Злоключения на острове Невезения

– Дальние проводы – лишние слёзы. Береги детей, Наташа! Что там за спонсор в вашем доме, о котором Нюся говорит?

– Серёжка Царёв. Железные двери с домофоном в подъезд, и нам железную входную как пострадавшим.

– Приставал?

– К Нюсе. Она с ним поздоровалась: «Здрасьте, дядя Спонсор», соседки так его назвали, а он её спрашивает: «Тебе папа не нужен?» А она ему: «Не, папа не нужен, они сердитые, дедушка нужен». Отказался, говорит, дедушкой не хочу. Вот и всё. Говорят, всю семью куда-то увёз. Вы не думайте, мне он не нужен. Да и я ему не по статусу.

Как только выехали за город, Марья Кузьминична привалилась к дверце, вспомнила, что на завтра наметила посадить в палисаднике цветы, и уснула со счастливой улыбкой на лице. Олег иногда поглядывал, недоумевая. Вроде, добрая тётка, не жадная. И родные её любят. Но бросила телефон, в котором все контакты, и уезжает тайком, ничего никому не сказав. И радуется, что уехала.

Лето. «Когда Адам пахал, а Ева пряла»

Марья Кузьминична колола дрова. Затянула она с этим делом. По весне, когда их только привезли, были они сырыми. Когда просохли, тут и земля просохла. Огород, некогда на другие дела отвлекаться. Потом Мариинки в гости приехали, решились наконец. Планировали дня на три, а задержались почти на две недели. Местные старухи устроили им трогательную встречу с причитаниями и угощениями, ведь знали они их с детства и до старости, только последние шесть лет не виделись. В субботу сёстры даже к бане спустились. Правда, брали с собой складной стульчик, и на обратном пути несколько раз присаживались, Марина даже чаще Инны – сердце. А Инна уже довольно прилично ковыляла на протезе. Перед отъездом Инна сказала:

– Меня всё совесть мучила, что ты из жалости к нашей бедности у нас дом купила. А теперь я спокойна: в доме душа есть. Сколько ты всего за этот год сделала! Доживём до следующего лета – обязательно ещё приедем.

Вот теперь надо спешить. Сын Валера с Дальнего Востока прилетает с семьёй. Обещал только на четыре для, больше не получается – путёвка у них на море. Непонятно, чего ради ехать с моря – да на море. Увидит, что дела не сделаны – кинется помогать. А зачем ей это, она и сама справится. Не любит Марья Кузьминична одалживаться. Предлагал Тимофей помощь – она отказалась. Он ведь денег не возьмёт. Нет уж, сама пока в силах.

А вот и Женя позвонила. Фоном – рёв Нюси.

– Что случилось?

Оказывается, Валера уже приехал и к тётке в гости пришёл. А у неё сейчас Нюся «срок отбывает», садик-то на ремонте. И Вова здесь же оказался. Дядька позвал Вову к бабушке, а Нюся негодует, почему её не берут, в бабушкиной деревне ведь её все ждут!

– Валера, я за детишками потом после твоего отъезда сама приеду. Вчетвером вы как раз в такси поместитесь, а если с Вовой – это уже придётся от Пружинска или две машины брать, или микроавтобус. Да и в няньках он, если сад не работает. Нет, мест тут на всех хватит, у меня во дворе ещё два летних домика.

Так и договорились на шестерых гостей.

Гости приехали к полудню на двух машинах. Первой вырвалась на простор с визгом Нюся и вцепилась в Марью Кузьминичну, не давая ей обнять дорогих гостей:

– Вот видите, меня бабушка больше всех любит!

– Анна, – строго сказала Марья Кузьминична. – Немедленно прекрати!

– Меня так бабушка ругает: «Анна!», – пояснила приезжим Нюся.

Одна машина развернулась сразу, водитель второй стоял у приоткрытой дверцы.

– Мам, – сказал Валера. – Это попутчики. Они нас выручили, двоих посадили, а мы обещали им квартиру найти.

– Ох, попробуем. Хлеба-то привезли?

– Вот мешок. На кой столько?

– Это на всю деревню. Нюся, Вова, взяли хлеб и давайте с приезжими до тёти Маруси. Если она их примет – на обратной дороге разнесёте. А нет – так спросите ещё у бабы Анны и бабы Наташи, не возьмут ли они постояльцев.

Познакомились. Ольга и Дмитрий. Оба – симпатичные люди возрастом в районе пятидесяти; у неё заурядная внешность, но необыкновенные глаза, с неё бы икону писать. Что-то знакомое и вызывающее тревогу. Марья Кузьминична тряхнула головой: некогда, потом разберусь!

Минут через двадцать машина вновь остановилась напротив дома. Вова доложил:

– Хлеб раздали, на квартиру никто не пускает. Тётя Маруся в запое. Нюся пошла к бабе Пане с курочками знакомиться.

– Ох, самой пойти к Лене…

Лена руками замахала:

– Ты что, я ж никогда жильцов не беру. Да и не прибрано в горнице.

– Что ты там скрываешь?

Не слушая возражений, заглянула в горницу. Запах прели, прогнивший потолок, четыре таза под протечками.

– Лена, что ж ты молчала! Крышу чинить надо!

– Маша, ничего не надо. На мой век хватит.

– Вот что, открывайте окна и выносите всё в сарай. Вы говорите, матрацы у вас надувные? Значит, кровати оставьте. Пойдём, Оля, я жидкость для полов дам, чтобы запах перебить. А после обеда мужиков организую, чтобы, значит, крышу залатали.

Через час всё население Второго Рясова собралось у крайнего дома. Супруги Зимины привезли на тачке два шиферных листа: «Старинный, шести волновой, как раз подойдёт!» Тогда и Паня позвала: «Эй, которые мастеровые, там у меня за сараем старые листы. Может, где подлатать, сгодится!»

Как ни странно, горожане Тимофей, Дмитрий и Валера работали очень уверенно, о чём не преминула съехидничать баба Наташа, деревенские, мол, никуда не годные, а городские – хоть куда. Тогда старик Рясов сказал: «Пойду за инструментом, боров и трубу прочищу, покуда чердак открыт». Наташа замолчала: печник он был не только знатный, но и на всю область один. Если в деревню заезжала какая-нибудь крутая тачка, значит, за ним из какого-нибудь барского посёлка богатеи прислали, чтобы камин сладил. Ребятишек с трудом удалось отправить за родниковой водой, чтобы под ногами не путались, а Марья Кузьминична стояла у калитки с невесткой и поясняла ей: да, старухи все местные, кроме неё и Зиминой, а из мужиков местный только Рясов. Да все они тут Рясовы по реке и селу: река Тихая Ряса, а село Рясово. Паня по мужу Рясова, Анна и Лена по отцу, замужем не были. А Наташа Сенявина, а девичья у неё не знаю, но скорее всего тоже Рясова. И на той стороне чуть не половина жителей Рясовы. Поймала внимательный взгляд Ольги, она не просто прислушивалась, а жадно слушала. Опять это неприятно царапнуло, и опять отложила на потом, гости же у неё, не до чужих пока!

Вечером расспрашивала сына, кого из знакомых на родине навестил.

– Ну, ты же знаешь, я за двадцать лет здесь один раз был. Всё чужое. Один друг был с садовского горшка, Серёга. Но он, мне сказали, уехал накануне. Так и не повидались.

– Слава богу!

– Ты что?!

– Я, конечно, обещала никому не рассказывать. Но тебе – придётся…

Марья Кузьминична рассказала об убийстве Шумова и обо всём, что случилось потом. Валера слушал, облокотившись на стол и вцепившись в волосы.

– Да, слава богу, что не встретились…

– А что, – вмешалась вдруг в разговор Юля. – Он педофила убил. И всё нормально!

– А то, что чуть маму не убил?

– Но это же не всерьёз!

– Мам, скажи ей!

– Убил бы, если бы не подполковник.

– Но как же, вы же говорили, с детства он у вас дневал и ночевал…

– Благодарность, Юля – родственница совести. Ты дом Серёжкин видела? В таком доме совесть не живёт. Холуи его, конечно, на убийство не пошли бы. Но он бы в одиночку и убил, и расчленил, и в озере бы утопил.

– То есть вы шли на верную смерть? Но зачем?

– Надеялась договориться. И договорилась ведь.

– А если…

– А если бы наступило «если», дальше убивать он бы не осмелился.

– Мам, ты ради Наташки жизнью рисковала?

– Ради детей, сынок. Как они без мамы?

– У-у, – завыл Валера. – Ну, что ты за человек!

– Ты что плачешь, дядя Валера? – спросила Нюся, выпрыгивая из-за сарая. – У тебя голова болит, да? У тёти Маруси тоже голова болит. Потому что она водку пила. Ты водку не пей, тогда голова болеть не будет.

– Всё, Нюся, хватит, – строго сказала Марья Кузьминична. – Яйца курицу не учат. Где мальчики?

– Они подушками дерутся. У меня от них тоже голова болит!

Юля сорвалась с места. В дальнем домике метались тени, доносилось пыхтение и взвизгивание. У них ещё хватило ума не орать, чтобы не привлечь внимания взрослых! Дрались Коля и Саша. Где Вова? Марья Кузьминична заглянула в ближний домик и хмыкнула: внук, утомлённый ранней побудкой, долгой дорогой и массой впечатлений, прилёг не раздеваясь и уснул. Спал под визг двоюродных братьев и писк комаров, налетевших в открытую дверь. Она накинула на него одеяло, включила ультразвуковой отпугиватель и прикрыла дверь.

Последующие три дня пролетели быстро. Вова с утра до обеда рыбачил. С двоюродными братьями общался, но близко не сошёлся; хотя младший из них Саша всего на год старше, но было им вместе неинтересно. Зато Нюся приезжим понравилась чрезвычайно. Они её и на руках таскали, и качели ей смастерили, и на старицу её водили. Юля как-то даже вздохнула: «Надо было девочку родить». Марья Кузьминична ей улыбнулась: «Не факт, что получилась бы девочка. Да и одно дело – вот так поиграть, а если бы как Вовке пришлось из памперсов вытряхивать, в сад приводить-уводить, да кашей кормить – взвыли бы!»

Ленина жиличка оказалась художницей. Уже на следующее утро Марья Кузьминична видела, как она прошла вверх по дороге с большим плоским ящиком, висящем на ремне, закинутом на плечо. Вернувшись с рыбалки, Вова сказал, что видел её рисующей пустой дом. Бабушка пожала плечами: может, он был интересен на взгляд художника, но жители и смотреть-то на него лишний раз не хотели. Называли его «поповским», вроде бы, до тридцатых годов это был дом священника. Потом его репрессировали, семью выслали, а в доме сделали клуб. А в мезонине была библиотека. В пятидесятых клуб построили в центре села, а стоящий на отшибе большой бревенчатый дом вновь стал жилым. Обезлюдел он уже потом, но ещё до того, как Рясово стало Вторым, а после перемены русла реки наследники владельцев продали его за копейки столичным риелторам.

– Ба, а почему лужок под водой? В прошлое лето я по тропинке к ивам рыбачить ходил, а теперь вброд приходится.

– Пришлось затопить. Повадилась пьяная молодёжная компания туда ездить. Городские рыбаки, ты знаешь, наезжали, но вели себя прилично: костёр разжигали на старом кострище, мусор за собой прибирали. А эти по деревне гоняют на дикой скорости, орут, каждый раз на новом месте нагадят. Пробовали с ними поговорить, куда там! Ну, а лужок этот… его Тимофей не так давно, года три, наверное, как осушил. Там четыре ключа били. Он их почистил и отводные канавки к старице прокопал. А теперь мы их снова камнями завалили. И вода пошла на лужок.

– Перестали хулиганы ездить?

– Попробовали проехать. Завязли. Вызвали техпомощь. Они дёргать не стали, колёса приспустили и задним ходом выбрались. Этим бы уехать, а они у нас на площадке остановились, к бане спустились и начали замок сбивать: видите ли, заночевать там соизволят. А у Тимофея какой-то ключ электронный шпионский. Отмычка-декодер, вот! Он машину их открыл, правда, при этом сигнализация заорала. Но, пока это хулиганьё доверху добрались, мужики машину до порогов спустили и назад вернулись. Эти кинулись драться. Но наши чудо-богатыри Зимин и Рясов прихватили у меня во дворе по полену, и пришельцы отступили. Тимофей драку не предусмотрел, а они предусмотрели. Опыт не пропьёшь! Зато он потом сделал себе лук и начал тренироваться в стрельбе. Второй год Робин Гуда изображает.

– Ба, ты крутая!

– Я-то при чём? Мужики у нас защитники.

– Не-е, другая бабушка бы не пустила дедов воевать, а ты сама с ними ходила. А где все?

– Детство играет. Собрались у бани и соревнуются в стрельбе из лука. Э-э, не спеши! Пока не доешь, не пущу! И флягу прихвати, назад с водой поднимешься. Да не беги ты, ребятам лук не достался. Мужики стреляют: дядя Валера, Дмитрий, Тимофей, лаже деды. Дурдом!

Рано утром семья Валеры уехала. Дмитрий довёз их до шоссе и посадил на проходящий автобус.

– Эх, – сказала Нюся. – Беситься теперь не с кем!

– Да, избаловали тебя братаны. Будем исправлять. Марш мыть посуду! И фартук не забудь надеть!

Через день пошли дожди. Дети заскучали, особенно Вова. Если Нюся могла два часа сама с собой в куклы играть, то у него не было привычки к какому-нибудь домашнему хобби: чтению, шахматам, рисованию. Впрочем, как у большинства его сверстников. Им бы в соцсетях шариться или в стрелялки играть. Глядя на его кислое лицо, заскучала и Нюся. Марья Кузьминична покопалась в шкафу и вытащила книгу:

– Вот, Нюсенька, мы с тобой сейчас книжку почитаем. Когда я была школьницей, её в каком-то детском журнале печатали с продолжением. Я побольше тебя была, чуть ли не как Вова. Как я ждала, когда продолжение придёт! Когда у меня свои дети появились, я для них эту книжку купила. Вот, теперь внукам почитаю!

Она начала читать ей «Путешествие Голубой стрелы», иногда косясь на внука. Вовка слушал с интересом. Тогда она сказала:

– А следующую главу тебе Вова почитает, если ему не трудно, а то у меня горло заболело. Я пойду в горнице приберусь пока.

Она уже выплёскивала грязную воду, когда по тропинке к ней пришли Лена с квартиранткой. Повесила ведро на забор, поздоровалась, пригласила пройти. По дороге проехала от порогов машина.

– Крутая, – со знанием дела сказала старуха. – Наверное, за Рясовым.

Жиличка прислушалась к тому, что читает Вова, и с восторгом сказала:

– У нас в детдоме была такая! Я её так не хотела в библиотеку относить! Любимая книга была!

И осеклась. Видно, об этом периоде своей жизни она говорить не хотела. Но тут у Марьи Кузьминичны телефон зазвонил. Зимин:

– Кузьминична, риелторы какую-то бедолагу привезли!

– Бегу! Так, внуки, сидим, читаем книжку, никуда не уходим. Я к Зиминым, – схватила сумку с аптечкой, увидела, что Лена, тоже ответив на звонок, собирается что-то сказать, перебила её. – Пойдём вместе, по дороге поговорим.

Вышли во двор, объяснили Ольге, в чём дело. Она сказала:

– Я сейчас Диму вызвоню, он нас довезёт.

Нас? Ну, как хочет. Загрузились, поехали. Два голых фундамента от вывезенных в Рясово домов, потом Панин дом, потом снова пустое место, потом дом Анны, а вот и Паня спешит-переваливается. Посадили её, доехали до Марусиного дома мимо домов Наташи, Рясовых и Зиминых. Здесь стояла чужая машина и все жители Второго Рясова. Понятно, почему машину оставили здесь. Это ровная площадка на вершине улицы, далее дорога идёт всё время под гору после дома Тимофея, мимо «поповского» дома и развалившегося, который ранее тоже принадлежал риелторам, мимо затопленного луга и уходит под воду. Вот как, интересно, они переоформляют дома на новых жильцов после смерти предыдущих? А предыдущих, говорят, уже около десятка на Ссёлковском кладбище.

Вытирает глаза старуха Зимина, крестится Анна, тонко причитает Наташа. Поглядела Марья Кузьминична на шоссе, по которому медленно вёл под руку их новую соседку какой-то пузан, а рядом идущая дама в узком платье и кожаной курточке держала над ней зонтик, и тоже чуть не завыла: хрупкая древняя старушка ростом, наверное, меньше полутора метров в мешковатом платье почти до щиколоток, в белых носочках с каёмочкой и туфельках тридцать второго размера на небольшом каблучке и в довершение всего – кружевная шляпка с обвисшими полями и маленькая сумочка на цепочке. Осанка просто царственная, прямые плечи и ровная спина.

– Господи, да ей же за девяносто, – выдохнула Ольга.

– Аристократка, – благоговейно прошептала Зимина.

В это время зазвонил телефон у водителя риелторов. Очевидно, что ему звонила дама с зонтом. Он буркнул: «Сейчас!», нехотя вылез под дождь и рысью побежал под горку.

– Тимка, ты как хочешь, – сказал Зимин. – У тебя, может, в интернете биткоины и евро, а мне терять нечего: в одном кармане – вошь на аркане, в другом кармане – блоха на цепи. Давай свою бандуру, горит душа диверсанта.

– Тоже мне хакер, – буркнул Тимофей. – Командуй лучше, куда двинем?

– Не по асфальту, а то не ровен час, задавим кого. Вот здесь вдоль забора и по траве. Пусть вот с обрывчика в речку сиганёт, милое дело.

Пискнула сигнализация, мигнули фары. Зимин первый рванул дверцу:

– Тут сумки и коробки ветхие, бабкино барахло. А ну, живо, старухи, взяли по штуке и к Маруське в сарай!

Как ни странно, первой очнулась нетрезвая Маруська, схватила коробку, шепнула: «Марь Кузьминична, сверху ещё одну подай!» Марья Кузьминична вытащила коробку, поставила её на первую, потянула на себя сумку и ещё какой-то пакет и побежала вслед за Марусей. Сзади сипло дышала Паня. Когда они влетели в сарай, следом прибежали Рясовы с большим тюком, а потом Лена со шляпной коробкой. Зимина сгрузила поверх всего ветхий чемодан и весело гаркнула: «Последний! Расчёт окончен, товарищ командир!» Пока Маруся навешивала замок, бабки уже семенили по скользкой дорожке к опустевшей площадке. А мужики уже дотолкали автомобиль по размокшей земле до уклона. «И – раз!», – шепнул Зимин, и подбежавшие Маруся и Марья Кузьминична успели вместе с ними подтолкнуть машину. Она нырнула передними колёсами в ямку, а потом медленно поехала по скользкой земле, потом по гусиной травке, всё больше ускоряясь, и устремилась к реке. Завопили риелторы, кинулся наперерез шофёр и почти успел. Но вдруг на пути машины оказался большой камень, она умудрилась проехать по нему одним колесом, накренилась и изменила траекторию. «У-у», – взвыл разочарованно Зимин, поняв, что река остаётся в стороне. А автомобиль на сравнительно невысокой скорости пересёк лужайку перед «поповским» домом и врезался, нет, даже не врезался, а ткнулся в его боковую стену. «Как телок к мамке», – поэтично выразилась потом Лена. Бежали к машине её хозяева, оскользаясь на мокрой траве и бросив старушку на дороге. И тут дом содрогнулся. Дрогнула бревенчатая стена, и вдруг брёвна рухнули на автомобиль. Потом несколько мгновений ничто не двигалось – и скользнули вниз ржавые листы бокового ската крыши. Грохот. И тишина! И в этой оглушительной тишине неожиданно звонко прозвучал голос обычно сиплого Зимина:

– Маруся, а у тебя не осталось?

– Пол четвертинки на завтрашний опохмел.

– Тащи, завтра Нинка моя тебя опохмелит! Обязательно надо сейчас по пять капель.

– Стой, никуда не ходи, я вынесу, – сказала Зимина и бодро заскользила по тропинке к дому. Когда потерпевшие, оставив растерянную старушку на дороге, добежали до Марусиного дома, она уже возвращалась, прижав к груди две коробки и целлофановый мешочек с солёными огурцами. Из кармана грубого плаща виднелось горлышко с чёрной пробкой. – Сколько нас?

– Тринадцать, – ответила бабка Рясова. – Очень хорошее число.

– Я из горлА, Надь, не волнуйся, – мигнул ей муж. Расставил стаканы из коробок на крышу машины Дмитрия и ловко разлил водку, оставив себе явно побольше, чем остальным. – Ну, за нашу и вашу свободу!

И присосался к горлышку.

– Будет вам свобода с небом в клеточку, – клокотала яростью женщина в кожаной курточке.

– Уйди, старушка, я в печали, – пробурчала Маруся, с сожалением ставя стакан в коробку. – Нина Борисовна, где посуду такую хорошую брала?

– Это я на поминки заготовила, как сюда нас помирать вывезли.

Больше всего, кажется, чёрных риелторов огорчило нежелание рясовцев обращать на них внимание. Шофёр шагнул к Марусе:

– Сейчас я вам устрою тут братские поминки!

Взвизгнула стрела и впилась в ботинок. Взвизгнул шофёр от неожиданной боли. Тимофей, неизвестно когда уже вернувшийся в дом, стоял на открытой веранде и натягивал лук:

– Следующая стрела воткнётся в плечо! Убивать не буду, но покалечу с удовольствием!

– Да что же это такое, – взвыла басом риелторша. – Мужчина, вы довезёте нас хотя бы до трассы?

– Не могу, – ответил Дмитрий, хрустя огурцом. – Я выпивши. Собутыльники, можно, я ещё один огурчик возьму? Исключительный вкус, прямо как малосольные.

– Кушай, Димочка, кушай, родимый. Я завтра Лене трёхлитровочку занесу. А хочешь, так сейчас заберёшь.

Рыкнула на своих мужиков риелторша. Шофёр, вырвавший из ноги стрелу, у которой вместо наконечника был большой гвоздь, разулся и ныл, глядя на ранку над пальцами. Пузатый по приказу начальницы добежал до старухи, вырвал у неё из рук нелепый купол большого зонта с крупными алыми розами на чёрном фоне и побежал назад.

– Кузьминична, что со старушкой делать? Эти ведь христопродавцы её с собой не заберут.

– Куда же ещё, придётся ко мне. Давайте, Дмитрий, спускайтесь к ней.

Их встретил абсолютно безмятежный взгляд старой дамы из-под обвисших мокрых полей шляпки кружевного шитья. Удивительно, что Дмитрий, не выглядевший рафинированным интеллигентом, сразу нашёл нужный тон. Он содрал чехол с сиденья, ужом выскользнул из-за руля, по-гусарски щёлкнул каблуками, пробормотал: «Мадам, позвольте!», завернул, бережно взял на руки и усадил на заднее сиденье. Рядом примостились Лена и Ольга, впереди устроилась Марья Кузьминична. Когда они вернулись к площадке, Рясов махнул рукой. Машина притормозила, он спросил:

– Кузьминична, ты клятву Гипро… это… Гриппо… тьфу, словом, клятву давала врачебную? Будешь этому заср… этому му…жику рану обрабатывать?

– Я из доисторических времён. Мы клятву советского медика давали, да и то на первом курсе. Я и текст забыла, и не советская уже, да и не медик. Так, пенсионерка. Отойди от машины, ехать надо, а то пожилую даму застудим.

На горницу эта царственная особа взглянула с таким изумлением, что хозяйка даже устыдилась: «Может, во времянку пожелаете?» Прошли по двору, открыли дверь дальнего домика, она заглянула туда и впервые открыла рот:

– Турбаза! – засмеялась и хлопнула в ладоши. – Я в Кутаиси отдыхала.

– Ну, слава богу, – шепнула Лена. – А то, я уж думала, она нас в угол поставит!

Накрыв гостью ватным одеялом, Марья Кузьминична вышла во двор и увидела, как мимо дома проехало такси.

– Что-то быстро за ними приехали, – с тревогой глядя ему вслед, сказала она. – Дмитрий, не откажите в любезности, домчитесь до Тимофея, перевезите ко мне вещи старухи и все улики: лук, стрелы, декодер. А я Зимину позвоню, чтобы проконтролировал. Да, и на дороге приберитесь, чтобы, значит, следов ранения не осталось. Ну, на гвоздь мужик напоролся!

Зимин пояснил, что такси привезло к Наташе внука с семьёй:

– Повезло паразитам. Погрузились на такси с матом, обещались вернуться с полицией. А что с нас взять? Все будут говорить одно и то же: поехала вдруг машина, никто её не трогал. Она у них только из салона, бракованная, наверное. Или на тормоза шофёр не поставил. Поехала сама, дом подшибла. Пусть теперь выковыривают. Если какие улики обнаружат, валите всё на меня. У меня в собственности только дом, и даже без земли. Пусть забирают, в тюрьме хуже не будет!

Приковыляла Паня и с восхищением сказала:

– Глянь, я этой прынцесске престарелой яичек свеженьких отварила. Так она мне: «Уберите, я это не ем! Это плохой хрен-стеарин!»

Марья Кузьминична не выдержала:

– Паня, неужели ты никогда не слышала про холестерин? Да задолбали им в телевизионной рекламе!

– Я, Маша, под рекламу на ведро бегу!

На следующее утро у дома Марьи Кузьминичны остановилось аж четыре машины. Вертевшуюся у калитки Нюсю окликнул Рясовский участковый:

– Эй. малая, бабку позови!

Нюся задумалась. Потом догадалась:

– Это вы к старенькой бабушке? – и убежала за дом. Вернувшись, старательно выговорила. – Она не пойдёт, это не комильфо… а дальше я не помню. Сами разговаривайте!

Марья Кузьминична, конечно, этот разговор слышала. Специально не вышла, слово «бабка» действовало на неё словно красная тряпка на быка. Но теперь появилась из дома:

– Неужто совесть проснулась? За ограбленной и брошенной на дороге бабушкой вернулись? Нюся, быстро в дом, опять дождь накрапывает!

– Огородникова, что там у вас за разбой? Собирайся и подходи к поповскому дому!

– А на что так глядеть? Ладно, завтра, обещали, дождь прекратится. Тогда схожу.

– Немедленно!

– Погоди, милок, а что это ты раскомандовался?

– Я полицейский!

– Вижу, дорогой, что рубашка, которая на пузе не сходится, у тебя форменная.

– Марья Кузьминична, – вмешался глава Рясовской администрации. – Ваше присутствие как старосты деревни, то есть представителя местного самоуправления, требуется на месте происшествия.

– Это я понимаю. А пострадавшая вас интересует?

– Пострадавшие – вот.

– Излагаю события вчерашнего дня: эти, как вы говорите, пострадавшие приехали в нашу деревню, привезли с собой беспомощную девяностолетнюю старуху в аварийный полуразрушенный дом. Оставили машину на самом высоком месте шоссе, и то ли тормоза не включили, то ли она у них неисправная была. Машина съехала сама по себе с горки, врезалась в дом, даже не врезалась, а так… приткнулась. И стена обрушилась, погребя под собой автомобиль. Они отбирают у старухи зонт, бросают её посреди дороги и уезжают на такси. Вопрос: зачем приезжали? Вы как лицо ответственное, можете мне подтвердить, что у этих граждан на сегодняшний день есть в нашей деревне собственность?