скачать книгу бесплатно
– Накажет тебя Аллах! – в сердцах воскликнул горшечник.
Повернулся, чтобы уходить. А судья ему вслед:
– Пока что Аллах наказал тебя. Верно, очень ты перед ним провинился.
Вышел Ахмет на улицу, оглянулся на дом судьи, белой стеной огороженный, разноцветными куполами украшенный. Стоит горшечник, куда идти – не знает. Солнце печет голову, в горле першит от пыли. Что дома, что на улице – все одно, умирать. Сел он на камень и заплакал.
– О чем плачешь, почтенный человек?
Отер Ахмет слезы, застилавшие глаза, видит, стоят двое. На одного посмотрел и обмер. Пред ним, судя по осанке, – султан или падишах. Глазами жгучими впивается, как коршун – клювом, до сердца достает. Ко второму обернулся – сердце зашлось. Горит в черных глазах смех пополам с огнем. Смех победит – весь город развеселится. Огонь победит – всему городу заплакать придется.
А одеты оба нищенски, плащи – заплата на заплате, халаты – прореха на прорехе, вместо кушаков веревками подпоясаны.
Тяжко вздохнул старик и ничего не ответил. А двое не уходят, спрашивают:
– Что за горе у тебя?
– Вы и сами бедняки, не поможете беде моей.
– Расскажи нам, – велел первый.
Так приказал, что язык у Ахмета сам собой повернулся. Поведал горшечник про свою обиду.
Видит – собеседник лицом красен стал. Глаза искры мечут, пальцы у пояса шарят, точно рукоять сабли ищут. Повеяло на Ахмета жаром – словно ветер из пустыни дохнул. Второй веки опустил, отвернулся, спрашивает негромко:
– Как зовут судью?
От его тихих слов дрожь пронизала Ахмета – будто ледяной воды за шиворот плеснули.
– Мустафа, да будут дни его чернее ночи!»
Аминат внезапно вспомнила, как Асех, отвернувшись, спросил одного из братьев: «Ты отнял воду у младшего?» Спросил так, что ей захотелось упасть на колени и молить за негодного мальчишку.
Девушка посмотрела через костер и встретилась глазами с Асехом. Взгляд его был ярче огня в ночи. Аминат знала, как могло меняться его лицо, становясь суровей песков пустыни и ласковее весенних ростков. Таким и только таким представлялся ей визирь Джафар, милосердный к обиженным и беспощадный к обидчикам.
«Отошли двое в сторону, советуются. Смотрит Джафар на владыку. Краска от лица калифа отхлынула, руки спокойно на груди сложены. До сей поры не вынес владыка Багдада ни одного неправедного приговора, обуздает свой гнев и теперь.
Молвил Гарун-аль-Рашид:
– Возможно ли, чтобы судья так поступил? Хитрый старик нас обманывает.
– Это легко проверить, о повелитель.
– Легко ли? Судья уверяет, будто денег не брал, и нет свидетелей.
– Дозволь подать совет, о повелитель. Ступай к судье и вручи на сохранение десять монет. А завтра потребуй вернуть деньги.
Согласился калиф, к судье отправился, отдал на сохранение десять монет. Во дворец возвратился. А Джафар старика-горшечника домой отвел, усадил под навесом.
– Не отчаивайся. Завтра навестим тебя и придумаем, как от беды избавить.
Настал другой день, и накинул Гарун-аль-Рашид на плечи нищенский плащ, подпоясался грубой веревкой, обул стоптанные башмаки и отправился в город. А следом за владыкой поспешал его брат Джафар, также одетый бедняком.
Подошли они к дому Ахмета, слышат – из-за стены веселый смех доносится. Рассердился калиф Багдада. Брови сдвинулись, грозу пророча. Из-под век молнии метнулись, в голосе раскаты грома послышались.
– Обманул нас хитрый старик!
Распахнули калитку, видят – гремит во дворе веселый пир. Со всей округи собрались бедняки. Лакомятся гранатами и виноградом, сладким вином угощаются, песни поют.
А хозяин уже навстречу спешит, гостей на почетное место ведет, чашу вина подносит.
– Пришла в мой дом радость, порадуйтесь со мной. Хотели мне помочь, позвольте же добром отплатить.
Калиф и спрашивает:
– Как же ты за одну ночь из бедняка богачом сделался?
Рассказал Ахмет все по порядку. Как простился с Джафаром и остался сидеть на камне.
Сидит, слезы роняет. Знает: надо встать, домой пойти, а ноги не повинуются. Пуще всякой ноши горе на плечи легло, придавило к земле. Нищета страшит, а сильнее – томит обида. Дом судьи коврами застлан, зеркалами увешан. Хозяин же польстился на двадцать медяков, чужим потом добытых! И не найти на него управы. Известно: бедняку с богатым не тягаться.
Поднялся Ахмет, с трудом добрел до дому, сел во дворе под навесом и снова заплакал.
Скрипнула калитка. Поднял голову Ахмет. Смотрит – женщина приближается. Не высока, но и не маленькая – а прочее разве усмотришь под покрывалом?
– Прости, что явилась без зова. Иду мимо, слышу, вздыхает кто-то. О чем печалишься, горшечник?
Прислушался Ахмет – голосок не детский, но и не взрослый, не громкий, но и не тихий, не дерзкий, но и не робкий. Ласковый голосок.
Верно говорят: горе излить – душу исцелить.
– Всю жизнь я работал, надеялся, на старость кусок хлеба будет. А умру в нищете. Было у меня двадцать монет на черный день отложенных, так и те отобрал жадный судья.
Женщина с ноги на ногу переступила и дышать как будто чаще стала, да разве поймешь, что на уме, когда лицо покрывалом скрыто. Только голосок уже не ласково звучит.
– Погоди же. Отважу судью льститься на чужое.
Ахмет в испуге руками замахал.
– Что ты! В суд идти нельзя – деньги не вернешь, впридачу и дом потеряешь.
– Судья знает: жаловаться ты не пойдешь. Вот и бесчинствует. Скольких еще обманет.
– Что же делать?
– Проучить, чтоб неповадно было глумиться над бедняками.
– Как?
– На всякого хитрого найдется умный.
Засмеялась женщина, и Ахмету почудилось, будто под водяную струю хрустальный кувшин подставили.
Убежала она, а едва вечер наступил, вернулась вместе с маленьким мальчиком. И давай поучать горшечника.
– Пойдем к судье. Я первой в дом постучусь, ты – следом. И сразу требуй деньги. А когда отдаст…
Горшечник даже засмеялся невесело:
– Мустафа? Отдаст?
Женщина ничего слушать не стала:
– Судья деньги отдаст. Тогда скорее беги домой и скажи этому мальчику, чтобы к судье торопился.
Трудно ли запомнить? Все усвоил Ахмет, да ничему не поверил. Боится к судье идти, в маслянистые глазки взглянуть. Боится не только деньги, но и голову потерять.
Шаг за шагом, все же добрел. Женщина впереди поспешает, в руках какой-то ларец несет. Смело направилась прямо к воротам, уверенно постучала, вошла. Пора и Ахмету за ней, да ноги в землю вросли. «Что же, – думает горшечник, – я хоть старый, да мужчина, а за меня женщина сражается?»
Превозмог себя. Ворвался в дом судьи – толстый слуга едва успел с дороги отскочить. Смотрит Ахмет и видит: сидит Мустафа на подушках, кальян курит, липкими пальцами засахаренный миндаль перебирает. Напротив – женщина, с ног до головы в покрывало закутанная. А между ними – ларец закрытый.
Увидел судья горшечника – в лице переменился. Как закричит Ахмет – чуть не охрип от натуги:
– Отдай деньги!
Судья с подушек вскочил, засахаренный миндаль рассыпал, кальян опрокинул, кинулся к сундуку, зачерпнул горсть монет, швырнул старику под ноги.
– Убирайся!
От радости забыл старик про негнущуюся спину и больные ноги. По ковру ползает, монеты собирает – все до единой подобрал. Не двадцать их оказалось, а вдвое больше. Завязал Ахмет деньги в пояс – и скорей прочь, пока судья не передумал.
Видит, у калитки маленький мальчик стоит, дожидается. Еще издалека закричал ему Ахмет:
– Скорее, скорее беги к судье!
Мальчик и припустил со всех ног.
Ждал Ахмет, ждал, но женщина к нему больше не заглянула. Не захотела, чтобы старик ей в ноги кланялся, слова благодарности твердил. Так и не узнал горшечник, как она хитрого перемудрила.
Выслушал калиф рассказ старика, наклонился к Джафару и шепчет:
– О, Джафар, не будет мне покоя, пока не открою тайны.
Кое-как допили вино, чтобы не обидеть хозяина. По кисти винограда взяли. Джафар ягодку отщипнул, калиф – и не притронулся. Распрощались поспешно. А хозяин заходить приглашает:
– Двери моего дома всегда открыты для вас.
Еле вырвались. Направились к дому судьи, а оттуда крики, брань доносятся. Из ворот старуха выбежала – покрывало сбито, седые космы растрепаны. Упала бы, да подхватил Джафар. Выпрямилась старуха, кулаком захлопнувшимся дверям погрозила.
– Вижу, хозяин этого дома – невежа, – проговорил калиф. – Или ты очень провинилась?
Точно разъяренная кошка зафыркала старуха.
– Провинилась! Судиться вздумала с купцом Саидом!
– Купцом Саидом? – переспросил Джафар. – Не с тем ли, что сидит день-деньской в своей лавке, света белого не видит, высох весь и почернел?
– С тем самым.
– Не с тем ли, – продолжал Джафар, – что из-за мелкой монеты бранится визгливо на весь базар?
Старуха головой кивнула.
– Не с тем ли, – настаивал Джафар, – кто должникам дня отсрочки не дает, в рабство гонит?
Старуха только слезы молча вытерла.
– Чем же обидел тебя купец?
– Я вдова. Муж умер, нажитое добро воры разграбили. Есть у меня сын, в старости – подмога, в горестях – утешение. Невмочь ему было смотреть, как мать голодает. Задумал пойти в услужение к купцу Саиду. Заклинала я его, твердила – Саид, как паук, чужой кровью жив. Не послушал. Сговорился служить за часть товаров. С караванами ходил через пустыню, терпел стужу и зной, жажду и голод. От разбойников отбивался. Прибыль купцу принес несметную. А когда настал срок уплаты, раскричался купец: «Дармоед, ленивец! Я три года тебя кормил, еще и награды требуешь?!» Прогнал с глаз долой. Кинулась я к судье – справедливости искать.
Вдова опять заплакала.
– Что же судья?
– Судья Мустафа и купец Саид – как листок и ветка, как пламя и ветер! Друг от друга кормятся. Купец судье подношения несет, судья в пользу купца все дела оборачивает. Мустафа меня и слушать не стал. Кому теперь жаловаться?
– Калифу, – подсказал Джафар.
Старуха горько вздохнула.
– Высоки дворцовые стены. Разве увидит калиф наши беды? Сладостны звуки лютен и бубнов. Разве услышит калиф наши стоны?
И прочь пошла.
– О, повелитель, – сказал Джафар, – накажешь ли судью?
– Не солгала ли старуха? – усомнился калиф. – Может, ее сын ложился спать первым, вставал последним, даром ел чужой хлеб?
– Дозволь подать тебе совет, владыка. Расспроси погонщиков верблюдов. Они скажут, кто на мягких подушках дремал, а кто глотал пыль и песок.
– Твой совет разумен, – согласился калиф. – Ступай же за старухой, разузнай, где она живет.
Следующим утром накинул Гарун-аль-Рашид на плечи нищенский плащ, подпоясался грубой веревкой, обул стоптанные башмаки и отправился в город. А следом за владыкой поспешал его брат Джафар, также одетый бедняком.
Подходят они к дому старухи, удивляются. Ворота распахнуты, во двор мулы согнаны, тюками нагруженные. У дверей юноша стоит, каждого, кто мимо проходит, в дом зазывает, за угощение усаживает. Поклонился и калифу с Джафаром:
– Порадуйтесь нашей удаче.
