Игра воображения. Наука и дед Хитрей

– Вот и живет у нас на ферме медвежонок тот – сказала тётя Зоя.

Потом я ходил и смотрел медвежонка. Его держали в одной из комнат, с решётками на окне, выпускали гулять на ошейнике и на верёвке. Обещали забрать потом в зоопарк в город…

– — – — – — – — —

В родной деревне на память приходили воспоминания о самых ранних годах моих.

Раннее детство.

Этот период – с года до трёх лет называют самым счастливым и беззаботным. Но это мнение взрослых людей. А детям в этом возрасте предстоит много учиться, что стоит немалых усилий. Главный способ обучения – игра. Играя, дети учатся бегать, прыгать, лазать по деревьям, что развивает моторику – движения рук и ног, и туловища.

В этот период ребёнок начинает осознавать своё «Я», самоутверждаться на белом свете. И далее, например, в Древней греции, детям трёхлетнего возраста надевали на голову венки из фиалок как символ того, что беспечная пора для них прошла и они вступают в пору взросления. В современном обществе трёхлетних ещё не считают взрослыми. А на самом деле к этому возрасту у ребёнка появляются первые обязанности, он учится оценивать свои поступки, контролировать поведение: сам одевается, сам умывается и так далее. В городах есть ясли и детсады, где дети учатся общению со сверстниками, что готовит их к жизни в обществе. – Меня учила всему природа и бабушка, только потом начальная школа, где порядок наводила первая учительница, которой во многом обязаны были все деревенские: от неё узнавали они правила жизни в обществе и прочие «мелочи жизни»…

Вспоминаются бабушкины рассказы, некоторые совсем не детские:

«Атласная туфелька». – Эту старинную историю передавали, наверное, из уст в уста по всем деревням – о временах крепостных крестьян, когда были помещики-дворяне, и у нас ещё стояли запустелые дворянские гнёзда, покинутые, забытые дворянские усадьбы.

«Однажды церковный сторож Филимон вышел ночью на крыльцо своего дома рядом с Храмом – видит, зажегся в церковных окнах свет. Филимон подумал, что в церковь забрались воры, побежал к ограде, чтобы ударить в набат. А там видит он тройку, запряжённую в карету. Догадался, что кто-то венчается тайно в церкви, и только успел вступить на паперть, а навстречу ему спешат молодые уже из-под венца. Узнал Филимон под фатою невесту – это была соседнего богатого помещика дочь. Признал и жениха – отставного драгунского офицера, забулдыгу, на всю губернию известного кутежами и карточной игрой, давно пропившего состояние своё.

Только вышли молодые из церкви – слышат, за ними летит погоня, подкатывает к воротам церковной ограды отец невесты. Услыхала невеста голос отца, упала в обморок. Подхватил её на руки молодой муж и при помощи Филимона-деда, любившего рискованные приключения, стал пересаживать через высокую каменную ограду в другом месте от ворот невидном за кустами. В торопливости и спешке обронила с ноги туфельку насмерть перепуганная, бесчувственная невеста.

Самую эту туфельку бережно спрятал за пазуху дед Филимон и, в воспоминание о пережитом в молодости романтическом приключении, свято хранил до своей смерти».

Рассказывала бабушка, что жил тот Филимон в нашем райцентре. Где сегодня вместо Церкви клуб: купола Храма взорвали после революции.

«А отец похищенной невесты до самой реки гнался за молодыми, и когда подкатила к перевозу его замыленная тройка, беглецы были уже на пароме и подходил паром-перевоз к противоположному берегу. Выхватив из рук перевозчика топор, похититель, молодой муж, перерубил канат, на котором паром передвигался, – ничем не удерживаемый паром поплыл по течению, не дав преследователю отцу переправиться через речку.

Долго стоял на берегу, потрясая кулаками, грозясь своему врагу, проклиная смертным проклятием родную дочь, оскорблённый отец».

Как это обычно бывает, в таких историях, жестоко несчастна была в браке обманутая проходимцем невеста:

«Зло насмеялся, выгнал её из дома развратный молодой офицеришка муж. До самой смерти, так и не добившись прощения от разбитого параличом отца, скиталась она по чужим людям с ребёнком на руках. Даже на смертном одре, когда, прося о пощаде, припала дочь к холодеющей руке, не простил её умиравший отец. Всё своё состояние завещал он сторонним людям. У отцовского смертного одра ещё раз услышала она его последнее слово: – Проклинаю!».

А «атласная белая туфелька», бережно хранимая дедом Филимоном, якобы находящаяся в музее (которого нет и в помине) и трогательный рассказ о несчастной поруганной женщине, ещё и тогда, в раннем детстве, производили на меня неизгладимое впечатление. Какой-то урок я, наверное, мог вынести и из других многих рассказов бабушки моей…

Рассказывала, например, всем известную в старые времена байку: что зимой на базаре в райцентре купеческие ямщики (тоже продувной народ), увидев подвыпившего простодушного мужика из глухой деревни в овчинном тулупе, с восхищением глядевшего на почти городскую роскошь, как бы не обращая на него внимания, начинали между собой таковский громкий разговор:

– Знаешь, у этого мужлана деревенского на левой ноге шесть пальцев! —

Услыхав, что разговор идёт о нём, всё так же широко улыбаясь, мужик останавливался и прислушивался.

– Шесть пальцев? Не может быть? —

– Да у них же в глуши все люди – не люди… И точно у этого шесть пальцев.

– Ах так, туда твою так! – вмешивался в разговор ямщиков тот мужик. – У меня-то шесть пальцев? Пять, как у людей! —

И простодушный мужик начинал разуваться на морозе, долго распутывал портянки свои, выставлял на мороз голую ступню с шевелившимися пальцами, и торжествующе говорил:

– Считай сам: пять! —

Ямщики даже не усмехались, и первый, так же серьёзно и по-прежнему не обращая внимания на мужика, оставшегося на морозе в одной обуви, говорил соседу:

– Значит я ошибся: не на левой ноге у него шесть пальцев, а на правой… —

Доверчивый мужик, чтобы убедить злостно смеявшихся над ним купеческих ямщиков, снимал обутки и с правой ноги, оставшись на снегу босой. Тогда и начинали насмехаться над ним злобно шутившие ямщики, доводя чуть не до слёз простодушного мужика…

– — – — – — – —

Чтобы остаться в деревне, в месте своего детства, я устроился в лесопитомник-заказник и пошёл рубить делянку – очищать лесной квадрат. Нам пришлось валить выросшие тут деревья. Когда-то на делянке были повалены все строевые сосны, а не удосужились почистить место до конца и выросли там берёзы и откуда-то взявшиеся клёны.

Вальщиков в нашей бригаде было мало, и я тоже взялся за пилу.

Но вальщик из меня не получился, а потому валить большие деревья взялся местный пожилой мужик из соседней деревни.

Пока суть да дело, я было отвернулся и отвлёкся, смотрел на другую сторону делянки, где гулко стучал топор, обрубая сучья, там готовили брёвна к отправке. И тотчас гулко ухнуло, рядом падая, дерево. Я тогда потерял сознание от удара толстой ветки по голове.

Очнулся я уже рядом с «каретой» скорой помощи, куда меня переносили на носилках. Оказывается: скорая была вызвана на делянку с района сразу и дежурила, это директор леспромхоза знал, что бывают аварии при том, когда нанимает постороннюю бригаду, из посторонних людей.

Я очнулся и слышал разговоры сопровождавших меня до больницы двух мужиков с врачами и медсёстрами:

– Вот, человека загубили, – недружелюбно сказал врач.

Речь шла не обо мне, как я потом догадался – убило мужика комлем дерева, которое он валил: комель отпружинил и ударил его со страшной силой.

– Ты видел, как он лежал, лицо его почернело, правая рука вывернута была, как он бензопилу выбрасывал, – за пилу больше переживал.

– Помирал – никто его не трогал, не решался, – «нехай душа уходит», – сказал кто-то там. —

– Известно, помер, за женой послали уже в его деревню… —

– Так у нас был случай пару лет назад, – продолжил врач скорой помощи, – человека бревном так притиснуло к земле, – что кишки изо рта вышли… – и тут я потерял сознание снова, когда машину на въезде в районный посёлок тряхануло на кочке, а может от страшных разговоров замкнуло в мозгу?

Мне повезло больше. Но я был отправлен из районного госпиталя в город, в городскую больницу. И больше на родину детства не вернулся.

– — – — – — – — – —

И город мне тоже был родным, всё сознательно-взрослое детство я провел в городе, в деревню к бабушке ездил только на пару месяцев и то летом бывало, в пионерские лагеря посылали меня родители.

До чего же я был рад этой встрече с родной землей, с родными местами! Даже запах и вдыхаемый воздух казался родным.

Я вернулся. Если посчитать, от 19-летнего возраста моего до 40-ка лет – почти двадцать лет я не был на родине.

И случилось встретиться с теми людьми, которые знали меня в юном возрасте. Ну, конечно, не сразу узнали даже меня, видя зрелого мужика вместо молодого паренька, залихватского гитариста, играющего на гитаре у подъезда дома в группе таких же «разбитных» юнцов, тревожа пожилых женщин, ругающихся по вечерам из-за того, что ораньем дворовых песен мешали их спокойному течению провинциальной жизни.

Уехал я в юности в далекую Сибирь – «за туманом… за деньгами едут только дураки». И оказывался в таких местах, куда, как в той песне: «только вертолетом можно долететь».

Скоро, через три дня, я уже работал с теми же мужиками, которые были ненамного старше меня (на 3—4 года), которые остались в далеком далеке, на родине, пока меня Судьба носила по всей Сибири, – от Иркутска до Тюмени и обратно до Хабаровского края и Якутии.

Естественно начались расспросы. И я рассказывал. Собеседники были друзьями моего отца, с которым они работали вместе в одной бригаде, отец был бригадиром.

Поначалу, я вкратце рассказал о своем двадцатилетнем бытии-путешествии. Но, господи (!), что ни поворот судьбы, – то целая эпопея, которая требовала отдельного рассказа-повествования. И рассказывая, я, сам про себя, думал: «какая-то страшная смесь мрачных трагедий с похабными водевилями, эти мои „похождения“, а ведь это жизнь, которую я пережил!». «Были высоты человеческого духа, но были дикие вещи, сродни смрадной и мерзкой клоаке!». «А все-таки я жив и, слава Богу, здоров! Жив я именно благодаря великой тоске по родине, живущей в глубине души… жив верой в возвращение домой. Это я сам себе создал некие испытания в жизни».

Конец.

Карма

«В жизни, вообще, – всё течет по своим проложенным Судьбой руслам, всё совершает свой кругооборот в полном соответствии с законами вселенной и под их защитой», – так рассуждал я пока лежал в больнице.

Время болезни, и на больничном, который продлял мой безработный отдых, я прочел много книжек. И это время достаточно отделило мне дни и ночи для размышления, от чего я пришел в сознании и в уме своем к глубокомысленному философствованию.

С этого начался новый рассказ мой о своих странствованиях по воле Судьбы.

Рассказ из биографии.

В те самые годы, когда я прервал свой «золотопромышленный» период, уволился и переехал в крупный город, – в «новой» уже стране начался активный «реконструктивный» процесс. Знаменитая «Перестройка» нашла свое продолжение, – перестраивалось всё. Заводы и фабрики (которые в революцию 1917, под лозунгом – «Земля крестьянам – Фабрики рабочим», – были экспроприированы и отобраны государством), – теперь, в «новой стране», обратно распродавались в частные руки. И земля отходила к частникам, к Агрохолдингам, гектарами и фабрики закрывались, купленные частными хозяевами.

Также, в это время расцвели религиозные общественные организации, превратившись в ООО, такие как Церковь Православная, ставшая ООО РПЦ, и вместе с ней различные секты, как баптисты, например, уже не были сектантами, они все стали ООО. Появились равноправные с ООО РПЦ, ООО «Евангельские христиане», ООО « Апостольская христианская община», кроме старых «Баптистов пятидесятников» объявились еще десятки новейших и не новых религиозных организаций.

И меня «угораздило угодить» в одну из таких кустарно-баптистских сект, которые вербовали своих последователей под видом помощи людям, выброшенным с закрытых производств. Работы не было, страна, садившая тунеядцев в тюрьмы, вдруг, столкнулась с миллионами безработных.

А эти баптисты строили на окраине города большой особняк и рабочий-плотник им подходил. Так я пел псалмы и гимны собственного сочинения баптистов на их собраниях, потом кушал (именно из-за кормежки приходили новые люди) и шел работать.

Все религии помогали тем, что обрушивались с критикой на людские грехи и несправедливость цивилизации и призывали к терпению, к вере в сверхъестественную помощь Небес. Проповеди пасторов были порывисты и порой такие злые, что казалось, если дать власть этим религиозным аллилуйщикам, они всех заставят «по струнке» ходить, а сами с утра до вечера будут ходить крестными ходами и петь псалмы, считая, что именно этим – постоянным молением, надо помогать строить «Новый мир», поскольку старый мир разваливался на глазах с ужасающей быстротой: «Завод только-только закрылся и частное лицо, купившее его, едва вступило в свои права, – как из цехов исчезли все новые станки с числовым управлением и фрезерные и токарные. Всё распродавалось, якобы, чтобы погасить долги. И потом огромные цеха стояли пустые, с выбитыми окнами на высоких стенах. В углах еще кое-где было какое-то железо старых станков и то – оно было сдано на металлолом.

В такое сложное время, когда прежние уголовно-наказуемые действия, преступления закона, вдруг, становились, не только разрешены, но и легализованы и превращены в «главные двигательные действия развития общества». Мир, для многих, особенно для пожилых людей, перевернулся с ног на голову, – а это бывает, когда сходят с ума, – мир сошел с ума! И тут поневоле воззовешь к Небесам, даже если не верил в них никогда и верил только партии, которая едина с народом!

Явный обман, как недовес при торговле, еще порицался обществом и законом. А вот обман в других масштабах поощрялся: купил в Китае, например, ведро (сотни штук) часов за три рубля – и продал их тут, у нас за 300 рублей за каждый экземпляр, грубо говоря, – нажился. Это считалось вполне законным: и окрестили это словом – бизнес! А раньше это называлось спекуляцией и каралось тюрьмой на годы.

Когда стал узаконен «обман-бизнес», тогда появились челночники-баульщики, страну наводнили поддельные и низкокачественные товары из-за ближайшего рубежа. Из Турции и Китая. Купленные за дешево там, продавались в 100 раз дороже здесь – обувь, одежда, часы, утюги и прочие бытовые товары. Торговать стали на всех рынках страны. Свои же обувные фабрики и швейные производства закрывались, не выдержав конкуренции. А вместо них строились супермаркеты!

________________________

Я не любил попов (священников) и раньше. Весь их внешний вид и даже сам запах ладана исходящий от всего церковного ассоциировался со смертью. И эти рясы черные, махания кадилом и голос басовитый: «Господи, поми-и-луй!» нараспев, говорил о каком-то отдельном мире, о «другом мире», о «том свете». А на «том свете», соответственно, были мертвые, и тогда вся религия – это религия мертвых. И эта их речь на половинчатом языке: вроде половина слов русские, а половина непонятные, такое магическое заклинание, как у колдунов и магов бывает, – все их молебные песнопения, если хором поющиеся – то совсем невозможно уловить их смысл.

Другое дело были эти «Евангелисты», не знаю, какая секта-не секта, но они обрядов не творили и кадилами с дымом не махали. Молились Богу весело, распевая гимны-песенки: «как прекрасен мир Господень…». И проповедники, и пасторы этих евангелистов одевались в презентабельные костюмы с галстуком и этим подкупались новые пришедшие к ним люди. Пастор – это был некий профессор, такой же человек из нас, только очень умный в своей области знаний и передающий нам свои знания. И не сразу много, а понемногу и понятно.

Мы жили вчетвером в вагончике рядом со стройкой поставленном. В вагончик были втиснуты две двухъярусные кровати, а проход между ними занимал длинный узкий стол, – обычная строительная бытовка. Только перед тем, как утром сесть пить чай, более продвинутый в их евангельской вере, предлагал положить руки на стол и начинал благодарить Бога за пищу и кров, – молился своими словами. Потом мы шли работать, строить «храм», молельный дом.

Главное, что я у них почерпнул – это знание Библии. К нам прикрепили молодую женщину, чтобы заниматься изучением Библии и у каждого был подаренный Новый Завет. Приходила она каждый вечер, и мы читали несколько глав, две-три, а затем она нам объясняла все, что мы не поняли из прочтения.

А еще, вспоминается, что там я чувствовал себя абсолютно спокойно. Мы никуда не выходили, хотя нас никто не удерживал. Мы ходили на молитвенные собрания, молились перед едой, но не это…, – а то, что люди все были доброжелательны друг ко другу и улыбались друг другу. Даже на работе обстановка была другой: все работали чинно и безо всякой спешки, а не как на наших стройках: когда только и слышишь – «давай-давай» и мат бригадира, видишь – беготню и спешку.

____________________

Но долго жить в такой «покойной» обстановке я не смог. Насколько я ни был благодарным общине Евангельских христиан, а все-таки я от них ушел. И по первому же объявлению пошел работать на нашу стройку в другом конце города в новом строящемся микрорайоне. И вот началось: общага, беготня на работе по этажам, срочно надо было где-то опалубку установить и так далее.

__________________

Карма.

Говорят, «с кем поведешься, того и наберешься».

Работа, сопровождаемая криками и живостью, словно вернула меня «с Небес на Землю». И уже в первый же день (на радостях, что всеми было замечено: что-то ты радостный такой?) с новыми людьми, с рабочими, в комнате общежития мы пили пиво. Я рассказал о себе, что работал у Евангелистов более месяца. «О! Секта!» – воскликнули работяги, они уже знали о той секте. «Тебя там поститься не заставляли? А то на Небеса не попадешь!» – спросил один из рабочих, который тоже попадал к сектантам.

А я уже чувствовал себя свободно, раскованно, и, держа кружку с пивом в руке, произнес в виде тоста: «Небеса! Небеса теперь, наверное, осиротели на одного кандидата в «ангелы». «Пора спуститься на грешную землю! – сказал я с довольной улыбкой. – Как блудный сын возвратился к отцу, – так и я вернулся из той секты к родной мирской жизни!».

Но этим все не кончилось. Как хочешь, но поверишь в знаменитую Карму – наказание за твои поступки, слова и мысли непременно достигнет тебя.

Мы работали на относительно новом производстве: дома строились по новой технологии – монолитно-бетонной. И я получил новую запись в трудовой книжке – плотник-монтажник монолитных перекрытий.

Под перекрытие (будущий пол-потолок) ставили стойки с балками на них, на балки клали фанеру ламинированную, большими листами. Вот тут фанеру надо было резать переносной циркулярной пилой – «паркеткой», подгонять углы и стыки, вырезать отверстия под трубу водопровода и канализации и огораживать эти отверстия ящиками. На фанеру потом уже другие рабочие – арматурщики навязывали сетку арматуры. И всё заливалось сверху бетоном. Когда бетон схватывался, через день-два, возводились стены следующего этажа, а мы – плотники опять ставили стойки для нового перекрытия этажа. Нижний этаж затем разбирался, стойки снимались, балки падали, фанера отрывалась, которая залипала к бетону, и всё переносилось выше.

Работала молодежь весело и дружно. Мои знания по плотницкому делу часто пригождались мне, и я с точностью, на глаз, без измерения, мог отрезать нужный кусок фанеры, чтобы она легла на место без задоринки. Изготовленные мной коробки и короба, опалубка под зубы для крепления лестничных маршей были точны и верны. Мою работу заметил бригадир. И я вскоре получил повышение, стал звеньевым бригады плотников-монтажников, в моем подчинении была смена рабочих из 8-ми человек. Бригада работала и днем, и ночью: три дня половина бригады в первую смену, три дня во вторую. Когда работали днем, с бригадиром на объекте, план работ и задания бригадир нам объявлял сам, а в ночную смену командовал я один, что надо делать вперед, а что попозже, получая общие указания от бригадира.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.