скачать книгу бесплатно
В начале осени я собирал с сосны зеленые шишки, из которых варил превосходное варенье, а также настаивал самогон. Две другие сосны на два года позднее начали плодоносить и шишек на них было мало. Сосна у дома меня радовала, и я ей гордился – чудная красавица! Но… в прошлом, 2020 году, в начале мая, во время первого грома и ливня, превратившего сразу улицы поселка в реки бурлящие, мою красавицу сосну повалил ветер! Сломалась под корень, как спичка! Упала очень осторожно, ничего не повредив! Такая громадина, 20 метров! Она легла на ели, растущие стеной вдоль дома. А могла упасть на дачный домик и тогда ему был бы конец. Могла бы и повредить электрические провода. Я до сих пор не понимаю, почему сосна упала? Не могу представить, с какой стороны на нее мог обрушится ветер с такой силой? Ведь, с одной стороны – дом. С другой – садовый домик. Сзади – глухой забор соседей. Спереди – гряда могучих елей! Я подкопал вокруг перелома сосны, надеясь, что она не полностью оторвалась от корня. Однако, нет, полностью! Долго не хотел распиливать любимое дерево на чурки, отрубать от ствола широченные ветви с густо зеленой хвоей! Потом взял, и за один вечер распилил красавицу на чурки, а хвою раскидал вокруг….
Это не весь сказ про сосну, которая шепчет. Главное впереди. Главное связано с Утой, моей красавицей-гостей из Ирландии. Ведьмой из замка Блэкрок, что в городе Кроке.
Ута ловко и быстро растопила чугунную печь в пристройке березовыми поленьями и на ней приготовила вкуснятину из баранины с картошкой и большую кастрюлю языков и телячьего вымя в абрикосовом соке с мякотью. Мы искупались в снегу за домом, облились водой из ведер – все на равных. И сели за стол в 13 часов по Гринвичу. Ели, запивая ирландским виски сингл молт из Крока. Ни о Дрожжине, ни о моей тете Евгении не говорили. Да, вообще ни о чем не говорили – пили, ели и друг на друга глядели. Теодор по очереди от Уты и меня получал добрые куски языка, что ему очень даже нравилось. Часа 2—3 было наше пиршество. Потом Ута сказала: «Отнеси меня и брось куда-нибудь. Я – вырубаюсь!» Я положил ее на кровать в гостиной-спальне, поверх покрывала. Сам тоже плохо соображал, что по чем, механически достал спальный мешок из сундука, кинул его на пол в кабинете и плюхнулся рядом с Теодором – пес опередил меня, он тоже был в отпаде от обилия съеденного ирландского лакомства…
Было темно. Ночь в разгаре. Я проснулся от сушняка – шибко много виски выпил. Пошел шатаясь на кухню воду пить. Попил. Вижу, в гостиной слабый свет… от включенного смартфона. Заглянул – Ута сидит на корточках в одной ночной рубаше, голоногая. Держит смартфон в руке у сосновой чурки. Обернулась ко мне, приложив палец к губам… Я слегка напрягся. Постоял минуту переминаясь с ноги на ногу, и вернулся на кухню. Налил другой стакан воды «Шишкин лес». Начал медленно его пить, мысли лихорадили от увиденного: распущенные огненные волосы, рубаха сползающая с плеч, белая шея, белая грудь, белые ноги прекрасной женщины, какую я когда-либо видел. Огромные глаза, зеленые и во тьме. Тонкий пальчик с длинным ноготком у полураскрытых алых пухлых губ. Смартфон у чурки сосны… С ума сойти!..
Не знаю, сколько так стоял в столбняке, и не услышал, как подошла Ута. Вздрогнул, когда она тихо сказала: «У меня тоже сушняк. Видно вискипаленый!» Я молча налил ей стакан воды, протянул. И тут она сказала: «Сосна шепчет! Разбудила меня…»
Не сразу врубился… Уте пришлось несколько раз повторить, что сосна шепчет и разбудила ее! Я сказал: «Пойдем в сугроб. Обольемся водой в снег зарывшись!» – «Пойдем», — ответила Ута. Я набрал два ведра воды под краном. Ута скинула рубашку. Я спал голым, не помню, как разделся. Открыл дверь – Теодор шмыгнул между нашими ногами, опережая нас. В прихожей вставил вилку проводки иллюминации на террасе в розетку, свет решил не включать. В сугроб Ута спрыгнула с террасы. Я вышел с ведрами с водой через дверь. Подошел к распростертой в снегу Уте и начал поливать ее водой. «Сбегай за телефоном. Сфоткай мою задницу и титьку в сугробе!»… Я это сделал. Потом лег рядом с Утой. Мы немного покувыркались. Теодор уже сделал свои дела и сидел на заднице на ступеньке, молча смотря на нас.
Заходя в дом, я машинально спросил Уту о чем шептала сосна? «Наверное, на меня жаловалась, что из-за меня погибла!» «Да, немного… постонала.Потом… потом сказала мне нечто о Спиридоне Дрожжине и о твоей тете, чего я не найду нигде!» – «Да, странная прихоть у этих поваленных деревьев! – буркнул я. – Шибко деловые, даже в чурках…» – «Буратино тоже из чурки голос подал папе Карло!» – Сказала Ута. Так мы вошли с Утой в дом и начали растирать друг дружку махровыми полотенцами. Светало. Я пошел в кабинет и включил компьютер. Было 31 января, воскресенье. Москва готовилась к демонстрации «Свободу Навальному!» На моем Дальнем Востоке она, демонстрация, была в разгаре. Ута готовила завтрак. Теодор зарылся в спальном мешке и уже похрапывал. Впереди был целый день и пища!
Примечание к Казусу 5. Сосна, которая шепчет: Сосновый шепот
1. Спиридон Дрожжин вероятно сын помещика Михаила Григорьевича Безобразова, крепостной которого была его мать. Он двоюродный брат Марии Владимировны Безобразовой – русского философа, историка, историографа, педагога, журналиста и деятеля женского движения, первой в истории России женщины-доктора философии. Академик, экономист и сенатор В. П. Безобразов – дядя Спиридона Дрожжина. Он также в родстве с историком-византинистом, публицистом, прозаиком и переводчиком П. В. Безобразовым и камергером Д. В. Безобразовом.
2. Райнер Мария Рильке высоко ценил поэта Спиридона Дрожжина. Приезжал к нему в Низовку обучаться не только русскому языку, но и стихосложению. После знакомства с Дрожжиным написал четыре стиха на русском языке, подражая ему.
3. Спиридона Дрожжина высоко ценил Лев Толстой и Иван Бунин. Им восхищалась Луиза Саломе – роковая любовь Фридриха Ницше и последняя любовь Зигмунда Фрейда. Русская женщина, философ, психолог и литератор. Он привозила Рильке к Дрожжину в Низовку. Когда у не был выбор – везти Рильке в Низовку или в Ясную Поляну, она без колебания повезла Райнера в Низовку.
4. Россия для Рильке олицетворялась, прежде всего, Евгенией Черносвитовой и поэтом Спиридоном Дрожжиным. Моя тетя была его последней любовью. Спиридон Дрожжин – русским другом и учителем.
5. У Рильке была мысль перевести всего Спиридона Дрожжина на немецкий язык. Это же, в 1942—1945 годах хотела сделать Евгения Александровна – перевести на французский язык.
6. Песни и романсы на стихи Спиридона Дрожжина исполняли Ф. И. Шаляпин, Н. В. Плевицкая А. Д. Вяльцева и Мария Васильевна Черносвитова – моя бабушка по отцу, Вадим Козин, мой друг.
7. Я с моей женой Мариной занимались поисками рукописей моей тети, Евгении Александровны, именем которой я назван. Вот выдержка из моего интервью парижской газете Русская мысль:
«(12 февраля 1997 год)
– У меня обида на швейцарскую русскую общину: ведь Евгения Александровна была связана с людьми, определявшими духовный облик Европы! Она была известным филологом, переводчиком, профессором Женевского и Лозаннского университетов. Мы с Мариной ходили в Женевский университет, но было лето, и мы никого не нашли. Библиотека тоже была закрыта. Труды Евгении Александровны развеяны неизвестно где, книги ее с автографами великих людей, личные книги, в том числе о Рильке и Дрожжине, ее переводы Рильке, Лермонтова, утеряны. Что может быть хуже? Моя задача – сделать так, чтобы Евгению Александровну Черносвитову знали в России, знали ее труды. Хочу найти то, что она успела сделать, ведь сделала она немало, – и переиздать на русском языке в России. Письма Евгении Александровны Черносвитовой к нам, будут опубликованы все сразу, после того, как закончатся поиски. А пока, попробую искать через европейские русские общины, ведь все они живут, как бы одной семьей!..
– Как вы узнали о смерти Евгении Александровны? Сообщили ли вам об этом?
– Мы ничего не знали об ее смерти. В 1990 году, когда появилась возможность, мы с женой поехали в Швейцарию. Отправились прямо в дом, где жила Евгения Александровна, в Женеве. Пришли, дом существует. Я поднялся на третий этаж, позвонил в квартиру тети. В квартире никого не было. Соседи сказали: «Да, здесь живут русские. Женщина и мужчина. Пожилые». Сердца наше забились! Но,… в квартире тети жила не она! А, профессор физики, из семьи белоэмигрантов, работающий в Женеве по контракту, Захаров Василий Викторович. Он очень хорошо нас принял, но сразу сказал такую странную вещь: «Когда я сюда въехал, никаких вещей Черносвитовой не осталось. Но как-то я шел по улице и смотрю, продаются русские книги по франку за штуку. Открываю, а там автографы великих русских и зарубежных писателей, пометки на полях какой-то Черносвитовой. В некоторых книгах даже были вложены листочки, фрагменты рукописей. Я вспомнил, что живу в квартире этой женщины. Меня это заинтересовало, и я все книжки купил.».
Василий Викторович обещал мне выслать все листочки, а также сделать ксерокопии автографов, но так ничего не прислал! Хотя переписка с ним продолжалась года два-три.
Познакомился я и с другими людьми. Одна женщина из женевской православной церкви сказала, что, когда умирает кто-то из русских без родственников, мебель вся выбрасывается, а книги может взять церковь, а могут тоже выбросить на улицу.
Вообще здесь много странного. Странно, что церковь, хоронившая тетю, не знает, где ее завещание. Скорее всего, оно написано на меня, или она должна была все завещать церкви. Меня интересуют только архив и книги. Я встретился с настоятелем женевской русской церкви о. Павлом Цветковым и говорил ему об этом! Он обещал помочь мне в поисках. Действительно, квартиру Евгении Черносвитовой женевская церковь арендует, и там живут русские, работающие по контракту. Странно – все помнят Евгению Александровну, помнят, как она хромала (тетя в 12 лет перенесла полиомиелит). Существует русская община. И вдруг: могила заброшена, в компьютерный банк данных, могила Евгении Черносвитовой, не включена… «утеряны» рукописи Рильке, переводы «Чайки», «Бедных людей» Достоевского, Гоголя, Спиридона Дрожжина на французский и немецкий языки. Евгения Александровна хотела издать по-русски все, что написал Рильке, а также монографию «Рильке и Россия». Евгения Черносвитова перевела на французский и немецкий языки «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Мертвые души», «Маленькие трагедии», «Вишневый сад» и многое другое наших классиков.
В июле 1945 года в Женеве (отец, военный летчик, был там, в командировке), когда мои родители ждали моего появления на свет. Евгения Александровна тогда активно работала в Красном Кресте Юнеско, преподавала в Университетах Женеве и в Лозанне. Была профессором Женевского Университета.
Тетя попросила моих родителей назвать будущего ребенка Евгением или Евгенией… Так, я стал Евгением. Потом были письма, рождественские открытки. Они приходили через «третьи руки» – мы долго жили на Дальнем Востоке. Евгения Александровна никогда не была замужем. И, в 1954 году (тогда в России наступила «оттепель»), умоляла моих родителей отпустить меня к ней в Швейцарию. Она хотела меня усыновить. Помню, родители целый год думали над предложением тети, но все-таки я остался в России…
8.Рильке о Евгении Черносвитовой в письме баронессе Т. фон дер Мюлль, говорит о «совершенно прелестной девушке из мелкопоместных дворян, в чьей крови самая горячая и самая вечная Россия».
9.Евгения Черносвитова о Рильке (из письма Е.А.Черносвитовой Л. О.Пастернаку 15.11.1926) «Судьба направила меня к нему, добрая, милостивая, великая судьба!».
10.Рильке хочет жить и работать в России: «Может быть, я пригожусь в России…» Он писал Бенуа и Суворину, чтобы те ему дали работу и жилье. И он бы навсегда уехал в Россию.
11.Первым человеком, кто хотел получить Завещание Райнера Марии Рильке была Марина Цветаева. После похорон не прошло и 9 дней, как она явилась в квартиру, в которой умер Рильке и осталась моя тетя, требовать у тети Завещание. Случилось, что тетя спустила Марину с лестницы.
12.Марина Цветаева баронессе фон дер Мюлль, пишет: «…светловолосая девушка… обращалась с Рильке примерно как с отпечатками его последних фотографий – ее собственностью: это мое, и я даю их, когда хочу и сколько хочу, и кому хочу… Я встретилась с ней лишь раз и отпустила ее от себя – не тоскуя».
13.Уверен, что Завещание Райнера Марии Рильке и моей тети, Евгении Черносвитовой в одних руках…
14.В 2018 году я получаю письмо от незнакомки Паулины Вогау из Женевы. Так началась почти детективная история, связанная с моей попыткой получить сейф тети, который находился в Объединенном банке Швейцарии. В этом сейфе должны быть документы тети, рукописи Рильке, ее рукописи. Завещание Райнера Марии Рильке на имя моей тети, Евгении Черносвитовой. Завещание моей тети на мое имя… Здесь я приведу только некоторые отрывки из документальной книги моей дочери, Екатерины Самойловой – «Надежно, как в швейцарском банке». В этой книге все – моя переписка с Паулиной Вогау, фото, документы и пр.
«Многоуважаемый Евгений Васильевич, как обещала, посылаю Вам несколько своих фотографий: 1) швейцарский вид на жительство, 2) немецкое удостоверение личности, 3) маленькое фото 2004 года для резюме, сделанное в Штрасбурге, где я тогда хотела обосноваться и искала там работу, живя на квартире у своих знакомых и 4) любительская фотография, сделанная в Вёвэ около дома родителей моих бывших туристов, родственников Галины и Жан-Марка Бови (чего я тогда не знала) в 2006 году, когда я уже жила в Швейцарии.
Получили ли Вы деньги? Сейчас случайно взглянула на документы, которые Вам для подписи посылал Фабьен (работник банка, который вел со мной дело о получении мной сейфа моей тети), и увидела, что Ваша фамилия везде начинается на «Tch», как у Евгении Александровны: Tchernosvitow. Если в банке в России на «Сh»: Chernosvitov, то думаю, что это причина, по которой Вы не могли их получить. Наверно поэтому Вам опять посылали документы на подпись.
Я с Фабьеном больше не связывалась, потому что всё это время уходила из дому утром, а приходила поздно вечером, после рабочего дня у Фабьена.
Интересно, связывался ли с Вами Фабьен по телефону? Что с вопросами к банку по поводу ячейки?
Как продвигается работа над книгой у Кати? Перечитала некоторые Ваши письма и письмо, где Вы пишете, что, Катя спрашивала про мою мотивацию. Про это в самом первом моём письме к Вам, которое отправила на электронный адрес Кати. Вообще-то – процесс поиска.
Всего самого доброго.».
Это последние письмо Паулины Вогау ко мне по делу наследства моей тети. Естественно, что на этом наша переписка не закончилась и продолжатся, даже в «эпоху» коронавируса.
В 2019 году некоторые рукописи моей тети, Евгении Черносвитовой, профессора Женевского университета, продавались в Сотбис в Лондоне. Цена им была великая…
15. Музей Спиридона Дрожжина в поселке Новозавидовский (Завидово). Дом целиком перевезен из затопленной под Московским морем деревни Низовка. В этом доме Дрожжин жил, творил, принимал Райнера Марию Рильке с Лу Саломе и много, кого еще из знаменитостей с разных концов Света. В этом доме Спиридон Дрожжин умер. Прах его захоронен у дома. Фото 03 февраля 2021 года.
Документы из банка, где должен бы быть сейф моей тети с Завещаниями Райнера Марии Рильке и ее.
Документы из банка, где должен бы быть сейф моей тети с Завещаниями Райнера Марии Рильке и ее.
Василий Викторович Захаров, физик. Он в частности налаживал мобильную связь в Москве. Жил в квартире моей тети Евгении Черносвитовой на улице де Чен 74, арендуя ее у Женевской православной церкви.
Я у банка, где должен бы быть сейф моей тети и у ее дома.
Могила Евгении Черносвитовой в Буа-де-Во в Лозанне.
Музей Спиридона Дрожжина в поселке Новозавидовский.
Казус 5. Сосна, которая шепчет. Окончание
– Грибы лучше отвари, сырыми не ешь…
– Хорошо, сырыми не буду… но они же соленые?
– Немного можно. Там чеснок, лаврушка, черный перец… грузди, белые и черные…
– Люблю грузди…
– Самогон осторожно. Ваш виски ребенок по сравнению с ним. Из ореха кедра…
– На сосновых шишках?
– Да. Вторая бутыль для моего одесского друга из фейсбука[2 - Здесь и далее Фейсбук – организация, запрещённая на территории России.], Паши. Разопьем в другой жизни…
Мы стояли под елью, между калиткой и Ягуаром. Ута крепко ко мне прижалась, склонив голову. Ее огненные волосы покрыли нас. 5 февраля, пятница. Ута уезжала. Ягуар загружен для «автономного плавания»: два китайских термоса, выдерживающие кипяток неделю. Они расписаны красными драконами и зелеными кувшинками – приобрел по случаю в Дорминдонтовке. В одном кофе. В другом настойка из лимонника, аралии маньчжурской и облепихи – ягоды из Маньчжурии, сам собрал прошлым летом. В походной «печи» плюшки и коврижки медовые в полуфабрикатах – Ута наготовила и мне тоже.. Биотуалет… Из машины выходить не нужно. Я подарил ей фронтовую ракетницу папы и набор красных, желтых, зеленых патронов. Так, на всякий случай и на память о моем отце, фотокарточки которого времен Великой Отечественной Войны Уту просто восхитили. 14 часов. Яркое холодное солнце. Много снега. Минус 20. На нашей улицы на редкость в это время многолюдно. Как в Праздник, похоже. Движение в двух направлениях. Бегут ребятишки из школы в разноцветных куртках с разноцветными ранцами за плечами. Они на нас не смотрят. А, вот, взрослые притормаживают. Сосед Максим отдал нам честь, улыбаясь. Услышал визг собачки. Женни на поводке тоже в ярко зеленом комбинезоне, тащит за собой Свету, Королеву Марго. Черная вдова помахала нам ручкой в белой пушистой рукавичке…
– Женни в таком же одеянии, как и ты.
– Да, мы две сучки и обе на поводке!
– У тебя, что, глаз на затылке?
– Нету! Но, раз ты видишь, вижу и я, твоя ирландская ведьма!
– А… твой поводок?
– Тринити, Крок, Блэкрок…
Я глажу Уту: попку, поясницу, спину. Нам обоим приятно и хорошо. Меня восхищает ее линия. Я чувствую ее тепло, вдыхаю ее, Уты, неповторимый аромат, чем-то схожий с запахом приморской тайги близ Океана. Ута такая… мягкая. Нежная, словно не телесная… Как бы из другого мира, слышу, как пипикнул мой смартфон – что-то пришло по ватсапу…
Мы договорились с Утой, что, если я выкрою время для Ирландии, она вмиг примчится за мной. Я был и не раз, в Англии, в Шотландии, в Уэльсе. А, вот в Ирландии – никогда! Все откладывал… на потом, как откладывают лучшее. Ута шепчет – как сосна ей той, первой нашей ночью.
– Погостим в замке Эшфорд. Приложишься к камню красноречия в замке Бларни. Поплывем на перегонки на остров в озере Лох Ке и сходим на могилу наших Ромео и Джульетты в МакКостелло. Искупаемся ночью Лох-Ней, в озере, которое убивает всех, кто не верит в любовь. Там около заброшенного замка моих предков сохранилась могила моей пра-пра-прабабушки Уты Уайн МакДермотт, совершившей самоубийство, не дождавшись своего возлюбленного. Можем поговорить с ее призраком, появляющимся при ясной луне, или, наоборот, при густом ночном тумане. Спустимся на дельтаплане с утеса Балликоттон. Будем ловить в болтах диких мустангов… Обвенчаемся – ты же холост – в соборе святого Фин Барра…
Последний поцелуй, глотаем слезы… Дверца Ягуара захлопнута. Зверь рванулся, лихо крутанулся у моей калитки, поднимая снежную пыль до небес. И след его простыл!
Я машинально вынул смартфон. По ватсапу Легких… вовремя! – прислал видео Димы Хворостовского, исполнение песни «Как молоды мы были». Диме было 13 лет, когда нас с ним познакомила его бабушка… Короткое знакомство, но он не забыл. Я получал регулярно приглашения на его концерты. На концерте на Красной Площади Дима посадил меня на скамью в ряду, где сидел наш Президент. Я говорил Диме, что «Как молоды мы были» лучше него исполнял Александр Градский с хором пионеров. Что, есть такие песни, которые перепеть не возможно. Например, «Вдоль по Питерской» или Блоху – Шаляпина, «Пара гнедых» Вадима Козина, «День Победы» Льва Лещенко. И – «Как молоды мы были» Александра Градского. «Градского я лучше исполнил. Захочу, и Шаляпина перепою, и Льва, и твоего друга Вадика Козина…» – смеялся наш великий баритон…
Там же у калитки, проверил мессенджер ВК. Писала некая Инессе Романова из Израиля. Просила дать адрес Любы Галант или ее сына Юры. Инесса раньше жила в Хабаровске и работала медицинским психологом в Краевой психиатрической больнице. Сейчас начальство сменилось, и новый главврач хочет вернуть больнице имя моего учителя, Ивана Борисовича Галанта. Им нужно согласие его родственников. Не успел я написать Инессе, пусть администрации обратится ко мне официально, как получил из канцелярии больницы письмо… «А, что – мелькнула мысль – хороший повод наконец-то показать Кате Дальний Восток – Охотск, где я пошел в лесную школу, Николаевск-на-Амуре, где началась моя трудовая и педагогическая жизнь, Владивосток, где я целый месяц служил врачом подводной лодки и чуть было не ушел в автономное плавание, и, конечно, мой родной Хабаровск. Вот там Утес – Ласточкино Гнездо – это Утес, по круче ирландских будет! Поедем с Катей возвращать Дальнему Востоку имя моего великого учителя. Пригласит – не пригласит Краевая психбольница! С Иваном Борисовичем – Иоганном Барухом Галантом, единственным другом и адресатом Зигмунда Фрейда, я дважды мог бы стать родственником. Это когда он был влюблен в мою бабушку, Софью Николаевн Черносвитову (Луначарскую, Смидович), и когда я сватался, будучи влюблен в Любу… Кстати, именно Ивану Борисовичу Дальний Восток обязан в появлении Еврейской Автономной Области и поселения Смидовичи. Галант фактически спас мужа Софьи Николаевны Петра Гермогеновича Смидовича от репрессий. Вот Смидович и отблагодарил его ЕАО и организацией Хабаровского Государственного медицинского института в 1929 году, где Иван Борисович получил кафедру психиатрии. Вряд ли это в Хабаровске чиновники знают, а, если знают, то должным образом ценят! Столько всякого мусора нанес ветер перемен на имя моего учителя! Если возвращать имя Ивана Борисовича Галанта в Хабаровск, то навсегда. Открыть мемориальную доску на доме, где он жил. Сделать его Почетным Гражданином Хабаровска. Тогда всяким временщикам не повадно будет посягать на это имя, на достоинство и заслуги профессора психиатрии Ивана Борисовича Галанта.
Я болею Хабаровском! Хочется повидаться с моими друзьями, прежде всего с Мишей Легких. Наконец, забрать мой портрет, написанный моим крестником, известным художником ДВ, Евгением Базилевичем. Портрет моего отца, написанный его отцом, знаменитым художником, сейчас висит передо мной. Хочу рядом повесить и свой портрет… Так, что Ирландия для меня все еще в сиреневом флере. Опять откладывается на потом!
Но, есть два довода за мой поезд с Утой и к Уте. Первый – моему тезке, Скитальцу, направившему ко мне Уту, сейчас шибко худо. Нет, Женя никогда не жалуется. Он прислал мне отзыв на мою книгу «Петрашевцы и мы», которую я подарил ему к новому 2021 году. Просит опубликовать отзыв и прислать ему ссылку. Вот начало его отзыва, взволновавшего меня:
«Соответствуй брату – в помыслах роднись.
Я – Евгений, ты – Евгений петрашевских измерений.
По нам так безжалостно прошелся каток истории, что «всё смешалось в домах Облонских». У меня в роду – обломки князей Волконских – маячит Лев Толстой, просматривается художник Михаил Врубель и обладатель немецких рыцарских корней адмирал Александр Васильевич Нёмитц (А. В. Колчак назвал его своим флотским преемником), в 1920-е военно-морской министр России. Он из ветви барона Адольфа-Германа Маршалла фон Биберштейна (Marschall von Biberstein), сменившего в 1890-м «железного канцлера» Отто фон Бисмарка на посту статс-секретаря по иностранным делам. «После того как Герберта Бисмарка на Вильгельмштрассе сменил Маршалль фон Биберштейн, Вильгельм завел обыкновение наведываться к нему домой без предупреждения – „на тарелку супа“» – пишет Джайлз Макдоно в книге «Последний кайзер. Вильгельм Неистовый». Великие преемники времён и народов: адмиралы Нёмитц – Колчак, дипломаты фон Биберштейн – фон Бисмарк.
Духовно побратимы и мы с автором. Может потому, что прямо иди косвенно исходим от конгениальных – Льва Толстого и Федора Достоевского. К тому же, как в его предке углядели «шпиона», так и обо мне нынешние антирусские чинуши «оборотни в погонах» наверняка думают не иначе…»
Второй довод за то, что надо как-то вырваться в Ирландию, это мое сильное желание прочитать лекцию в кружке «Любителей поэзии» Тринити-колледж о Тринити поэзии конца ХIХ начала ХХ-го века – Спиридоне Дрожжине, Райнере Марии Рильке и Уильяме Батлер Йейтсе. В свое время я прочитал лекцию в Тюбингенском Университете – Спиридон Дрожжин, Райнер Мария Рильке и их предтеча Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин. Лекция моя имела успех.
Если в Ирландию, то, конечно, в марте. Ко Дню Святого Патрика. Представляю Уту, своего тезку и себя с зелеными лицами!
А, еще, Ута обещала, что если я побываю в Ирландии, она поедет со мной в мой Шикотан, на Курилы… Вот это – серьезно!..
Вздохнул у калитки, закрыл ее, приперев лопатой для очистки снега, захожу в фейсбук… И, что я вижу… Моя скромница Ута! Пересылаю картинку ей. Она тут же отбивает: «Это не я! Я лучше, ты же знаешь!»
Вот вам и… как знать, чего не знаешь! Позвоню-ка Кевину Костнеру, то бишь, Виктору. Надо снег очистить. За пять дней намело…
Я сижу под буком на скамейке в парке Тюбингенского университета, на которой сидели три студента, проживающие в одной комнате в общежитии – Гегель, Шеллинг и Гельдерлин. А, через одну человеческую жизнь на этой скамейке посиживал Альцгеймер Алоис. Еще через одну человеческую жизнь я, Евгений Черносвитов на ней сижу.
Я выступаю в Тюбингенском университете с лекцией «Спиридон Дрожжин, Райнер Мария Рильке и их предтеча Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин»
Я в Башне Гельдерлина. В той самой, где он на стуле провел 40 лет жизни в ступоре после Гипериона. Я в соседней комнате, на стенах которой Наука логики Гегеля.
Казус 6. Февраль. Таня-обольстительница, отравительница и спасительница. Моя третья клиническая смерть
«С волком можно поладить. С волчицей нет»
Евгений Грабилин. Охотник на волков. Фотограф
Со мной это случилось в конце августа 1997 года. Моя мамочка настояла, чтобы я пошел на день рождения к Тане. Я не мог, конечно, отказать маме и пошел. А через три дня умер в инфекционной больнице Конакова. Но, мне опять же повезло. В тот момент, как остановилось мое сердце в приемном покое, пока меня раздевали, в него вошла заведующая отделением. Она меня и спасла. Об этом можно прочитать подробного в моей книге «Формула смерти». Здесь же речь пойдет не обо мне, а о Тане, подруге и соратнице моей мамы по Первому Советскому и Российскому Фонду Милосердия и Здоровья. Я постараюсь рассказать данный казус так, чтобы не помешать будущему читателю книг, которые скоро выйдут в свет. Это книга «Первый Советский и Российский Фонд Милосердия и Здоровья». Авторы – моя жена Марина и ее подруга, Оля Фролова-Шульц. Оля – дочь моего незабвенного друга, известного советского, русского писателя и книгоиздателя, Леонида Анатольевича Фролова, Шульц она по мужу, немецкому барону, умершему в роковой 2020 год. И моя книга, «Центральный госпиталь МВД СССР: советская элита глазами психиатра».
Перед тем, как мне попасть в инфекционное отделения, Фонд усиленно готовился к приему двух легендарных при жизни особ – Принцессы Уэльской Дианы и Матери Терезы. Целый месяц между фондом Черносвитовых и канцеляриями Принцессы Дианы и Матери Терезы шла переписка. Уверен, что эти особы приехали бы в Завидово к маме, если бы не умерли одна за другой, пока я выздоравливал от сальмонеллёза в инфекционном отделении больницы Конаково. Об их смерти сообщила мне Таня, стоя под окном палаты, в которой я лежал. Она так громко кричала (палата на четвертом этаже) ЦРБ, что об этой печальной вести – смерти Дианы и Терезы – узнала вся больница.
Вот, о доме моих родителей, вкратце, где разместился Фонд Милосердия и Здоровья. Потом, когда Борис Николаевич Ельцин посетил наш дом со своим приятелем-немцем и пожертвовал Фонду 80 миллионов рублей, Правление Фонда купило огромный дом с пристройками, быстро его отремонтировало и переехало туда…
Наш дом на улице Фабричная – был вторым «магнитом», притягивающим исторических, сейчас об этом можно твердо заявить, личностей. Первым «магнитом», естественно, была Правительственная Дача в Козлово (в пяти километрах, если по болоту в Заповеднике от нашего дома). В годы «перестройки и гласности» появился третий «магнит» в нашем районе. Ставший сразу знаменитым… под Андреевским флагом. Это дом Вики Цыгановой. Там ее муж Вадим написал хорошую песню, а Вика исполнила прекрасно – «Андреевский флаг». Я был однажды с друзьями в гостях у моей землячки – Вика родилась в Хабаровске, когда я учился в ХГМИ на первом курсе. Сейчас Вика хочет быть губернатором Хабаровского Края. С удовольствием поддерживаю ее желание. Получится – напрошусь к ней советником по здравоохранению.
В нашем доме побывали: Леонид Ильич Брежнев, Андрей Антонович Гречко, Алексей Николаевич Косыгин и др. деятели партийной советской элиты (подробнее в названных выше книгах). Почти вся философская советская элита – сотрудники Института Философии АН СССР и ИСИ АН СССР. Я дружил с двумя прекрасными женщинами, профессорами философии – Людмилой Пантелеевной Буевой и Региной Семеновной Карпинской, близкими подругами. Они отдыхали у нас. Регина Семеновна подружила меня со своим бывшим мужем, с которым я быстро сошелся по многим идеологическим позициям. В нашем саду Лен посвящал меня в тайны брожения духа шестидесятников и реформаторов марксизма-ленинизма. В нашем доме был фронтовой друг папы Владимир Богомолов, которого я запомнил еще по встречам у нас в доме в селе Щитниково в 1945—50 гг. Владимир Осипович был с одним из героев своей легендарной книги «Момент истины» (подробнее в моей книге, названной выше). К нам «загребали» два друга Валентина, ставшие и моими друзьями – Валентин Пикуль и Валентин Свинниников. У второго Валентина сестра жила в Завидово и была членом Правления Фонда Черносвитовых. Валентин I – надоумил меня написать «Акафист Григорию Распутину» и помог мне в этом. Валентин II – опубликовал Акафист в Ветеране (это было тогда, когда мэр Москвы Гавриила Попов арестовал всю редакцию и несколько дней держал ее в блокаде…. Вместе со мной).
В нашем доме гостил мой школьный друг Мишка Кирин со своим другом, Дмитрием Тимофеевичем Язовым, будущим последним Министром обороны СССР. В дом заезжали Натан Боровой и Валерия Новодворская на двух «буханках», заполненных до отказа ящиками тушенки и сгущенки для Фонда.
Многие звезды театров и кино СССР были гостями нашего дома. Николай Афанасьевич Крючков, сыгравший моего отца в фильме «Небесный тихоход», Майя Плисецкая, мой отец виделся с ее отцом на Шпицбергене (подробно в моей книге). Лидия Николаевна Шукшина с Мареком, Анатолий Владимирович Ромашин… По совету мой мамы он купил ту роковую дачу… Мама очень переживала его нелепую гибель. Игорь Моисеев, великий советский танцор… Мы с ним под яблоней-антоновкой готовили наше выступление о псевдо-танцовщице Айседоре Дункан, потом выступили по «Маяку». Миша Круг в нашем доме впервые спел песню «Владимирский централ». Фонд Черносвитовых, в частности, шефствовал над Владимирским централом. Анджей Вайда (в эпоху «человека из мрамора и металла») и красавица Беата Тышкевич…
Ну. Да хватит! Читайте книгу Марины Черносвитовой и Ольги Фроловой и мою! Но вот это я не могу здесь не сказать: о двух Героях Советского Союза Великой Отечественной Войны, бок о бок сражающихся с моими родителями – Василием Петровичем и Зинаидой Антоновной Черносвитовой за выживание униженных и оскорбленных «перестройкой и новым мышлением» калининцев (тверчан). Первый – заместитель мамы по Фонду в Правлении Анисим Федорович Шмелев – завидовский Маресьев. Он во время боя потерял обе ноги. Он ноги не отморозил, они… сгорели. Анисим Федорович был танкистом, танк в сражении на Курской дуге был подбит, он вылез, но ноги сгорели. Анисим Федорович сам смастерил себе протезы (как мой предок петрашевец). И с 1986 по 1996 гг. на своем «Москвиче» развозил старикам и старушкам, подопечным Фонда, пакеты с продуктами. Гуманитарная помощь шла к нам со всех концов Света. Фуры стояли с ящиками, коробками и бочками из стран Европы, из США, много помогала Мальта – заполонив всю улицу Фабричная. От знаменитой на весь мир фетровой фабрики до сталинского дома. Фондовцы – те же старики и старушки, что покрепче, сами разгружали фуры и круглые сутки раскладывали продукты по пакетикам и развозили на тачках в теплое время и на саночках, в зимнее, снежное.
Алексей Николаевич Юсупов. Кстати, родственник князя Феликса Юсупова, приписавшего себе убийство Григория Распутина, чтобы остаться в Истории Государства Российского (об этом в моей книге «Акафист Григорию Распутину»). Он – знаменитый кинолог. Во время Великой отечественно Войны готовил собак для подрыва фашистских танков. В мирное время разводил пчел. «Левая рука» мамы в Фонде Черносвитовых. Вот, теперь самое время вернуться к основной героине этого казуса, к Тане.
– Ты куда, милай? – Передо мной в тумане стояла Таня, чуть пошатываясь (на самом деле шаталась не она, а я)
– В Клин, к Голубиным… В ЦРБ. Что-то не проходит…
– Что не проходит? —
– Понос и рвота. Три дня ни капли в рот, все назад. Без воды умирают на третий день, а у меня уже четвертый пошел…
Я стоял, держась за раскрытую калитку, Таня схватила меня за руку, закинула руку к себе не плечо и… поволокла меня к дороге; «Ничего, ничего, сейчас машину остановим и в больницу!» Я очнулся, сидя на ящичке Скорой помощи. Справа меня поддерживала Таня, слева незнакомая женщина в белом халате. Я в машине, трясёт. Скорость как видно большая… Потом темнота. Потом вижу, что меня раздевают. Понял, что приемный покой. Справа по лестнице спускается женщина в элегантном костюме… Все…
Я не хотел пить вино и чокаться с гостями Тани. Их было много. Особенно неприятен был уже развязно выпивший муж Тани, алкаш Коля. Трезвый при встречах он всегда говорит мне: «Вы», а сейчас «Давай выпьем, брат, за здоровье моей ненаглядной!» Мама была занята разговором с незнакомой женщиной. Не обращала на меня внимание. Праздник был в разгаре, когда я пришел.
– Хочешь смородинового сока? Свежий! – Я не хотел сока, Таня не уступала – А, давай я сделаю тебе Гоголь-моголь. Яйца-т наши от молодки…
