Чужие мемуары. Сборник рассказов

Он стоял на учете в детской комнате милиции за хулиганское свое поведение. По «фене» я знал, что он простой «баклан» – так звали драчунов.

Так вот, я проходил мимо. И было еще не очень темно, вечер, осенние сумерки, когда во дворе гуляли подростки. Кто-то сказал Чемодану, под «пьяную лавочку»: что вот, мол, Белый идет, из «блатных» будто бы, из «авторитетов». И показалось Чемодану обидно, что его не признавали, а про меня отозвались с каким-то уважением. Тогда он окликнул меня, остановил и резко ударил по челюсти, разбил мне губу. Я чуть не упал, но понял, что этот «бакланюга» пьяный сильнее меня…. Пришлось мне убежать за дом от него. И сразу же пошел я к Рифату на голубятню с разбитой губой. Там старшие парни, узнав в чем дело, быстро сбегали во двор. Чемодан во дворе сидел и похвалялся на лавочке перед пацанами. Его быстро привели, чуть не за шкирку на голубятню. Пришли вместе и пацаны, мои сверстники, которые там были во дворе. Тут, на голубятне, где все «свои» только были, вдали от глаз взрослых, устроили «расправу» над этим «бакланом» Чемоданом. Сказали мне: «получи с него по праву» – бей его при всех по морде, чтоб неповадно было на кого попало руку поднимать. А ему угрожали расправой: сейчас мы тебя так отделаем, мать родная не узнает! И я тогда дал этому Чемодану раза три кулаком в лицо, поставил ему синяк под глаз.

После этого случая и стали бояться меня все, потому что история эта стала известна всей школе и всей округе, не только в наших Жилиных дворах.

Потом мы помирились с этим Чемоданом, и как то вместе ходили и в соседские дворы, ходили на речку купаться и он даже защищал меня и от своих, и от чужих…

Но через год, я уже совсем возомнил себя, и в моем характере появилась и жестокость.

Событие, которое укрепило мой «авторитет» окончательно, произошло после экзаменов в школе.

Я закончил 8 классов очень плохо и экзамены сдал с трудом, на все тройки. Настроение мое было совсем плохое. И не радовал меня теплый цветущий май и приближающееся лето. В тот раз я в первый раз напился до пьяна, так, что потом блевал и болел дня два.

Мы пьянствовали в детском садике, на веранде. Вечерами раньше мы ходили в тот детсад играть в карты. Там за забором и за деревьями и кустами нас было невидно для взрослых. А в тот раз набрали водки и вина и пива, и устроились на детской прогулочной веранде. Были одни мои одноклассники. И был у нас в классе парень, которого за глаза все прозывали «Кривой». В школе он всегда обижался на такое свое прозвище. А вот тут, по-пьянке я с ним сцепился.

Как и что получилось, я не припомню, но стали мы с кривым Санькой драться один на один. Он был выше меня ростом, а вот по мышечной силе мы были равны – оба пьяные еле стояли на ногах. Я все наскакивал на него первым, а он как-то отбивался, что я все время оказывался на земле. Все одноклассники вокруг только смотрели на нашу драку, как на зрелище и не лезли нас разнимать. Но когда уже у обоих из разбитых носов хлестала кровь, – нас разняли и увели по домам.

На другой день я узнал от одноклассника Славы, что я был страшен в гневе, я победил в той драке и все даже испугались, что «прибью» «кривого» насмерть. Через день я ходил извиняться, тот Санька лежал дома со сломанными ребрами, 3 ребра я сломал ему, когда пинал ногами….

Но и на этом в тот май не прошла моя «злость на весь мир». Все парни шли в 9-й класс, а мне оставалось, как плохому ученику, идти в ПТУ, работягой – неучем быть….

И вышел я на улицу «развеяться». Но вот, случилось, что пацаненок меньшего возраста, вдруг, назвал меня «Белкой-стрелкой», как бы оскорбительно что-ли или мне так показалось тогда по настроению – очень оскорбительно. Я психанул почему-то, и сильно обиделся. Под руку попалась мне проволока стальная, валялась тут около строящейся во дворе трансформаторной подстанции. Пацаны играли там в канаве, прыгая через канаву, где тянули к подстанции провода. И этой проволокой я стал хлестать мальчишку оскорбившего меня. Он было побежал. Но я подставил ему подножку, и упавшего его хлестал и хлестал проволокой со всей силы. Пацан визжал, как резанный поросенок, а я не останавливался долго…. Осознав, что я наделал, я убежал со двора в город. И потом долго, до ночи не приходил домой. Бабушка встретила меня ночью дома вся расстроенная и обсказала: что и милиция была у нас и что меня ищут, а мальчишка, которого я «избил» лежит в больнице….

Вот с этого дня и началась другая моя настоящая жизнь. Был суд. Мне дали 2 года по малолетке. А когда я освободился, то не было у меня уже никого на свете. Бабушка умерла. И умер отец в тюрьме, я еще в зоне на малолетке узнал. Квартиры у меня не было. И, конечно, я пошел к ворам, к своим карманникам. Они-то быстро меня пристроили, и работу нашли. Много я воровал и опять сидел за воровство – 3 года.

Потом немного на воле, «гастроли» по советскому союзу, – и новый срок. Не успев освободиться – на 5 лет за ограбление магазина сел. Так я стал вором-рецидивистом, признан по 24-й статье УК СССР. А теперь вот скоро 50 лет мне будет и ничего-то я хорошего не видел в жизни….

Часть 2

Такую откровенную исповедь я услышал от человека прожившего безрадостную, в основном, жизнь. Это не было исповедью, а скорее «откровением помыслов» – как это определяется в нашей Православной вере. Человек, Сергей Белавин, не говорил мне о грехах своих, он просто рассказал памятные и осознанные события своей жизни. «Прости мне, батюшка», – говорил мне Сергей, – «не умею я и каяться и исповедоваться, но ты и так все знаешь!». А мне много похожих и еще похуже этого историй было известно много.

Когда в 1991 году священнослужителям разрешили посещать «зоны», колонии заключенных, я стал приходить к ним. Говорил сначала проповеди в клубе. Потом в колонии организовали молитвенную комнату, и мы стали проводить молебны.

Многие люди тянулись к Вере, к Богу, принимали активное участие в организации молитвенных комнат, читали Библию и другие христианские книги….

Так и Сергей Белавин был одним из «активистов» религиозного движения среди осужденных. Он вышел на свободу и приехал к себе на родину. А там он устроился на работу при православном Храме. Так он написал мне в письме, мы поддерживали с ним переписку долгое время….

Конец.

Рассказ охотника

Осенней порой вышел из дома охотник. Только вчера выпал первый снежок. В тайге было тихо. Природа будто замерла в ожидании зимы. Неслышно было уже летнего щебета птиц. До таежной «заимки» шагать охотнику было далеко.

Он еще дома встряхнул свой рюкзак, чтобы ничего в нем не бренчало. Такая привычка, хотя он не хотел же охотиться сразу.

Снега в лесу было не так много, земля еще чернела под елями. Но на чистых местах, на припорошенной белой земле, видны были звериные следы. Охотнику было видно: вот прошел соболь, а вот и белка соскакивала и перебегала с сосны на сосну. «Будет чем „поживиться“ в эту зиму» – подумал про себя охотник. Особого плана – задания не было, но шкурки надо было добыть, – чем больше, там лучше. Охотхозяйство требовало….

Заимка охотника была на берегу маленькой лесной речки. Западная Сибирь полна болот, маленьких лесных озер и речек. Вот и эта речка начиналась где-то в болотах, и текла между небольших сопок к Иртышу. Вдоль реки охотник ставил капканы на норку и ондатру. В тайге, среди валежников, находил он тропы соболей. А на белку он ставил «плахи-ловушки»: бревно на бревно, приподнятое одно над другим наискосок, с одного конца, так, что верхнее падая, придавливает белку…. Умелый охотник за сезон добывал шкурки зверей во множестве, прилично зарабатывая для Охотничьего хозяйства.

Охотник подходил к своей заимке и будто бы вздохнул полной грудью, ощутив облегчение.

Бывает огромная разница между прекрасным, свободным, ничем не омраченным миром природы, таким тихим, в эту первоснежную осень. Между спокойным и непостижимым миром, – и со столь же непостижимой нашей повседневной суетой, с ее ничтожными скорбными тревогами и спорами….

Дверь домика, заимки, всегда была припертая палкой, – не закрывалась никогда ни на какие замки. В тайге люди доверяли друг другу. А сейчас он нашел, что палки у двери не было: значит, подумал охотник, кто-то посетил его таежный домик. На заметенном снежной порошей крыльце следов никаких не было. Снег перед заимкой лежал нетронутым, как выпал вчера. Все это отметил про себя охотник, и спокойно открыв дверь, вошел в свою избушку.

Из маленькой прихожей он открыл дверь в комнату с печкой. На нарах раздался стон, – кто-то лежал под одеялом и тулупом. Охотник увидел взлохмаченную голову, мокрый в бисеринках пота лоб и спекшиеся губы, из которых исходил стон. Человек лежал с закрытыми глазами, в беспамятстве, и стонал.

Охотник бросил рюкзак у дверей, взялся за кружку на столе, нашел в углу ведро с водой, стоящее на табуретке. Он подсел к человеку, обтер пот с его лба полотенцем, схваченным на ходу с вешалки около печки. Он напоил человека водой, приподнимая одной рукой его голову от подушки.

Человека лихорадило, он даже бредил. Он был больной. И два дня охотник хозяйничал и кормил с ложки незнакомого постояльца. Он топил печь, варил копченое мясо и кормил бульоном больного. В бульон добавлял он фарш того же вареного мяса. Потому что: главное для здоровья – питание, как он считал. И больной поправлялся.

Когда ему через два дня полегчало, они познакомились и разговорились. Больной поднялся и сел к столу, где охотник приготовил поесть и попить заваренные травы.

– Как хоть зовут-то тебя? – начал разговор охотник.

– Миша я, Гаврилов, – еще неустойчивым голосом сказал больной.

– Ну вот, а я Гришка-охотник. Меня все в деревне «охотником» зовут. И работаю я в Охотхозяйстве. —

– Да, – и Миша пожал протянутую охотником руку.

– Ты пей, Миша отвар, это лекарственные травы, – говорил охотник. Он видел, что Миша Гаврилов чувствует себя еще неловко, стеснительно. И поэтому начал сам рассказывать о себе, чтобы вызвать ответную реакцию, как в психологии: чтобы Миша, потом рассказал о себе.

Григорий-охотник все время прожил в тайге. И был немного «умудренный». Он с детства полюбил чтение книг, ходил в поселковскую библиотеку. И на зимовье, в тайгу, он тоже брал с собой книги. Сначала, они охотились с отцом, отец все ругался, что Гришка переводит керосин. Но советская наша страна была действительно самой читающей страной в мире. Сейчас Гришке-охотнику было уже больше 50-ти лет, и он давно охотился один, свою заимку построил сам себе.

Природа – общение со зверями, наблюдение за повадками диких зверей, сделали Гришку-охотника хорошим психологом. Он научился легко понимать людей, видя в их делах и поступках такое же поведение, как у животных.

В поселке Гришка был «душой общества» – праздники и вечеринки, свадьбы и гулянки – были его, Гришкины «праздники». Его приглашали в качестве «тамады», хотя это слово местным таежникам не всем было известно. Гришка и на работе в охотхозяйстве, слыл балагуром, много рассказывал интересного из прочитанных книг и из наблюдений за соболями и белками. А уж про зверей-то он знал много: всю жизнь со зверями в тайге. За балагурство, несмотря на возраст – его все звали до сих пор Гришкой.

Вот и с незнакомцем, с больным Мишей Гавриловым, он быстро нашел общий язык. «Откровенность на откровенность» – Гришка-охотник рассказывал о себе открыто и честно, располагающе к взаимности. Вот и Миша Гаврилов откровенно и честно признался: «Да в бегах я, скрываюсь вот, тюрьма мне светит!» – сказал он невесело и начал рассказывать свою историю.

«Я недавно, полгода, как освободился с последнего срока. Домой решил не ехать. Останусь, думаю, в Сибири, подальше от всех бед, – да, опять накладка получилась». Миша даже усмехнулся:

«А за что последний срок дали!? – представь! – за пощечину 3 года отсидел. Да – да! Все надо мной смеялись. Женщине пощечину дал, а сроку намотали, как настоящему жулику».

С этого начал свой рассказ Миша Гаврилов.

Он родился и вырос в пригородном поселке в Мордовии, около г. Саранска. И испортила его жизнь одна девушка. «Любовь – его подвела» – как он выразился. Но может это и любовью назвать нельзя: потому что его «приворожили». В Мордовских деревнях находились старушки, которые колдовали и привороты творили. Он потом узнал точно, от других старушек, которые похоронили свою подругу и не могли снять «то», что она приворожила на Мишку.

Девчонка, которую он не хотел даже замечать – приворожила его к себе у самой сильной ведьмы Мордовской. Старушка, вдруг, скоро умерла. А девчонка в город, в Саранск уехала, бросила Мишку, который начал приставать к ней.

Его так и тянуло все время к этой деревенской девчонке. Но она нашла себе городского ухажера и ей уже не нужен стал, деревенский парень, каким оставался Мишка.

Колдовство и приворот имели свое действие, – и Миша часто приезжал в город – все тянуло его к той девушке. А она за городского ухажера замуж собралась. Миша нашел, где они проживали, и пришел к ней на квартиру, к своей «любимой», а там жених – ну, и подрались они. Вот в первый раз его посадили в тюрьму за драку эту.

Он отсидел 2 года и вновь приехал в свой поселок. Он узнал, что девушка уже замуж вышла, – но «приворот» тянул Мишу. И он опять пришел в городе на их квартиру, пока мужа не было, хотел «поговорить», как он думал. Но его «любимая» – дверь на цепочке открыла и прогоняла его. Вдруг и муж сзади подошел, из магазина – вновь образовалась драка. Вновь его посадили на два года.

Но и в третий раз, – после освобождения Миша пошел к той «привороженной» девушке. Она не ожидала и открыла дверь. А он уже и про колдовство знал: он только с размаху влепил этой «любимой» пощечину, развернулся и ушел.

А она видимо обиделась сильно и написала в милицию заявление. И свидетелей подговорили соседку с верхнего этажа, которая действительно все видела. Но говорила соседка по научению «оскорбленной», во время следствия. Суд быстро состоялся. Соседка же на суде сменила свои показания. Может она деньги просила, а может Мишу пожалела. Сказала она правду, что не дрался Миша, а только пощечину отвесил.

На суде ему не поверили. Вышел в уголовный кодекс один указ: признавать «рецидивистом» за 2 и более одинаковых преступления. Судья признал Мишу Гаврилова – рецидивистом и дали ему срок 3 года и отправили в Сибирь.

Уж как над ним потешались охранники в тюрьме: все узнали, что он «завороженный», «заколдованным» его называли. Ведь три раза он все ходил к той «любимой», надо же!

Вот и решил Миша остаться тут в Сибири, в одном из поселков. Работу он нашел в Леспромхозе, и все бы ничего, ему бы жить да жить потихоньку. Но тут – молодежь его подвела, местная.

Так как Миша был трижды судимый – то, несомненно, он пользовался среди местной молодежи (среди шпаны) авторитетом. А молодежь тогда, везде была шпанистой – воровали и пьянствовали.

Вот такая местная шпана, в поселке, где он проживал, – что-то там украли и пропивали «барыши». С ними и Миша тоже выпивал. Только он не вникал в подробности: выпили, и он ушел к себе домой. Но случился случай: один из этой «братвы», остальную «братию» пьяную обворовал, обобрал и укатил в город. После пьянки стали парни искаться у кого что пропало.

Пришли они к Мише – совета спрашивать: что им сделать с тем вором, который их обобрал.

Вот Миша и объяснил, что по тюремным понятиям у своих воруют только «крысятники», и таких в тюрьме бьют «смертным боем». Так и сказал, по «пьяной лавочке», – без бутылки к нему не пришли.

Ребята те, молодые, буквально поняли его слова. И поехали они, по его совету, – нашли того «крысятника» и избили его до смерти.

Конечно, милиция их всех нашла, их посадили под следствие. А они сказали на Мишу, – вот, мол, это он нас научил: он сказал так сделать. Теперь и Мише предъявили обвинение: в подстрекательстве к преступлению, к убийству. И к тому же, он «рецидивист», а это усугубляет вину….

Пока его закрыли в сарай Леспромхоза, в поселке, – Миша воспользовался этим и сбежал в тайгу. Нашел далекую заимку. А как всегда, там были продукты: крупа для каши, мука, соль и спички. Вот он и прожил неделю. Однако подхватил «лихорадку» какую-то, чуть не помер. Хорошо его спас охотник, вовремя пришедший на сезон.

Конец.

Человек по имени «Луна»

Когда в новой стране Советский Союз, в 1922 году, проводилась акция «Ликбез» еще много можно было встретить людей безграмотных, неумеющих читать и писать. Но в 1992 году встретить такого человека (!) – это было, не то что редкость, вообще, странное дело!

Но такой человек мне повстречался: ему было 48 лет и он не умел ни читать ни писать. Звали все Луна – прозвище такое.

Родился он в деревне, недалеко от села-райцентра Щучье. И таких деревень в колхозе было около десяти. Мать его умерла при родах, а отца у него никто не знал. Приютила его тётка, одинокая старушка, которая не дождалась с войны шестерых сыновей и мужа. Старушка – баба Люба сильно верующей была. А в Советском Союзе, в те времена, религия вовсе не приветствовалась. И в деревне тетку Любу не очень- то уважали. А работала она в колхозе на ферме. И «сынок» её с детства «коровам хвосты крутил». С малых лет с пастухами ходил. А как пришло время в школу пойти, тетка его не пустила. До председателя, до райцентра в село Щучье далеко – 15 км. А в деревне маленькой школы не было, только ферма маленькая. И никому дела не было, что ходил наш Луна неграмотным пастушком. Он научился рисовать подпись, надо было ставить ее, когда зарплату получать начал. Числился в колхозе скотником на ферме.

Были в колхозе и лошади, около 15 штук. И в 16 лет, когда получил Луна паспорт, его к лошадям и определили, на работу в конюшню перевели. И стал Луна заправским конюхом и наездником.

Ферма находилась рядом с конюшней около маленькой речушки. Эта речка впадала в круглое озеро, провального типа. То есть давно, по легенде, было село Васильево и в один день оно провалилось, а на этом месте образовалось озеро, круглое и глубокое.

Деревня, где жил Луна, располагалась на пологом спуске к этой маленькой речке. На другом крутом берегу стоял фельдшерский пункт и почта и дом «правления» колхозный. Через поле небольшое, метров 800 от реки и недалеко от конюшни, начиналась сама деревня, носившая название Старая.

В этой деревне «Старая» было домов 30 – 35 всего, два ряда вдоль опушки леса. На той стороне, где жил Луна, сразу за огородами начинался густой лес. По этой стороне домов 10 вдоль лесной кромки и было, а дом тетки Любы был третьим снизу, от реки. Так что до конюшни Луне было рядом ходить.

Около конюшни была устроена небольшая «кузня», кузница. Там ковали не только подковы лошадям, но иногда ремонтировали комбайны и трактора.

С другой стороны деревни домов 15 – 18 поднимались от речки по пологому спуску, а за ними шли колхозные поля, перерезаемые оврагами, в которых росли черемушники. За черемухой ягодой, в те овраги, бегали все деревенские ребята.

Весной и осенью Луна с бабушкой Любой ходил заготавливать лозу. В оврагах росла ива – краснотал. Тонкие мягкие ветки, длинные и ровные, они срезали в охапки, и таскали домой, закинув вязанку за плечи. Потом из этого тальника баба Люба плела корзины. И Луна научился их плести: и круглые и овальные корзинки вся округа покупала у них, у Луны с бабой Любой.

Пенсия у бабы Любы была маленькая, 28 рублей, и жить им было трудно. Когда Луна начал работать в конюшне, тогда немного стало легче – хоть огород под картошку можно было лошадью вспахать. В огороде, кроме картошки, садили на грядках огурцы и помидоры, капусту и морковь, свеклу и лук, зелень. Так они и жили.

Все вроде бы ничего, жить можно. Но в юности приходит любовь. Так и Луна влюбился в одну из доярочек, молодую девушку Анну. Анюта была простая и разбитная, красивая, как все молодые, веселая девушка. Она легко общительная водила дружбу со всеми парнями в деревне. Но Луна сопровождал ее везде и всегда. Когда в клуб, который был напротив конюшни построен, привозили кино – первый Луна узнавал, что за фильм, первый брал два билета, себе и Анюте.

А в сентябре, на уборку картофеля, в колхоз приезжали студенты из города. Это было в те советские времена как обязаловка. И Анюта, в тот год, начала водиться с одним из городских парней. Тут у Луны, из ревности, случилась драка с приезжими студентами. Их было много, а Луна один – он взял в руки вилы, для защиты. И получилось, что проткнул он «обидчика» и убил его…

Был суд, и увезли Луну на 15 лет, за убийство в лагеря, в Свердловскую область – Севураллаг Тавдаспецлес. Он валил лес на лесоповале, работал на пилораме, катал бревна в раму на эстакадах и отбыл весь свой срок «от звонка до звонка», все 15 лет.

Уж сколько ему пришлось пережить, – известно Богу. Но, повзрослевший и умудренный, вернулся Луна в свой колхоз. Баба Люба уже умерла. Дом его стоял заколоченный досками крест-накрест. В райцентре Луна оформился по справке освобождения в свою родную деревню «Старая». Снова начал работать конюхом.

Но времена изменились. И молодежь была не такая как прежде, но вороватая и бандитская, это было в 1985 году – перестройка.

Не успел Луна увидеть «свободу», только- только отсидев 15 лет, вновь отправился за решетку. И случай, не чтоб интересный, но часто случавшийся в те перестроечные времена. Луна – это один случай.

Первую зарплату, после освобождения, Луна приехал получать в райцентр Щучье. И как водится, зашел в магазин, закупил продукты, взял также бутылку водки. Когда он положил продукты в телегу, водку держал еще в руках. Хотел было выпить сто граммов, пока поедет домой на телеге. И тут подошла молодежь – три подростка-переростка. Здоровые парнишки, вдруг, вырвали из рук бутылку водки и еще потребовали отдать им деньги.

Не видел Луна такой наглости, не стерпел и ввязался в драку с этими молодыми парнями. В телеге у него лежал кнут и Луна взял его в руки. А кнутом он с малолетства владел мастерски. И вот, взмахом кнута он сшиб с ног одного и другого нападающего. А последний хотел уже убежать, но Луна взмахнул кнутом так, что длинный конец кнута обмотался вокруг шеи бегущего человека. И за шею подтянул Луна этого парнишку, по земле волоча к себе. Так случилось, что у парня перехватило дыхание, обмотавшимся вокруг шеи кнутом, – и случился разрыв сердца от страха. Увидел Луна, что и те двое, которых он ранее ударил, еле шевелятся. Так и понял, что опять ему светит тюрьма. Действительно, один из парней умер, а у других перебиты были позвоночник и ребра. Это узнал он потом, во время следствия. А сразу в то время, Луна вскочил в телегу и помчался к себе в деревню.

Конечно, нашлось много свидетелей и вызвали милицию. А милиции было известно, что Луна ранее судимый за убийство, и сидел много, поэтому его объявили «особо опасным рецидивистом». И вызвали для поимки группу особого назначения. Это 20 человек вооруженных милиционеров приехали в деревню Старая. А там милиционера не видели уже долгое время. И тут, вдруг, целая армия – берут особо опасного преступника – кто же это, говорили местные жители: прямо чудо, откуда у нас «бандит»!?

В деревне все знали Луну, как хорошего паренька. Он с детства ходил на речку, на рыбалку, на лодке ездил по озеру с дядькой Егором, помогал сетки с рыбой вытаскивать. И работал Луна с 11-ти лет, возил навоз на телеге в колхозные поля. Сам лошадь запрягал пацан-малолетка. А осенью возил люцерну и горох в силосные ямы, колхоз заготавливал силос на корм скоту на зиму. И все знали корзинки, которые плел Луна для всей деревни и для других окрестных. И добрый был мальчишка, все так знали. У него за огородом сразу, начинался лес. На восемь километров тот лес тянулся до самого райцентра почти. А в лесу ягоды и грибы, которые Луна собирал вместе с деревенскими ребятами. Ранним летом земляника на полянках поспевала. В середине лета – была дикая малина по краям лесных оврагов. Осенью – поспевала черника и грибы. Деревенские ходили в лес всегда вместе. Соседи, два – три дома собирались и шли в лес за ягодой или за грибами и Луна был всегда со всеми. И все знали его как хорошего человека.

А тут, вдруг, приехала армия милиционеров – отряд особого назначения – ОМОН, чтобы арестовать Луну. Он убежал сначала к конюшне. Там в сторожке у дядьки Егора – ружье охотничье и патроны в патронташе, которые Луна подвязал на пояс. Убегал Луна дальше уже навиду у милиции, на край деревни к реке и к лесу. Милиция кричали ему «стой» и стреляли в воздух. Не успел Луна до леса убежать, но спрятался в кустах у мостика через речку.

И Луна стрельнул в сторону «ОМОНа» дробовиком своим. Патроны то были охотничьи, на утку. Но омоновцы испугались, залегли. Окружили место у моста и начали стрелять по кустам, где прятался Луна. Пока у Луны не кончились патроны, он все стрелял, никого не подпуская. Конечно, убить дробью он никого бы не смог, но до самого вечера держал всю милицию в напряжении. Почти вся деревня собралась, как зрители.