Тридцать три несчастья

– А какой у тебя типаж?

– Сказала: отставник, сейчас в службе безопасности, действую не по закону, а по поправкам к нему. Как вам?

– Да… если бы не болезнь, я бы её взял на работу. Ну, и как ты её поймал?

– Я Витю оставил на подстраховке. Догнали. Пришлось ей со мной поговорить. Но… вы же не уполномочили меня ничего разъяснять. Впрочем, она сразу высказала несколько соображений, зачем вы ею заинтересовались. Среди них было и донорство.

– Что?! Утечка?

– Не думаю. Говорю вам, умная она!

– Ну-ка, давай мне полную запись разговора. И не говори, что не писал, я тебя знаю.

– Да, вот видео, Витя снимал. Издали, поэтому звука нет. Вернее, есть, но посторонний, от тех, кто рядом с ним проходил. А наш разговор я на телефон записывал. Можете включить одновременно, будет почти синхрон.

После просмотра Быкадинов встал и заходил по кабинету:

– Ишь, непримиримую корчит. Может, ей денег дать? Что кривишься? Не возьмёт?

– Я, Эдуард Фёдорович, тоже в типажах разбираюсь…

– И какой у неё типаж?

– Моя мама говорила: люди бывают либо с внешней защитой, либо с внутренним стержнем, то есть люди-орехи и люди-косточковые. Орех такой внешне жёсткий, но стоит разбить скорлупу – и он побеждён. А люди-косточковые – сама мягкость. Вот жила Любочка, девочка-персик. Сок из неё давили и дома, и на работе. Ну, передавили, кожуру повредили, мякоть съели. И стала Любочка девочкой-косточкой. Сок из неё не выдавить, за бочок не ущипнуть. Обглоданная, твёрдая и несъедобная. Сердцевина надёжно защищена, зубами не разгрызть, бей молотком – выскользнет. И не унизится.

– Ну, не возьмёт. И что?

– А вы обидитесь. А вам нельзя.

– Почему это?

– У меня в семье тоже онкология была. Твёрдо знаю, что это болезнь обиды. Себе бы не навредить. Надо сохранять равновесие. Есть желание – потом её детям поможете с похоронами.

– Ладно, иди, Саныч, завтра в Питер поедешь.

Александр Александрович босса своего уважал и действия его одобрял. Ну, почти всегда. За исключением, пожалуй, увлечения мистикой. По бабам они частенько ходили вместе, жён ни во что не ставили. Он тоже в третьем браке состоял. Бывших своих близко не подпускал. Но сыновья! Заставил бы он старшего стать донором для младшего? Нет, он бы объяснил, попросил. Но вопреки желанию? А пожалуй, тот бы отказался, сыновья в редкие моменты общения, когда отцу удавалось их собрать вместе, демонстрировали явную взаимную неприязнь. От этой мысли он даже споткнулся на ступеньках и едва удержался за перила. И яростно матюгнулся не то на ступеньку, не то на Быкадинова, не то на себя.

Эпилог

Маленькая темноглазая девочка в косыночке, джинсах и в футболке с принтом из мультика «Маша и медведь» толкала коляску на высокий бордюр. Хрупкая темноглазая женщина попыталась развернуть коляску. «Баба!» – грозным голосом окоротила её малышка.

– Ну, валяй, преодолевай препятствие, – улыбнулась женщина.

Обтекающая толпа вынесла на них стройную пожилую даму:

– Любочка, здравствуй! Это кто это тут правила движения нарушает? Это Клава? Давай-ка мы коляску в нужную сторону повернём, а?

– Баба! Ди! – сердито сказала Клава.

– Вот тебе и всё, – захохотала дама. – Мы уже фразами разговариваем. И ругаемся. И посылаем неугодных!

– Здравствуйте, Эмма Аркадьевна. Нас с пути не свернёшь, – вздохнула молодая бабушка. – Мы уже четверть часа преграду штурмуем. Не уйдём, пока что-нибудь не сломаем: или тротуар, или коляску. Клавдия, пошли домой! Там мама уже с экзамена пришла и хлебушка просит.

– Мама? – оживилась малышка и завертела головой. Потом бросила коляску и полетела к пешеходному переходу. – Деда!

Бросив коляску, бабушка бросилась догонять внучку. Схватила её уже на зебре. Отступила к тротуару и сказала:

– И правда, наша машина там. И вот он, дед!

Они улыбались, вглядываясь в ожидающую сигнала светофора толпу на противоположной стороне улицы. Солнце светило им в глаза. У Любы даже слёзы выступили.

Всё хорошо! Как в тёти Клавиных любимых романах: Любе всего тридцать семь лет, она жива, к груди прижимает главную радость своей жизни, дома ждут дети, а на зелёный сигнал спешит к ним её любимый. Так ведь может быть?