Удачная подмена

Да всё нормально. Тридцать четвёртая неделя, завтра второй присутственный день, а потом можно залечь дома, только дважды выходя на улицу: днём не меньше часа среди сосен, а вечером перед домом по дорожкам, чтобы спать крепче.

Назавтра одна из коллег некоторое время не решается что-то сказать ей, а потом всё-таки не выдерживает, и сообщает, что кроме собкоров газеты на семинар приглашены руководители некоторых региональных изданий. И от Энской области двое.

– Дай сообразить… значит, «Губернская» и молодёжка. Дядюшка!

– Ты что, рожаешь?

– Хуже! Тем чартером Ирка Медникова полетела!

Они переглядываются и хохочут. В аэропорту Иван Ильич им говорил, что хоть напьётся, не оглядываясь на жену, которая уже почти год как содержит его в трезвости.

– Какой облом, – стонет Витецкий. – В кои-то веки настроился на пьянку, а тут Ирку нелёгкая принесла!

А вечером позвонила мама. Лина давно с ней не разговаривала, уже года полтора. Травма, потом ковид, потом побег. Признаться, она и не вспоминала о ней. На те похороны она вряд ли приезжала, по всему миру тогда были ограничения из-за пандемии. А интересно, после появления Лины и объявления её в розыск матери хоть сообщили, что дочь жива? После вторичного её появления речи об этом не заходило. Когда Лина подумала об этом, то ей стало стыдно. Но потом она себя одёрнула: не так уж много места в материной жизни она занимала, чтобы думать о ней.

Ну, глядя на незнакомый номер, Лина ничего такого не предполагала. И вот знакомый голос. Особенно не стесняясь, мать поведала о том, что своевременно переслала в Россию документы, чтобы принять наследство умершей дочери, и только на днях, испытывая денежные затруднения, решила затребовать деньги. Обратилась к другу Саше и узнала, что дочь, оказывается, жива. И уж коли разговор этот начат, то пора дедово наследство поделить.

– Я жива, так что наследство тебе не светит.

– Ишь, как заговорила. А совесть?

– Совесть, мама, субстанция нематериальная. Деньги, которые оставил мне дед, прожиты, а квартиру я буквально на днях пообещала папе. Пожизненно, потом он её Женьке моему оставит.

– К-какому Женьке? – мама даже заикаться начала.

– Сыну моему, внуку вашему общему, который месяца через полтора родится.

Почему-то имя зацепило её даже больше, чем отказ поделиться наследством.

– Не смей! Слышишь, не смей этим позорным именем моего внука называть!

– Я так решила. А ты при встрече, если она когда-нибудь состоится, можешь звать его «мой малыш», «внучок», «котик», «пупсик». Пока!

Лина отшвырнула трубку и решила выйти прогуляться, чтобы немного разрядиться. Заодно до торгового центра дойти, творога купить. Терпеть она его не может, но для формирования костей ребёнка полезно. Пока ковырялась на стеллаже с молочными изделиями, разглядывая срок годности, обратила внимание на неприятного типа, мрачно поглядывающего на неё из-за контейнера с минеральной водой. Знакомое лицо. Впрочем, в здешний магазин ходят только живущие в микрорайоне, так что со временем все лица примелькаются. А Санталовы хоть и первый месяц тут живут, но до болезни Ивана почти полгода жили в соседнем квартале.

Лина вышла из дома налегке, только бумажник в карман пальто сунула и маленький пакетик, зная, что ничего кроме творога покупать не будет. Стоя на крыльце магазина, посмотрела по сторонам. Уже почти совсем стемнело. Днём было на нуле, но к вечеру изрядно похолодало. Прошлой ночью до пятнадцати градусов опускалось, похоже, что и нынче будет не теплее. Обычно она выходила гулять позже, но раз уж оказалась на улице, так лучше потоптаться заодно, чтобы потом из дома не вылезать. Может, и пораньше спать завалится. Хотя она очень уговаривала мужа поехать на семинар, но без него чувствовала себя неприкаянной. Встряхнулась и двинулась по хорошо присыпанной песком дорожке. Решила по ней дойти до следующего квартала, где они прежде жили, обойти его по кругу и мимо школы вернуться к дому.

Когда Лина оказалась в арке, ведущей в квартал, окружающий школу, сзади послышались шаги. Она ускорилась, но чьи-то руки крепко ухватились за её плечи. Это тот, что следил за ней в магазине, сразу поняла она. Пока Лина пыталась вырваться, другой мужчина заклеил ей рот, а потом прикрыл скотч медицинской маской. Они взяли её за руки с двух сторон и потащили назад. Запихнули в машину, заломив руки и связав их за спиной.

Машина – какой-то жигуль древнего вида. В салоне невыносимо пахнет бензином, и к горлу подкатывает тошнота. Некоторое время она часто дышит носом, пытаясь побороть рвоту, но потом горло обжигает желудочным соком, рвота заполняет рот и нос, маска намокает, Лина задыхается. «Э-э», – тянет непонимающе тот, кто уселся рядом. А тот, кто за рулем, матерится, прижимается к обочине, разворачивается к пассажирам, снимает с Лины маску и срывает скотч, получая на руки фонтан рвоты. Он снова матерится и шипит:

– Слышь, ты, свинья супоросная, мы тебе пасть оставим отклеенной, но если ты хоть слово!

И выразительно подносит к её лицу кулак.

– Атас, менты, – шипит второй.

Линино сердце пускается в пляс, но машина с мигалкой проносится мимо. Лина мучительно кашляет, сплёвывая на колени, потом новый позыв рвоты. Сосед отодвигается, насколько это возможно, но в этом авто возможности ограничены. Машина вновь срывается с места, и Лина заваливается на соседа. Тот брезгливо её отталкивает, и она ударяется лицом о спинку переднего сидения. Тут она уже чисто из вредности рыгает на неё. Водитель орёт:

– Блин, дядька убьёт за машину! Сама будешь её отмывать!

Как они не боятся? Эти дебилы провозят похищенную через центр. Но дуракам бог помогает, и на них никто не обратил внимания. Свернули в сторону Заводского района. Где-то на подъезде к территории завода они разворачиваются и какими-то закоулками мимо заброшенных складских зданий въезжают в узкий тупик. Споро выдёргивают из машины и вталкивают в сравнительно тесное помещение. Похоже на обычный частный гараж под одну легковушку. Грубо усаживают на засаленное сидение древнего стула и приматывают завязанные сзади руки к стойке стеллажа у стены.

Значит, для защиты и спасения у неё только ноги и язык. Ну что ж, язык важнее. Как-никак, она в журналистике уже год, да и в университете филологии обучалась. Они загоняют машину в гараж, с матюгами устанавливают лампу на капоте, направляя её на Лину. Она понимает, что готовится, и борясь с одышкой, спрашивает:

– А Полинка где? Неужели к мужу моему поехала? Вов, ты сам, что ли, свою бабу под него подложил?

Она узнала его, когда услышала «Менты!» Такая вот цепочка ассоциаций: в роли мента – участковый из их башни на Московском, а рядом Вова, которого он оттаскивал от двери «гнезда порока».

– Ты чё? – взрывается Вова и ударяет её в ухо.

– Она вам хоть денег чуток дала? За меня ведь мамаша дружка её немало заплатила, – продолжила она, не обращая внимания на боль. – А то ведь она от моего Санталова теперь не вернётся.

– Ты чё гонишь?!

– Ой, боюсь, что они уже в Москву рванули… представляешь, у него путёвка на двоих в Анталию на руках и мой паспорт заграничный. Ты позвони ей, спроси, где она. А если не ответит, позвони какой-нибудь её подружке и спроси, какие планы у неё были на мужика, к которому она хотела секретаршей устроиться.

Не обращая внимание на друга, который уговаривает его не горячиться и не звонить, как договорились, Вова набирает Полину, слышит механический голос и звонит какой-то Ксюхе. Она напропалую кокетничает с ним невзирая на его рычание. На это Лина и рассчитывала: подружка, такая же пустоголовая и бессовестная, сдаст Полину с потрохами. Лина знала, что Полина ещё тогда, почти год назад, прониклась любовью к такой несложной профессии, как секретарша, и долгое время обходила различные конторки, предлагая свои услуги… ну, те услуги, которые могла оказать. И Ксюха не подводит, вроде бы неумышленно сообщая, что у начальника жена старая и толстая, и подвинуть её будет легко. А потом типа «ой, я же ничего не знаю, это всё случайно вылетело!» И Вова командует другу:

– Сидишь, ждёшь меня! Чё «скучно, холодно!» Вот тебе баба, грейся, развлекайся!

Когда Вова уезжает, Лина говорит оставшемуся:

– Как ты думаешь, он вернётся? Нет, я не к тому, что он тебя продаст, вы же дружки с детства, а может, и родственники. А вот Полинка, она вам собирается деньги отдавать?

Парень молчит. Он такой же недалёкий, как Вова, но у него не взрывной характер, и он упрямый, если чего решил, то не свернёт, даже если поймёт, что его обманули. И Лина продолжила:

– Я к чему? Понятно, что и меня, и Женьку вы убьёте, деваться вам некуда…

– С чего ты взяла… эй, погоди, какую Женьку?

– Не какую, а какого. Сыночка моего, который через месяц появится. Я ведь на сохранении лежала, была угроза выкидыша. И чтобы доносить, мне на шейку матки два шва наложили, – тут Лина с легендой не заморачивалась, мужики в женских делах не разбираются, можно любой бред впаривать. – Представляешь, муж два месяца на голодном пайке? Я боялась, что он загуляет, а тут ещё эта Полинка коршуном вокруг него кружит. Теперь, значит, мамаша Игоря наняла вас, как я понимаю, меня изнасиловать под камеру, чтобы вроде как я сама сексуально озабоченная, и сама бандюков приглашаю, чтобы они надо мной поизмывались. Но ведь я всё равно на вас заявлю! А ты знаешь, что с насильниками в тюрьме делают? Вам, небось, крутого адвоката обещали? Только в предвариловке адвоката не будет, а будут голодные мужики с уголовными понятиями. Оттрахают вас, будь здоров. Ну, за деньги можно, конечно, потерпеть…

– Заткнись!

– А я что? Ты меня насилуешь и начинаются роды. Вы убегаете от страха, и мы с сыном загибаемся. Два убийства. И видео с места события. Ни один адвокат не отмажет. Полинка при деньгах и при моём муже. Ей сколько, двадцать? А ему сорок четыре. Знаешь за что мне больше всего обидно? Что всё ей достанется: и муж мой, и квартиры наши, и деньги. Вот хочу я, понимаешь, чтобы хоть деньги Вова успел у неё отобрать, и те, что мэрская жена ей заплатила, и те, что у нас на машину отложены. Блин, полтора миллиона!

– Где лежат? – не выдерживает похититель.

– Нет, сразу не скажу, а то эта стерва Вову вокруг пальца обведёт и деньги заберёт. Позже, когда ясно будет, кто победил.

– А может, ты вообще всё врёшь, – говорит недоверчивый похититель.

– Что ты хочешь проверить?

– Ну… мужику твоему позвонить.

– Если он везёт Полинку в Москву по чужому паспорту, то дурак он будет отвечать на звонок. А ты позвони кому-нибудь, кто может узнать, где Санталов.

Её тюремщик надолго задумывается. Потом говорит:

– А вот лысый плюгавый такой приятель твоего. Какой у него номер, помнишь? Ты почему без всего в магазин вышла?

Да, значит, следили они за ними некоторое время, если приятеля приметили. Лина делает вид, что с трудом вспоминает номер. На удивление парень обращается к Витецкому с очень правдоподобным вопросом, дескать, спрашивал Санталов у него о хорошем мастере-столяре, что мебель на заказ делает, а сам телефон отключил. Вот, сосед его дал номер приятеля… извините, если не по адресу. И Витецкий предлагает ему перезвонить через недельку, мол, Иван Ильич в Турцию укатил.

Дома, понятно, никого нет. Но Вова взял её ключи. Хорошо, если бы Полина разминулась с Вовой. Теперь всё зависит от того, кто первым позвонит сюда.

Но похититель уже завёлся и ждать звонка не желает. Он подходит к воротам, и Лина вслед ему говорит:

– Эй, дай мне на ведро сходить, а то я тут обмочусь и примёрзну.

– Да и … с тобой, – но потом притормаживает и поворачивается к ней. – Говори, где деньги, будет тебе ведро.

– Поторгуемся? Ставь ведро!

Парень нехотя возвращается и шарит по стеллажам. Наконец берёт пятилитровую пластмассовую бутыль из-под питьевой воды и срезает верх по плечики:

– На тебе, пользуйся!

– А встать, а руки?

– Сама как-нибудь.

– Да будь ты человеком!

Он некоторое время пребывает в раздумьях, потом возвращается и достаёт из кармана нож. Срезает скотч, скрепляющий руки и стойку, потом разрезает его на руках. Лина двигает ноющими плечами, вращает затекшими кистями. Парень её торопит. Она бурчит:

– Ты хоть отвернись…

– Да ладно, чего я там не видел. Рассказывай, где деньги.

Куда деваться, Лина присаживается и отвечает, осторожно ощупывая взглядом пол на предмет чем бы тюремщика ударить. И потом её осеняет:

– Деньги на антресолях над кухонной дверью. В коробке сапоги, а в сапогах деньги напиханы… слушай, тут горячая вода есть?

– Че-е-го?

– Это… понимаешь, это воды отходят! Я рожаю! Помоги с банки подняться, а то Женька прямо в неё улетит!

Некоторое время парень тупо глядит на протянутые к нему руки, потом разворачивается и вылетает в ворота, оставив их приоткрытыми. Лина встаёт, подтягивает велюровые домашние штаны, застёгивает безнадёжно заблёванное пальто, прихватывает для защиты какие-то железные не то клещи, не то бог знает, как эти щипцы называются, и выходит из гаража, оставляя ворота точно в том положении. И думает, что физиология – штука для нервных мужиков пострашнее грязной сковороды, которой она огрела Игоря. Похитителя уже не видно, но Лина сворачивает в первый же узкий проход между гаражами. Минут сорок она шагает по наезженной колее, пока не оказывается перед дощатым забором, пролом в котором выводит её во двор ветхой пятиэтажки. Почти сразу она сталкивается с тёткой, несущей ведро к контейнерам у забора и говорит:

– Помогите мне пожалуйста…

– Блин, и что же вас в гаражи-то носит, – осветив её фонариком, говорит тётка. – Полицию вызывать?

Лина кивает. Какой-то полицейский появляется на удивление быстро, наверное, поблизости живёт, он её расспрашивает и звонит в отдел. Приехавшим полицейским она путано объясняет, как ехали к тому гаражу, где её держали. Сидит она в их машине, и тот, который её опрашивает, оставляет двери открытыми и брезгливо морщится. Ясное дело, несёт от неё не розами.

Почти одновременно отзвонились те, кто на полицейской машине были посланы разыскать гараж похитителей, и появился автомобиль Витецкого. С ним его блондинка Рая, которая ругалась с мужиками почище её вредного друга и силой пыталась перетащить Лину к себе. Потом её отвезли всё-таки в больницу, где осмотрели на аппаратуре, обработали руки и лицо, пострадавшие от скотча. Ночь она провела в стационаре, а наутро её отпустили домой. Как ни странно, на беременность её приключения не повлияли.

Глава двадцать четвёртая

К тому времени, когда Лина вышла во двор жилого дома, Вова уже сидел в отделении, а Полина лежала в травматологии. Бой произошёл вовсе не в квартире Санталовых, а в той, что они снимали в прошлом году.

Девушка решила извлечь из ситуации максимальную выгоду, то есть получить деньги и от заказчицы, и от мужа похищенной. Это она так своим подельникам сказала, а может, планы на Санталова у неё были иные, но теперь уж этого не узнаешь. Несмотря на то, что Полина следила за Линой, главного она не увидела: того, что живут они в другом доме. Решила, что в гости туда ходят. Поэтому, когда парни увезли Лину в гараж, она отправилась прямиком в бывшую съёмную квартиру, где уже третий месяц проживал владелец. Почему так получилось, что после ответа на вопрос о Санталове Полина не ушла, а оказалась в гостях? Хозяин квартиры, разведённый мужчина в возрасте за сорок, журналист-фрилансер, в отличие от приятеля владеющий несколькими языками, а поэтому зарабатывающий большей частью в зарубежных изданиях и несоизмеримо больше, что с первого взгляда было заметно, показался ей перспективной добычей. А он с первого взгляда понял, что девица не против, и дурак бы он был, отказавшись от добычи, которая сама прибилась к порогу. Прошло довольно много времени, пока Лину привезли в гараж, потом пока она натолкнула Вову на мысль о неверности Полины, потом дорога назад в Жаброво, потом Вова с Линиными ключами слегка замешкался внизу, потому что электронный ключ к чужому домофону не подошёл. Позже он в подъезд всё-таки проник вслед за жильцами. А когда Вова стал ковыряться чужими ключами в замке квартирной двери, то хозяин не бросился сразу открывать, а позвонил соседу. В результате мужики Вову немножко попинали, а вся такая внезапная, противоречивая вся Полина вдруг кинулась Вову защищать. В результате слегка пострадали соседи, а Вова вдруг тоже оказался противоречивым и пару раз вмазал Полине. Потом приехала полиция и рассортировала компанию.

Теперь, когда встаёт вопрос о выписке Полины из стационара и последующем запросе о содержании под стражей, она просит Лину о встрече.

– Нет, – решительно говорит Санталов.

– Ванечка, я обучаема, – реагирует на запрет Лина. – Я помню, что ты предупреждал меня о том, что помоечные кошки опасны. И я с ней не общалась и впредь не собираюсь, она меня просто выследила.

А через пару недель в абсолютно спокойной обстановке Лина просто подвернула ногу на том же крыльце торгового центра, даже не упала, а зацепилась руками за перила, устояв и только слегка встряхнувшись. И то, чем она пугала похитителя, произошло. «Вот ведь накаркала», – подумалось. И Иван, как назло, в поездке по районам. Пусть муж в пути не дёргается, решила ему не звонить, и вообще никому. Ну хоть что-нибудь она должна сделать самостоятельно! Например, родить.

– У вас как, были запланированы партнёрские роды? – спросила у Ивана Ильича присоединившаяся вместе с Витецким к нему в поездке в перинатальный центр Рая.

– Ну нет, – замотал головой Санталов. – Этот стресс мне не по силам. Я вчера чуть не сдох, когда приехал, а её нет. Звоню, а она говорит, что родила.

– Говорят, отцы хотят присутствовать на родах, если отсутствовали при зачатии, – заржал его приятель.

– Кончай балагурить, – прикрикнула на него подруга. – Прежде чем на глаза жене под окном появиться, пойдём-ка давление померяем, папаша. Что-то мне ваш бледный вид не нравится. А ты, юморист, не усугубляй.

Она, действительно, увела Санталова в приёмный покой. А Витецкий, поглядев на сердитую медичку в справочном окне, выловил более добродушную, как ему показалось, в годах и в весе, и спросил, как можно обойти ограничения и повидать родственницу.

– Мальчик недоношенный, в реанимации. Ничего особенного, носовое дыхание, с терморегуляцией, понятное дело, проблемка. Да чуть подержим в кувезе, завтра, может, уже кормить начнёт. Стоит там, дурочка, рыдает у окна. Ныряйте туда, где скорые подъезжают – и на второй этаж. Но я вам ничего не говорила!

Лина стояла у окна между реанимационной палатой и коридором. Витецкий тронул её за плечо. Она развернулась, всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Он как-то растерялся, гладил её по спине и не знал, что сказать. Схохмить в своей обычной манере – как бы хуже не сделать. Через Линину голову он заглядывал в окно и не решался спросить, какой из двух младенцев, находившихся в огромной палате, её. На его взгляд – оба страшненькие.

Сзади послышались шаги.

– Ангелина, – раздался резкий окрик. – Ты что сырость разводишь, дура?

Они повернулись, не разрывая объятий.

– Мама? Ты что делаешь здесь?

– Я вчера в Новогорск прилетела, а тётя Наташа сказала, что ты родила… а это кто? Блин, Жень, вы с ума, что ли, сошли? Извращенцы! Да кого вы выродили?

– Марго? Ты чего орёшь?

– Подожди, дядюшка. Это, что ли, твоя возрастная дама, с которой у тебя была связь на первом курсе? Ну чисто литературная чепуха! Пресловутый граф нашёлся! Мам, он что, мой биопапа?

Лина снова уткнулась ему в грудь, но теперь смеясь. Подошли Санталов с блондинкой Раей.

– Жень, это что, истерика?

– Хуже, ребята, это воссоединение семьи. Оказывается, я вчера дедушкой стал. Ну, Мотылёв, чёрт глазастый! Ведь он один в нас сходство заметил!

– Санталова, это что за сборище? Живо в палату, вам сейчас ребёнка принесут на кормление. Посторонние, немедленно покиньте отделение!

Глава двадцать пятая

Когда всех посетителей выставили взашей, прямо у пандуса, по которому въезжали машины к приёмному покою, начались родственные разборки. Иван Ильич, которому только на ходу удалось обнять жену, был зол и на приятеля, который добрался до неё раньше, и на его даму, которая заставила его зайти померить давление, да ещё болючий укол заставила вытерпеть в пятую точку, и столько времени на этом пришлось потерять. А к тёще, которую он видел впервые в жизни, у него вообще была масса претензий как за прошлое её отношение к дочери, так и за сегодняшнее, он же слышал, как она орала «дура»! Витецкий это понимал, поэтому начал разговор первым.

– Иван, я тебя понимаю, с Линой поговорить не удалось. Но и ты пойми, если бы она тебя бледного увидела, она бы расстроилась. Сейчас ей детёныша принесут, и она про всех нас забудет. Значит, успокаивайся и привыкай к мысли, что я тебе тесть, – тут он заржал в голос. – Соответственно, терпи и уважай. Это Марго, твоя тёща. Не знаю, как сейчас, а тридцать лет назад она была дура и психопатка. И как Линочка такая умница и выдержанная у нас получилась, наверное, выродилась в меня, хотя в семье её постоянно унижали…

– Ты что несёшь, Витецкий! Ты к ней никакого отношения не имел с самого зачатия! Мы с Павлом её вырастили, воспитали, образование ей дали!

– Да? А Лина утверждает, что видела вас в последний раз, когда ей было четырнадцать лет, – возразил Иван.

– А почему вы решили от Женьки родить? Я думаю, они с вашим мужем были по внешности не схожи? – вступила в разговор блондинка.

– Да, – вырвалось у тёщи. – Юным он красавчик был, я надеялась, что ребёнок будет хорошеньким, а дочь родилась вся в деда, крупная, нескладная, носатая…

– Ну и сука же ты, Марго, – с чувством произнёс Витецкий. – Ну как можно обижать собственного ребёнка! Иван, не допускай её к жене!

– Даже и не собирался, – ответил он. – Поехали, Жень! Мне ещё диван покупать. Поможешь?

– А то! Я ребёнку кроватку подарю, да, Рая?

– Мог бы и покруче чего. Всё-таки ты немало задолжал дочери за тридцать лет, – подколола она.

– Не преувеличивай, ей всего-то двадцать восемь.

И не так уж долго сынок набирал вес и силы. Когда его принесли домой, у него уже прорезался такой басовитый крик, что на три этажа разносился, если мальчик был голоден. День с ночью он путал, довольно спокойно отсыпаясь днём, а ночью задавая концерты. Только ранним утром после кормления Иван Ильич выкатывал коляску на улицу, давая возможность Лине немного поспать. Да новоявленный дед в выходные дни предлагал свои услуги, прогуливаясь с внуком по дорожкам. Не сказать, что уж очень он к ребёнку привязался, но заинтересовался точно. И гордился. Но больше всего это его смешило. Аттракциона неслыханной щедрости от него никто не ждал, его и не случилось, но кроватку он внуку подарил. Санталов посмеивался, что по законам жанра должен был этот жмот передать Лине имение и графскую корону, на что она вполне серьёзно возразила, что их сын – единственный наследник всех предков как по отцовской, так и по материнской линии, дай бог им долгой жизни, конечно. Поэтому пусть Витецкий своей законной дочери свои сокровища оставит, а Лине достаточно заботы и поддержки, что она от него за последний год получила. После вскрывшегося родства возникла неловкость: как его теперь называть? Дядюшкой – не соответствует действительности, папой Лина другого привыкла звать. В результате стала звать дедом. Кажется, ему это нравилось.

Как-то, проводив деда с внуком на прогулку, она вместо того, чтобы прилечь, стала на кухне порядок наводить. Муж двинулся за ней:

– Лина, отдохни, ты только скажи, что делать надо…

– Да чего-то я и спать сегодня не хочу. Вот думаю о подмене. Как тогда все говорили, что поступок мой неадекватный был. Но ведь до этого в моей жизни столько подмен было! Только без меня это решали. Мать мне отца подменила. Она ведь с ним встречалась несколько недель, не зная, что он сопляк несовершеннолетний, и всерьёз собиралась за него замуж. Только когда узнала, что он на первом курсе учится, согласилась за папу выйти. Не думаю, что он был бы хорошим отцом, Свете, дочери законной, он отец никакой, но, по крайней мере, дурой некрасивой не дал бы меня звать. Они мне и профессиональный путь подменили, куда, мол, тебе в школу, сиди секретаршей, это твой потолок. Толик этот опять же… у него вместо меня много дам на подмене находилось. И только когда я на дурацкую по всеобщему мнению подмену решилась, у меня жизнь наладилась. Удачной она стала для меня. Я счастливая, Ванечка.

Напрягало только одно: не видела она в муже той беззаветной любви к сыночку, что переполняла её. Да, гулял с ним, мог сменить памперс, помогал купать, укачивал. Но ей хотелось бы, чтобы умилялся и радовался.

По тёплому времени года они много гуляли, на улице младенец вёл себя спокойнее, так что большую часть времени он находился на свежем воздухе.