз в трубке была полнейшая тишина. Она набрала какие-то цифры и услышала гудки. Затем послышался знакомый голос.
– Ну, что опять не так?
– Звезды…
– Что звезды?
– Звезды не те… Куда ты меня притащил? – Хава говорила устало и с каким-то безумным отчаянием.
– Что значит “не те”?
– Ну, не те… Я не узнаю здесь ничего!
– Ну и что, какая разница? Изучай эти. Что тебе не все равно? Называй их, как хочешь, соединяй между собой в созвездия… В общем, двигай науку!
– А чей здесь атлас?
– А, можешь пользоваться. Был тут один до тебя…
– И все-таки, чей он?
– Это не важно. Не ты первая, не ты последняя, как говорится.
– Что значит – “не ты последняя”?! Ты что это имеешь в виду?
– Ничего, абсолютно ничего. Если, вдруг, ты снова струсишь и захочешь назад – все остается в силе. Никакой западни, так что в этом отношении можешь быть спокойна.
– А в каком отношении я буду неспокойна? Что ты еще придумал?
– Слушай, я дал тебе рай. И именно в том виде, в каком ты сама его себе представляла, да и не ты одна, и что же теперь, я должен тебя уговаривать пожить здесь немного? Убеждать тебя в чем-то, успокаивать, и все только из-за того, что здесь, видите ли, звезды не те! Ты спятила, что ли?
– Нет, ну непривычно как-то, хотелось с кем-то поговорить…
– Я в этом ничего не понимаю. Для меня звезды – это звезды, что здесь, что там. А вот твое дело плохо, ибо кроме как со мной, тебе эту проблему обговорить будет не с кем. Так что смирись, или займись чем-то другим.
– Чем другим?
– Не знаю. Хочешь, переведи Махабхарату на мордовский язык.
– Зачем?
– А зачем тебе переводить язык звезд на язык формул?
– Ну что ты за демагог такой! Причем здесь Махабхарата? Никто ее читать на мордовском языке не будет, а формулы – это другое, это – моделирование картин мира, попытка познания.
– Ну так и познавай! Я ведь тебе о том же говорю. Или ты думаешь, что эти звезды не способны рождать эффекты, из которых можно потом раздуть проблему, втиснуть ее в рамки концепций, затем теорий и так далее?
– Ладно, до связи, – сказала Хава и повесила трубку.
Звезды висели над головой, безразлично подмигивая. Ситуация почему-то совершенно ее задавила и она пошла обратно. Она не могла понять, почему ей не нравится то, что было, в общем-то, ясно. Аристофан её не обманул ни на йоту, более того, его щепетильность обезоруживала. Значит, между действительным и желаемым был некий конфликт. Хава задумалась и села на камень у дорожки в свете фонарей, которые она зажгла, уходя из обсерватории. Итак, в чем конфликт? Остров – есть, дом – есть, яхта – есть, даже дело есть, давняя мечта детства. Она вспомнила, как писала свою первую работу в школьном научном кружке. Что-то там было связано с эволюцией галактик. И как докладывала перед большой аудиторией в старом корпусе университета. А что делать с этим? Кому рассказать, спросить? С кем поспорить? Ну, обнаружится какой-нибудь эффект, скажем, переменные звезды с кривыми блеска в виде равносторонних треугольников. Сенсация? Ну и что? Рассказать-то некому. Ну, попрыгаю с этим открытием, в ладоши похлопаю, а дальше что? Или, скажем, выяснится, что в местных звездных скоплениях сплошь звезды с аномальным содержанием бария? Да, ладно… Фантазировать тут можно до бесконечности… А почему, собственно, фантазировать? И почему, в данном случае, мои фантазии менее полезны, чем наблюдаемые явления? Или наоборот, пожалуй, будет точнее: чем мои исследования здесь более полезны, чем мои фантазии?
Ночь была тихая и черная, и где-то далеко за деревьями было слышно, как волны разбиваются о скалы. Она вошла на террасу, а затем спустилась в готическую гостиную. Спать не хотелось, и Хава принялась разводить огонь в камине.
Итак, работать здесь бессмысленно, ибо здешний опыт ни на что не пригоден. Следовательно, здесь имеет смысл только отдыхать. Но вечный отдых постепенно трансформируется в скуку и, надо сказать, довольно быстро, а затем, ещё немного, и это начинает все больше походить на ад. И тогда все равно нужно будет вносить в собственное существование некий смысл, хотя бы для того, чтобы не опуститься или не сойти с ума. И, скорее всего, выходом станет только бегство. Получается, и отдых тоже должен быть хоть как-то осмыслен. Вот, скажем, захочу я уплыть куда-нибудь на яхте, например, на какой-нибудь другой остров… И зачем? Так сразу и не ответишь. Допустим, рекорд я захотела поставить, мол, такая-то и такая-то добилась беспрецедентного результата, проплыв за сколько-то дней сколько-то морских миль. Нет, опять не то – кому расскажешь? Кто поверит? А тот, кто поверит, будет наверняка полный кретин, и получается так, что для него и стараться не стоило, а можно было это все для него придумать и вовсе даже не уродоваться. И здесь Аристофан наперед увидел, черт бы его побрал. А тогда зачем, спрашивается, мне вообще этот рекорд? Соревнование с самим собой – это еще хуже, чем самому себе писать письма. Таким образом, и этот вид деятельности отпадает.
